вовала трое суток, пока ее вновь не посадили в
вертолет и привезли, как ни странно,  в  столицу  того  самого  африканского
государства, куда Лида, сама того  не  желая,  прилетела  прошлой  зимой  на
"Ил-76".
   На сей раз, однако, ей достался вполне законный билет аж до самого Парижа
на "А-300" компании "Эр Франс". Именно при выгрузке  из  этого  самолета  ее
покинул первый сопровождающий,  вручив  сумочку  с  лейблом  "Живанши",  но,
скорее всего,  поддельную.  Поцеловав  Лиду  на  прощанье,  молодой  человек
произнес всего одно слово: "Аквафреш", из чего  следовало,  что  Лидин  груз
содержится в этом тюбике.
   Конечно, поглядеть Эйфелеву  башню  и  все  прочие  достопримечательности
французской столицы Лида не успела,  потому  что  ее  тут  же  пересадили  в
российский самолет. После этого тихо испарился и последний сопровождающий.
   Возможно, как предполагала  курьерша,  был  и  еще  какой-то,  негласный,
который должен был контролировать  уже  не  безопасность  Ереминой,  а,  так
сказать, ее искренность. Ведь Ларев вполне мог предполагать, что девушка как
минимум захочет поинтересоваться тем, что она перевозит, а  как  максимум  -
вообще сдать "это" ментам или эфэсбэшникам.
   То, что вся эта эпопея может быть всего лишь проверкой на вшивость,  Лида
вполне допускала. Более того, она почти не  сомневалась  в  том,  что  Ларев
затеял все это ради того, чтоб убедиться в лояльности  госпожи  Ереминой.  И
возможно, весь этот "конфликт".по поводу того, кому  лететь  в  Москву,  был
специально разыгран Ларем и Механиком ради той  же  цели.  В  конц1  нет  ни
желания, ни возможности сотрудничать. Вы мне нужны .как друг,  ибо  все  то,
что  я  о  вас  знаю,  заставляет  меня  проникнуться  уважением   к   вашей
деятельности и той "донкихотской  борьбе",  которую  вы  ведете  без  малого
десять  лет.  У  меня  много  хороших,  честных,  исполнительных   и   умных
сотрудников. Но большинство из них, должен признаться, прежде,всего работают
за хорошие деньги, за материально-бытовые условия, которых  они  никогда  не
получили бы в другом месте.
   Есть и такие, для  которых  выход  из-под  моей  "крыши"  означает  почти
немедленную и иной раз мучительную смерть, кому-то из них, строго по закону,
грозит пожизненный или многолетний срок заключения. Среди них есть и те, кто
меня ненавидит, но вынужден честно служить, потому что боится. От  некоторых
таких я избавляюсь, выжав из  них  все,  чем  они  могли  быть  полезны,  до
последней капли, других  продолжаю  терпеть,  ибо  от  них  еще  может  быть
какая-то польза, третьих держу под  постоянным  контролем.  Но  с  вами  мне
такого сотрудничества не хотелось бы...
   - Давайте тогда определим возможность сотрудничества вообще, -  предложил
Чугаев, сильно посерьезнев. - Я, как вы изволили  заявить,  "по-донкихотски"
борюсь с людьми, которые исключительно ради собственной  корысти  предали  и
оболгали идею,  которой  прежде  служили,  взбаламутили  и  обманули  народ,
ограбили его до нитки, заставили  грызть  друг  другу  глотки  в  борьбе  за
денежные знаки, стравили между собой целые народы и выполнили  то,  чего  не
смог Гитлер - разрушили СССР. Вы - типичный представитель таких людей.
   Какой у нас может быть союз с вами?!
   - Жестоко... - вздохнул  Баринов.  -  Хотя,  возможно,  вы  помните,  что
однажды Ленин выдвигал такой  лозунг:  "Врозь  идти  -  вместе  бить!"  И  в
гражданскую войну, как известно, большевики заключали временные  союзы  и  с
махновцами, и с эсерами, и даже с националистами, типа Амангельды Иманова. А
во Второй мировой войне не погнушались заключить договор о дружбе и границах
с Германией. Что бы там сейчас ни говорили, а немцы, скорее всего, взяли  бы
Москву, если б начинали наступление не от Бреста и Львова, а от Негорелого и
Шепетовки!
   - Согласен, - кивнул Чугаев. - Но тогда вопрос в том, кого бить?  Если  у
вас есть враги-конкуренты, против которых  вы  хотите  обратить  в  качестве
оружия собранную мной информацию, то для меня врагом является  вся  система,
построенная после 1991 года...
   - Система, уважаемый Олег Сергеевич, построена людьми и из людей. Если  я
с помощью вашего  "оружия"  уничтожу  или  обанкрочу  пару  десятков  людей,
которые являются элементами системы, то нанесу ей сильный удар.  С  этим  вы
согласитесь, надеюсь?
   - Нет. Это будет удар по конкурентам, не более  того.  И  система  только
укрепится, если из нее выпадут гнилые элементы. Тем более  что  деньги  тех,
кого вы уничтожите, рано  или  поздно  придут  к  вам.  Вместо  трех-четырех
деревянных подпорок появится одна бетонная.
   - Между прочим, инженер-строитель с вами поспорил  бы.  Опора  на  четыре
точки все-таки лучше поддерживает равновесие.
   - Не специалист, не знаю... - устало сказал  Чугаев.  -  Но  относительно
сотрудничества моя позиция остается прежней. По-моему, вам не стоит  тратить
время на уговоры. Применяйте ваши методики, забирайте архив,  если  найдете,
попробуйте найти моих товарищей и уговорить их.
   - Ну, - сказал Баринов жестко, - если дойдет до этого, то  ваши  товарищи
мне будут  не  нужны.  Если  я.  заполучу  архив  так,  как  вы  мне  сейчас
предлагаете, то просто уничтожу их,  чтоб  не  путались  под  ногами.  И  вы
станете главным виновником их гибели. Кроме того, кого-то из  них  я  отпущу
или вовсе не трону, но зато дам знать, что именно вы всех их предали.
   - Неприятно, наверно... - пробормотал Чугаев.
   Он явно заколебался, и Баринов нанес нокаутирующий удар:
   - Надеюсь, теперь вы  понимаете,  товарищ  капитан,  что  ваша  идея  "не
поступаться принципами" все больше выглядит театром абсурда?  Тайну  вы  все
равно не сохраните, а людей - погубите. В  случае  же  вашего  добровольного
согласия, уверяю вас, все ваши люди останутся в целости и сохранности. И  ни
одна капля их крови не упадет на вашу слишком рано поседевшую голову!
   - Разрешите еще сутки подумать?
   - Нет! - сурово сказал Баринов. - Или вы отдаете архив добровольно, прямо
сейчас, или я выкачиваю его из вас, так сказать, "технически", но  с  самыми
неприятными последствиями как для вас, так и для ваших товарищей!
   - Хорошо... Я согласен... - с трудом произнес Чугаев.
   ...Примерно через полчаса Баринов уже сидел в своем  кабинете,  куда  был
срочно вызван начальник СБ ЦТМО.
   -  Так,  Николаич,  срочно   организуй   группу   из   пяти   человек   с
металлоискателем и собакой, а также с грузовиком типа "Бычка"  или  "Газели"
на заброшенный карьер вот в этот район. Все ориентиры в сопроводиловке. Твои
люди  должны  найти  и  доставить  сюда  двенадцать   стальных   коробок   с
документами. Пусть работают осторожно. Там две противопехотные установлены и
одна направленного действия. Вопросы?
   - Вы ГВЭП включали? - поинтересовался Комаров.
   - Нет. Чугаев сам все сообщил. Не мог я,  Николаич,  никакой  спецтехники
применять, к сожалению. Даже "зомби-6".
   - Почему?
   - Потому что кто-то индуцировал в мозг Чугаева очень хитрую программу.
   Эдакая защита от несанкционированного  доступа.  В  случае,  если  кто-то
попытается подавить его волю - химическим способом или при  помощи  ГВЭП,  -
срабатывает  нейролингвистический  вирус.  Память   превращается   в   некую
невообразимую кашу, из  которой  ничего  вытащить  уже  нельзя,  потом  мозг
отключается начисто - паралич дыхания, сердца - и капут.
   - И кто же-это постарался, интересно?
   - Догадываюсь, кто,  и  убежден,  что  это  не  Воронцов  с  "джи-кеями",
соображаешь?
   - Соображаю. Любимый ученик?
   - "Не будем говорить кто, хотя это был Слоненок..." - ухмыльнулся  Сергей
Сергеевич, процитировав старый детский мультик. - Все, иди работай! К  16.00
ящики должны быть в ЦТМО.
   Едва Комаров вышел из директорского кабинета, как  на  столе  у  Баринова
зазвонил внутренний телефон.
   - Рад слышать, Лариса Григорьевна! Что нового?
   - Сергей Сергеевич! - похоже, зав. 8-м сектором еле сдерживалась, чтоб не
разреветься. - Полина в коме!
   - Опять жульничает? - как можно более спокойно спросил профессор.
   - Не думаю! Я боюсь самого страшного... Ведь прошлой  ночью  она  с  этим
вождем воевала!
   - Вождь концы отдал, мне уже сообщили. А вы не  паникуйте!  Поддерживайте
жизнедеятельность всеми силами и средствами! Я сейчас буду!

***

   Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил вновь.
   - Да, Баринов!
   -  Сергей  Сергеевич,  это  Аня  Петерсон.  У  меня  все  готово.   Можно
индуцировать программу для восемь-ноль семь.
   - Спасибо. Пока подождем... - пробормотал профессор,  решив  не  говорить
Ане, что программу, возможно, уже некому будет индуцировать. Более того,  не
исключалось, что покамест Баринов доберется до 8-го сектора, весь мир сойдет
с ума или вообще разлетится на атомы...

БОЛЬШАЯ ЗАПОДЛЯНКА

   Примерно в эти минуты  танкер  под  панамским  флагом,  но  с  российской
командой на борту вспарывал  носом  лазоревые  воды  Атлантического  океана,
удаляясь от берегов "Мазутоленда" курсом норд-вест со скоростью 30 узлов.
   В кубрике-спортзале воцарилась относительно  мирная  обстановка:  Ваня  и
Валет с пулеметами на изготовку находились в готовности номер один, гвэпщики
мудровали над своими аппаратами, Луза похрапывал, набирая массу после обеда,
Механик с Болтом степенно, словно азиатские аксакалы, играли в нарды, а  все
прочие  сгрудились  перед  видеодвойкой,  на  которой  крутилась  кассета  с
похождениями Тома и Джерри. Как ни странно, и Таран, и даже  ребята  намного
старше его, типа Гребешка, Агафона, Налима, Топорика и Гуся, с удовольствием
ржали над всеми немудрящими диснеевскими хохмами,  рассчитанными,  в  лучшем
случае, на первоклассников.
   В каюте-люкс, где тоже отобедали, обстановка тоже выглядела спокойной.
   Господа  Чулков  и  Суконцев   вели   себя   корректно,   называли   Лиду
исключительно на "вы" и даже не пытались с ней флиртовать. Само  собой,  что
Лида на это не обиделась. Ей лично  оба  мужика  были  глубоко  по  фигу,  и
соблазнять их она не собиралась. Гораздо больше ее волновало то, что  у  нее
не было никаких сведений о папочке. После того, как пилот Семеныч  приметил,
что перед ним на танкер садилась Лапина "восьмуха", она  предположила,  что,
возможно, на ней сюда  перебросили  тех  бойцов,  что  оставались  оборонять
перевал.
   Конечно, Лида понимала, что там, на  этом  перевале,  могли  погибнуть  и
половина, и две трети, и даже три четверти отряда. И, увы, не  было  никакой
гарантии, что Механика защитила танковая броня. Естественно, ей не  хотелось
думать о плохом, и она гнала  эту  мысль  от  себя,  но  все-таки  до  конца
отогнать не могла. Если б ей только сказали, что папочка жив-здоров и  мирно
играет в нарды всего в пятнадцати метрах  от  нее  -  если  мерить  вниз  по
прямой! - она была бы безмерно  счастлива,  даже  если  б  им  не  разрешили
увидеться до самого конца рейса. Наверно, даже если б ей  просто  объяснили,
что через трое суток они увидятся на борту того "приличного  транспорта",  о
котором упоминал . моряк Паша - и этого бы хватило, чтобы  успокоить  Лидино
сердечко.
   Но ей вообще ничего не говорили. И даже если б она спросила  этого  Пашу,
кого привозил на танкер Лапа,  тот  вообще  открестился  бы:  мол,  не  знаю
никакого Лапы, на нашу площадку только "Газель" садиться может.
   Лида, как уже известно, особо законопослушной не была, и  в  принципе  ей
ничего не стоило нарушить запрет и спуститься на нижние  палубы  надстройки.
Если она этого не делала, то вовсе не потому, что боялась "страшной  угрозы"
оказаться запертой в каюте. Наверно,  если  б  она  была  на  сто  процентов
уверена: там, внизу, находится папочка, то нарушила бы запрет, даже  если  б
ее  за  это  повесить  пообещали.  Но  в  том-то  и  беда,  что  Лида  такой
стопроцентной уверенности не имела. Найдешь этих, а тот,  командир  с  седой
головой, скажет:
   "Извини, дочка, но папа твой так на перевале и  остался..."  И  даже  это
было бы не самое страшное, потому что тогда осталась бы надежда, что  он  не
убит до смерти, а ранен, попал в плен к этим  самым  карвальевцам  и,  может
быть, выздоровеет, улучит момент и удерет от них. А может, его оттуда  Ларев
выкупит.
   Гораздо страшнее оказалось бы, если б  Болт  сказал:  "Здесь  он.  Грузом
двести  везем.  Иди,  попрощайся..."  И  подвел  бы   ее   к   какому-нибудь
пластиковому  мешку  в  здешнем  холодильнике...  Нет,  ничего  такого  Лиде
переживать не хотелось.
   Именно  поэтому  она  после  обеда  пошла  в   свою   "спальню",   больше
напоминающую просторный стенной шкаф, и залегла в койку. Возможно, если б на
море было приличное волнение, то ее бы быстро укачало, и  она  действительно
смогла заснуть. Но волнения не было, точнее, было,  но  такое,  что  даже  в
надстройке, на  высоте  семиэтажного  дома,  почти  не  чувствовалось.  Чтоб
раскачать как следует полтораста тысяч тонн металла, трехбалльных волн  явно
не хватало. И не было убаюкивающего перестука колес, как  в  поезде,  а  гул
огромных  дизелей,  тащивших  по  океану  это  огромное  корыто,  в  средней
надстройке почти не ощущался.
   Поэтому Лида, хоть и ощущала сильную усталость, но крепко не  заснула,  а
только впала в какое-то дремотное  полусонное  состояние.  Тюбик  она  опять
положила под подушку и на всякий случай придерживала рукой.
   Вроде  бы  сопровождающие  беспокоить  ее  не  собирались.  Тоже   решили
отдохнуть после обеда и ушли в свое "купе". Там был "шкаф" примерно  той  же
площади, только было две койки - одна над другой. Даже  захрапели,  кажется,
хотя через "холл" и две двери звуки долетали плохо.
   Так прошел час, а может, и больше. Лида все  своими  сомнениями  маялась,
но, кажется, почувствовала, будто может наконец  заснуть.  Однако  именно  в
этот момент до ее ушей долетели тихие и невнятные голоса из каюты Чулкова  и
Суконцева.
   Неизвестно, почему Лиде пришла в голову идея их подслушать. Вряд ли у нее
были в отношении этих парней какие-то серьезные опасения.  Просто  сработало
чисто женское любопытство. Но польза от этого оказалась немалая.
   Еремина еще загодя приметила, что через весь здешний люкс проходит  труба
отопления. Само собой, что кипятком ее заполняли только тогда,  когда  судно
попадало в полярные или умеренные, но достаточно холодные широты. А  тут,  в
тропиках, труба оставалась холодной, и к  ней  вполне  спокойно  можно  было
приложить ухо. Именно так Лида и сделала, постаравшись  не  производить  при
этом лишнего шума. И сразу же достаточно четко услышала то,  что  вполголоса
произносили  сопровождающие.  Правда,  начала  разговора   она   не   успела
расслышать, но даже первые слова, которые она расслышала через  отопительную
трубу, ее сильно насторожили.
   ... - Ты это взаправду, Андрюха? - шепот Суконцева звучал явно испуганно.
- Может, шутишь?
   - Какие шутки! С шефом все согласовано. Думаешь, он не сумел бы нам  всем
место на самолете найти?
   - Ну это я, положим, понял. Но ведь он при мне договаривался с Ларем, что
мы отвезем ему эту телку. В целости и сохранности!
   - А мне Гриша совсем другую инструкцию  дал.  Ни  она,  ни  эти  боевики,
которых сюда Лапа доставил, до пересадки доехать не должны...
   У Лиды так сильно заколотилось сердце, что она испугалась, не услышат  ли
его удары через трубу отопления.
   - И как мы это с тобой сотворим? - недоверчиво пробормотал Виктор. -  Ну,
бабу - понятно, подушку на морду - и десять минут выдержки. А эти жлобы?  Их
двенадцать человек, как я понял. Они сюда с пулеметами приехали, а у нас два
пистолета.
   - Ты не дослушал еще, а уже вякаешь, -  раздраженно  прошипел  Чулков.  -
Гриша дал мне вот эти ампулы. Одна лично для меня,  другая  -  для  тебя,  а
третья - для дела. Короче, у этой девки есть тюбик с пастой  "Аквафреш".  Но
внутри  него  не  только  паста,  но  и  металлические  шарики  такие,  типа
дроби-нулевки. Если вылить ампулу в пузырек, а  потом  опустить  туда  всего
один шарик, то через полчаса шарик растворится и получится жуткая зараза. Ее
ничто не лечит, понимаешь?
   - Так мы же сами сдохнем...
   - Я тебе, козлу, зачем вот эти две показывал? По ампуле тебе и мне. Это -
типа прививки, усек?
   - Не-а... Что-то она больно на нефть похожа, эта твоя сыворотка.  В  том,
что ей травануть можно - не сомневаюсь, а в том, что она от заразы поможет -
не верю. И вообще, как так может быть, на хрен: с шариком -  зараза,  а  без
него вакцина?
   Лида, не переставая подслушивать, дотянулась сперва до  одной  кроссовки,
потом до другой и почти бесшумно обулась. Тихо слезла с койки  и  прослушала
ответ Чулкова:
   - Тебе это все равно не понять, потому что  институт  физкультуры  заочно
окончил. А я, как-никак, фармаколог с дипломом.
   - Фиг с тобой,  Андрюха,  поверю...  Ну,  ширнемся  мы  этой  сывороткой,
соорудим заразу, а дальше что?
   - А дальше - выплеснем заразу  в  грязную  посуду  после  ужина.  Кто  ее
понесет, в том числе и Паша, - уже через час заболеет, а  еще  через  три  -
сдохнет. Все матросы, которые на ужин придут и  которые  понесут  ужин  тем,
которых Лапа привез, разнесут заразу по судну. За сутки, не больше,  тут  ни
одного живого не останется... В том числе и этих боевиков. А  у  них,  между
прочим, как мне сказал Гриша, должны быть при себе сверхчистые алмазы.  Один
- вообще чуть ли не со страусиное яйцо.
   - И сколько они стоят? - В голосе Суконцева появились алчные нотки.
   - Нам с тобой за все про все обещано  два  миллиона  баксов,  -  произнес
Чулков. - Каждому. А брюлики мы должны отдать тем, кто нас отсюда вытащит.
   Потому что после того, как туг одни трупы останутся, мы с  тобой  включим
вот этот маячок - и через полчаса здесь будет люди, которые  обеспечат  нам,
согласно Конституции США, право на жизнь, свободу и стремление к  счастью...
Усек?
   - Стремно...
   - Если не хотел стремной жизни,  надо  было  в  школу  идти,  физкультуру
преподавать. Короче, ты сейчас пойдешь,  тихо  придавишь  девку  и  заберешь
тюбик.
   - Почему я?
   - Потому что все остальное, Витя, я могу без  тебя  сделать.  К  тому  же
учти: если мы это не сделаем и продинамим  тех  ребят,  которые  должны  нас
отсюда вывезти, то нам хана придет обязательно.
   - Слышь, Андрюх, - пробормотал Суконцев, - может, вместе пойдем?  Она  ж,
наверно, брыкаться будет... Ноги подержишь, а?
   - Ладно... Она, вообще-то, баба спортивная.  Чтоб  без  шума,  и  впрямь,
вдвоем спокойнее.
   Лида, у которой от волнения и  ужаса  руки-ноги  затряслись,  лихорадочно
соображала, что делать. Выскочить? Выбежать в  коридор,  помчаться  вниз  по
лестнице? Да еще и заорать во всю  глотку?!  Но  дверь  в  коридор  заперта.
Правда, изнутри, но на два оборота. А эти гады уже вышли  из  своей  конуры.
Сцапают, зажмут рот, дадут по башке, а потом тихо придушат. Остаться тут? Но
в двери ее "шкафа" ключ, как назло, остался снаружи. Хотела  же  запереться,
дура! А поленилась. Теперь поздно...
   Тихо подкрадываются, в одних носках, ботинки в комнате оставили.
   Прислушиваются, наверно. Лида повертела головой нет ли тут  какого-нибудь
тяжелого предмета на виду. Нет, ничего  такого.  Койка  и  тумбочка  к  полу
привинчены, не оторвешь. В шкафчике спасжилет лежит  пробковый  -  им  разве
глушанешь как следует?
   И тут ей вспомнилось, как они с девками в  детдоме  одному  противному  и
здоровенному пацану  сделали  "темную"...  Попробовать,  что  ли?  Все  одно
пропадать...
   Лида, не переставая прислушиваться к шагам и  догадываясь,  что  те  двое
тоже прислушиваются к тому, что творится  за  дверью,  тихо  сняла  с  койки
одеяло, взяла за два угла и встала у стены рядом с дверью, затаив дыхание.
   - Резко и быстро! - прошипел Чулков за дверью. - Три пятнадцать!
   Суконцев рванул дверь и вломился  в  "шкаф".  Шлеп!  -  Лида  молниеносно
накинула ему на башку одеяло и левым коленом отоварила в пах.
   -  Уй-я!  -  взревел  детина,  согнувшись