братства, подзубрив еще разок "священные цитаты" из
дневника последнего императора, направил стопы к дому Манулова. Опять пошел
пешком, правда, взяв с собой телохранителя Стаса. Свой "Мерседес"
Вредлинский оставил в гараже, так как почему-то беспокоился, что, пока он
будет заседать с масонами, кто-нибудь может установить под днище машины
мину. Одежонку надел неброскую, напялил старые джинсы - вдруг опять
придется на коленях ползать?! натянул на голову вязаную шапку. И отметил,
что смотрится чуть немного лучше бомжа, а потому не привлечет ничьего
внимания. Правда, никто не гарантировал, что Стас вместо того, чтоб
охранять своего патрона, не пустит его в расход по тайному приказу
Манулова. Именно по этой причине Вредлинский надел под куртку кобуру с
пистолетом. Конечно, если Стасу понадобится застрелить своего номинального
босса, то "глок-17" не поможет. Но все-таки как-то спокойнее на душе. Пути
господни неисповедимы...

Итак, Вредлинский вышагивал по плотно утрамбованной снежной тропе, надежно
прикрытой сверху густыми сосновыми ветвями. "Душа пела, голова скорбела",
пришла вдруг ему на ум когда-то услышанная и пригодившаяся под настроение
строка.

Душа его, как ни странно, так и рвалась на предстоящее собрание, поскольку
там, по сути дела, должна была решиться его судьба. Если посвящение в
действительные члены братства пройдет успешно, значит, Манулов за эти два
дня смог убедиться в том, что Вредлинского умело подставили. Если
посвящение отложат - это будет означать, что Манулов не доверяет своему
бывшему другу. После этого может случиться и пожар дачи, и взрыв
"Мерседеса", и похищение кого-то из детей. Свое собственное убийство
Вредлинский рассматривал фаталистически - дескать, все равно помирать...

Голова же не могла успокоиться и прекратить подсчеты убытков, моральных и
физических потерь от событий этих последних двух дней.

Голова помнила и цитату из дневника Николая II за десятое октября 1916
года.

Хотя отчего бы и душе, флегматичной, вечно дремлющей, .словно разжиревший
сом в тихой заводи, отчего бы ей петь да радоваться под впечатлением этой
цитаты. Она, душа неисправимого мистика и символиста, тоже должна бы
скорбеть.

"Стало холоднее, и день был дождливый", - писал император спустя два дня
после своих заметок, которые Вредлинский вытянул в прошлый раз. И опять
какие-то непрошеные аналогии полезли в голову.

"И у нас нынче не солнечные Канары..." - размышлял Вредлинский, поглядывая
под ноги, чтоб не поскользнуться на скользкой и мокрой наледи.

При мысленном упоминании о Канарах в голове у него что-то законтачило, и
вспомнилось, как в самом начале "демократических преобразований", когда
одна за одной возникали финансовые пирамиды, некая "международная
риэлтерская компания" сумела впарить мадам Вредлинской шесть своих акций по
500 баксов. Каждая из этих акций якобы дает возможность приобретения
участка земли на Канарских островах. При этом "риэлтеры" утверждали, будто
всего через месяц акции будут стоить уже по 10 тысяч долларов, а через два
- больше 50 000. Соответственно, сбыв через пару месяцев пять акций из
шести, Александра Матвеевна заработает 250 тысяч долларов и сможет не
только купить участок, но и виллу на нем отгрохать. Гуманитарий
Вредлинский, увы, тоже не удосужился прочесть "Занимательную математику"
Перельмана, а потому не смог подсказать супруге, что четверть миллиона
долларов она никогда не увидит, а свои три тысячи потеряет наверняка. Даже
при том, что деньги были лично его, Вредлинского.

Припомнив, как жену "кинули" с этими самыми Канарами, Вредлинский вдруг
подумал: а не обыкновенный ли Пашка аферист? И сердце аж заныло в
предчувствии невосполнимых непредвиденных и очень крупных денежных утрат.
Даже палец заболел от тяжести серебряного кандидатского перстня. Ощущалось
даже нечто вроде фантомной боли на том месте, где вчера Вредлинский прятал
пачку из восьмидесяти стодолларовых купюр.

В самом деле: Манулов ведь позавчера проболтался, что влетел в большие
долги. Если, допустим, ему удалось собрать в кассу "Русского Гамлета" хотя
бы по восемь тысяч баксов с каждого "гамлетита" - а с тех, кто вытаскивал
цитаты 30-го или 31-го числа, могли почти в четыре раза больше содрать! -
то общая сумма получалась на уровне полумиллиона. Но это только
вступительные взносы, а ведь кто-то ему и ежемесячные успел заплатить...
Что ему стоит спровадить эту валюту на личный счет, а всех прочих оставить
с носом?! ОБМАНУТЬ!

"Жук ты, Манулов! - мысленно обратился Вредлинский к своему бывшему
однокашнику. - Манулов-Обманулов!"

Впрочем, эту не слишком взвешенную мысль Вредлинский скоро отогнал. Неужели
все услуги, которые Манулов оказал ему, в том числе и устройство в
президенты благотворительного фонда, служили ничтожной цели выцыганить у
старого дружка жалкие восемь тысяч долларов?! Нет, Манулов, конечно, "жук",
но более высокого полета, чем те кидалы-риэлтеры! Он в свой подмосковный
дворец гораздо больше, чем полмиллиона баксов, вложил, а то, что у него в
Калифорнии осталось, и вовсе пару миллионов стоит.

Далее в цитате из Николая II упоминался "архиерейский лес", где
прогуливался император. И Вредлинский шел через лес. Правда, царю было
проще. Перед ним не было перспективы снова увидеть разбойничью рожу
Манулова...

"Поехали с прогулки на дачу Георгия, где пили чай..." - мысленно повторял
цитату Вредлинский. И вновь почти непроизвольно стал искать аналогии.

"Что бы это значило? К какому Георгию мне придется идти пить чай? А-а!
Понял! Возьму-ка да и заверну после заседания к Жорке Крикухе. У него,
возможно, не только чайком побаловаться можно, но и сто грамм принять..."
Вредлинский поймал себя на том, что разговаривает сам с собой и уже
пробормотал что-то вслух.

Хорошо еще, что охранник Стас следовал за ним по установившемуся правилу
метрах в пяти сзади и вряд ли что слышал. А то бы подумал, будто хозяин
впадает в маразм...

"И то правда, пора с Жоркой повстречаться. Столько лет вместе трудились.
Ведь львиную долю моих сценариев - почти двадцать штук! - довел до экрана
именно он, режиссер Георгий Петрович Крикуха. Но вот месяц и не звонит, и
не показывается. Хотя до этого то к себе зазовет с семьей, то от нас его не
выгонишь. Понятно - давний вдовец-однолюб... И бездетный, скучно одному
дома. К тому же говорил, будто в последнее время почти ничего не снимает,
якобы нет хороших сценариев. На самом деле, поди-ка, дело не в сценариях, а
в продюсерах..."

Это при Советах можно было ставить нравственные, умные, оптимистические
фильмы без голых баб и стрельбы. Причем Крикуха умел найти в сценариях
Вредлинского, которые тот чаще всего писал, ориентируясь на текущую
конъюнктуру, некие идейные перлы, о которых сам Эмиль Владиславович не
догадывался. И фильм, подчиненный той идее, которую Крикуха выцеживал из
посредственного, а то и вовсе пустопорожнего сценария, в готовом виде
выглядел вполне приличным, а иногда даже выдающимся. Но при этом Жора
никогда не утверждал, будто это он "вытащил" фильм с никудышным сценарием.
Напротив, прочтя сценарий и узрев в нем некую серьезную идею или тему
(совершенно не подразумевавшуюся Вредлинским), он мог позвонить в два часа
ночи и заорать в трубку:

"Старик, я тебя понял! Слушай, ты гений! Ты такое увидел..." После чего
полчаса или час мог пересказывать зевающему сценаристу, что он, собственно,
увидел в сценарии. Однако уже после этого, первого разговора Вредлинский
как-то непроизвольно начинал думать, что с самого начала закладывал в
сценарий нечто весьма умное и неординарное. А потом, выступая где-нибудь
перед публикой, без ложной скромности присваивал себе авторство этой идеи.

Сейчас Крикухе было туго - можно не сомневаться. Если б хоть кто-то
предложил ему сейчас самый дурацкий порнушно-бандитский сценарий, а самое
главное - деньги на постановку, он бы наверняка сделал такую конфетку, что
можно в Канны посылать, а то и на "Оскара" номинировать. Возможно, он
втайне надеялся, что Вредлинский ему что-нибудь предложит или замолвит
словечко перед Мануловым. Но сам просить и умолять не стал - должно быть,
скромность не позволяла. Поговорить, что ли, с Пашкой? Может, есть
какой-нибудь шансик?

"Да, но какое тут совпадение с дневником царя? - неожиданно озадачил себя
Эмиль Владиславович. - Какая тут символика? Николай, согласно дневнику, ни
перед кем не хлопотал... Полный маразм! Самодержец Всея Руси - и будет
перед кем-то хлопотать?! Нет, надо срочно отвязываться от этих аналогий в
голове! Иначе у меня, как выражаются Вадим и Лариса, "крыша поедет"..."

И все же отделаться от настырных, прямо-таки сверлящих мозги строк из
царского дневника он не мог. Он настойчиво пытался расшифровать, что значат
слова: "Аликс сидела в моторе", "Дочери играли в прятки", "Мордвинов был
жертвой"?..

"Аликс сидела в моторе"... Позавчера он нашел аналогию между Александрой
Феодоровной Романовой и своей законной Александрой Матвеевной. Аля, которая
обычно в выходные любила поваляться после обеда, сегодня необычно рано
убежала к подруге. Может, у нее любовник появился? Вполне реальная вещь,
поскольку у нее предклимактерический период и муж, который уже почти ничего
не стоит. Дети тоже укатили рано. Вот тебе и мотор, и прятки, и даже
Мордвинов.

ПРИПУГНУЛИ?

Между тем лес закончился, и взору открылась большая поляна, а дальше за
высоким забором маячил пятибашенный, красного кирпича мануловский дворец.

Здесь начиналась тщательно расчищенная асфальтовая дорожка.

Вредлинский уже ступил на блестящую черную ленту, но тут же застыл на
месте. Метрах в двадцати перед собой, под кустом высокорослой сирени, он
увидел светло-бордовый "Форд-Эскорт" с поднятым капотом и две внушительные
фигуры в кожаных куртках. Один вроде бы копался в моторе, а второй вальяжно
покуривал, облокотившись на крышу иномарки.

Странно, странно-курить в такую погоду приятнее в салоне, опустив боковое
стекло. А тот, что у капота, похоже, просто смотрит на открытый мотор, но
ничего не отвинчивает, даже ключа в руках не держит. Да и парни по фигуре,
росту и весу не меньше Стаса. Либо милиционеры-оперативники, либо
бандиты...

Вредлинский похолодел. Он боялся и тех, и других. Конечно, бандитов больше,
потому что хорошо помнил предупреждение Манулова, что "следующим ходом во
всей этой игре может стать твое убийство...". Впрочем, может быть и так,
что эти молодчики наняты самим Пашкой! Господи всеблагий, спаси душу
грешную!

- Извините, папаша, можно вас на минуточку? - вежливо произнес тот, что
стоял, облокотившись на крышу "Форда". Потом он выпрямился и, изобразив
улыбочку, неторопливо двинулся в сторону Вредлинского. Сигарету детина
выбросил и обе руки держал в карманах куртки. Остротой зрения Вредлинский
не отличался, однако ему показалось, будто в правом кармане незнакомца
обозначилось нечто угловатое... Пистолет?!

"Неужели меня? - Сердце уже молотило по 120 ударов в минуту, Вредлинский
чуял, что может и до выстрела не дожить.- Неужели прямо сейчас?! Боже, мне
же только 63! За что?!"

Он напрочь забыл про свой прекрасный австрийский пистолет, мощные
"парабеллумовские" пули которого могли бы не только превратить в решето
обоих молодцов, но и вывести из строя мотор "Форд-Эскорта". Куда там! Он
даже двинуться с места не мог, рукой-ногой пошевелить. Мелькали перед
глазами картинки из телевизионных репортажей о заказных убийствах.
Окровавленные трупы на асфальте или на снегу... Аля, помнится, после первых
подобных зрелищ ахала и охала: "Боже, зачем это показывают?!" А сам
Вредлинский бодренько глядел не отворачиваясь, хорохорился. Все эти
кровавые документальные видеосъемки воспринимались им почти так же, как
игровые кадры из американских боевиков, поскольку лично его не касались.
Теперь же жареный петух готов был клюнуть в темечко.

А тот, в куртке, не спеша, вразвалочку приближался. Притом улыбаясь!
Дескать, не бойся ты меня, дедуля, я тебе ничего плохого не сделаю. Ну,
разве что убью... Так ты ведь на этом свете зажился! В России мужикам
положено до 58 лет жить согласно статистике, а ты уже пять лет перебрал...

Краем глаза Вредлинский разглядел, как тот, второй, что якобы копался в
моторе, закрыл капот и сел за руль. Двигатель заурчал, и машина медленно
покатила вперед, приближаясь к Вредлинскому.

Только тут Вредлинский вспомнил про Стаса. Где он, черт побери?! Или он
заодно с этими?! Но обернуться Эмиль Владиславович не успел, времени не
хватило.

Он только заметил, как тот, что приближался к нему от иномарки - до него
оставалось меньше десяти метров! - внезапно изменился в лице и резко дернул
руку из кармана. В ту же секунду что-то темное мелькнуло слева от
Вредлинского, и от сильного толчка в плечо сценарист как пушинка отлетел в
мокрые, еще не облетевшие кусты, росшие у края дорожки. В ту же секунду
одновременно грохнули два выстрела - бах! бах! Вредлинский, упав носом в
жухлую, мокрую траву, почувствовал солоноватый привкус и сухость во рту. В
следующее мгновение он услышал короткий шелестящий звук - ш-шить! Господи,
да это же пуля! Эмиль Владиславович захотел стать листиком, травинкой,
камешком. Он ожидал, что сейчас оттуда, из иномарки, выскочат трое или
пятеро с автоматами и начнут в упор поливать его очередями. Вредлинский уже
почти физически ощущал боль от пуль, которых в него еще не выпустили.

Но никакой стрельбы больше не было. Вредлинский услышал, как хлопнула
дверца "Форд-Эскорта", взревел двигатель, и шум автомобиля быстро удалился.

Приподняться Вредлинский не решался до тех пор, пока его не потормошили за
плечо и не развернули лицом к небу. Открыв глаза, Эмиль Владиславович
увидел Стаса.

- Вас не задело? - спросил бодигард. - Подняться можете?

- М-могу...- заплетающимся языком выдавил Вредлинский и с трудом, как будто
и впрямь был ранен или контужен, поднялся на ноги, уцепившись за руку
Стаса.

- Подвигайтесь, Эмиль Владиславович, - заботливо порекомендовал
телохранитель. - Наклонитесь, пошатайтесь, попрыгайте немного...

- 3-зачем? - все еще заикаясь, спросил Вредлинский. Он прислонился к
ближайшему от асфальта довольно толстому дубу, тесно прижавшись лицом к
шершавому стволу. Сердце бешено стучало, никак не желая успокаиваться.

- Бывает, не враз разберешь, что ранен. Сгоряча не почуешь, а после так
хватанет... - мрачно объяснил Стас, пристально оглядывая одежду
Вредлинского и наскоро отряхивая ее от мокрых листьев, а также иного
мусора. - У нас в Афгане был случай. "Духи" мину бросили, одного пацана
волной по земле протащило. Очухался вроде, все ништяк, только поободрался
малость. Встал, пошел, как все. А потом - фигак! - и повалился. Оказалось,
осколок махонький, с ноготок, в печень зашел, под броник. Сверху вроде одна
царапина, а внутри уж крови дополна натекло. Выжил, конечно, но помаялся.

- Пуля м-мимо прошла...- отстраняясь от дерева, пробормотал Вредлинский. Я
слышал ее...

- Ну тогда слава богу! - Стас оскалил стальные зубы. - Если пулю слышал
значит, не твоя. Не сердитесь, Эмиль Владиславович? Я ведь толканул-то вас
очень резко... Не ушиблись?

- Пустяки, - уже почти нормальным голосом отозвался Вредлинский. - За что
сердиться? Ты мне жизнь спас.

- Все одно малость недоглядел. Мне бы надо раньше вперед выскочить, может,
тот козел и вовсе не рискнул бы соваться. А так пришлось прыгать и сшибать
вас - этот гад уже пушку дергал. Кто раньше шмальнул - я так и не понял. Он
промазал, ну и я не лучше - вскользь по дверце саданул. Если б он по
второму разу приложиться захотел, я б его завалил. Но этот хмырь, блин,
сообразительный попался. Сразу прикинул, что стоит открыто, а я уже за дуб
откатился. Прыткий, падла, оказался - сиганул через капот за машину. Был бы
у меня ваш "глок" - я б их достал... А так он пригнулся, в дверцу - юрк!
Водила по газам - фьють! Только их и видели. Номер грязью замазан - не
рассмотрел.

- Ты молодец, молодец... - рассеянно произнес Вредлинский. - Прекрасно
сработал...

- Ментов будем вызывать? - деловито спросил Стас. - Или домой пойдем?

- Нет, мне обязательно надо быть у Манулова! - с неожиданной твердостью
произнес Эмиль Владиславович.

- Как скажете... - пожал плечами Стас, хотя, конечно, крепко удивился.
Насколько он знал своего босса, тот отвагой не отличался. По идее,
Вредлинский должен был со всех ног рвануть домой, запереться там и сидеть
безвылазно.

До мануловского дворца они добрались без каких-либо приключений. Однако вот
тут-то и последовала самая печальная для Вредлинского неожиданность.

Их даже не пустили внутрь ограды. Охранник - русский, но похожий на гориллу
гораздо больше, чем те негры, которые обычно сопровождали Манулова, даже не
поглядел на "кандидатский перстень" Вредлинского, который тот показал,
просунув левую руку в маленькое окошечко-амбразуру, которое охранник открыл
в калитке.

- Пал Николаич с утра в Нью-Йорк улетел, - сообщил он, почти не разжимая
зубы. - Когда обратно будет - не сказал. Клуб закрыт до его возвращения.
Всего хорошего!

И захлопнул "форточку", едва не прищемив Вредлинскому пальцы.

- Коз-зел! - прокомментировал работу коллеги Стас.

- "И пошли они, солнцем палимы..." - горько процитировал Вредлинский,
отходя от калитки.

Впрочем, когда они уже удалились метров на двадцать от ворот, за спиной
послышались торопливые шаги. Стас, сунув лапу за борт куртки, обернулся.
Эмиль Владиславович тоже посмотрел в ту сторону. Их догонял какой-то
темноволосый, кудрявый и худощавый юноша в коричневом плаще нараспашку.

- Господин Вредлинский! - окликнул юноша. - Будьте добры, задержитесь...

- Внимательней! - предупредил шепотом Стас. - Такие тоже иногда стреляют...

Но юноша стрелять не собирался. Когда он приблизился, то вручил
Вредлинскому черный конверт, украшенный золотистым вензелем Николая II.

- Павел Николаевич просил вручить вам в собственные руки, - заявил юноша.

- По-моему, мы раньше никогда не виделись, - заметил Вредлинский, - вы
уверены, что отдаете конверт тому, кому следует?

- Уверен, - ответил тот. - И больше никаких комментариев.

После этого кудрявый быстро убежал в калитку. Вредлинский на ходу открыл
конверт, запечатанный сургучной печатью, и выдернул из него открытку с
портретом Николая II - точно такую же, как те, на которых были оттиснуты
золотом "священные цитаты". Однако на сей раз на развороте открытки
находилось стандартное сообщение, что в связи со срочным отбытием
магистра-председателя братства в Нью-Йорк очередное заседание переносится
на 20 октября 1999 года.

- Вот тебе и прятки! - присвистнул Вредлинский и тут же решительно добавил:
- Но чай к Георгию пить все же пойдем! Как раз после прогулки по
архиерейскому лесу...

Стас, конечно, вслух ничего не сказал, но посмотрел на своего босса с
легкой тревогой. Не иначе, беспокоился, не повредился ли тот в уме после
перестрелки на дороге.

Вредлинский заметил недоуменное выражение на физиономии Стаса и усмехнулся:

- Иногда я говорю странные вещи, но тебя это не должно волновать... Скажи
лучше, как профессионал, эти типы еще вернутся?

- Те, что на "Форде"? Вам виднее. Смотря с кем ссорились и как, - хмыкнул
Стас. - Прикиньте, кому должны, кто вам должен, не наезжал ли кто на вас...
В принципе скажу как на духу: ежели вас захотят убить, то убьют. С одним
отбойщиком не отмашетесь. Надо еще пару, а то и трех. Хотя, если за вас
совсем крутые взялись, и этого не хватит.

- Стас, - пробормотал Вредлинский, - ты уверен, что это охотились именно на
меня?

- Не знаю, Эмиль Владиславович, всяко бывает. Напали ведь при свете,
значит, лицо хорошо видели. Ночью - другое дело. Там по одежке обознаться
могут, машину перепутать, не на тот дом нацелиться. А здесь - навряд ли.
Другое дело, что работали они как-то слабенько...

- Что значит - слабенько?

- Ну, не так, как нормальные киллеры работают. Либо это барахольщики
какие-нибудь, любители, либо вообще просто припугнуть хотели.

- Припугнуть?! Зачем?

- Опя