е  сумел  достаточно  быстро
увернуться. Он попал мне ботинком прямо в рот  и  я  покатился  навзничь  на
панель. Поводок вылетел у  меня  из  рук.  Я  отчаянно  перевернулся,  чтобы
схватить его, но он ускользнул. Я тряхнул головой, пытаясь  прояснить  ее  и
вдруг услышал визг.
   Я вскочил на ноги, совсем позабыв о драке.  Рекси  бежала  посреди  улицы
среди машин, испуганно кидаясь то туда, то сюда.
   - Рекси! - завопил я.
   Она развернулась и бросилась назад ко мне. Я  услышал  ее  высокий  визг,
когда она исчезла под колесами  небольшого  грузовичка,  поворачивавшего  за
угол и спешившего успеть на зеленый свет. Она взвизгнула  еще  раз,  но  уже
слабее. Она лежала на панели на боку, грудь у нее вздымалась, ее  прекрасный
коричневый мех был забрызган кровью и грязью. Я упал  на  колени  на  панель
рядом с ней.
   - Рекси, - крикнул я сдавленным голосом. Когда  я  поднял  ее,  она  тихо
застонала, почти вздохнула. Глаза у нее  затуманились  от  боли.  Она  мягко
высунула язык и лизнула мне руки, на которых остался кровавый след.
   Я прижал ее к себе, тело у нее слабо колотилось. Вдруг  она  выдохнула  и
замерла. Лапы у нее безвольно повисли. Свет померк у нее в глазах.
   - Рекси, - умоляюще промолвил я. Я не мог поверить, она была такой живой,
такой красивой.
   - Рекси, девочка.
   Какой-то мужчина протолкался сквозь обступившую меня толпу. Лицо  у  него
было бледное.
   - Господи, детка, - я даже не видел ее.
   Я посмотрел на него невидящим взглядом. Мне запомнилось лишь его  бледное
лицо, ничего больше. Я направился к  дому  с  Рекси  на  руках.  Люди  молча
расступались передо мной. Плакать я не мог. Глаза у меня жгло, но плакать  я
не мог. Я поднялся на крыльцо, прошел затем в темную парадную,  на  странную
лестницу с тяжелым запахом и остановился перед дверью. Я открыл ее ногой.
   Мать, вскрикнув, вскочила со стула, - Дэнни! Что случилось?
   Я глупо смотрел на нее. Вначале я не мог  ничего  сказать.  Отец  и  Мими
вбежали в комнату, услышав ее крик. Теперь они стояли передо мной, безмолвно
глядя на нас с собакой.
   - Она погибла, - наконец выдавил я и  не  узнал  своего  голоса.  Он  был
хриплым и сипел. - Ее задавили.
   На полу передо мной стояла пустая картонная коробка. Я стал на  колени  и
осторожно опустил ее туда. Медленно прикрыл створки коробки и встал.
   В глазах у Мими стояли слезы. - К-как это случилось?
   Я позавидовал ее слезам. Мне тоже хотелось заплакать, может  быть  станет
легче. К горлу у меня подступила горечь. - Так уж вышло, - просто ответил я.
- Какая теперь разница как?
   Я смыл у раковины кровь с рук и вытер их полотенцем. Затем взял коробку и
пошел открывать дверь.
   Голос отца остановил меня. - Ты куда?
   - Похоронить ее, - глухо ответил я. - Нельзя же ее оставить здесь.
   Он положил мне руку на плечо и посмотрел мне в глаза. - Как жаль,  Дэнни,
- участливо произнес он. В глазах у него светилось понимание,  но  это  было
уже неважно, теперь уже все было все равно.
   Я устало смахнул его руку со своего плеча. - Да, очень  жаль,  -  сердито
сказал я. - Это все ты виноват. Если бы мы не потеряли свой  дом  и  нам  не
пришлось бы переезжать, то этого никогда бы не случилось.
   В глазах у него мелькнула вспышка боли, а руки у него буквально упали.  Я
ушел в коридор и закрыл за собой дверь. Это все он  виноват.  Не  надо  было
терять дом.
   Я сел на троллейбус Ютика-Рейд на площадке под мостом и держал коробку на
коленях весь долгий путь через  мост,  через  Уильямсбург  и,  наконец,  вот
Флэтбуш. Я вышел  из  троллейбуса  на  Кларендон-роуд,  а  коробка  в  руках
казалась такой тяжелой, пока я шел по знакомым улицам. Я  представлял  себе,
как она бежит за мной, помахивая хвостом. Мне даже слышался  ее  лай,  когда
она встречала меня. Мне виднелся ее прекрасный рыжевато-коричневый мех, и  я
как бы ощущал его шелковистую мягкость, когда гладил ее по голове. Я  ощущал
ее прохладный, влажный язык, лизавший мне уши, когда я становился на колени,
приветствуя ее.
   Когда я добрался  до  дома,  было  уже  темно.  Я  остановился  на  улице
поглядеть на него. Окна в нем были широко раскрыты,  зияющие  и  пустые.  Мы
выехали только сегодня утром, но у него уже был отрешенный, заброшенный вид.
Я посмотрел в обе стороны улицы, не видит ли  кто-нибудь  меня.  Улица  была
пуста.
   В доме Конлонов кое-где горел свет, когда я тихонько прошел  по  проулку,
но меня никто не слышал. Я пошел на задний двор и положил коробку. Так будет
правильно. Здесь она жила, здесь и будет покоиться.
   Там, где она была счастлива.
   Я  осмотрелся.  Мне  понадобится  лопата,  чтобы  зарыть  ее.  Интересно,
осталась ли еще та лопата в подвале, которой мы выгребали золу. Я направился
к дому. Затем остановился и пошел обратно к ней. Она  не  любила  оставаться
одна.
   У меня в кармане все еще был ключ, и я открыл дверь. Я внес коробку в дом
и положил ее на ступенях кухни. В доме было темно, но свет мне был не нужен.
Я его знал наизусть.
   Я спустился в подвал. Лопата стояла рядом с угольным баком, там  где  она
всегда и была. Я взял ее и пошел назад по лестнице. Хотел было  взять  ее  с
собой на улицу, пока буду копать  могилу,  но  передумал  и  оставил  ее  на
ступеньках кухни. Она всегда робела при лопате.
   Я старался копать как можно  тише,  мне  не  хотелось,  чтобы  кто-нибудь
услышал. Холодный ночной ветер стал хлестать мне в лицо,  но  мне  все  было
нипочем. В своей цигейковой куртке  я  даже  вспотел.  Когда  яма  оказалась
достаточно большой, я вернулся в дом, взял коробку и вынес ее на улицу.
   Там я осторожно положил ее на землю. Когда я встал и взялся за лопату,  в
голову мне пришла мысль, а что, если она не умерла? Что, если она еще жива?
   Я опустился на колени, поднял створки коробки, приблизил лицо к  ящику  и
прислушался. Ничего не слышно. И все же я не верил сам себе. Я сунул руку  в
коробку и пощупал ей морду. Тепло уже ушло из ее  тела.  Медленно  закрыл  я
коробку и поднялся на ноги.
   Когда я засыпал ее землею, на глазах у меня выступили слезы. Молятся ли о
собаках? Я не знал этого, поэтому прочел ей молитву. Она беззвучно слетела у
меня с губ в ночи, и наконец земля выровнялась  над  ней.  Я  утоптал  землю
ногами. Взошла луна, и ее холодный зимний свет отбросил таинственные тени во
дворе. Она любила холодную погоду, при ней она становилась живой  и  бодрой,
ей хотелось побегать. Я пожелал  ей  хорошей  погоды  там,  где  бы  она  не
оказалась.
   Не знаю, сколько простоял я там с лопатой в руке, но,  когда  отвернулся,
то совсем озяб. Слезы струились у меня по щекам, но вслух я не плакал.
   Я вернулся в дом и, ни о чем не думая, поднялся к себе в комнату.
   Приставил лопату к стенке и подошел к тому месту, где стояла моя кровать.
   При ярком свете луны из окна на полу были видны отметины там,  где  Рекси
обычно спала у меня под кроватью. Я лег на пол и  заплакал.  Соленая  горечь
слез стекала мне в рот, пока тело мое реагировало на скорбь души. Наконец  я
иссяк и отупело поднялся на ноги. Не оглядываясь, я вышел из комнаты, прошел
вниз до лестнице и вышел из дому.
   Когда я выходил из проулка, толстый Фредди Конлон возвращался домой.
   Он с удивлением посмотрел на меня. - Дэнни! Что ты тут делаешь? - спросил
он. - Что-нибудь забыл?
   Я прошел мимо него, ничего не ответив,  а  он  остался  стоять  на  улице
позади меня. Да, я что-то действительно забыл. Даже больше, чем предполагал.
***

   Часы в витрине  ювелирного  магазина  на  углу  Клинтон  и  Дилэнси-стрит
показывали девять часов, когда я свернул и пошел вдоль квартала. Я  двигался
как во сне. Вокруг меня толпился народ, кругом был  шум  и  сутолока,  но  я
ничего не видел и не слышал. В теле у меня клокотала глухая боль  и  саднило
лицо там, где меня ударили.
   Я  уже  был  на  ступеньках  дома,  когда  вдруг  очнулся.  Услышал   шум
транспорта, голоса людей. Я посмотрел вокруг,  как  будто  бы  видел  все  в
первый раз. Свет из кондитерской на углу, казалось, манил меня. Ватага ребят
все еще болталась у входа. Я спустился с крыльца и направился к этому углу.
   Там я остановился и посмотрел на шайку, стоявшую  у  входа.  Его  там  не
было. Спокойно понаблюдав за ними  некоторое  время,  я  уже  было  собрался
уходить, как вдруг увидел его. Он был в кондитерской,  сидел  за  стойкой  и
потягивал молочный коктейль.
   Я тихонько вошел в кондитерскую. Он сидел спиной к двери и меня не видел.
Я похлопал  его  по  плечу.  Он  обернулся.  На  лице  у  него  промелькнуло
узнавание.
   - Выйдем, - махнул я рукой.
   Он посмотрел на меня, потом на других ребят в кафетерии.  Я  не  дал  ему
времени на раздумье, и снова ткнул его в плечо, на этот раз жестко.
   - Выйдем, - повторил я грубым и безучастным голосом. Он оттолкнул от себя
стакан и встал. - Сохрани его для  меня,  Мойше,  -  сказал  он  продавцу  с
гонором. - Я вернусь через минуту.
   Я взял стакан и вылил его в раковину за прилавком. Все вытекло в  грязную
воду. - Забудь, Мойше, - сказал я все тем же бесцветным  голосом.  -  Он  не
будет пить это.
   Я повернулся к нему спиной и вышел на улицу. Его шаги  простучали  позади
меня на бетонном полу. У края панели я остановился и  обернулся.  -  Подними
руки, - почти небрежно сказал я.
   Он глянул на меня, затем подошел ко мне вплотную и  полуоскалился.  -  Ты
что, крепыш? Думаешь, силен, да? - усмехнулся он.
   То жуткое чувство, которое весь день мучило меня, вновь вспыхнуло.  -  Да
достаточно си... - начал было я и вдруг вспомнил.
   Я резко отпрянул, но недостаточно быстро. Он ударил меня коленом в пах, а
кулаком по лицу. Я упал вперед на руки и колени.  Увидел,  как  его  ботинок
нацелился мне в лицо и попытался откатиться. Носком он попал  мне  в  голову
позади уха, и я растянулся на земле.
   Шум транспорта доносился как бы издалека, в голове у меня страшно шумело.
Я встряхнулся и снова стал на колени.
   Он смеялся надо мной. - Ну, что, силен?
   Я ухватился за гидрант  рядом  со  мной  и,  подтянувшись,  встал.  Снова
тряхнул головой. Она быстро прояснялась, и я почувствовал во рту теплый вкус
крови.
   Он все еще смеялся, все дразнил. - Ну а теперь каково, гамнюк?
   Я с опаской поглядывал  на  него,  все  еще  держась  за  гидрант.  Пусть
поговорит, он мне делает одолжение. Я почувствовал, как ноги  у  меня  вновь
наливаются силой.
   Он снова стал медленно, с расстановкой приближаться  ко  мне,  ничуть  не
торопясь. Он был полностью уверен в себе.
   Все еще стараясь выиграть время, я отступил за гидрант.  Мне  нужно  было
еще несколько секунд. Хоть раз я теперь был доволен,  что  Сэм  научил  меня
распределять силы и экономить их.
   Он остановился и снова стал задираться. - Струсил, да? - напирал он.
   - Совсем как твоя собака!
   Я отпустил гидрант. Теперь я опять в  норме.  Вышел  из-за  гидранта.  Он
бросился на меня с размаху правой. Он и не догадывался, но в этом  была  его
вторая  ошибка,  и  этого  было  достаточно.  Первая  его  ошибка   была   в
промедлении.
   Левой рукой я отбил его правую, а правую воткнул ему в живот, чуть пониже
пояса. Он стал клониться вперед, а руками потянулся к паху, а в это время  я
сделал ему апперкот левой по скуле. Он полуразвернулся  и  начал  падать.  Я
ударил его восемь раз по лицу и скуле до того, как он упал на панель.
   Там он и растянулся у моих ног. Я наклонился над ним.  Он,  должно  быть,
был сильным, как конь, так как попытался встать. Я стукнул его по голове,  и
он растянулся совсем.
   Несколько мгновений я поглядел на него, затем повернулся и  пошел  прочь.
Тут я впервые понял, что вокруг нас собралась толпа. И вот я уже не услышал,
а почувствовал внезапное движение сзади.
   Я мгновенно обернулся. Он бежал за мной. Что-то блестящее из его поднятой
руки промелькнуло вниз в мою сторону, и я прыгнул вбок. Я почувствовал,  как
у меня трещит рукав. Складной нож! По инерции он пролетел мимо, и  я  ударил
его по затылку наотмашь.
   Толпа расступилась перед ним, и он уткнулся  в  стену  здания.  Я  быстро
догнал его, нельзя было дать ему возможности обернуться.
   Я схватил его руку с ножом и дернул ее назад к себе. Он взвыл.  Я  дернул
еще раз, и нож, лязгая, полетел на панель. Я отбросил его ногой и  развернул
парня. Лицо у него исказилось от боли и страха.  Глаза  вылезали  из  орбит.
Удерживая его голову прижатой к кирпичной стене, я стал молотить его по лицу
свободным кулаком.
   Во мне бушевала дикая радость. Впервые в жизни  я  насладился  дракой.  Я
вдавил ему кулаком нос и почувствовал, как под ним хрястнула кость. Он снова
вскрикнул. Я дико рассмеялся и ударил ему в рот. Когда он раскрыл его, чтобы
хлебнуть воздуху, я увидел у него между зубами дыру. Я был счастлив. Никогда
раньше я не был так счастлив. По щеке у  него  текла  кровь.  Мне  хотелось,
чтобы у него все лицо было в крови, я хотел, чтобы у него вообще не осталось
лица. На глаза у меня опустилась красная пелена, я  смеялся  и  бил  его,  и
вопил от радости.
   Затем я почувствовал, как чьи-то руки схватили меня и  стали  оттаскивать
от него. Я попытался отбиться от них. Внезапная боль вдруг возникла у меня в
затылке, и я как-то странно ослаб. Я отпустил его и упал  вперед  на  землю.
Мне прижали руки к бокам. Я глянул вверх, чтобы посмотреть, кто меня держит.
Когда красноватая пелена стала подыматься,  я  разглядел  темно-синюю  форму
полицейских.

***

   Они отвезли меня в участок рядом с Уильямсбургским  мостом  и  бросили  в
камеру. Меня навестил какой-то мужчина, доктор, который наложил мне пластырь
на порезанную руку. Потом он ушел.
   Я просидел там почти четыре часа, прежде чем кто-то снова пришел ко мне в
камеру. Я очень устал, но спать  не  мог.  Веки  у  меня  отяжелели,  но  не
закрывались. Я мог только думать.  Перед  глазами  у  меня  стоял  крошечный
рыжевато-коричневый  щенок,  пытающийся  выкарабкаться  за  мной  по  стенке
карьера.
   Дверь камеры щелкнула. В ней стоял полицейский. - За тобой  пришел  отец,
сынок, - мягко сказал он.
   Я встал и взял свою куртку с нар. Все было почти  так,  как  будто  бы  я
много раз  уж  проделывал  это,  но  я  ничего  не  чувствовал.  Я  медленно
последовал за ним по серому коридору и вверх по лестнице. Он открыл дверь  и
жестом велел мне войти.  Там  в  комнате  сидел  мой  отец  с  каким-то  еще
мужчиной.
   Отец вскочил на ноги. - Я пришел забрать тебя домой, Дэнни, - сказал он.
   Я тупо уставился на него. Домой? В это место? Оно никогда  не  будет  мне
домом.
   Человек, сидевший рядом с отцом, встал и посмотрел  на  меня.  -  Повезло
тебе, мальчик, мы выяснили, что произошло. Этот парень, которого  ты  избил,
будет неделями лежать в больнице. Но он негодник, и  ты,  пожалуй,  сослужил
нам хорошую службу. Ну, иди теперь и не причиняй нам больше хлопот.
   Я не ответил ему  и  пошел  к  двери.  Отец  остался  в  комнате  и  стал
благодарить его за то, что он сделал. Я прошел по зданию участка и вышел  на
улицу, где меня догнал отец и пошел рядом. У Дилэнси-стрит мы остановились у
светофора.
   - Мы с матерью так перепугались, Дэнни. Мы же не знали, что  случилось  с
тобой. Голос у него был  сиплый,  но  он  старался  говорить  непринужденно.
Обычно румяное лицо его было бледным в свете уличного фонаря. Мне  казалось,
что я уже слышал эти слова. Когда-то в другое время, где-то в другом  месте.
Я ничего не ответил.
   Светофор переключился, и мы перешли улицу. На  другой  стороне  он  снова
попытался заговорить. - Зачем ты это сделал. Дэнни? - На лице  у  него  было
написано страдание. Случилось нечто, чего он не понимал. - Это ведь на  тебя
не похоже.
   Может быть, раньше это так и было, но теперь все стало иначе. Я  был  уже
совсем в другом мире, и может я теперь уже другой Дэнни Фишер. Я  этого  еще
не знал. И снова промолчал.
   Он еще раз попробовал  заговорить  и  затем  умолк.  Мы  прошли  еще  два
квартала и свернули на нашу улицу. На углу мы  что-то  замялись,  посмотрели
было друг другу в глаза и затем отвернулись в разные стороны.
   Улица была пустая и грязная. На ней был скопившийся за день мусор.
   Наши шаги простучали по панели.
   Пошел снег. Я поднял воротник своей куртки. Краем глаза я видел, что отец
идет рядом. И вот тогда-то я впервые представил себе, что будет дальше: мы с
отцом чужие люди, молча шагающие в ночи.

ВСЕ ДНИ МОЕЙ ЖИЗНИ

Книга вторая

Глава 1

   Когда мы выходили из темного подъезда на улицу, отец посмотрел  на  часы.
Он быстро сунул их обратно в карман и  неуверенно  глянул  на  меня.  -  Без
четверти три, - пробормотал он. - Надо торопиться, а то опоздаю.
   Я посмотрел на него безо всякого интереса. Мы живем здесь пять месяцев, а
кажется, что нас разделяют годы. С самого  первого  дня,  как  мы  переехали
сюда,  все  шло  наперекосяк.  Теперь  отец  получил  работу  в  аптеке   на
Дилэнси-стрит. Двадцать три в неделю.
   - Пойдешь со мной? - спросил отец.
   Я молча кивнул. Можно и пройтись. Я собирался встретиться с компанией  на
углу около  пятидолларового  с  гривенником  магазина.  Ускорил  шаг,  чтобы
поспеть за ним.
   Память об этих пяти месяцах еще  была  свежа  у  нас.  Те  дни,  когда  я
приходил домой из школы, а он сидел на кухне нашей захудалой квартиры, глядя
на стены с выражением безнадежности и  отчаяния  на  лице.  Я  пытался  было
жалеть его, но не мог. Он сам навлек на себя все это. Если бы только он  был
чуточку порасторопней.
   И все же было нечто особенное в выражении его лица в тот вечер, когда  он
пришел домой несколько дней тому назад и рассказал нам о работе, которую ему
только что удалось заполучить. Оно поразило меня,  и  у  меня  засосало  под
ложечкой. Двадцать три доллара в неделю для  дипломированного  фармацевта  с
двадцатилетним стажем. Это  несправедливо.  Этого  хватит  всего-навсего  на
пропитание.
   Мы повернули за угол на Дилэнси и оказались перед аптекой,  где  работает
отец. Он остановился и в нерешительности посмотрел на меня. Было видно,  что
он хочет спросить, что я собираюсь делать весь вечер, но  гордость  помешала
ему сделать это. А сам я не стал ему ничего говорить.
   - Скажи маме, что я вернусь домой к двум тридцати, - наконец произнес он.
   Я кивнул. Он раскрыл было рот, как будто бы хотел сказать еще что-то,  но
затем закрыл его, как  будто  передумав.  Вместо  этого  он  слегка  покачал
головой и, расправив плечи, вошел в аптеку. На часах в окне было ровно  три,
когда он вошел внутрь. У меня еще оставалось свободное время, я  прислонился
к витрине аптеки и стал смотреть  на  прохожих.  Из  аптеки  донесся  чей-то
голос, и я повернулся, чтобы посмотреть внутрь.
   Из-за прилавка вышел какой-то человек, на ходу снимая куртку. - Боже мой,
Фишер, - сказал он таким голосом, который слышно на двадцать  ярдов  вперед,
но ни дюйма назад, - как я рад убраться отсюда! Боссу под хвост попала шлея,
и он весь день не слезает с меня.
   Отец молча взял у него куртку и посмотрел на настенные часы.  На  лице  у
него промелькнуло облегчение.
   Маленький грузный человечек с сердитым лицом вышел из задней комнаты.
   Он оглядел аптеку, и толстые стекла его очков заблестели на свету.
   - Это ты, Фишер? - спросил он тонким,  раздраженным  голосом  и  не  стал
дожидаться ответа. - Поторапливайся, - продолжал он,  -  у  меня  есть  пара
рецептов для тебя.
   В голосе отца прозвучал страх и покорность. Никогда раньше  я  не  слышал
такого.
   - Да, г-н Гоулд, - ответил отец. Он поспешил  в  глубь  аптеки.  Шляпа  и
пиджак были у него уже в руках, когда он с извиняющимся видом  повернулся  к
коротышке. - Я и не думал вас задерживать г-н Гоулд.
   Человечек презрительно посмотрел на него. - Мог бы прийти и пораньше,  не
рассыплешься.
   - Прошу прощенья, г-н Гоулд, - жалко пролепетал отец.
   - Ну не стой здесь как пень, Фишер, - сказал г-н Гоулд, сунув два  листка
бумаги отцу в руки. - Надевай куртку и принимайся за работу. - Он по