н не видел в этом  числе  ничего  особенного.
Особняк нравился ему вне  зависимости  от  счастливых  иди  несчастливых
чисел.
   - Мне все равно. Я не суеверен.
   Они ударили по рукам, и Марсель вселился, не дождавшись, пока рабочие
закончат косметический ремонт.
   Ему не терпелось выехать из отеля, в котором он поселился,  разойдясь
с женой. У него было такое  чувство,  что  она  вместе  со  своим  отцом
продолжает получать подробную информацию о его личной жизни, -  служащих
отеля легко можно было подкупить.
   А еще Марселю очень нравился его отдельный, личный вход.  Через  него
он мог подняться к себе, не появляясь в других  частях  дома.  Это  было
особенно ценно в те моменты, когда ему не хотелось, чтобы слуги знали  о
времени его прихода или ухода, либо если кто-то из гостей желал остаться
неузнанным.
   У него не было никаких иллюзий в отношении самого себя. Он знал,  что
не стал более привлекательным лишь от того, что имя  его  не  сходило  с
газетных страниц. Дело было  только  в  деньгах,  откровенно  и  просто.
Именно деньги и придавали ему такую привлекательность.
   Анна, ее отец и два их юриста уже ждали его, когда он вошел в контору
своего адвоката.
   - Доброе утро, - поздоровался он со всеми.
   Анна не ответила. Она смотрела прямо  перед  собой  пустым  взглядом,
который только подчеркивал довольно заметную тень над ее верхней  губой:
несмотря на регулярные дорогостоящие  процедуры  электроэпиляции,  усики
продолжали расти. Амос  Абиджан  пробормотал  что-то  нечленораздельное.
Юристы по очереди  пожали  Марселю  руку,  и  он  уселся.  Вопросительно
посмотрел на своего адвоката. Шактер прокашлялся.
   - Я решил, что будет лучше, если мы дождемся вас.
   - Благодарю, - Марсель кивнул.
   - Тогда приступим. - Шактер повернулся к  присутствующим  и  еще  раз
прочистил горло.
   Происходившее не представляло для него ни малейшего интереса. Рутина.
Богатые вечно разводятся. Деньги всегда приносят множество осложнений. И
каким бы ни было богатство, его никогда не хватает на двоих.  Получалось
так, что либо он, либо она считали, что львиная доля должна принадлежать
именно ему или ей.
   - Вообще-то я склонен призвать стороны к примирению,  -  мягко  начал
он, - но все мы сошлись на том, что процесс зашел настолько далеко,  что
такие попытки теряют всякий  смысл.  -  Он  сделал  небольшую  паузу.  -
Следовательно, перед нами стоит задача добиться такого соглашения сторон
о разводе, при котором дети пострадали  бы  меньше  всего.  Мой  клиент,
движимый любовью к ним, готов согласиться  с  любым  разумным  решением,
которое мы сообща выработаем. Меньше всего он стремится к тому,  чтоб  а
дети мучались на долгих судебных заседаниях.
   - Но ваш клиент и не может сделать ничего такого, что потребовало  бы
присутствия детей в суде,  -  тут  же  ответил  ему  один  из  адвокатов
противной стороны. - То, что миссис  Кэмпион  была  образцовой  женой  и
матерью, не подлежит ни малейшему сомнению.
   Шактер с готовностью улыбнулся.
   - Никто и не пытается это оспорить. Однако в суде нас могут  вынудить
занять совершенно иную позицию, может,  даже  идущую  вразрез  с  нашими
чувствами. Вы сами понимаете это.
   Абиджан уже не мог сдерживать себя более.
   - А как насчет денег, которые он мне должен?
   - Каких денег? Насколько мне  известно,  мой  клиент  ничего  вам  не
должен.
   - Свой бизнес он открыл на мои деньги. Мы начинали вместе, он  просто
присвоил их.
   - Не правда, - быстро отозвался Марсель. - Вы же отказались от  моего
предложения. Вы сами посоветовали мне искать средства на стороне. Вы  не
захотели войти в долю.
   - Джентльмены, - Шактер поднял руки.  -  Пожалуйста,  по  очереди.  И
потом, в данный момент мы говорим о другом.
   - Эти вопросы нельзя отделять один от другого, - со  злостью  заметил
Абиджан. - Он использовал мою  дочь.  Он  использовал  меня.  Теперь  он
уверен, что может отшвырнуть нас в сторону,  поскольку  мы  ему  уже  не
нужны. Мы ни о чем не договоримся, пока не решим этот вопрос.
   - Другими словами, мистер Абиджан, - Шактер умиротворяюще  улыбнулся,
- развод вашей дочери и мистера Кэмпиона стоит в прямой  зависимости  от
достижения соглашения по финансовым вопросам?
   - Я этого не говорил! Я заинтересован лишь в том, чтобы  моя  дочь  и
внуки были должным образом защищены в правовом отношении. Самому мне  от
него ничего не нужно.
   - Значит, вы не будете возражать,  если  дело  уладится  к  обоюдному
согласию мистера и миссис Кэмпион?
   - Нет, - натянуто ответил Абиджан.
   - И мы не будем, - тут же отозвался на это Шактер.  -  Теперь,  когда
принципиальное согласие достигнуто, мы можем перейти к частностям. У вас
есть предложения относительно того, что мы можем считать приемлемым  для
всех?
   - Это очень просто, - вылез вперед Абиджан, не  дав  своему  адвокату
рот раскрыть. - Выплата  пяти  миллионов  долларов  в  покрытие  прошлых
долгов, а вся собственность должна быть разделена пополам.
   Марсель вскочил. Само по себе подобное требование его не удивило.  Но
это же глупо, и Амос должен был это понимать.  Такой  суммы  у  него  не
было, и даже если бы он и располагал ею, он  никогда  не  согласился  бы
платить. Марсель посмотрел на своего тестя.
   - Амос,  -  спокойно  произнес  он,  -  ты  впадаешь  в  классический
старческий маразм, - и, обернувшись к Анне, добавил:
   - Я бы предложил тебе перед тем, как нам встретиться в следующий раз,
нанять для отца сиделку.
   Анна взглянула на него. Губы ее от напряжения побелели.
   - Это не мой отец,  а  ты  сошел  с  ума  от  жадности  к  деньгам  и
стремления к власти. Что нужно всем  этим  женщинам,  которые  увиваются
вокруг тебя? Ведь не так уж ты красив. Что ты хочешь всем доказать?
   Марсель повернулся к своему адвокату.
   - Я же говорил  тебе,  что  это  кончится  ничем.  Оформлю  развод  в
Кортегуа, как и собирался.
   - Он будет недействительным, - быстро отозвался один из юристов.
   - Я так не думаю, - откликнулся  Шактер.  -  Видите  ли,  мой  клиент
является кортегуанским подданным, и, согласно тамошним законам, таковыми
же являются его жена и дети. А в  таких  случаях  наше  законодательство
однозначно: развод, вступивший  в  силу  в  стране,  гражданами  которой
являются обе стороны, признается законным и у нас.
   - Мистер Кэмпион - подданный США.
   - По законам Кортегуа - нет. - Шактер был абсолютно  спокоен.  -  Так
что я готов обсудить этот вопрос с вами  в  суде  после  того,  как  мой
клиент получит развод.
   Абиджан окинул  взглядом  своих  адвокатов.  Такого  поворота  он  не
ожидал. Благодаря своему судовому бизнесу, он был  достаточно  знаком  с
законодательством зарубежных стран, чтобы понимать, что всякое возможно.
   - Я хотел бы переговорить с ними наедине.
   - Оставайтесь здесь, - поднимаясь, проговорил Шактер.  -  Мы  с  моим
клиентом перейдем в другой кабинет.
   Когда дверь закрылась, Марсель повернулся к адвокату:
   - Ну, что ты думаешь? Шактер склонил голову набок.
   - Они у нас в руках. Надеюсь только, что информация  о  кортегуанских
законах, которую ты мне предоставил, соответствует действительности.
   Марсель улыбнулся.
   -  Даже  если  и  нет,  то  я  уверен,  что   смогу   внести   в   их
законодательство необходимые поправки. Это обойдется  мне  дешевле,  чем
требования Амоса.

22

   - За свадебным платьем я поеду в Париж, - сказала Ампаро, - а  оттуда
мы с Даксом отправимся в поездку по Европе.
   -  Ты  никуда  не  поедешь,  -  терпеливо  ответил  президент.  -  Ты
останешься здесь. Платье сошьют местные мастерицы, так же, как  и  твоей
матери.
   Ампаро подошла к столу и уставилась на отца.
   - Какое еще платье моей матери? - в  голосе  ее  звучал  нескрываемый
сарказм. - Ты ведь никогда не был женат.
   - Это не имеет значения. Твоя мать за платьями в Париж не ездила.
   - А разве у нее была такая возможность? Ты не  выпускал  ее  даже  из
дома, все боялся, что она уйдет от тебя.
   Президент поднялся из-за стола.
   - Ты останешься здесь. Вызовешь сюда портного. Тебе  предстоит  много
работы.
   - Я и так уже сделала немало! А теперь мне хочется посмотреть на мир.
Надоело торчать здесь в грязи вместе с этими крестьянами.
   - Не забывай, что своим положением ты обязана этим самым  крестьянам,
- прорычал он. - Кто назвал тебя  "принцессой"?  Они.  Кто  сделал  тебя
образцом для кортегуанских женщин? Крестьяне.
   - Значит, всю свою жизнь я должна буду прожить  здесь,  задыхаясь  от
вечной благодарности к ним?
   - Точно так. Ты не принадлежишь себе, ты принадлежишь нации.
   - С таким же успехом ты мог бы заточить меня в тюрьму. -  Внезапно  в
голову Ампаро пришла новая мысль. - Ты хочешь сказать, что я буду сидеть
здесь в то самое время, как мой муж ищет развлечений по всему миру?
   Президент кивнул.
   - У него своя работа, у тебя - своя. Ампаро захохотала.
   - Ты, наверное, рехнулся. Ты же знаешь, что он за человек  -  женщины
не оставят его в покое. На приеме в Нью-Йорке присутствовало одиннадцать
баб, и с десятью из них он переспал.
   Ее отца вдруг разобрало любопытство.
   - Он сам тебе об этом сказал?
   - Нет, конечно, но я же не дурочка. По тому, как женщина ведет  себя,
я всегда могу сказать, была ли она в постели с тем или иным мужчиной.
   На мгновение президент задумался.
   - А та, одиннадцатая?..
   - Стара, слишком стара, - Ампаро с усмешкой посмотрела на отца.
   - Ты - дура, - сказал он дочери. - Замужество пойдет тебе на  пользу.
Ты же знаешь, как люди относятся к Даксу. Они боготворят его.  А  теперь
начнут боготворить и тебя.
   - Ни к чему хорошему это не приведет. Для него, равно как и для меня.
Мы слишком похожи. Слишком многое для нас значит плоть.
   - Не смей так разговаривать со мной, - закричал президент в гневе.  -
Не забывай, что ты леди.
   - Это с твоей-то кровью в жилах? Посмотри на себя. Большинство мужчин
в твои годы были  бы  рады  сидеть  по  вечерам  с  хорошей  сигарой  за
бутылочкой бренди. Но ты не таков - тебе  каждую  неделю  подавай  новую
бабу.
   - Мужчины бывают разные.
   - Ты так думаешь? - Ампаро зло усмехнулась. - Откуда  тебе  известно,
что я не повторяю свою мать? Ты ведь помнишь, какой она была?
   Некоторое время президент молчал.
   - Если бы она была сейчас жива, я женился бы на ней
   - Я не верю тебе. Если бы она была сейчас жива, ей было бы ничуть  не
легче, чем всем остальным. Ты быстро устал бы от нее  и  вышвырнул  вон.
Президент вновь помолчал.
   - Я передумал. Свадьбу сыграем в течение недели,  ни  в  какой  Париж
Дакс не поедет. Вместо этого я пошлю его в Корею с теми батальонами, что
обещал ООН.
   Ампаро подпрыгнула от злости.
   - Его убьют там. Он ведь не солдат.
   - Он будет в полной безопасности. Полковников никогда не убивают, они
сидят в штабах  далеко  от  поля  боя.  Уж  тогда-то  тебе  не  придется
беспокоиться о нем: там нет красоток.
   - Он найдет, - мрачно отозвалась Ампаро  на  слова  отца.  Вдруг  она
заметила выражение его лица. - А ты был бы рад, если бы  его  убили,  не
так ли? Он становится слишком популярным.
   Отец выдержал ее взгляд.
   - Как ты можешь так говорить? Дакс мне все равно что родной.
   - Тоже мне папочка, - ехидно ответила Ампаро. - Тебе мало  того,  что
ты женишь его на мне. А ведь это лишь добавит ему популярности.  Поэтому
лучше всего отослать его куда-нибудь подальше, где его убьют.
   На все ее обвинения он не обратил ни малейшего  внимания,  как  будто
просто не слышал их. Подняв руку, посмотрел на часы.
   - Пошли, пора одеваться. Церемония должна начаться в три.
   - Ну да, теперь мы - великая держава.  Люди  должны  видеть,  как  мы
необходимы Организации Объединенных Наций.
   -  Мы  действительно  необходимы.  Не  всегда  Генеральный  секретарь
приезжает с визитом во вновь принятую страну.
   - Но ведь приезжает не Генеральный секретарь, а его помощник.
   - Какая разница? - возмутился президент. - Крестьянам этого все равно
не понять. Ампаро поднялась.
   - Мне нужно выпить. Во рту пересохло.
   - Нельзя пить в такое раннее время, сейчас еще даже не полдень.
   - Хорошо, тогда я не буду пить ром, -  легко  согласилась  Ампаро.  -
Выпью чего-нибудь американского, они называют это "мартини". В Нью-Йорке
уже час дня.
   Она направилась к двери, президент смотрел ей в след. Прежде чем дочь
взялась за ручку двери, он позвал:
   - Ампаро? Она обернулась.
   - Да, отец?
   Он помолчал, глядя ей прямо в глаза.
   - Верь мне.
   Ампаро чуть подняла голову, как бы вдумываясь  в  то,  что  услышала.
Когда  она  наконец  заговорила,   в   голосе   ее   слышалась   усталая
безнадежность:
   - Как? Я боюсь верить самой себе.

***

   Человек в поношенном темном  костюме,  свободно  болтавшемся  на  его
истощенной фигуре, с трудом пробирался  по  забитым  людьми  улицам.  Он
старался держаться в тени, глаза его смотрели вниз.  За  долгие  месяцы,
проведенные в тюремной камере, человек отвык от яркого солнечного света.
Двигался он неуклюже, по-стариковски подволакивая одну ногу.  Нога  была
сломана и срослась не правильно. Правую руку мужчина  не  вытаскивал  из
кармана: изувеченные пальцы могли привлечь к себе нежелательные взгляды.
   Какой-то прохожий столкнулся с ним на ходу, и человек извинился  -  в
раскрывшемся рту его не было видно ни одного зуба. Их прикладами  выбили
охранники. Заметив, как  вытянулось  лицо  прохожего,  человек  поспешил
опустить голову. Двигаясь без всякой  цели,  он  позволил  толпе  увлечь
себя.
   Его все-таки выпустили, хотя он не мог до конца в это  поверить.  Все
случилось так быстро,  так  неожиданно.  Утром  тяжелая  стальная  дверь
камеры распахнулась. Он лежал на куче тряпья, служившего постелью, и ему
захотелось только одного: стать  меньше  в  размерах,  чтобы  охрана  не
заметила его. Мелькнула скучная мысль - зачем на этот раз?
   На пол рядом с ним упали свернутые в узел лохмотья.
   - Твой костюм. Одевайся.
   Он не двигался, готовый к любому их трюку. Охранник пнул его ногой.
   - Ты слышал меня? Одевайся.
   Медленно, на четвереньках он подполз к свертку.  Из-за  изуродованных
пальцев  никак  не  мог  развязать  узлы  стягивающей  сверток  веревки.
Охранник выругался и склонился над ним. Сверкнуло лезвие  ножа.  Веревка
распалась. Дрожащими руками он подобрал брюки, начал  рассматривать  их.
Брюки были не его; костюм был почти новым, когда его привели  в  тюрьму.
Одежда, которую ему сейчас дали, была старой, грязной и рваной. Он робко
взглянул на охранника.
   - Поторопись! Не буду же я ждать тебя весь день.
   Он постарался одеться как  можно  быстрее.  Когда  он  завершил  свой
туалет, охранник схватил его за плечо и грубо вытолкал в коридор.
   - На улицу!
   Он едва удержался на ногах. Потом стоял и ждал, когда солдат  закроет
дверь камеры. Держаться прямо ему удавалось с большим трудом.
   Он старался ни о чем не думать, когда они  проходили  мимо  лестницы,
ведшей в расположенные ниже уровня земли помещения для допросов и пыток.
Только когда зловещие ступени остались позади, он позволил себе погадать
о том, куда его ведут на этот раз. Пыток, похоже, не будет.  А  мысль  о
том, что его выводят для того, чтобы  привести  в  исполнение  приговор,
как-то совсем не беспокоила. Он предпочитал смерть тем комнатам внизу.
   Они прошли через стальную дверь и свернули по коридору направо. Ни  о
чем не спрашивая, он вошел в комнату надзирателя.
   Дородный старший сержант бросил на него свирепый взгляд.
   - Это последний?
   - Да.
   - Хорошо.
   Лицо сержанта было холодным и невыразительным. Он сверился с  лежащим
на столе листом бумаги.
   - Заключенный номер десять тысяч шестьсот четырнадцать, известный под
именем Хосе Монтес?
   - Да, - промычал он.
   Сержант подтолкнул ему бумагу.
   - Распишись вот здесь.
   Он попытался взять ручку, но пальцы правой руки ему  не  подчинились.
Он вопросительно посмотрел на сидевшего за столом.
   - Поставь крест левой рукой. Писать, похоже, ты все равно не сможешь.
   Хосе молча взял ручку левой рукой,  поставил  внизу  страницы  крест.
Сержант поднес лист к глазам, внимательно изучил еще раз текст и  крест,
затем значительно кивнул головой и прочистил горло:
   - В соответствии с желанием президента и  благодаря  его  бесконечной
доброте,  а  также  по  случаю  приема  нашей   страны   в   Организацию
Объединенных  Наций  объявлена  амнистия,   и   ты   освобождаешься   от
ответственности за свои политические преступления. Тебя освобождают  под
честное слово, и ты  только  что  скрепил  его  своей  подписью  в  знак
обещания,  что  будешь  верен   оказавшему   тебе   такое   снисхождение
правительству. Подписав эту бумагу, ты тем самым поклялся,  что  никогда
не выступишь против правительства. В противном  случае  наказанием  тебе
будет смерть.
   Сержант посмотрел на охранника.
   - Проводи его до ворот.
   Хосе  продолжал  стоять  неподвижно,   ничего   не   соображая.   Его
подтолкнули к  двери.  Тогда  только  до  него  начало  доходить  -  его
освобождали.
   - Спасибо, ваше превосходительство. - В глазах его стояли  слезы,  он
попытался сморгнуть их. - Благодарю вас.
   Охранник толкнул его к выходу. По коридору Хосе  вышел  в  просторный
тюремный двор. Солнце больно ударило по глазам, и тогда  он  вспомнил  о
шляпе, которую держал в руке. Он натянул ее почти до самых бровей, чтобы
поля прикрыли глаза от солнечных лучей.
   Они пересекли двор и остановились у массивных металлических ворот.
   - Это последний! - прокричал охранник часовому, стоявшему на вышке.
   - Пора бы  уже.  Не  так-то  просто  управляться  с  этими  долбаными
железяками.
   Медленно и со страшным скрежетом ворота поползли вверх. Хосе стоял  и
смотрел, но даже когда между ним и улицей не осталось никакой  преграды,
он не двинулся с места.
   Охраннику вновь пришлось толкнуть его.
   - Давай!
   Он обернулся и посмотрел на солдата.
   Тот рассмеялся.
   - Он не хочет уходить от нас!  Ему  здесь  понравилось!  -  прокричал
охранник часовому на вышке.
   Тот захохотал. Охранник дал Хосе очередной пинок, выбросивший его  за
ворота.
   - Убирайся! Мне что, гнать тебя,  что  ли?  Оказавшись  за  пределами
тюрьмы, Хосе опять уставился на ворота - они не спеша опускались. Нижняя
рама с клацаньем вошла в паз, а он все стоял и смотрел.
   - Убирайся! - прокричал ему охранник. - Давай! - он угрожающе  потряс
карабином.
   Хосе  повернулся  и,  неловка  переставляя  ноги,  бросился   бежать.
Движения его сделались отчаянными и оттого  еще  более  неуклюжими.  Его
вдруг стал душить страх:  а  вдруг  ему  выстрелят  в  спину?  Но  сзади
раздавался только хохот. Он бежал до тех пор, пока смех не смолк  в  его
ушах, пока легкие не отказались вдыхать и выдыхать воздух.  Окончательно
выбившись из сил, он нырнул в тень какого-то дома, с  разбегу  припав  к
прохладному камню. Он прикрыл глаза и расслабил мышцы.  Через  несколько
минут, поднявшись, заставил себя идти дальше.
   В городе царила праздничная атмосфера. Повсюду  раскачивались  флаги.
Государственные флаги Кортегуа и ООН висели бок о бок. Из каждого окна с
портрета на него смотрел президент, улыбающийся  и  сверкающий  в  своей
увешанной  орденами  и  медалями  форме.  Но  никакой  радости  Хосе  не
испытывал. Его просто несла с собою толпа. Очень скоро она  вынесла  его
на широкую площадь в центре города прямо напротив президентского дворца.
   Вдруг  вокруг  все  разом  закричали  что-то.  Он  поднял  голову   и
почувствовал, как его начинает трясти холодный озноб. Рот искривился  от
горького вкуса ненависти.
   Вот они двое - стоят прямо перед ним.  Президент  со  сверкающими  на
солнце побрякушками и его шлюха-дочь с чудесными  золотистыми  волосами.
Рядом с ними Хосе увидел  незнакомого  мужчину:  это  был  негр,  одетый
почему-то в европейский костюм. А сбоку от незнакомца улыбался  ветреный
жених Ампаро, чув