и даже припоминали фильмы, в
которых она якобы играла. Потом выяснялось, что ее путали с Любовью
Орловой, Людмилой Целиковской, Мариной Ладыниной и другими до- и
послевоенными советскими кинозвездами. Более продвинутые бабки считали, что
она иностранка, но советская шпионка, которая провалилась на Западе и
сумела сбежать в Россию после того, как ее предал то ли генерал Калугин, то
ли Суворов-Резун. Еще более сведущие старушенции были убеждены, что Власта
никакая не иностранка, а только косит под нее. На самом же деле она-
блатная маханя, под которой стоит чуть не пол-Москвы.

Наверно, если б эта последняя группа бабулек каким-то образом оказалась
свидетельницей сцены, происходившей в подвале арендуемого дома утром 11
октября, то поди-ка окончательно утвердилась бы в своем мнении.

Впрочем, если б бабульки и впрямь оказались бы в этом подвале, наполовину
заваленном старой мебелью и тряпьем, то для начала бы дружно
перекрестились, заохали бы: "Свят! Свят! Свят!", а затем, бормоча молитвы,
бросились бы наутек. Потому что приняли бы свою соприхожанку за исчадие ада
или за злую ведьму, одержимую бесами. Так оно, фигурально выражаясь, и
было.

Власта Дмитриевна бесновалась.

Куда только подевались ее осанка, манеры и язык принцессы, истинный
аристократизм, которыми она некогда блистала на европейских курортах и в
эмигрантских монархических салонах?!

- Ну ты, козел вонючий, за что я тебе плачу зеленые? За то, чтобы ты вгонял
меня в зеленую тоску? Да? Отвечай, пидор!

"Крутая принцесса", стоя над валявшимся на затертом до дыр и вылинявшем
ковре насмерть перепуганным детиной, время от времени с недюжинной силой
топтала его острыми каблуками-шпильками. Причем не просто топтала, а каждый
раз пыталась попасть в пулевую рану на ноге, отмеченную багровым пятном,
расплывшимся на простреленной штанине джинсов. Рана вообще-то была
перевязана, через дыру белел грязный бинт, но каждый удар каблуком по
перевязке заставлял детину охать от резкой боли, иногда даже выть. Но он
даже ногу отодвинуть боялся, не то чтоб защититься как-то.

Ох, и страшна же была эта ведьма в данный момент! Любая Баба Яга из
советских фильмов-сказок по сравнению с Властой выглядела бы сущей
милашкой. Особенно в исполнении Георгия Милляра. А тут - жуть кошмарная!

Узкая курносая мордочка, искореженная гневом, смотрелась гораздо хуже, чем
у старой самки шимпанзе. Все морщинки, столь тщательно скрываемые под
многослойным макияжем, так и лезли на глаза. Щеки пошли пятнами, под кожей
обозначились лиловые и синие капилляры. От пота растеклись и размазались
тени и тушь, которые черными ручейками ползли по мятым щекам. Власта хищно
оскалила тонкогубую, но густо намазанную алой помадой пасть, полную
фарфоровых, выточенных не у лучшего мастера зубов, который сделал ей
слишком длинные клыки, то и дело царапавшие язык. Конечно, клыкам этим было
далеко до тех, какими обладают вампиры в американских ужастиках, но
страдальцу, валявшемуся на ковре, они казались именно вампирскими. Он не
удивился бы, если б эта озверелая старуха вонзила клыки ему в шею и
принялась сосать кровь...

То ли Власте Дмитриевне надоело топтать детину шпильками, то ли она просто
пятки себе оттоптала, но ведьма на несколько секунд прервала избиение своей
жертвы.

- Ты должен был его убить! - прошипела она, задыхаясь. - Я должна была
увидеть его труп! Ты понял это, скотина поганая?! Понял или нет? Понял?

Теперь вопросы сопровождались пинками. Остроносые туфли долбили верзилу то
по спине, то по ребрам, то по ногам. Вообще-то, даже будучи раненным, он
мог бы очень крепко отоварить эту не знавшую удержу каргу, даже дух из нее
вышибить с одного удара. Но если он не делал этого, то отнюдь не из
уважения к старости. Просто тут, в подвале, кроме Власты Дмитриевны,
присутствовали три паренька с квадратными мордами. Молодцы в процесс
допроса - или скорее экзекуции! - не вмешивались, только стояли, скрестив
руки на груди, с каменными лицами. Но, разумеется, ежели бы подвергавшийся
избиению детина попытался бы рыпнуться, то Властины тумаки и пинки
показались бы ему ласковыми шлепками. Вот он и постанывал, не
сопротивляясь, только пытался повернуться на бок, подтянуть колени к
животу, чтоб не пинала поддых, да изредка прикрывал рукой лицо.

Наконец Власта Дмитриевна выдохлась и, тяжело дыша, уселась на драный,
пыльный диван, стоявший в двух шагах от ковра, где валялся детина.

- Нет, никому нельзя верить! - взвизгнула фурия и запричитала в
полуистерике. - Что, я сама должна заниматься этим делом? Боже, я же совсем
больна!

- Да сделали мы его, сделали...- пробормотал разбитыми губами "виновник
торжества".

- Я сказала, что, пока не увижу его мертвым, буду считать его живым. Почему
ты мне не доставил труп? Почему?! Я хочу знать!

- Он был с охранником, - подал голос лежащий на полу.

- Уже слышала! Мы все уже слышали! Охранник был один. Вредлинский не
стрелял вообще. А вас, дармоедов, было пятеро.

- Да кто же знал, что этот жлоб так стреляет?! - Это уже кричал второй
"подследственный", пристегнутый наручниками к бетонному столбу, на который
опиралось перекрытие подвала. У этого морда тоже была разбита в кровь. - И
нюх у него, блин, и реакция, как у Рэмбо. Пахома он на перебежке подловил
наповал. Горгоню вообще на звук достал - еле кровь из бедра остановили. А
тут еще, е-мое, менты рядом проезжали... Короче, еле успели Пахома с
Горгоней в машину сунуть. А Князь ваш, блин, из-за баранки не вылезал,
чистюля гребаный!

- Знай свое место, хам!

Это произнес еще один присутствующий, поднявшись из потрескавшегося от
старости кожаного кресла, стоявшего в углу подвала, куда не доходил свет
тусклой лампочки. Этот высокий, остролицый, чисто выбритый пижон средних
лет утверждал, будто доводится правнуком князю Мещерскому, некогда
воспитывавшему последнего российского императора и его наследника. Правда,
Мещерским он числился только по французскому паспорту, а в российском,
польском и израильском у него стояли совсем другие фамилии. Как и на какой
Малой Арнаутской он сумел получить все эти ксивы, история умалчивала.

- Конечно, еще не хватало, чтобы благородный Князь выполнял за вас грязную
работу! - аристократически процедил гражданин четырех государств, а затем
подошел к пристегнутому "штрафнику" и произнес, уже не кривляясь, стальным
голосом:

- Но именно я, паскуды, ее за вас и выполнил! Я, Князь, этих козлов
бампером забодал. А вы, четверо чурбанов с пушками, ни хрена не сделали.
Пахом повел себя как лох - и схлопотал маслинку. Туда ему и дорога. Горгоня
проморгал, гаденыш, тоже получил, только жалко, что не в лобешник, а по
ходулям! А от вас с Федосом, фуфлыжников поганых, вообще один базар и
никакого дела, в натуре...

- А у шоссе-то? - завизжал пристегнутый. - Сам-то, блин, в машине остался,
когда мы на перехват побежали!

- Заткнись, рыло! - Князь совсем не по-аристократически ткнул оппонента
кулаком под ребра. И добавил чуть ли не с французским прононсом:

- Вы, Власта Дмитриевна, разбаловали эту чернь донельзя. По-моему, они
оборзели до крайней степени.

- Не балагурьте, Серж! Не до этого! - резко оборвала его руководительница
разборки, однако в ее скандальном уличном голосе появились нотки светской
учтивости. - По-моему, вы сами действовали недостаточно энергично.

- Так вы что, мадам, согласны с этой мразью? - возмутился Князь с истинно
аристократическими интонациями. - Вы тоже полагаете, что Князь должен был
шмалять, мочить и брать на себя 105-2а? С перспективой пожизненного на
острове Огняный? Гран мерси, мадемуазель, сейчас я имею 109-ю, это по
максимуму пятерка, мон плезир. Народ не уважает мокрушников, мон амур!

- Пуркуа па, мон шер? Если ситуация складывается, что нельзя по-иному, надо
стрелять. Мой батюшка, - Власта снова вошла в роль, стареющая мегера-гетера
опять превращалась в молодящуюся принцессу, - великий князь Дмитрий
Павлович, не чета вам, князюшка, но самолично свел со свету подлеца Гришку
Распутина. Так что можно и должно ради святого престола и великой истины!

КОЕ-ЧТО О ВЛАСТЕ МАНУЛОВОЙ

Мещерский поморщился: не хватало еще, чтоб эта выжившая из ума лахудра еще
разок пересказала историю своего высокородного происхождения. Великая
княгиня, с понтом дела!

Эмигрантка!

Насчет того, что Власта Дмитриевна - законная дочь члена царской семьи,
Серж иллюзий не питал. Это всякие лохи-тупари, которых он набрал в команду,
могут поверить, что стали "особами, приближенными к императрице". Ну, и
сама Власта, находящаяся на грани маразма, уже почти всерьез поверила в
собственную брехню.

А Князь - деловой человек, кандидат блатных наук как минимум. Он все об
этой стерве знает - от и до. Из очень достоверных источников. Фамилия ее
Манулова, папаша у нее был вроде бы русский, если не еврей, а мать - чешка.
Карга и впрямь старая - аж 1927 года рождения. Во время войны жила на
Украине и при немецкой оккупации вовсю крутила с фрицами. За это ее
спровадили лет на пять в Казахстан - как видно, не нашли доказательств, что
она в гестапо постукивала и потому не шлепнули. Когда выпустили, она,
зараза, кем только не была: и проституткой, и наводчицей, и аферисткой, но
ни разу крупно не попалась. Задерживали несколько раз, однако почему-то не
посадили. Князь мог с гарантией сказать - стучала, сука! Опять же
удивительно, что блатные при этом ее не раскололи и не почикали. Но самое
интересное состояло в том, что ей удалось при таком образе жизни сохранить
шикарную внешность. И на эту самую внешность клюнул во время Московского
фестиваля 1957 года один братский чех. Власта сразу вспомнила, что от
хохляцкой чешки происходит, - и усвистала с мужем поближе к западной
границе Варшавского Договора. Тридцать дет было - а смотрелась, как
картинка, Князь фотку видел свадебную.

Чех этот самый был нужен Власте только для того, чтоб выбраться из Союза.
При Хрущеве браки с иностранцами, тем более с социалистическими, криминалом
уже не считались. К тому же она еще в Москве, должно быть, прослышала, что
у суженого-ряженого есть родня в нейтральной и социал-демократической
Австрии, а сам будущий супруг нет-нет да и ездит в Вену по приглашению
любимой тетушки. Ну а у тетушки имеется сыночек, то есть двоюродный брат
счастливого супруга.

Что было дальше - ясное дело. Власта быстренько охмурила тетушкиного сынка,
разругалась с мужем, развелась - и стала австриячкой. Годик пожила,
выучилась шпрехать на "хохдойче", а потом развелась и с австрийцем. Из Вены
пришлось уехать, и пристроилась она на горнолыжный сезон официанткой в
гостиничном ресторане. А как известно, горные лыжи - "спорт миллионеров".
Вот тут-то Власта и ухватила свою жар-птицу за хвост. То есть хомутнула
очень богатенького Буратино, правда, не из Италии, а из Франции, так что
скорее Полишинеля или там Гиньоля.

"Гиньоль", или как его там в натуре звали, незадолго до того овдовел, на
баб ему не больно везло, тем более что он уже начинал седьмой десяток, - а
Власте еще и 35 не было. В общем, эта международная тварь очутилась в
Париже.

Тут она себя вела намного приличнее - от добра добра не ищут. Тем более что
прямых наследников у "Гиньоля", окромя нее, не оказалось, а деньжищ у него
было немерено. Правда, старикан от своего большого бизнеса сильно устал и
здоровьем ослабел. Само собой, Власта быстро скумекала, что он будет не в
претензии, если всеми делами станет ворочать она, стерва прожженная.
Образования у нее было - с гулькин нос, но ведь не боги горшки обжигают. В
два счета, безо всякой Сорбонны, сообразила, как тут можно делать деньги, и
пошла крутиться.

Постепенно она завела шашни и с эмигрантами разных "волн". Натуральные
беляки по большей части к тому времени уже вымерли, но кое-какие есаулы,
корнеты и поручики еще ковыляли помаленьку, а бывшие юнкера и кадеты совсем
браво смотрелись. Власта именно к ним тянулась, к "первой волне", потому
что среди "второй", то есть всяких там власовцев, полицаев и других
прохиндеев, запросто могли попасться землячки, которые ее немецкой
подстилкой помнили, а среди "третьей", то есть диссидентов-триссидентов,
фарцовщиков, спекулянтов и других узников совести, можно было невзначай
встретить граждан, которых Власта крепко кинула во время своих послевоенных
афер.

Вначале Власта на тусовках "первой волны" появлялась просто как приложение
к своему супругу. А его все бывшие князья и графья страсть как уважали за
толстый кошелек. Конечно, добиться от прижимистого француза спонсорской
поддержки, взноса в благотворительный фонд и даже краткосрочного кредита
под небольшой процент было не так-то просто. Но все очень быстро обратили
внимание, что ежели сперва побеседовать с мадам Властой и сделать ей пару
комплиментов, то шансы разжиться халявой или одолжить деньжат на приемлемых
условиях резко повышаются.

Один из таких просителей, представившийся как князь Валерий Куракин,
вице-президент и генеральный директор компании "Принс адорабль",
занимавшейся поставками в Европу тропических фруктов, пряностей,
ароматических добавок и фармацевтического сырья из заморских департаментов
Франции, сказал в качестве комплимента, что у мадам Власты, несомненно,
были аристократические предки, а ее лицо ему кого-то неуловимо напоминает.
Князь свой кредит получил, а потом невзначай вспомнил, будто мадам Власта
похожа на великого князя Дмитрия Павловича, который в 1916 году совместно с
князем Юсуповым и депутатом IV Госдумы Пуришкевичем расправился со "святым
чертом" Гришкой Распутиным.

Власта о своем родстве с фамилией Романовых вспоминать не торопилась.
Во-первых, потому, что не видела в этом большого проку - до 1991 года было
еще далеко, и никто даже по- думать не мог, что он наступит. Наоборот, в те
дни весь мир любовался тем, как янки и их сайгонские приспешники драпают из
Вьетнама, хватаясь за хвосты торопливо взлетающих вертолетов. У
старичков-белячков даже слезы навернулись - это было так похоже на весенний
драп из Новороссийска в Севастополь и на осенний драп из Севастополя в
Константинополь в 1920 году! Солженицын даже писал в те годы, будто Америка
проиграла третью мировую войну, а натовские стратеги спорили, дойдут ли
русские танки до Рейна за 48 часов или только за 49.

Во-вторых, Власта была не дура и понимала, что покамест еще живы
многочисленные аристократы, гвардейцы и прочие белоэмигранты, которые
хорошо разбираются в генеалогии.

Впарить таким туфту нипочем не удалось бы.

Однако времена изменились. Ушли в мир иной под Гимн Советского Союза
Брежнев, Андропов и Черненко, началась перестройка и гласность. Мадам
Власта к этому времени овдовела и стала единовластной хозяйкой над многими
миллионами долларов и франков. Само собой, что множество молодых и не очень
молодых прохиндеев стали увиваться вокруг шестидесятилетней красавицы. Но
бывалую аферистку взять на "фуфу" было невозможно, потому как она сама
пробилась к деньгам именно таким способом.

Конечно, Власта понимала, что на тот свет она ничего не возьмет. Детей она
не имела и иметь не могла, а потому после ее смерти все солидное наследство
неизбежно должно было перейти к родственникам ее покойного мужа, которых
оказалось не так уж и мало. Они тоже засуетились вокруг "тетушки", явно
надеясь заполучить ее расположение - дескать, отломит в завещании кусок
побольше. Но были и такие "родственнички", которые пытались пакостить, даже
возбуждали в суде дела насчет того, что, мол, покойный "Гиньоль" был к
моменту составления завещания не в своем уме или что Власта слегка помогла
ему отойти в вечность.

Вот тут-то и пригодилась добрая дружба с князем Куракиным, который наряду с
пряностями и тропическими фруктами поставлял в Европу кокаин и марихуану.
Кроме того, "directeur in-chef" содержал где-то на Мартинике небольшую
лабораторию, где разрабатывались синтетические наркотики и изучалось их
воздействие на организм человека/Специфика такого бизнеса состояла в
высокой конфиденциальности, и у князя имелось некоторое число активных
стволов, которые эту конфиденциальность помогали обеспечивать. После того
как несколько наиболее неуемных родственников покойного "Гиньоля" ушли из
жизни при не очень ясных обстоятельствах, число желающих оспорить права
Власты на наследство сократилось до нуля. Претенденты на руку и сердце
немолодой, но богатой невесты, сообразив, что жизнь дается один раз, тоже
подрассосались. В обмен на эти маленькие услуги Куракина мадам вынуждена
была учредить благотворительный фонд помощи индейцам Французской Гвианы,
через который "принс Валери" потом помаленьку мыл деньгу.

Зато в числе лиц, приближенных к Власте, появился князь Серж Мещерский,
которого ей рекомендовал Куракин.

Официально, по соглашению между князем Валерием и Властой, его миссия
состояла в том, чтоб ублажать стареющую миллионершу, сопровождать ее на
различные элитные тусовки, а также охранять имущество от посягательств.
Конечно, Власта прекрасно знала, что берет в дом соглядатая от "Принс
адорабль", который к тому же ставит перед собой все ту же цель: заполучить
наследство, правда, не для себя лично, а для Куракина. Первоначально
предполагалось, что ежели Мещерскому удастся убедить хитрую бабку составить
завещание в пользу душки-Сержа, то ему отстегнут десять процентов за
услуги, а остальные девяносто отойдут к "Принс адорабль". Поскольку
Мещерский был кобель могучий и небрезгливый, то Куракин считал, будто дело
в шляпе.

Но старая пройдоха прекрасно понимала, что ежели она поддастся эмоциям, то
проживет гораздо меньше, чем ей отпущено богом. Она подарила Мещерскому
пару автомобилей, скромный особнячок на Лазурном берегу, но насчет
завещания в его пользу и не заикалась. Более того, стерва вычислила, что
договор между "князьями" носит неравноправный характер. А потому стала
усердно вбивать клинья между Куракиным и Мещерским.

С одной стороны, она начала исподволь внушать Мещерскому, что он сущий лох,
который может иметь все, но наверняка вынужден будет поделиться с
Куракиным. При этом она, словно бы издеваясь, говорила, будто князю Валерию
вполне хватило бы и 10 процентов комиссионых. Мещерский, естественно, не
стал рассказывать, что предполагается дележ по обратной пропорции, но
крепко призадумался.

С другой стороны, ведьма в приватной беседе сообщила Куракину, что ей бы
хотелось оставить завещание на двоих, то есть разделить наследство
"фифти-фифти" между "возлюбленным" и "старым другом", а также полушутя,
погрозив костлявым пальчиком, попросила не отбирать у "милого мальчика" ни
сантимчика из его законной доли. "Иначе, мон принс, - игриво пообещала
Власта полиция может кое-что узнать..."

Вот так этой стерве удалось стравить между собой Куракина и Мещерского.
Куракин подумал, будто Мещерский накопил на него компромат, и стал искать,
кто и что именно продал Сержу. А Мещерский, узнав от верных людей, что
Валерий Васильевич под него копает, подумал, будто тому и десяти процентов
жалко стало.

Серж, вообще-то, к тому времени уже много чего знал о деятельности "Принс
адорабль" и понял, что его жизнь повисла на волоске, хотя никакого
компромата на Куракина отродясь не собирал. Он уже приготовился рвануть
когти, но тут произошло нечто неожиданное: Куракина обнаружили с
перерезанным горлом на небольшой вилле, принадлежавшей чете молодых
эмигрантов из России, Пьеру и Вере Князефф. Сами молодые, вместе с грудным
ребенком, служанкой Любой и некой мадемуазель Элен Шевалье, сотрудницей
"Принс адорабль", бесследно исчезли. Спустя какое-то время похожих людей
видели где-то на Гваделупе, но дальнейшие розыски ничего не дали.

Мещерский мог мамой поклясться, что не заказывал Куракина, но кто бы в это
поверил? На его счастье, в руководстве фирмы пошли разборки по поводу того,
кто будет по жизни "верхним", и Мещерский благополучно улетел из Парижа в
Киев, на вильную, самостийную и незалежную Украину. У него там имелись
старые друганы. А Власта, которую разборки в "Принс адорабль" никоим бо