Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
важное дело!
- Какое? - в один голос спросили Надька и Юрка, хотя Полина такой
синхронности не планировала.
- Мы забыли наказать двух очень плохих девочек и одного очень плохого
мальчика. Разве не так?
- Да! - воскликнула Надька. - Я очень-очень плохая и очень глупая девочка.
И за это меня надо наказать. Мамочка, я больше никогда не буду-у! Прости
меня, пожалуйста!
"Мамочка", то есть Полина, бесшумно продиктовавшая Надьке эту покаянную
речугу, произнесенную писклявым голосом Пятачка из советского мультика,
сделала строгое лицо и грозно произнесла, понизив голос до контральто:
- Да, я прощу тебя, дочь моя, но прежде ты должна быть наказана. Ибо
сказано в Писании: "Кто обходится без розги, тот губит ребенка!"
Полина, конечно, уже подзабыла, что на самом деле было сказано в Писании,
ибо последний раз заглядывала туда, еще обучаясь на философском факультете,
а процитировала свою тезку тетю Полли из "Приключений Тома Сойера".
- Мамочка! Я больше не буду-у! - старательно ныла Надька. - Я боюсь, это же
больно-о!
- Юрик, подай-ка мне ремень! - железным голосом потребовала Полина.
Таран поспешно выдернул ремень из своих шикарных белых брюк и подал его
повелительнице.
- А теперь сдвинь вместе четыре пуфика, чтоб эта маленькая дрянь могла
улечься. Быстро! - И Полина, любуясь собой, свирепо хлестнула ремнем по
воздуху.
Юрка торопливо сооружал из мягких, обитых шелком пуфиков подобие скамьи для
экзекуций, а Надька вполне натурально хныкала и даже слезы по щечкам
размазывала.
- Ну, - грозно помахивая ремнем, повелела Полина, - ложись, мерзкая
девчонка! Голову между колен! Юрик, сядь ей на ноги!
Надька улеглась животом на пуфики, просунула голову между ног Полины, а
руками крепко обняла ее за колени. Таран уселся Надьке на лодыжки, придавив
их к пуфику.
- Кайся, грешница! - возгласила Полина голосом какой-то средневековой
аббатисы. - И прими наказание во искупление грехов своих!
Ш-ших! Шлеп! - ремень звонко, но не очень больно хлестнул Надьку по попе, и
та, подчиняясь воле Полины, взвизгнула:
- Ой-й! Матушка, помилосердствуйте! 0-ой! Не буду больше грешить!
Но при этом Надька нежно гладила свою мучительницу по ляжкам и ласково
терлась о них щечками. А Таран, который, будь он в нормальном состоянии,
наверняка уже придушил бы проклятую садистку за измывательство над своей
законной женой, любовался этой поркой с наслаждением. Тем более что
струмент у него лежал на упругих и теплых Надькиных икрах. Впрочем, "лежал"
он совсем недолго.
А Полина, сладострастно сопя, неторопливо стегала ремнем покорную и даже
счастливую рабыню. Все тело ее было переполнено восторгом и возбуждением -
ведь сбывалась ее мечта. И Юркин поднявшийся прибор она видела. Правда, чем
больше Полина смотрела в том направлении, тем меньше ее увлекало сечение
Надьки.
Вяло хлестнув "грешницу" еще пару раз, Полина бросила ремень и сказала:
- Ты прощена, запомни милость мою. А теперь перевернись на спину!
Надька быстро прекратила пищать, Таран привстал и дал ей возможность
перевернуться. После этого Полина подошла к составленной из пуфиков
"скамье" сбоку и улеглась спиной поперек Надьки, упершись руками в ковер, -
почти что на мостик встала! Таран встал у нее между колен, Полина тут же
обхватила его ногами и восторженно охнула, когда Юрка одним тычком впихнул
в нее могучий прибор. В то же время Таран уложил одну ладонь Надьке на
грудки, а вторую просунул между ног.
- Ой, Юрик, это так здорово! - завопила Надюха, которая, по идее, должна
была взвыть от того, что ей на живот навалили такую тяжесть. Впрочем, Таран
третьим этажом укладываться не стал, а принялся толкать Полину, что
называется, в полуприседе. При этом он одновременно тер Надьке руками и
сиськи, и письку. При этом еще и Полинина попа ритмично каталась по
Надькиному животику... Юрка рычал, девки охали и повизгивали - кайф!
Перевозбужденной Полине много времени не потребовалось - через пару минут
кончила. Таран просто спихнул ее с Надьки на пол, а сам поднял Надькины
ноги вверх, уложил их себе на плечи и, оседлав один из пуфиков, крепко
задвинул прибор на законное место. И как пошел долбить, ухватив Надьку за
плечи и прижав ей коленки к животу! Та аж выла, но явно от удовольствия. И
у нее машинка завелась с пол-оборота...
- Юрик! Юрик! А-а-а-ах!
Услышав, как Надька испускает вопль восторга, Полина, только что лежавшая
на ковре без движения, мигом встрепенулась, подскочила к пуфикам и сдернула
Юрку на ковер. Тот, хохоча, упал на спину, а Полина напрыгнула на него,
оседлала, заправив прибор куда следует, уперлась руками в его плечи и
взялась качаться, как насос перед зданием штаб-квартиры "Лукойла".
Надька полежала-полежала на пуфиках, свесив ноги на обе стороны, и проявила
интерес к тому, как Полина управляется с ее муженьком. Навалилась Полине на
спину, пригнула ее к Юрке, а сама оседлала свою "подругу-соперницу" и со
всем усердием принялась тереться мочалочкой о ее позвоночник. Примерно так,
как терлась о Юркину спину, когда тот трахал Полину на кресле.
Будь Юрка в нормальном состоянии, он бы по меньшей мере завопил: "Вы что,
охренели, красавицы?! Раздавите на фиг!" Но он только блаженно улыбался,
ощущая на себе эту двойную тяжесть.
Раздавить его, конечно, не раздавили. И стиснутая между Таранами Полина
тоже не задохлась. Напротив, она, ощущая на спине возбуждающе-липкое трение
Надюшкиных волосиков, только похрюкивала от удовольствия.
Так продолжалось еще три минуты, а затем Юрка с Полиной почти одновременно
застонали, крепко обхватив друг друг руками и ногами. А вот Надька еще
некоторое время продолжала исступленно ерзать на Полининой спине. И хотя
Полина в общем и целом продолжала оставаться в своем уме, то есть прекрасно
понимала, что задерживаться на мужике, не имеющем "средств защиты", как
говорится, "чревато", она почему-то не стала выбираться из кучи-малы, а еще
теснее прилипла к Юрке.
"А вот возьму - и рожу! - с необыкновенной легкостью в мыслях (опять вроде
бы "Ревизор" цитируется!) подумала "унтер-офицерская вдова". - В конце
концов, имею право!"
Надька, удовлетворившись катанием на Полининой спине, свалилась набок,
потеснила Полину с их общего возлюбленного, и некоторое время все трое
смирно лежали, обнявшись, и отдыхали от минувшего буйства. Мокрые и липкие
от пота - с ног до головы.
- Пойдемте ополоснемся, что ли! - скорее предложила, чем приказала Полина,
но "рабы" потянулись за ней беспрекословно.
Освежившись в ванной, находившейся совсем рядом, вернулись в спальню и
повалились на кровать. Полина опять отключила Юрку и Надьку. Но на сей раз
уже не для того, чтобы поразмышлять о сексе и всяких там садомазохистских
развлечениях.
Продолжать все по намеченной было "программе" ей уже не хотелось. Она,
попросту говоря, "переела сладкого". Конечно, если бы кто-то сейчас взял ее
под контроль так, как она контролировала Юрку и Надьку, то у нее было бы
вдоволь сил и прекрасное настроение. Но ее никто не мог взять под контроль,
кроме нее самой, а у самой Полины была только душевная усталость и почти
никаких желаний, кроме одного - нормально выспаться. Ведь она, считая с
того момента, как они проснулись у Надьки на квартире, не спала уже больше
суток. Чуть-чуть вздремнула в самолете, но это было совсем недолго.
Наверное, обычный человек уже давным-давно бы вырубился и спал без задних
ног. Полина при всем своем умении восполнять физическую и психическую
энергию тоже нуждалась в отдыхе. Но заснуть не могла, потому что ощущала
нечто тревожное, опасное, идущее откуда-то издалека, но постепенно и
неотвратимо приближающееся.
Очевидно, она могла бы сейчас сосредоточиться, сконцентрироваться,
запеленговать, условно говоря, этот источник опасности, а затем достаточно
точно и подробно выяснить, что он собой представляет.
Но делать это Полина боялась. Во-первых, она знала, что на такое
сосредоточение требуется очень много сил. Сейчас у нее их не было, и
восполнить их раньше чем через несколько часов она не сумеет. А если
перенапряжется, то может вновь потерять внешнее сознание и оказаться
погруженной в свой внутренний мир, как это уже случилось с ней прошлой
весной. Кто знает, как на этот раз с ней поступят те, от кого она сбежала
несколько дней назад? Может, они воспользуются ее беспомощным состоянием
для того, чтобы попросту убить?
Конечно, тем, из ЦТМО - Полина знала и эту аббревиатуру, и ее расшифровку,
- понадобится еще немало времени, чтобы до нее добраться. Все-таки она
сменила три самолета, забралась на остров, о котором мало кто знает, нигде
не оставляла практически никаких следов. Но все-таки кто-то где-то их
видел, потому что Полина не хотела излишних энергозатрат. И все-таки рано
или поздно люди из ЦТМО доберутся сюда.
Да, с Полиной так просто им не справиться. Она может даже сопротивляться
воздействию их секретных приборов - генераторов вихревых электромагнитных
полей, которые умеют считывать и стирать информацию с человеческого мозга,
управлять поведением людей с большого расстояния и еще много чего. Полина
может обмануть ГВЭП и даже его испортить, подбросив в него ложную
информацию. А уж с людьми она может поступать так, как ей
заблагорассудится. Сводить с ума, обманывать, пугать, заставлять убивать
друг друга или самих себя - раз плюнуть. Наконец, ей ничего не стоит с
большого расстояния остановить сердце или намертво отключить мозг. Без
единого выстрела, даже пальцем не пошевелив. Кроме того, Полине легче
легкого выведать все, что они против нее задумают. И все же...
Она тоже человек. Пусть со всякими наворотами, которые неизвестно откуда
взялись, но в общем и целом обычная особь женского пола. С руками, ногами,
головой и прочими атрибутами. Ей надо есть, пить, спать, ходить в туалет,
дышать и так далее. Она может устать, заболеть, поломать ногу, наконец,
умереть. Полине под силу обнаружить и уничтожить снайпера, если он засел
даже в двух километрах от нее, но она не сможет остановить пулю, если эта
пуля уже выпущена. Она может заставить человека, принесшего с собой
"черемуху" или "сирень", отправить эту гранату в своих соратников, но
ничего не сможет сделать, если граната уже взорвалась и газ идет в ее
сторону, - будет лить слезы и кашлять, как все обычные люди. Ей ничего не
стоит заставить летчика направить свой самолет в землю или в море, но
самонаводящуюся ракету она с курса не собьет.
Господи! Да что она сделала им всем, козлам этим?! Ведь она никаких
претензий на мировое господство не предъявляла. Ни президентов, ни
премьеров, ни даже каких-нибудь депутатов под свою дудку плясать не
заставляла - на фиг ей это надо! Нефть, газ, электроэнергию, уголь, руду и
все прочее ни у кого не отбирала. Ей лично ни оружие, ни наркотики, ни
проститутки не нужны - да подавитесь вы ими! Живите вы, как хотите, господа
большие люди! Воруйте, зарабатывайте, воюйте, делитесь, разбирайтесь, рвите
друг другу глотки - а она-то при чем? Ей просто чуть-чуть погулять
захотелось, хоть чуточку пожить так, как вы живете: полетать по миру,
поездить в красивых и удобных машинах, поплавать в теплом море, поносить
приличную одежду, поспать в шикарной постельке, покушать, наконец, то, что
вы, господа хорошие, едите! Ну, украла она у вас маленько всего этого - так
у вас же не убудет! Вы в другом месте своруете в десять раз больше и все
равно останетесь в прибытке. И еще ей любви захотелось, которой у нее
никогда не было. Пусть не совсем настоящей, но все-таки немножко похожей на
настоящую. Ну не виновата она, что Юрка и Надька в этом вашем МАМОНТе
состоят, то есть в банде, которая воинскую часть изображает. Ей наплевать,
кто они, важно, что ей с ними обоими хорошо. Не нужны ей никакие ваши
секреты, она уже вот так натерпелась от всех этих тайн! Оставьте вы ее в
покое, не мешайте, не лезьте в душу со своими ГВЭПами!
Нет, не отстанут они! Мощности у Полины не хватит, чтобы всех их отвадить.
Правда, навряд ли они захотят ее убить. Она им нужна живая! Такая, чтобы
могла и президентов, и премьеров, если надо, под контроль взять. Чтобы
помогала нефть и всякие иные богатства у других отбирать, а себе
присваивать. Чтобы могла незаметно людей убивать, которые поперек дороги
кому-то стоят. Ну и еще много для чего она им может пригодиться. Но самое
главное - они хотят ее изучить, выяснить, отчего и почему у нее эти
способности проявились и можно ли чему-то подобному других научить? Ведь
сумела же она каким-то образом научить Надьку с Тараном понимать английскую
речь? Сумела. А возможно, и все остальное удастся развить в совсем обычных
людях. Может, у всех людей имеются подобные "спящие центры" в мозгу,
которые просто-напросто надо уметь пробуждать. Ведь в принципе у всех
людей, не считая тех, кто со всякими врожденными патологиями, мозг устроен
одинаково. Ведь Полина тоже больше двадцати лет прожила и не знала ничего о
своих суперспособностях. А потом они вдруг проявились!
Полина заворочалась, присела на кровати. Такое направление собственных
мыслей показалось ей опасным. Опять она вспомнила о том, что обладает силой
не только сознательного, но и подсознательного внушения. А вдруг сейчас,
пока она думает об этом, ее подсознание уже шлет какие-то неведомые ей
самой импульсы, некие команды, которые могут пробудить у Юрки и Надьки эти
самые "спящие центры", и завтра, проснувшись поутру, они все вспомнят?
Нет, бог с ними, со всеми этими рассуждениями! Надо заснуть, заснуть
поскорее, и проснуться завтра свежей, веселой, сильной. Только вот как
заснешь, когда в голову все лезет и лезет, со всех сторон?
И тут Полина вспомнила, что внизу в холле есть бар, а в баре - водка. Вот
оно, то, что нужно. Если ее сейчас и стакан водки заснуть не заставит -
значит, надо идти к морю и топиться. Пусть лучше акулы или крабы съедят,
чем продолжать мучиться.
Полина набросила на голое тело халат, приобретенный во время вчерашнего
"шопинга", и, выскользнув из спальни, спустилась в холл.
В баре действительно стояла водка, и даже нескольких сортов. Причем
холодненькая такая, тут, видать, прислушивались к известному требованию,
написанному на этикетках: "Cool before drinking", что далеко не все земляки
этого продукта соблюдают.
Полина проигнорировала мелкие стопочки с пометкой "Vodka" и, отвинтив
пробку с бутылки "Столичной" калибром один литр, налила зелье в стакан для
сока - за неимением в здешнем хозяйстве больших граненых. Нормальную
интеллигентную девушку от одного вида этой дозы, наверное, пришлось бы в
реанимацию отправлять. Но Полине, когда они с Костей гуляли в компании
Зуба, меньше 150 грамм никогда не наливали. И 200 грамм принимала единым
духом, и даже четвертинку.
Полина "вздрогнула", осушила стакан, занюхала его рукавом халата. А затем,
чувствуя, как хмель быстро разливается по телу, стала подниматься наверх.
Уже заметно пошатываясь, она дошла до кровати, с трудом вползла на нее и
тут же заснула...
Часть III. КАКИЕ ЛЮДИ В ГОЛЛИВУДЕ?
ЧАРТЕРНЫЙ РЕЙС
"Ил-62" мирно позванивал турбинами где-то над Атлантикой.
- Нет, до сих пор не верится! - помотал головой Эмиль Владиславович. - Мы
летим на Антильские острова! Экзотика! Рай земной!
- А на Курильских ты бывал? - желчно проворчал Крикуха. - Тоже, между
прочим, могло быть райское место...
- Если б мы их продали японцам! - хмыкнул Вредлин-ский.
- Милька, - нахмурился Крикуха, - я понимаю, что ты сейчас как выпивший, но
не трожь святое! Поссоримся, ей-богу!
- Из-за чего, позвольте спросить? У тебя что, родня там, на Курилах? Или ты
там можешь недвижимость потерять? - осклабился Вредлинский.
- Из-за того, что это русская земля! - сурово оскалив вставные зубы,
которые приобрел уже после начала съемок фильма "Во имя Отца и Сына",
произнес режиссер. - Мы ее отвоевали у японцев, и немалой кровью, кстати.
Там похоронены наши последние убитые во Второй мировой. И по большей части
пацаны 1927 года рождения, а то и 1928-го. Представляешь? Немцев уже
несколько месяцев как разгрохали, а отсюда мамаши похоронки получают. В
конце августа и начале сентября сорок пятого!
- Ну, это были еще не последние, - заметил Вредлинский. - Знаешь, сколько
комсомольцев-осоавиахимовцев на разминированиях погибло? И в сорок шестом,
и в сорок седьмом... На тех минах, которые еще в сорок первом ставили! И на
немецких, и на своих подрывались. Набрали мальчишек и девчонок, дали
миноискатели - и вперед, Родина вас не забудет. И гибли, и калечились...
Среди них, между прочим, и 30-х годов рождения ребята были, наши
сверстники. А сколько народу бандеровцы, бульбаши и прочие "лесные братья"
в 50-х поубивали? Да и их самих, между прочим, тоже можно было бы в потери
записать - какие-никакие, а граждане СССР. В Корее и Китае несколько сот
летчиков и зенитчиков потеряли. А потом Венгрия приспела - и там несколько
тысяч оставили в пятьдесят шестом. Куба, Вьетнам, Египет, Чехословакия,
Ангола, Эфиопия, Афганистан, наконец... Да и еще, наверное, где-то гибли,
сейчас уж не упомнишь. Так что по сути дела война не кончалась.
- Так что, радоваться этому? - Георгий Петрович сердито посмотрел на
приятеля.
- Радоваться надо тому, - с некоторой назидательностью в голосе произнес
Эмиль Владиславович, - что мы с тобой ни в одну из этих заварух не попали и
всю жизнь до старости прожили в мире. И дай нам бог спокойно помереть,
благо уже недолго жить осталось.
- Да, - мрачно произнес Крикуха, - ты, в общем, прав, мерзавец... Мы
везунчики. Но кто-то за нас свою цену заплатил!
- Фортуна! - развел руками Вредлинский. - Между прочим, я в детстве мечтал
быть летчиком-истребителем. После войны это было модно. Когда в шестом
классе у меня начала развиваться близорукость, я был ужасно расстроен -
мечта детства рассыпалась в прах. И жутко переживал в 1961 году, когда
Гагарин полетел в космос, ведь если б я, допустим, оказался годным к службе
в авиации и поступил в училище в том же году, что и во ВГИК, то мог бы быть
на его месте...
- И это по твоему бы адресу сейчас пели: "Знаете, каким он парнем был?!" -
съязвил Крикуха.
- Вот! - поднял указательный палец Вредлинский. - Примерно то же, что ты
сейчас озвучил, я подумал в марте 1968-го, когда Гагарин разбился. А
окончательно перестал жалеть о том, что не сделал карьеры в авиации, после
того, как узнал, что в 1960 году одновременно с Пауэрсом наши славные
ракетчики сбили еще и советский самолет. Пауэрс жив остался, а наш офицер -
забыл фамилию
- погиб. И о нем вспомнили только в 90-х годах. А о скольких лейтенантах
авиации, не доживших до тридцати, вообще никто и никогда не вспомнит?
Ни-ког-да!
- Печально, печально все это, - покивал головой Георгий Петрович. - А ты
когда-нибудь думал, что мы, в сущности, принадлежим к одному из самых
странных поколений в русской истории?
- Что ты имеешь в виду? - не понял Вредлинский.
- Понимаешь, это трудно выразить словами... Возможно, ты меня опять
опровергнешь, ибо в истории больше моего смыслишь. Видишь ли, на нашу долю
в общем и целом не выпало особых бедствий. Ну, может быть, поголодали мы в
войну и после войны, но дальше, вплоть до последнего десятилетия, жили не
так уж плохо. Согласен?
- До некоторой степени... - кивнул Вредлинский.
- Конечно, где-то кто-то воевал, но мировой войны больше не было. Все-таки
это было мирное время: Так?
- Да, без сомнения.
- Кого-то сажали по политическим мотивам, но почти совсем не расстреливали,
и ничего даже близко сравнимого с тридцать седьмым не было. Тоже согласен?
- Безусловно.
- То, что в течение жизни нашего поколения благосостояние большинства
населения из года в год повышалось, до конца 80-х по меньшей мере, ты не
будешь отрицать?
- Пожалуй, нет.
- Тогда попробуй ответить на вопрос: почему мы, те, кто созрел к 60-м
годам, именно мы, и никто другой, начали все то, что закончилось августом
девяносто первого?
- Ну, насчет того, что мы это начали, - поморщился Вредлинский, - я бы
утверждать не стал