аэропорта она усадила
их в такси. Водитель, который получал бабки от владельца отеля, чтобы
доставлять постояльцев именно к нему, естественно, нахваливал данное
заведение, а заодно рассказывал о том, какие богатые и знаменитые люди тут
останавливаются. Полина в принципе могла бы просто выдать себя за
какую-нибудь из этих личностей, но на сей раз решила провернуть более
сложную комбинацию. Узнав, что среди постоянных клиентов отеля есть некий
очень богатый колумбийский бизнесмен Даниэль Перальта, который
круглогодично арендует отдельное бунгало при отеле, Полина нашла его на
расстоянии 1500 километров в городе Барранкилья и заставила отправить факс
владельцу отеля. Факс предписывал принять трех родственников Перальты,
поселить их в том шикарном бунгало, а все расходы дон Перальта обязался
взять на себя. Не поскупившись, Полина перевела со счетов дона Даниэля 25
миллионов баксов вперед, и владелец отеля был готов боготворить своих
постояльцев, лишь бы они у него подольше прожили и, так сказать, полностью
"освоили" данную сумму. Кроме того, Полина постаралась стереть у Перальты
память не только об этом переводе, но и о том, что он когда-либо арендовал
данное бунгало...

ПОЛКОВНИКУ НИКТО НЕ ПИШЕТ...

Минуло уже больше суток со времени ночной встречи Птицына с Максимовым.
Ничего утешительного эти сутки им не принесли, и пришлось снова собраться,
чтобы побеседовать о сложностях жизни. Но уже не на скромной дачке Кирилла
Петровича, а в двухэтажном особняке в элитном дачном поселке, где проживало
областное руководство. Там, куда прошлой осенью "мамонты" доставляли
похищенного наркопосредника Негошева, освобожденную служанку Василису и
захваченного бандитского водилу по кличке Клепа.

Встреча различалась и по составу участников. Утром, примерно в то же время,
когда Полина с четой Таранов улетала в Москву из гражданского аэропорта,
Генрих Михайлович встречал на военном аэродроме Ирину Михайловну Колосову.
После этого он привез ее к Максимову в особняк, и теперь Колосова сидела в
компании с ним и Кириллом Петровичем. Усталая, злая и даже постаревшая
какая-то. Максимов тоже выглядел не лучшим образом. Возможно, именно таким
был Эрнест Хемингуэй перед тем, как застрелиться.

"Заседание" проходило в личном кабинете Максимова.

- Голова раскалывается, - проворчал он. - Наверное, ты уже в курсе, что мы
ничего не нашарили?

- Догадываюсь... - буркнул Птицын. - Стало быть, техника Ирины Михайловны
на сей раз ничего не смогла?

- Вы прямо думаете, что она всесильна! - раздраженно ответила Колосова. -
Она не может найти то, чего нет. Я приехала слишком поздно. Если бы не этот
дурацкий принцип "тройного ключа" и отсутствие допуска к работе с
аппаратом, у вас были бы шансы застать ее здесь.

- Принцип "тройного ключа" не мы придумали, а ваше руководство, - заметил
Птицын. - И вообще, надо вовремя информировать о таких ситуациях, а не
через два дня после того, как ваш субъект удрал. Ладно, раз вам нечего
сообщать, докладывать буду я. Правда, тоже ничего особо приятного не
сообщу. Начну с самого неприятного: у меня боец пропал. Юрка Таран. Должен
был прибыть в ноль часов, не позже, а сейчас уже десять утра, и его до сих
пор нет. Боец этот, между прочим, с Полиной хорошо знаком и даже, между
прочим, интимно.

- Это тот парень, что нас летом из ямы вытащил? - быстро припомнила
Колосова. - А осенью был в той группе, что меня сопровождала на встречу с
Евсеевым? Молоденький, но крепенький такой?

- Так точно. Звонили домой - никто не отвечает. Послал на квартиру группу
лейтенанта Дударова. Вскрыли тихо, без взлома, штатными ключами - никого и
ничего. Это в два часа ночи, между прочим. Жены тоже дома нет. А у них,
между прочим, накануне произошла неприятная история - загуляла супруга, и
Юрка Надьку свою застукал с тем самым Зыней, о котором я вам вчера
докладывал. Ну, это по поводу аптечек...

- Ладно, не отвлекайся. Дальше!

- Дударев отправился на квартиру самого Юрки. Она сейчас, правда, пустая
стоит. То же самое - голый Вася. То есть никого и ничего. Тогда Дударев мне
доложил, я решил еще одно место проверить - в деревню Стожки сам лично
съездил, это недалеко от Васильева, кстати. Группу не стал посылать, чтобы
не волновать народ понапрасну. Тем более в семь утра. А я там человек
знакомый: дескать, просто крестника решил навестить. Лешку, сына Юрки и
Надьки. Даже особо спрашивать не стал - и так ясно, что нету. Вернулся в
часть - звонит Дударев. На базаре, где Надька подрабатывает, в ларьке
никого. Сменщица лается - Надька второй день на работу не выходит, как и
Зыня. Но с Зыней все ясно, а с Надькой - нет. Но Дударев догадался послать
Милку поговорить с бабками у подъезда. Милка выдала себя за Юркину тетку.
Короче, информация такая: последний раз Юрку и Надьку видели вчера, около
девяти утра, выходящими из подъезда с сумками в обществе девицы, очень
похожей на Полину...

- Та-ак... - протянул Максимов и бросил нервный взгляд на Колосову.

- А дальше никаких следов не накопали? - спросила Ирина Михайловна.

- Есть одна зацепка, правда, пока ее еще не раскрутили.

Дедок, который подошел к бабкам уже после того, как Милка их разговорила,
припомнил, будто они втроем сели в иномарку, которая стояла примерно
напротив булочной. Конкретно, что за машина, дед не знает - "импортная", и
все. А цвета он по старости плохо различает. То ли темно-серая, то ли
темно-зеленая, то ли вообще синяя. По описанию похожа на "Ауди", но дед
утверждает, что эмблемы из четырех колец он не приметил. Потом вы меня сюда
пригласили, Кирилл Петрович, так что пока все. Дударев копает, обещал
докладывать мне на сотовый.

- Ну, пожалуй, ничего интересного он не накопает, - заметила Колосова. - Я
и так вам могу сказать, куда эта машина поехала.

- Интересно! - хмыкнул Максимов. - Поясните, пожалуйста.

- И куда же они поехали? - нахмурился Птицын.

- В аэропорт, на московский рейс, - не моргнув глазом объявила Ирина
Михайловна. - Простая логика. Я прилетела на "Ан-26" в 9.30, через полчаса
вы меня привезли сюда, затем мы с вами по принципу "тройного ключа"
запустили аппарат, и в 10.15 я начала работать. Но присутствие Полины в
области и окрестностях уже не отмечалось. По всему радиусу действия
прибора. То есть если ваши ребята плюс Полина в 9.00 или около того вышли
из дома и сели в машину, то могли находиться вне поля зрения прибора только
час с четвертью. А это значит, что, ни продолжая поездку на автомобиле, ни
пересев на поезд или автобус, они ни за что не успели бы выйти за пределы
радиуса действия прибора. Это можно сделать только на самолете, причем не
на "кукурузнике". В 9.30 из здешнего аэропорта идет "Ту-134" рейсом на
Москву и через час с небольшим садится в Шереметьево-1. Так что, когда я
включилась в работу, они уже вылезали из самолета.

- Но хватило ли у них времени? - засомневался Максимов, поглядывая на карту
области. - Допустим, к 9.30 они могли успеть, но ведь надо еще билеты
взять, контроль пройти...

- Для Полины нет проблем, - сказала Колосова. - Вы же в курсе, что она
умеет. Если надо, она могла бы даже рейс задержать, а уж пройти самой и
провести двух спутников на борт без билетов - это семечки.

- Непонятно только, зачем ей Тараны потребовались? - недоуменно произнес
Птицын.

- Это надо у нее спрашивать, - криво усмехнулась Колосова. - Женская логика
непредсказуема, по себе знаю!

- Может, все-таки поискать иномарку? - предложил Птицын.

- Ну и кого вы найдете, Генрих Михайлович? - осклабилась Колосова. - В
лучшем случае какого-нибудь постороннего мужика, который припомнит, что
довез таких-то до аэропорта. А в худшем вообще ничего не найдете, потому
что Полина может стирать память не хуже, чем клавиша "delete" компьютера.

- Меня другое волнует, - заметил Максимов. - Успела она побывать в
Васильеве или нет? Твои ребята контролировали дом?

- Контролировали. Но никто к нему не приближался, мы датчики звуковой
сигнализации даже на трубу поставили. Нет, если она там и побывала, то
гораздо раньше, чем вы меня оповестили.

- Так. Надо, я чувствую, немедленно докладывать в центр, - нервно сказал
Максимов. - Если она в Москве, пусть там и ловят. А у нас своих проблем до
фига.

- Докладывать, конечно, надо, - согласилась Колосова, - но сдается мне, что
в Москве ее уже нет...

- Это почему же?

- Потому что уже больше суток прошло. За это время она могла даже в
Австралию долететь. Или в Аргентину - не помню, куда дальше.

- Прямо так, без паспорта и без визы?

- Для этой девки границ не существует, Генрих Михалыч, - проворчал
Максимов. - И деньги ей тоже не нужны. Она, можно сказать, самый свободный
и независимый человек в мире!

- Но ведь язык надо знать... - пробормотал Птицын, уже чувствуя, что и тут
традиционные подходы неприменимы.,

- Ее везде поймут, и она поймет кого угодно. Даже если с ней на суахили
будут общаться.

- Короче, готовлю СППК к работе! А вам по десять минут, чтоб настучать свои
сообщения и зашифроваться, - проворчал Максимов, усаживаясь за терминал.

Пока он настраивал спутниковый приемно-передающий комплекс, Птицын спросил
у Ирины:

- А что он может, этот ваш центр? Как он эту заразу искать будет?

- Строго говоря, пока никак. Единственная надежда на новый аппарат. Но его
еще доделать надо, а самое главное - вывести на орбиту. Если все удастся,
можно будет повесить еще три-четыре таких же, и тогда Полина уже никуда не
скроется. По крайней мере, на поверхности Земли. Если догадается в
какие-нибудь катакомбы уйти или под воду метров на сто - похуже.

- И когда же примерно все это смогут сделать?

- Минимум через полгода. Хотя, конечно, может, удастся ее и с одного
аппарата запеленговать.

- Так, центр на связи! - объявил Максимов. - Определились, кто первый
стучать будет?

- Конечно, дама, - галантно произнес Птицын. Колосова уселась за терминал,
а Максимов подошел к Генриху, взял за локоть и, выведя за дверь, сказал
вполголоса:

- Ты, я вижу, за свою ребятню сильно переживаешь?

- Не чужие все-таки, - заметил Птицын. - Юрка особенно. В прошлом году он
меня от смерти открутил, да и вообще... И так у пацана жизни никакой не
было. Мать умерла, отца посадили... Жалко будет, если эта психованная с ним
что-то сделает. И девчонку Юркину жалко. Хоть и мамаша уже, но тоже еще
двадцати нет. А сынишка у них - крестник мой - вообще прелесть! Он-то за
что сиротой останется?

- Это, брат, все лирика, - помрачнел Максимов. - Я твои душевные порывы
понять могу, но надо и рациональное мышление сохранять. Полина - это в
первую голову их, московская, проблема. Нам тут особо усердствовать не
стоит, понял?

- Почему? Ребята-то наши...

- Генрих, ты можешь гарантировать, что вся эта история с побегом и прочими
делами не есть тамошняя, центровская, разработка?

- Не могу, конечно... - нахмурился Птицын. - А у вас что, есть прикидки на
этот счет?

- Нет у меня ничего. Просто подумай хорошенько, что от нас до сих пор
требовали? Выполнять указания в обмен на прикрытие. И мы это четко
соблюдали. Или здесь, на месте, или там, куда нас отправляли. При этом
Москва нам отродясь всех карт не раскрывала. Если твои ребята в самой
Москве задачи выполняли, то исключительно потому, что московским было
неудобно светиться. Так? Именно так.

- Хотите сказать, что инициатива наказуема?

- А как же! Ведь этот твой Юрик, скажем откровенно, для своего возраста и
должности - а он у тебя даже не сержант, как я помню! - знает слишком до
фига. И много раз делал так, как его левой ноге хотелось, а не так, как
положено. Не говорю уже о том, что этот мальчишечка, не дожив до двадцати
годов, столько трупов наделал, что волосы дыбом встают. А трупы, бывает,
что и находят, и уголовные дела иной раз не сразу закрывают... Понимаешь,
куда я гну?

- Догадываюсь... - Птицын не очень приветливо посмотрел на Кирилла
Петровича.

- Вот и оставайся при своих догадках, - жестко сказал Максимов. -
Разжевывать не стану. Смотри, не наделай опечаток, когда стучать будешь...
Десять минут прошли! Ирина, у тебя все?

С этой последней фразой Максимов вернулся в кабинет. Следом вошел и Птицын,
мрачнее тучи. Он пытался переварить то, что сказал начальник, то есть
догадаться, знает ли Кирилл Петрович о том, что история с побегом Полины
есть "московская разработка", или только предполагает.

- У меня все, - сказала Ирина, освобождая место у терминала. - Кирилл
Петрович, пойдемте покурим?

Они вышли, а Птицын остался один. Он довольно быстро набрал на компьютере
то, что рассказал Максимову и Колосовой, а потом, испытывая легкое чувство
стыда, отстучал следующее: "В приватной беседе со мной Максимов
предположил, будто побег Полины есть "московская разработка", и посоветовал
не проявлять излишней активности".

После этого он быстро нажал на клавиши, включающие лично его шифровальную
программу, упаковал файл текста и подал на выход.

Когда на мониторе возникла надпись: "Принято. Ждите ответа", в кабинет
вернулись Максимов и Колосова.

- Ждем-с! - преувеличенно весело сказал Птицын. Через пять минут появилась
надпись: "Идет прием информации".

- Странно, - заметила Ирина, когда после распаковки файла он оказался
состоящим только из двух абзацев.

- Ничего странного, - приглядевшись к шифрам, произнес Максимов. - Просто,
как поется в песне, "полковнику никто не пишет"...

ЗА НАШЕ СЧАСТЛИВОЕ РАБСТВО...

Оказывается, нет ничего лучше, когда голова ни о чем серьезном не думает.
Не то чтоб не думает вовсе, но и не мается всякими там сомнениями,
переживаниями, опасениями, воспоминаниями, которые теребили Юркин мозг еще
совсем недавно. Наверное, и Надька тоже нечто подобное испытывала. Даже
если бы им сейчас начали всерьез, долго и нудно объяснять, что они
оказались в абсолютном рабстве у Полины, что они шагу не могут сделать без
ее контроля и, наконец, что все их эйфорическое счастье - это всего лишь
следствие внушения со стороны экстрасенсихи, они не поняли бы ни слова и
только расхохотались бы в ответ на эту лекцию. Это было бы столь же
бесполезно, как объяснять ширнувшемуся и уже кайфующему наркоману всю
пагубность его порока. Собственно, семейство Таранов почти ничем не
отличалось от тех, кто балдел, накурившись анаши, вколов себе дозу героина
или нанюхавшись кокаина. Только причина их общего кайфа состояла не в
химическом, а в суггестивном воздействии. Ну и, конечно, кое-какие симптомы
различались. Например, никаких глюков они покамест не видели, хотя в
принципе, если бы Полина захотела, она запросто могла их устроить. И
депресняк с ломкой им тоже не грозил - по крайней мере, до того момента,
пока Полине не захотелось бы их помучить.

Но пока у самой Полины было прекрасное настроение. Во-первых, от того, что
она смогла реализовать свою мечту и, не затратив слишком много энергии,
добраться сюда, в этот рай земной, и привезти с собой партнера и партнершу.
Во-вторых, она испытывала невероятное упоение своей властью и силой, Не
только над Юркой и Надькой, но и вообще над людьми. Она прекрасно
сознавала, что может управлять не только людьми, но и всеми иными живыми
существами, имеющими мозг и даже не имеющими его. Например, Полина знала,
что ей под силу заставить дерево засохнуть в считанные часы или, например,
расти быстрее, а цветок - распуститься до срока. Она могла бы дать сигнал -
и сюда, вопреки инстинкту, сползлись бы все змеи, обитавшие на острове, а
может, слетелись бы все комары и мухи. Наконец, ей ничего не стоило бы
сейчас подозвать к берегу огромную хищную акулу, усесться на нее верхом и
прокатиться по лагуне. Самое страшное, что ей при этом могло грозить, так
это ободрать попку о шершавую шкуру чудища - тут, к сожалению, ее мозг
ничем не смог бы помочь.

Но хотя все эти мысли то и дело вертелись в каштановой головке Полины, она
все-таки на них не сосредоточивалась. Не хотелось ей никого убивать - даже
дерево бессловесное. Не нуждалась она и в том, чтобы портить здешнюю
идиллию нашествием змей, мух или комаров, и даже в том, чтобы напугать
местных обитателей поездкой верхом на акуле. Нет, ей сейчас хотелось только
наслаждаться всем, что мог принести этот земной рай. И голубизной неба, и
лазурью моря, и солнечно-золотистым песком, и зеленью береговых гор, и
богатством интерьеров шикарного бунгало - всем, что услаждало глаз. Ей
хотелось, чтобы ее уши слышали легкий, успокаивающе шелестящий плеск волн,
лениво накатывающих на песчаный берег лагуны, щебет незнакомых птиц в
листве тропического парка, журчание фонтанчиков. И ароматы экзотических
цветов, витавшие здесь, на берегу, и причудливо смешивавшиеся с запахами
близкого моря, тоже служили ее, Полининому, наслаждению. А еще ей ужасно
хотелось попробовать на вкус те тропические плоды, которые растут только
здесь и которые не могут долететь до московских прилавков в своем
первозданном виде. Наконец, Полина мечтала окунуться в теплые, но все-таки
освежающие морские волны, полежать на песке голышом, подрумянить свою белую
кожу солнечными лучами, поваляться на пышных постелях в блаженной прохладе,
создаваемой кондиционерами. И не одной, конечно, а в обществе Юрки и
Надьки.

Наверное, если бы кто-то наделенный такой же экстрасенсорной способностью,
как у Полины, то есть умеющий читать мысли, смог проникнуть в содержимое ее
мозга, он пришел бы к тому же поспешному выводу, к какому не раз - будучи в
здравом уме, конечно! - приходил Таран. То есть посчитал бы, что у этой
юной дамы не все в порядке с психикой и сдвиг по фазе произошел именно на
почве секса.

Да, этот товарищ, ознакомившись с мыслями Полины, в принципе имел бы
достаточно оснований, чтобы заподозрить ее в склонности к бисексуализму,
садомазохизму, вуайеризму, эксгибиционизму и еще куче всяких "измов",
известных психиатрам и сексопатологам. Пожалуй, он не увидел бы в Полининой
голове только чего-либо близкого к геронто - или педофилии.

И все же диагноз был бы скорее всего слишком поспешным. Полина в общем и
целом - не считая ее экстрасенсорных способностей, конечно! - оставалась
вполне нормальной девицей, хотя и приближающейся к тому возрасту, который
определяется известным грамматическим правилом "уж замуж невтерпеж". Более
того, несмотря на то что Таран, общаясь с ней в разных ситуациях, составил
о Полине не самое лестное мнение, как о жутко развратной и безтормозной
бабе, она, по большому счету, такой вовсе не была. В принципе, родись
Полина несколько раньше, ей вообще угрожала бы опасность остаться старой
девой. И в школе, и в университете она постоянно комплексовала, считая себя
некрасивой и даже уродиной, хотя была вполне симпатичной девочкой.
Одевалась она тоже неплохо, благо родительские средства это позволяли, но
опять-таки Полине казалось, что все на ней не так сидит, что ее фигуру
никакие платья не поправят, а друзья и подруги над ней подсмеиваются. К
тому же Полина оказалась в кругу достаточно умных, интеллигентных, но
ужасно скучных ребят, которые начинали с ней философские беседы тогда,
когда ей хотелось совсем другого. Сделать какие-то намеки, попытаться хоть
чуточку приблизиться к тем, кто ей нравился, Полина стеснялась.

Между тем вокруг текла новая российская жизнь, издательства печатали
"Камасутру" и "Ветку персика", телевидение крутило эротику и мелодрамы, а
на "Горбушке" продавали кассеты и диски с "совсем горяченьким". Подружки
рассказывали Полине о своих романах и случайных связях, а у нее только уши
краснели и в трубочку сворачивались от обилия подробностей. Но на
предложения посещать вечеринки и прочие мероприятия, где можно было
встретиться с менее занудными парнями, чем те, что окружали Полину в
университете, она, как правило, отвечала отказом. А если и приходила, то
начинала стесняться, комплексовать и побыстрее убегала.

Конец всему этому положил ныне покойный братец Костя (или Кося, как
называли его в семье). Он свел Полину со своими дружками, которые хоть и
оказались бандитами, но сумели раскомплексовать