зал.

- Что ты злая такая? - решился спросить Таран.

- Сама удивляюсь, - буркнула "королева воинов". - Вроде ты мне не муж и
даже не хахаль, а вот, ей-богу, так бы и вмазала промеж глаз.

- За что, интересно?

- А за все хорошее. За то, что эта белобрысая-конопатая так на тебя глаза
пялила. И вторая, очкастая-кудрявая, во сне то и дело повизгивала: "Ой,
Юрик! Ой, миленький!"

- Врешь, - заявил Юрка, - не могла она такого говорить. У ней не то
летаргический сон, не то вообще кома...

- Говорила! - упрямо произнесла Милка.

- Да тебе-то что до этого?! - разозлился Юрка. - Сама же сказала, что я
тебе никто!

- А то, - рявкнула Милка, - что я думала, будто ты совсем чистый парень. И
мне, кобыле эскадронной, нельзя до тебя, стерильненького, касаться, чтоб не
запачкать. Но оказалось, что ты нормальный кобель, как все мужики. И тогда,
получается, что я, блин, хуже всех, что ли?!

- Нет, почему... - произнес Таран, поскорее хватая свой костюм и рубашку с
галстуком, висевшие на стуле. - Просто, ты мне как сестра.

- Ладно, катись! - произнесла Милка. - Иди, ври Надьке, что ты без нее жить
не можешь...

Вроде ничего особенного она Юрке не сказала, а получилось, что Таран вышел
из ее комнатки, как побитая собака.

Переодевшись в казарме под добродушное подтрунивание бойцов - вчерашняя
группа выходила на занятия только с обеда, - Юрка вышел во двор и дождался
Птицына около его личной "Фелиции".

Генрих тоже явился в штатском, уселся за руль и сказал:

- Позвонил твоей супруге, доложил, что ты прибыл. Вообще-то мог бы и сам
звякнуть, я бы разрешил.

- Стыдно, - произнес Таран с полной откровенностью. - Как я ей в глаза
погляжу?

- Что делать? - развел руками Птицелов. - Конечно, раньше надо было
соображать. Только это все легко говорить, особенно когда уже за полтинник
перевалило. Я, сказать по правде, в молодости намного активнее с женским
полом был. Так что морального права осуждать твое нехорошее поведение у
меня нету.

После этого он тронул "Фелицию" с места и покатил к выезду из части.

Когда машина выехала на шоссе, ведущее к городу, Юрка ощутил в душе
какую-то особую, ранее никогда не прочувствованную горечь. Горечь успеха,
что ли, если так можно выразиться.

Вроде бы все опять получилось, жив-здоров, особых царапин нет, фингалов
тоже не наставили. Несколько смертей за спиной, а в тюрьму не тащат. Мозги
варят, соображают, никто ими не управляет и мысли с них не считывает.
Четырех баб успел поиметь, на теплоходе прокатился на халяву. Прошел через
какую-то преисподнюю и на божий свет вернулся. Едет сейчас чистенький,
причесанный, даже одеколоном освеженный. Ни порохом, ни плесенью от него не
воняет. И едет не куда-нибудь, а к Надьке, к Алешке-пискунчику, к своим,
родным людям. Которые ничего о его "командировке" не знают и никогда знать
не будут. И встретят его по-доброму, по-хорошему, от души. Казалось бы,
откуда вся эта тоска и боль в душе?

Нет, дело было не только в том, что Юрка на сей раз согрешил, хотя немалая
часть его дурного настроения была связана именно с этим. Было еще что-то,
гораздо более серьезное и страшное, хотя и не очень понятное, что нависало
над душой. Может быть, оно появилось после разговора с Птицыным, после
того, как Юрка узнал много лишнего.

Странно, но Таран, хоть и неосознанно, жалел, что его не убили и он
возвращается домой. Да, ему уже приходило в голову, что смерть была бы
очень кстати - там, в подземном царстве господина Антона. Тогда она,
курносая, была очень близко, всего в нескольких десятках метров от него. И
если б не целая куча счастливых случайностей, наверно, он ей бы попался.
Что было бы тогда? Куда бы попала Юркина бессмертная душа, если таковая
имеется? Если б Таран полностью верил в ее существование, то, наверно, не
думал бы о том, что смерть принесла бы ему облегчение. Уж на райские кущи,
да и на чистилище, пожалуй, ему бы рассчитывать не приходилось. Вечные муки
- и поди-ка, весьма солидные! - вот что его ожидало бы.

Однако Таран во все эти дела не очень верил. Точнее, не верил вовсе. И ему
очень хотелось, чтоб после смерти не было ничего. Юрка исчез - и весь мир
перестал существовать. Нет Юрки со всеми его грехами и страстями - и мира,
который втянул его во все эти гадости, тоже больше нет. Никому не обидно.

А тут - фиг тебе! Да, жить хорошо. Вон, солнышко появилось, кажется, погода
налаживается, скоро настоящее лето настанет, и Таран с Надькой и Лешкой
куда-нибудь в деревню укатят, загорать будут, купаться, ягоды собирать.
Если, конечно, Птицын завтра не приедет и не скажет: "Знаешь, Юрик, надо
тут еще на пару дней съездить в столицу..." Или на тот подземный завод,
благо Таран по нему уже всласть полазал.

Вот это-то и давило на душу. Какие-то неизвестные Тарану люди с большими
деньгами, связями и положением в обществе раскручивали свои большие дела. И
каждый оборот этих маховиков-жерновов перемалывал в пыль десятки, а может,
и тысячи мелких судеб-зернышек, из которых, может быть, могло бы что-то
вырасти. Но нет - большим дядям, которые крутили жернова, все эти судьбы
были пофигу. Они хотели иметь больше, а для этого кто-то должен был иметь
меньше. И ради этого Юрка, Милка, Ляпунов и прочие должньгэыли лазать по
подземельям, захватывать вертолеты, стрелять в каких-то других бойцов вроде
вполне симпатичного Феди или незадачливого Павлухи...

Ужасно, но Таран почему-то очень хотел, чтоб какой-нибудь джип вывернул
сбоку или сзади, чтоб оттуда по "Фелиции" стали мочить из автоматов или
чтоб из кустов кто-нибудь гвозданул эту чешскую красавицу "мухой"! Но,
видать, никто этого делать не собирался. Вполне нормально добрались до
города.

Заехали в магазин, купили Юрке ботиночки за 500 рублей, а трофейные "бутсы"
запихали в пустую коробку. После этого осталось только до подъезда
добраться.

Поднялись по лестнице. Еще не дотронувшись до кнопки звонка. Юрка услышал,
как Надька бежит к двери.

- Мам, я открою! Приехали уже! - Не иначе в окно увидела.

Сердце у Юрки заколотилось, щелкнул замок, и он увидел знакомое лицо с
влажными, блестящими, радостными глазенками.

Юрка шагнул через порог, обнял это бесконечно дорогое существо и произнес,
чувствуя, что у него самого на глаза наворачиваются слезы:

- Прости...



    Леонид Влодавец.
    Ломовой кайф.

Ломовой кайф (Таран): Роман. - М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. - 432 с.
(Серия "Черная кошка").

Часть I. ПУТЕШЕСТВИЕ В ПРЕИСПОДНЮЮ

НА ТРЕТЬЕЙ СТОРОНЕ

- Третий - пошел! - Юрка Таран ощутил крепкий толчок в спину и вывалился из
бокового люка "Ан-2". Пять секунд, кольцо! Чпок! Вытяжная "медуза" вынесла
основной купол. Хлоп! Основной раскрылся. До земли сотня - запаски не
брали. Полдела, чтоб остаться живым, уже сделано. Теперь самое главное, как
говорил Генрих Птицын, "не найти подходящий сук и не сесть на него
задницей". Ну и, конечно, чтобы там, внизу, куда Юрка глядел через
инфракрасные очки, не оказалось никого, кто попробовал бы достать
парашютистов очередью. По идее там никого и не должно быть, но никто не
может дать полной гарантии.

Спереди и внизу в зеленоватом мареве, которое создавали инфракрасные очки,
Таран видел два белесых пузырька, медленно плывших над мохнатым склоном
поросшей лесом горы, - там, под этими "пузырьками"-куполами, стремились к
земле "мамонты": Топорик и Милка. А вверху и сзади послышался еще один
далекий хлопок - это раскрылся "тандем", на котором капитан Ляпунов
доставлял к земле человека бывалого, но ни разу с парашютом не прыгавшего.
Кроме того, человек этот не был "мамонтом" и понятия не имел о том, что это
за организация. Это, конечно, вносило дополнительную сложность во
внутригрупповые отношения. Но покамест надо было думать не о сложностях
психологической совместимости, а о том, как нормально приземлиться на
маленькую проплешину посреди лесистого склона и удержаться на
тридцатиградусном откосе, чтобы не сдуло вниз, в каменистую речушку, с
обрыва высотой в полсотни метров.

Для этого надо было пройти совсем низко над краем поляны, как
инструктировал Ляпунов, "касаясь пятками верхних листиков", а затем
потянуть правую клеванту и приземлиться с отворотом вправо. Причем уже в
полуметре от земли отстегнуться от системы.

Юрка, как и вся прочая публика, в ходе подготовки к выполнению задачи успел
отработать этот маневр четыре раза. Правда, там, где они проделывали эти
кунштюки, не было ни обрыва, ни реки, просто обозначили границу обрыва
натянутой веревкой с флажками. Да и поляна была ровнее, там и пятнадцати
градусов уклона не набиралось. Ляпунов, конечно, ворчал, что это отмаз, а
не подготовка и надо еще пару недель работать, чтобы быть хоть на полета
процентов уверенным, что публика сядет, как надо, при любых наворотах
обстановки. Но двух недель Птицын не дал - на подготовку можно было отвести
двое суток, не более.

Топорик, планировавший головным, действительно прошел, что называется,
впритирку над самыми верхушками. Подтянул правую клеванту, накренил парашют
именно так, как надо, тютелька в тютельку, не больше и не меньше,
расстегнул систему, выскользнул из ремней парашюта и мягко улегся боком на
высокую траву. Следом накатила Милка. Вообще-то многие после того, как
Милку отобрали для этой работы, особенно из тех "мамонтов", которым сказали
"нет", ехидничали, перефразируя старую поговорку: "А говорят, коровы не
летают!" Правда, вполголоса, опасаясь получить по шее от суровой и могучей
дамы, внешне очень похожей на Зену - королеву воинов из одноименного
фильма.

Фиг его знает, как бы все получилось у Милкиных "злопыхателей" - строго
говоря, это и не злопыхатели были, а излишне совестливые мужики,
убежденные, что бабам надо прыгать только на спортивных соревнованиях, но у
Милки все вышло так, как доктор прописал, не хуже, чем у Топорика. После
этого настала очередь Юрки.

Конечно, Таран волновался. То, что за несколько секунд перед ним без
замечаний одуплились Топорик и Милка, еще не гарантировало, что он не сядет
на дерево или не приводнится в речку с погашенным парашютом. Удар получится
примерно такой же, как при попытке прыгнуть с десятого этажа. Конечно,
кое-кто, говорят, оставался живым даже при таких падениях, но Таран
надеялся не попасть в их число.

Ш-ших! - он и впрямь чиркнул ботинками по верхушке какого-то дерева,
ухватился за правую клеванту, потянул вправо и уже в нескольких метрах над
землей начал отстегиваться от системы. Плюх! Мягко, хотя и сыро, жертв и
разрушений нет.

Правда, оказавшаяся поблизости Милка решительно ухватила Юрку за локоть и
прошипела:

- Чего разлегся? В сторону!

Таран вовремя сообразил и обижаться не стал: сзади на глиссаде шел
"тандем", который нес Ляпунова с пассажиром. Посадочная скорость у него
была побольше, чем у одноместных парашютов, и времени на маневр оставалось
поменьше. Так что, если бы Таран чуток замешкался, ему на голову могли
приземлиться сразу два мужика общим весом под двести кило.

"Тандем" сел благополучно. Капитан отстегнул своего подопечного и
скомандовал:

- Парашюты собрать, запихать в сумки - и в речку! "Запихать", само собой,
не означало укладывать по всем правилам. Поэтому уже через десяток секунд
парашютные сумки с мятыми куполами одна за другой полетели в шумную горную
речку.

- Дожди прошли, - шепотом заметил Топорик. - Далеко унесет!

- Как раз то, что надо, - кивнул Ляпунов, - через день их из Терека
выловят, а то уже и из Каспия. Так... Теперь настала ваша очередь,
гражданин Ольгерд. Командуйте!

Ольгердом звали того самого мужика, которого Ляпунов привез на "тандеме".
Фамилия это была, имя или кличка, Таран не знал и старался особо не
вникать, однако внутренне приходил к выводу, что товарищу такую погонялу
выписали ввиду его внешнего сходства с одним из героев старинного польского
сериала "Четыре танкиста и собака". Был там такой сибирский поляк, которого
прислали на усиление Войска польского из Красной армии. Невысокий,
кряжистый, круглолицый.

- Командовать-то я не умею, - пробормотал Ольгерд скромненько. - Могу
только рассказать, где и что делать.

- Вот это и называется "командовать", между прочим, - хмыкнул капитан.
Ольгерд прошел немного вдоль обрыва и остановился у небольшого кустика.

После этого он снял с себя большую бухту альпинистской веревки, очень
быстро и профессионально обвязался ею и сказал, указав пальцем вниз:

- Здесь под нами - отрицательный угол. Тут у меня была прежде пара крючьев
вбита, но могли испортиться, так что в случае чего придется новые забивать.
В двадцати метрах ниже - небольшой уступчик и вход в пещеру. Я иду первым,
вы меня страхуете всем колхозом. Потом с раскачки захожу в пещеру, делаю на
крюк петельку и иду обратно. Получается двойная веревка. На одну цепляем
карабины, за другую держимся и плавно спускаемся один за одним. Если что
непонятно - связь по рации.

Тарана поставили на стрем глядеть по сторонам и вовремя засечь появление
вероятного противника, а Милка и Топорик, как более увесистые, крепко
взялись за Ляпунова, чтобы Ольгерд невзначай не утянул его в пропасть. Сам
капитан начал помаленьку травить веревку, а альпинист-спелеолог (именно так
представили Ольгерда "мамонтам") стал неторопливо слезать с обрыва.

Противника Юрка даже через инфракрасные очки не высмотрел. Не потому, что
плохо глядел, а потому, что противника тут не было. Это, однако, вовсе не
означало, что он тут не появится в ближайшие часы. Хоть "Ан-2" и прошел по
ущельям, едва не касаясь крыльями скал, все же какой-нибудь радар мог
засечь его появление в воздушном пространстве Российской Федерации и даже
обратить внимание на то, что до этого он маячил над территорией по-прежнему
солнечной, но уже не совсем братской Грузии, а взлетел вообще с территории
Азербайджана.

Из всего вышеизложенного какой-нибудь гражданин, привыкший мыслить в
черно-белых тонах, может сделать поспешный вывод о том, что Таран
неожиданно воспылал большой любовью к исламу, продал православную веру за
энную сумму в долларах и собрался воевать в рядах ваххабитов. Не будет прав
и какой-нибудь более дотошный гражданин, который подумает, будто продался
не сам Таран, а командир МАМОНТа - Мобильного антимафиозного отряда
нелегального террора Генрих Птицын, который ввиду сложного финансового
положения своего полулегального вооруженного формирования решил повернуть
стволы против федерального правительства.

На самом деле никто православную веру не продавал и в магометанство не
записывался. Вообще-то, по правде сказать, ни Генрих Птицелов, оставшийся
на своей базе, ни все четверо "мамонтов" не принадлежали к особо истовым
христианам. Да и Ольгерд, хотя о его религиозных убеждениях мало кто знал
что-либо конкретное, похоже, был самым нормальным атеистом. Никто из
участников операции не проникался идеей независимости Ичкерии и даже не
получал никаких премиальных за то, чтобы подставлять головы под пули ради
этой идеи.

Просто-напросто задача, которую поставил перед группой Птицын, требовала,
чтобы Ляпунов и его команда выступили как бы на "третьей стороне". То есть
не попадались ни федералам, ни чечикам. Вместе с тем не следовало без
особой необходимости вступать в бой ни с теми, ни с другими.

В чем именно состояла задача, целиком и полностью знал только Генрих
Птицелов. То есть он общался с представителем .человека, который, как
говорится, заказывал музыку, но никто из пяти парашютистов, оказавшихся,
так сказать, "на местности", о всей задаче не был осведомлен. Таран
конкретно знал только то, что положено знать рядовому. То есть то, что
Ляпунов, как командир группы, довел до сведения непосредственных участников
операции.

По словам Ляпунова, примерно в трех километрах от места высадки федералы
окружили хорошо укрепленную базу "духов". Они блокировали со всех сторон
почти такую же лесистую сопку, как эта, долбят ее артиллерией и авиацией,
щупают разведгруппами, но покамест штурмовать не рискуют. Там, на сопке,
нарыты окопы в полный профиль, понаделаны дзоты, а вся зеленка по склонам
минирована. Кроме того, у самой вершины горы имеется несколько пещер, в
одной из которых расположен штаб некоего Ахмеда, полевого командира,
заведующего всей этой системой. У этого самого Ахмеда там, в пещерном
штабе, имеется, условно говоря, "сейф". А в этом, условно говоря, "сейфе"
находится какой-то, как выразился капитан Ляпунов, непоименованный
"носитель информации", который надо как минимум начисто уничтожить до того,
как в штаб ворвутся федералы. Кроме того, есть мнение, что "чехи" тоже
попытаются эвакуировать этот "носитель" любой ценой, чего, естественно,
никак нельзя допустить. Как ни странно, на вопрос о том, что представляет
собой этот "носитель" и как он выглядит, Ляпунов ничего не ответил. Мол,
сперва доберемся до места, а уж там и узнаете.

О маршруте движения рассказали только в самый последний момент, уже после
того, как группа, прилетевшая в "Страну Огней" самым цивильным образом, на
рейсовой "тушке", прокатилась на потрепанном "рафике" несколько десятков
километров до какой-то грунтовой площадочки в горах. Именно с этой
площадочки, разогнав мирно пасущихся барашков, и взлетел старенький
"антошка" с незакрашенными надписями "ДОСААФ СССР". Вот там, на борту, где
надевали снаряжение и парашюты, Ляпунов позволил себе объяснить товарищам
более или менее конкретный маршрут. То есть куда им предстоит прыгать и что
делать после этого. Поскольку десантирование прошло благополучно, следующим
этапом должен был стать спуск с обрыва в пещеру. Именно для этого был
приглашен альпинист-спелеолог Ольгерд. В этих горах он, как выяснилось,
бывал несколько раз, еще задолго до того, как начиналась первая войнушка.
Энтузиасты исследовали здешнюю систему пещер, и Ольгерд был одним из
немногих людей, который знал большую часть ходов и выходов. В том числе ему
было известно, как выйти к окруженной федералами базе. Правда, были и
другие люди, обладавшие подобными сведениями, то есть вовсе не исключалось,
что кто-то из них окажется в поле зрения федералов или сепаратистов.
Соответственно, не исключалась и какая-нибудь малоприятная подземная
встреча, где все чужие рассматривались однозначно как противник.

Как уже говорилось, Ольгерду особо не объясняли, на кого он работает. Таран
вообще-то подозревал, что этого мужика "мамонты" попросту выкрали, а потом
предложили на выбор: или хороший гонорар, или окончательное исчезновение.
Товарищ все понял и согласился, хотя возможно, что после всех трудов вместо
уплаты гонорара его ожидало что-нибудь быстрое и безболезненное. Конечно,
если бы он по ходу дела узнал Слишком много ненужных подробностей. То же
самое, кстати, касалось и самих "мамонтов". Птицын, конечно, берег своих
людей, но лишь до определенного уровня.

Самое занятное должно было начаться уже после того, как "носитель
информации" перекочует к "мамонтам". Само по себе это понятие - "носитель
информации" было весьма и весьма растяжимое. Это могла быть всего-навсего
маленькая и мятая папиросная бумажка, с которой, извините, в сортир не
сходишь. Вместе с тем под "носителем" могли подразумеваться толстенная
папка с документами, аудио- или видеокассета с записями чьих-то устных
показаний или банных развлечений с девочками, маленькая
дискета-"трехдюймовка" с полутора мегабайтами информации либо компакт-диск
в тысячу раз большей вместимости. Это мог быть жесткий диск с мощного
компьютера, который надо аккуратно вывинтить из машины, а мог быть
маленький компьютер-ноутбук, который проще унести целиком. Наконец,
"носителем информации" мог быть самый обычный человек, с головой, ногами,
руками, но самое главное - с языком, которым он мог невзначай сболтнуть
что-нибудь из того, чего тем, кто его непосредственно захватывал, знать не
следовало.

Исходя из того, что собой представлял неведомый "носитель", можно было
представить себе и дальнейшую судьбу участников мероприятия.

Конечно, Юрка не относил себя к числу особо одаренных аналит