Гришан, которому очень непросто было сохранять спокойствие во время
разговора, по ходу которого он описывал Виктору Сергеевичу внешность
безымянного бомжа, перевел дух.

- Похоже, все путем. Фима, доставай оптику! Водитель, порывшись в углу
чердака, вернулся к окну сперва со штативом, а потом с некой медной трубой,
немного похожей на старинную пушку. Но это был всего лишь небольшой
старинной работы телескоп.

- Ни хрена себе прибор! - подивился Гришан. - Я думал, у тебя морской
бинокль, а это ж, блин, такая штука, что на Марс смотреть можно! Или на
бабьи сиськи вон в том доме за оврагом...

- А что, - без особого смущения сознался Фима, прилаживая трубу на штатив,
- я и смотрел на сиськи, пока трахаться не научился. Марс я в него не
рассматривал, потому как не знаю, где он, но на Луну смотрел. Кратеры
видал.

- Откуда это у вас?

- Это, говорят, дед когда-то изготовил. Еще при Сталине. Он на заводе
работал, женатый был уже, но мечтал в Москву поехать и на астронома
выучиться. Не успел, война началась, и его там убили. Чудак, блин, верно?

- Да не особо, я сказал бы. Мне, когда я маленький был, тоже в космонавты
хотелось. Если б не посадили за драку в шестнадцать лет, глядишь, и полетел
бы. Насчет космоса не знаю, а летчиком бы точно стал...

- И сидел бы сейчас без зарплаты небось! - ухмыльнулся Фима, наводя
телескоп на бугор с рельсой.

- Фиг его знает! - вздохнул Гришан. - Ну, ты наладил эту елдовину?!

- Готово! - доложил потомок оптика-самоучки. - Алкаш уже на месте, можешь
поглядеть. Если не резко будет, подгони окуляр под свой глаз...

- Разберусь как-нибудь... - Гришан приложил глаз к маленькой стекляшке.
Да-а, морду четко видно, не перепутаешь.

- А вон и "шестерка"! - воскликнул Фима, без всякой оптики рассмотревший
желтый автомобильчик, кативший по дороге в лог.

- Доставай фотку и, как подъедут, смотри, там он или нет. Если сам выйдет и
возьмет кейс - это одно, если "шестерку" пошлет - другое, как
договаривались, понял?

- Заметано, не забыл! - Фима вытащил из кармана фотографию некоего
представительного господина и впился в нее глазами, чтобы в максимальной
степени запомнить все черты лица.

Желтая "шестерка" подкатила к бомжу. Фима, бросив еще один взгляд на фото,
припал к окуляру, а Гришан нажал на своем сотовом клавишу "police" и вывел
на табло некий шестизначный номерок. Указательный палец он занес над
кнопочкой со значком "*".

- Сам приехал! - возбужденно произнес Фима. - Вылез! Подошел! Берет кейс!

Действительно, из машины вышел тот самый, представительный, одетый в
коричневый плащ. Лицо точно соответствовало фотографии. Похоже, он приехал
один и без охраны, даже машину вел сам.

- Ну и лох! - покачал головой Гришан.

Палец Гришана нажал на кнопку "*", цифирки номерка одна за другой мигнули,
и через секунду после того, как мигнула шестая, там, у машины, где стояли
два человека, сверкнула багровая вспышка, а затем гулко раскатился грохот
мощного взрыва...

Ударная волна долетела на чердак в виде сильного порыва ветра, стекла в
доме брякнули, но не разбились. Гришан с Фимой, которые сразу после нажатия
кнопки нырнули на пол, маленько поежились, но, едва волна прошла, тут же
выглянули в окно.

- Крепко рвануло! - оценил работу Гришан. - А ну, глянь в трубу
поподробнее!

Фима перескочил к телескопу.

Желтая "шестерка", перевернутая взрывом, лежала вверх колесами и полыхала
дымным пламенем. Никого живого вокруг нее не просматривалось. Лежали
какие-то бесформенные ошметки, плавала в воздухе черная копоть. Наконец
Фима разглядел далеко в стороне от горящей машины нечто обгорелое и
дымящееся, совсем непохожее на человека, но на этом "нечто" через мощную
оптику телескопа хорошо просматривались обрывки коричневой
ткани-плащевки... Разглядел Фима и то, что осталось от бомжа. Красно-черные
клочья мяса и лохмотья от джинсов повисли на той самой рельсе, торчащей из
бугра.

- Обоих на куски... - брезгливо морщась от неаппетитного зрелища,
пробормотал Фима. - Ну что, валим отсюда? А то менты скоро приедут...

- На фига? - спокойно возразил Гришан. - Мы что кого-нибудь взрывали? Я
лично этого не помню. Может, ты, братан, о чем-то таком слышал? Так скажи,
облегчи душу...

Фима нервно заржал, уважая тонкий юмор старшего товарища.

Гришан посмотрел в окуляр телескопа, рассмотрел результаты работы и сказал
более серьезным тоном:

- Менты, конечно, приедут, ФСБ тоже приползет, ну и что? Посмотрят место
происшествия, разберутся, где чьи кишки валяются. Потом пройдут по дворам,
опросят, кто чего видел. Могут и к нам зайти побеседовать. А у нас что? У
нас ничего. Разберешь свой телескоп, положишь туда, где лежал. Сам по себе
он ни хрена не улика. Бомжа никто видеть не мог. Да если и видел, то
внимания не обратил. Бабки-соседки могли заметить, как он от нашего забора
шел. Ну и что? Может, он там всю ночь проспал, под этим забором? Но
разговор наш они не слыхали - сто процентов. Что слева, что справа - обе
глухие, как тетери. Меня они знают как твоего старого друга. Приехал помочь
огород копать - какие проблемы?!

- А с пятиэтажек наш двор, наверно, видеть могли... - опасливо заметил
Фима.

- Во-первых, корешок, пятиэтажки торцами к улице стоят, - напомнил Гришан
уверенным тоном. - А торцы у них глухие, без окон. Опять же они без
балконов, с боковых окон тех двух домов, что напротив нас, вообще ни черта
не увидишь. С тех, что подальше от нас, в самом крайнем случае можно только
машину увидеть.

- Ну, а ежели с той стороны оврага?

- Оттуда вообще ничего не видно, деревья мешают. Короче, разбирай телескоп
и укладывай на место. А я пойду лопаты доставать, начнем огород вскапывать.

- Не удивятся менты, что мы в такую холодрыгу за огород взялись?

- Чудак, это ж самое оно! Вскопаем в холод, а сажать-то попозже будем,
когда заморозки кончатся. Очень полезно, говорят. Сорняки померзнут... "Май
холодный - год плодородный!" Слыхал такую пословицу?

- Слыхал... - вздохнул Фима. - Только не очень в нее верится.

МОЛОДОЙ ПАПАША

"Та-та-та-а! Та-та-та-а! Та-та-та-а!" - пропел электронный рожок с
командной вышки дивизионного стрельбища, дав сигнал к открытию огня. Этот
звуковой сигнал еще с царских времен расшифровывался как: "По-па-ди-и!
По-па-ди-и! По-па-ди-и!", то есть как бы призывал солдат не тратить патроны
попусту.

Юрка Таран лежал на третьем направлении - в самой серединке, - приложив око
к резиновому наглазнику оптического прицела "СВД". Хорошая машина, мощная,
из нее за полтора километра можно уложить, если попадешь, конечно. Лихой
советский гибрид из лучшего российского стрелкового оружия последнего
столетия. Патрон 1908 года - от мосинской винтовки-трехлинейки, с которой
отвоевали все войны и конфликты, начиная с Китайского похода 1900 года,
автоматика перезаряжания - по типу "Калашникова", который в разных
модификациях тарахтел по всему миру всю вторую половину беспокойного XX
века.

Первыми поднялись две ростовые на пятистах метрах. Бах! - Юрка достал одну
первым же выстрелом, переместил ствол вправо и повалил вторую. Ну, в такие
"коровы" грех не попасть. Интересно, что следующим покажут? Поясные на
триста или головную на двести метров? Головную еще увидеть надо. Она не
больше тарелки по размеру. Зимой, на фоне снега, ее намного лучше видно,
особенно в солнечные дни, хоть и была эта фанерная башка покрашена в белый
цвет. А сейчас, когда травка зеленеет, но солнышка нет и погода серая,
разглядеть туго. Хотя Таран стрелял тут не первый раз и знал примерно, где
эта головная должна выставиться, все же переживал слегка. Он ведь сегодня в
первый раз стрелял из "СВД" вместе с "бойцами", а не с "курсантами". Тут
требования повыше, тем более что его в "бойцы" перевели еще не
окончательно, а с испытательным сроком на один месяц. Капитан Ляпунов,
когда Таран ему представлялся, прямо сказал: "В течении месяца все стрельбы
должен отстрелять на "отлично" по нашим нормативам. Если будет хоть одна
четверка - иди доучивайся, отчислим без пощады!" А чтоб заслужить "отлично"
у "бойцов", надо валить все, что покажут, в том числе и головную. А именно
в эту головную, будучи "курсантом". Таран попадал не каждый раз.

Показали поясные. Это означало, что голова появится под самый финиш. По
сторонам от Тарана грохали одиночные выстрелы, на соседних направлениях
начали палить по своим мишеням. Там лежали настоящие "бойцы",
профессионалы. Краем левого глаза, прежде чем снова зажмурить его, Юрка
увидел, что на четвертом и пятом направлениях они уже повалили по одной
мишени. А поясные стоят всего десять секунд. Так что надо скорее с ними
разделываться. Правда, потом они еще раз подымутся, но уже на пять секунд,
и завалить за это время обе почти невозможно.

Бах! - одна легла. Бах! - а вот во вторую Юрка не попал, и она спокойно
опустилась сама по себе.

По идее несбитая поясная на трехстах метрах должна была подняться снова. Но
вместо нее на Юркином направлении, как и у всех других, поднялась "голова"!
Таран едва успел навести на нее прицел и вдарил. "Башка" ушла вниз. Потом
поднялась поясная. Юрка долбанул и ее.

Рожок пропел "отбой", и Таран услышал из мегафона с вышки:

- Все пять направлений - "отлично"! Разряжай! Магазины отсоединить!
Контрольный спуск! Оружие на предохранитель! Встать! На исходную, шагом
марш!

За линией белых флажков Юрка передал "СВД" среднему бойцу в пятерке, а
магазин с четырьмя патронами сдал сержанту Быкову, своему нынешнему
командиру отделения (точнее, "боевой группы", как именовали здесь такие
подразделения). Те, что уходили стрелять, несли с собой полные, с десятью
патронами каждый, магазины, а магазины отстрелявшейся пятерки стали
доснаряжать. Как уже понял Таран по прошлым стрельбам, у "бойцов" эта
процедура носила как бы характер неофициального подведения итогов.

В прошлый раз, когда они стреляли из "АКС-74" и Юрка сдал пять патронов из
пятнадцати, повалив все мишени и заслужив "отлично", Быков сказал
снисходительно:"Для мотострелка - очень неплохо!" Сие означало - по крайней
мере, Таран это так понял, - что для "бойца" Юрка стрелял так себе. То есть
завалить все мишени и отстрелять на "отлично" каждый "боец" был
просто-напросто обязан, о четверке тут и речи не было. Здесь она
рассматривалась как двойка у "курсантов". Здесь качества стрелка
оценивались по числу сданных патронов. В случае с автоматом Быков пожурил
одного из старых "бойцов", который сдал только семь патронов из пятнадцати,
дескать, "мартышка к старости слаба глазами стала". А тот очень смущенно
пробормотал, что-де палец задержал пару раз и вместо двух патронов в
очередь ушло по три-четыре. Тому, который, свалив три мишени, сдал
двенадцать штук, Быков отпустил сдержанную похвалу: "Это по-нашему, один
патрон - один басмач".

Сейчас все "бойцы" из группы, с которой стрелял Таран, сдали по пять
патронов, а он - только четыре.

- Ну что, - сказал Быков, - вполне прилично. Не боги горшки обжигают.

Голос у него звучал по-прежнему снисходительно, но не без ободряющего
оптимизма. Дескать, когда-нибудь научишьcя работать как положено, задатки
есть.

Когда отстрелялась следующая пятерка - она была последней во взводе, где
числился теперь Таран, - появился лейтенант Дударев (некоторые "бойцы" его
за глаза именовали Дудаевым) и построил свое войско для раздачи замечаний и
поощрений.

- Внимание, взвод! Объявляю итоги стрельб. Для проведения мероприятия
взводом получено 230 патронов. Все мишени всеми бойцами поражены. Смешно,
если б было по-другому. Задержек в стрельбе не произошло. Результаты:
командир взвода - получено десять, сдано пять, зам. командира взвода -
получено десять, сдано пять. Командиры групп - получено тридцать, сдано
пятнадцать. Первая боевая группа - получено шестьдесят, сдано тридцать.
Вторая боевая группа получено шестьдесят, сдано двадцать девять. Третья
боевая группа - получено шестьдесят, сдано тридцать. Учитывая, что во
второй группе имеется боец с испытательным сроком - результат нормальный.
Сержанту Быкову усилить тренировки с данным товарищем. Итого взводом сдано
114 патронов. У первого взвода из 230 сдано 115, у второго - столько же, но
у них нет "курсантов". Все! Р-равняйсь! Смир-рно! Напра-во! К машине,
шаго-ом... марш! Вольно!

Когда погрузились в машину и поехали в расположение, Таран, сидя на
скамейке рядом с прочими, малость взгрустнул. Получалось, что он один такой
разгильдяй на всю боевую" роту. Как Дударев сказал, в других взводах нет
"курсантов". То есть его. Тарана, за нормального "бойца" еще не считают. Он
тут все еще не свой. Хотя некоторые знают, что он порох нюхал и в таких
переделках бывал, что многим из них и не снилось... Впрочем, о том, что им
снилось, а что нет. Таран толком не знал. Некоторым "бойцам" было лет по
тридцать и больше, так что они могли и Афгана хлебнуть, и Чечни, и других
мероприятий в том же духе. И чтобы они совсем признали его за равного, надо
еще долго-долго есть с ними пуд соли, а может, и не один. То есть пройти
через что-то серьезное вместе. Чтоб они воочию увидели, каков он бывает в
настоящем деле, и поняли: да, это уже не совсем салажонок, а паренек
солидный.

Правда, какие бывают у "бойцов" настоящие дела, Таран тоже пока не знал.
Догадывался, что навряд ли послабее того, какое было зимой, когда ему.
Юрке, пришлось вдвоем с Милкой - "королевой воинов" штурмовать
заминированное и залитое бензином логово Седого. Тогда они за всех
поработали, и самого Седого взяли, и целую кучу другого народа. А Юрка с
Милкой остались целы и даже почти что невредимы. Полковник Птицын сказал,
что будь они на настоящей государственной службе, то получили бы Героев
России, не меньше. А будь дело при советской власти, то, уж конечно. Героев
Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда".

Однако, поскольку и Юрка, и Милка, и все прочие "бойцы" официально являлись
военнослужащими разведроты энского мотострелкового полка, который ни в
каких боевых действиях участия не принимал и к спецоперациям тоже вроде бы
не привлекался, то орденов и званий им ждать не приходилось. Потому что на
самом деле их подразделение называлось МАМОНТ - Мобильный Анти-Мафиозный
Отряд Нелегального Террора, и действовал он, в общем и целом, вопреки
существующему законодательству. Конечно, спецслужбы, как догадывался Юрка,
о том, что "рота" - на самом деле батальон двухротного состава - совсем не
то, что числится на бумаге, знали, но глядели на это сквозь пальцы. И о
том, что отряд этот существует и кормится на "полном хозрасчете", не
привлекая ни рубля из бюджета, тоже знали. Но, должно быть, их это не
волновало, потому что и им кое-что от этого "хозрасчета" перепадало. И
командование дивизии, где приютился под видом "роты" неучтенный батальон,
тоже догадывалось, что не все здесь чисто, но было вполне довольно жизнью.

Грузовик благополучно добрался до расположения "мамонтов". По команде
Дударова все попрыгали с машины, построились.

- Обед через двадцать минут, - объявил лейтенант. - Привести себя в
порядок, умыться и так далее. Р-разойдись!

- Отставить! - послышался голос Генриха Птицына. Он появился из дверей
штаба бесшумно, как призрак.

- Отставить! - послушно повторил лейтенант. Строго говоря, по возрасту он в
обычных войсках давно должен был быть майором, а то и подполковником.
Возможно, когда-то так оно и было. Но здесь, у "мамонтов", большинство всех
этих казенных чинов силы не имели. Пожалуй, только сам Птицын сохранил себе
то самое звание, которое некогда носил в спецназе ГРУ. Таран знал, что
сейчас рядом с ним в строю стоят не только бывшие рядовые, сержанты и
прапорщики, но и старлеи с капитанами - без всяких знаков различия на
погонах, такие же рядовые по здешнему статусу, как и он сам, который в
настоящей государственной армии не служил вовсе.

- Взвод, р-равняйсь! Смирно!... - Дударев напрягся и хотел доложить по
форме, но Птицын остановил его движением руки:

- Вольно, вольно... Боец Таран здесь?

- Так точно! - отозвался Юрка.

- Выйти из строя!

Когда Юрка вышел, Птицын ухмыльнулся и сказал:

- Товарищи бойцы! Сегодня у нашего молодого коллеги знаменательный день!
Во-первых, как мне доложили со стрельбища, он отстрелялся вполне прилично,
изгадив только один патрон. Во-вторых, у него сегодня маленькое семейное
торжество. Сегодня сыну нашего уважаемого молодого, папаши Алексею Юрьевичу
Тарану исполнилось два месяца! Ура!

- Ур-ра! Ур-ра! Ура-а-а! - проорал взвод.

- В ознаменование этого события объявляю бойцу Тарану двое суток отпуска,
начиная с 15.00 сегодняшнего числа. Поскольку сегодня четверг, плюсую эти
двое суток к двум выходным дням. Стало быть, вернешься в понедельник до
15.00. Ясно? Переодеться в гражданку и бегом на КПП дивизии. Автобус уходит
в 14.30. Как раз успеешь. Пообедаешь у жены надеюсь. Ну вот, теперь можно и
сказать: "Разойдись!"

Таран разом позабыл про все свои мелкие обиды и сомнения. Надо же, блин,
Птицын вспомнил про то, что Лехе два месяца исполнилось. Правда, он ведь
крестный отец, ему положено.

Народ разбежался, на Тарана многие поглядывали с грустью и с завистью. Хотя
рассказывать прошлые биографии здесь, как и во французском Иностранном
легионе, было не принято, Юрка догадывался, что у многих мужиков где-то
живут семьи, к которым они по разным причинам попасть не могут. Может, у
кого-то и сыновья есть ненамного моложе Тарана. Кого-то дома прокляли,
кого-то вспоминают, кому-то приятно получать хорошие деньги от
отсутствующего супруга. Некоторые, как и Таран, здесь, на месте, семейства
заимели, живут на квартирах и служить ходят, как на работу.

Таран и Надька, бывшая Веретенникова, нынешняя его жена, одиннадцать лет
проучились в одной школе. Однако о том, что Надька была минимум с шестого
класса в него влюблена, Таран узнал только в прошлом году, после того, как
сам пережил крах своей первой любви. На свою голову Юрка влюбился в некую
Дашу, сущего ангела по внешности и настоящую ведьму в душе. Мало того, что
она врала ему на каждом шагу, утверждая, что учится в Москве и станет
актрисой (а на самом деле была "девушкой по вызову" и снималась в порнухе),
так она еще и втравила Тарана в темные и мокрые дела, которые едва не
стоили ему жизни и привели к тому, что ему пришлось бежать из дома, где
жили хоть и безбожно пьющие, но родные мать с отцом. Даша в конце концов
свое получила - бандиты спихнули ее в канаву с серной кислотой, - но Тарану
немало жизнь попортила. Случайно, бегая по городу как затравленный
волчонок. Юрка прибежал в подъезд, где жила Надька, попал к ней домой и вот
тут-то узнал, что, оказывается, искал счастье не там, где следовало. Увы,
пришлось и Надьке вместе с ним уходить сюда, под защиту Генриха Птицына. И
тоже надевать "мамонтовскую" форму. Сперва поварихой была, потом писарихой.
Для семейной жизни Генрих выделил им комнатушку в штабе. С условием, чтоб
расписались честь по чести.

Однако, где двое - там и третий. Тем более у двух восемнадцатилетних,
обалдевших от любви придурков. Правда, к тому времени, когда маленький
Таранчик появился на свет, все непосредственные опасности, благодаря
которым Надьке пришлось убегать из дома, миновали. В принципе и Юрка мог бы
домой вернуться. А жить в тесной клетушке с младенцем, когда мимо двери по
коридору то и дело народ ходит и орет громкими командными голосами, не
больно-то удобно. В общем, решили, что Надька отправится обратно к папе с
мамой, а Таран останется служить. Он ведь имел на руках доподлинный военный
билет, вроде бы служил по призыву, как положено. Конечно, Генрих его и
"комиссовать" мог по состоянию здоровья, но Юрка за несколько месяцев так
привык к "мамонтовской" жизни, что никакой другой себе уже не представлял.
Специальности у него не было, а на гражданке и с высшим образованием работы
немного.

Так что Таран переселился в казарму, все крупные вещички отвезли к Надьке в
город, а Юрке каждое воскресенье - иногда и субботу тоже! -