идно было, что она очень устала. - Работа в  ночь,
кажется, сказывается у тебя на зрении, Дэнни, - сказала она, пытаясь шутить.
- Ты стал даже лучше видеть, Я выключил свет. - Спи,  крошка,  -  сказал  я,
наклонившись над постелью и прижавшись губами к ее виску. - Теперь все будет
хорошо.
   Я вернулся на кухню и сполоснул чашку. Сел на стул у стола и закурил, как
вдруг услышал хныканье ребенка. Я бросил окурок  в  раковину  и  поспешил  в
спальню. Вики кашляла мелким хриплым кашлем глубоко в груди. Я  быстро  взял
ее на руки в одеяле и слегка стал похлопывать ее по спине,  пока  кашель  не
прекратился.
   Совершенно изможденная Нелли беспробудно спала. Я порадовался,  что  Вики
не разбудила ее. Потрогал пальцами лицо ребенка. Оно было все так же горячим
и лихорадочным. Головка Вики соскользнула мне на плечо. Она снова заснула. Я
осторожно положил ее  в  кроватку  и  накрыл.  -  Папа  сейчас  вернется,  -
прошептал я ей.
   Я сходил на кухню и побрызгал водой на тлеющий окурок в раковине.
   Потом выключил свет и в темноте вернулся  в  спальню.  Поставил  рядом  с
кроватью кресло и сел в него, затем протянул  руку  через  край  кроватки  и
нащупал пальцы Вики. Ее крохотная рука ухватилась мне за указательный палец.
Я тихо сидел, не смея пошевелиться, чтобы не потревожить ее сон.
   За окном было светло от лунного света,  и  сама  ночь  казалась  какой-то
новой, как будто бы это был другой мир. Почувствовав, что Вики пошевелилась,
я повернулся и посмотрел  в  кроватку.  Она  спала  на  боку.  В  темноте  я
разглядел, как она свернулась калачиком вокруг моей руки. - Доченька моя,  -
гордо подумал я. Понадобился вот такой испуг, чтобы я  понял,  как  она  мне
дорога. В ней было много такого, о чем я  и  не  задумывался:  то,  как  она
гукала после еды, то,  как  она  следила  за  мной  своими  ясными  голубыми
глазками, когда я входил в комнату, чудные морщинки на ступнях ее ног.
   - Я вознагражу тебя за то, что тебе приходится жить таким образом,  детка
Вики, - пообещал я ей. И вздрогнул от своего собственного хриплого шепота  в
темноте.
   Я встревожено посмотрел на кровать, но  Нелли  по-прежнему  спала.  Снова
повернулся к колыбели  и  на  этот  раз  постарался,  чтобы  мой  шепот  был
беззвучным.
   - Поправляйся, Вики, детка, - шептал я. - Стань здоровой и  сильной  ради
папочки. Вокруг нас огромный мир, и он хочет, чтобы ты была частью его. Есть
солнце, луна и звезды, масса  других  чудес,  которые  увидят  твои  глазки,
услышат твои ушки, почувствует твой носик. Расти большая  и  сильная,  чтобы
нам вместе гулять по улицам, держаться за руки  и  чувствовать,  как  бьется
сердце друг у друга. Я куплю тебе  всяких  вещей,  Вики:  кукол,  платьев  и
игрушек. Я достану тебе все, что захочешь. Я буду работать день и ночь, лишь
бы ты была счастлива. Ты моя деточка, и я люблю тебя.
   - Помоги, Боже, - взмолился я впервые со времен своего детства. "
   Господи, помоги ей выздороветь."
   Тишину в комнате нарушил кашель Нелли во сне. Услышав, что она беспокойно
завозилась в постели, я встал из кресла и посмотрел на нее.
   Одеяло сползло с нее. Я накрыл ее, вернулся к креслу и сел.
   Ночь тянулась долго и медленно, постепенно я стал подремывать, а  рука  у
меня болталась  над  кроваткой.  Несколько  раз  я  пытался  удержать  глаза
открытыми, но они упорно сопротивлялись, стали такими тяжелыми и усталыми.
   В ушах у меня раздался как бы издалека звук кашля, и серый утренний  свет
пробивался мне сквозь веки. Глаза у меня вдруг раскрылись, и я  уставился  в
кроватку.
   Вики надрывно кашляла. Я в отчаянье подхватил ее и попробовал похлопывать
ее по спине. Но  она  не  переставала  кашлять.  Глаза  у  нее  были  плотно
зажмурены, а на лбу в свете утренней зари выступили капельки влаги.
   Вдруг она стала цепенеть у меня на  руках,  тельце  ее  вытянулось,  лицо
приняло болезненный синюшный оттенок.
   Я в отчаянье раскрыл ей ротик своими губами. Изо всех сил я стал  вдыхать
в нее, слегка сжимая ей  бока.  Снова  и  снова  я  делал  ей  искусственное
дыхание, а сердце у меня сжималось от сознания того, что происходит, Я вновь
пытался вдохнуть в нее свое дыхание, свою жизнь, даже после того, как понял,
что уж больше ничего сделать для нее не могу.
   Я молча стоял посреди комнаты, прижимая  к  груди  ее  недвижное  тело  и
чувствуя, как утренний холод проникает в нее. Это была моя дочь.  Я  ощутил,
как соленые слезы наплывают мне на глаза.
   - Дэнни! - донесся испуганный голос Нелли с кровати.
   Я медленно повернулся и посмотрел на нее. Я  смотрел  на  нее  в  течение
бесконечного мгновенья, когда было сказано многое, хоть и не произнесено  ни
слова. Она все поняла. Откуда-то она уже узнала. Ведь  именно  этого  она  и
боялась. Руки ее потянулись к Вики.
   Я медленно подошел к кровати, протягивая ей нашего ребенка.

Глава 4

   Деревянные ступени поскрипывали у  нас  под  ногами,  когда  мы  медленно
поднимались по лестнице. Это был знакомый звук,  к  которому  мы  уже  давно
привыкли, но в нем больше не было радости. Немногим больше трех лет прошло с
тех пор, как мы впервые поднялись по этой лестнице.
   Тогда мы были счастливы. Мы были молоды, и впереди  у  нас  была  светлая
жизнь. Мы были возбуждены и смеялись. Где-то в памяти осталось  воспоминание
о том, как я перенес ее через порог. Но даже это воспоминание  потускнело  и
затуманилось. Это все было так давно, а мы уже не так молоды.
   Я смотрел на ее прямую негнущуюся спину, когда она шла вверх по  лестнице
впереди меня. Она была сильной. Она  всегда  была  сильной.  Не  было  слез,
громких воплей проявления горя. Только затаенная боль в  темных  глазах,  да
искривленный болью рот говорили мне о ее чувствах.
   На  площадке  она  остановилась  и,   поворачиваясь   к   двери,   слегка
покачнулась. Я протянул к ней руки, опасаясь,  как  бы  она  не  упала.  Она
нащупала мою руку и крепко сжала ее.
   Мы молча шли рука об руку до нашей двери и остановились перед ней.
   Свободной рукой я поискал в кармане ключ. Его там  не  оказалось,  и  мне
пришлось освободить вторую руку, чтобы ощупать карманы на другой стороне.
   Когда ключ оказался у меня в руке, я все медлил вставлять  его  в  замок,
мне не хотелось открывать дверь. Она не смотрела  на  меня.  Ее  неподвижный
взгляд был устремлен в пол.
   Я вставил ключ в замок, и дверь  отворилась  от  моего  прикосновенья.  Я
удивленно оглянулся. - Наверное я ее не запер, - сказал я.
   Она по-прежнему  смотрела  в  пол  перед  собой.  Ответила  таким  глухим
голосом, что я еле расслышал. - Неважно, - сказала она. - Нам нечего  больше
терять.
   Я провел ее и закрыл  за  нами  дверь.  Мы  неловко  стояли  в  крохотной
прихожей, не осмеливаясь даже говорить. У нас просто не было слов.
   Наконец я нарушил молчанье. - Давай мне пальто, дорогая, - сказал я.
   - Я повешу его.
   Она скинула пальто и отдала мне. Я повесил  его  в  чулане,  затем  рядом
повесил свое. Когда я снова повернулся к ней, она все еще, оцепенев,  стояла
там же.
   Я опять взял ее за руку. - Проходи и садись. Я принесу тебе кофе.
   Она покачала годовой. Голос у нее был усталый  и  тусклый.  -  Ничего  не
хочу.
   - Ну все-таки лучше садись, - настаивал я.
   Она позволила мне отвести себя в гостиную и усадить на диван. Я сел рядом
и закурил. Она смотрела прямо перед собой пустым  невидящим  взглядом,  хотя
казалось, что она смотрит в окно.  В  комнате  было  тихо,  стояла  глубокая
незнакомая тишина. Я стал вслушиваться  в  нее,  вспоминая  знакомые  звуки,
которые издавала моя дочь в этом доме, звуки, ничего не значащие, но которые
порой как бы даже раздражали.
   Я закрыл глаза. От длительной бессонницы их жгло. Этот день надо  забыть,
спрятать  и  похоронить  в  потаенном  уголке  души,  чтобы  не   вспоминать
вселившейся  в  тебя  пустой  болезненной  утраты.   Забыть   торжественные,
спокойные звуки мессы, крошечный белый гроб, мерцающий в мягком желтом свете
свечей на алтаре. Забыть металлический звон  лопат,  вгрызающихся  в  землю,
град земли и камней, сыпавшихся на маленький деревянный ящик.
   Забыть, забыть, забыть.
   Но как можно забыть? Как забыть  доброту  соседей,  их  соболезнования  и
сочувствие? Ты ведь стучался к ним в двери и рыдал у них на кухне. У тебя не
было денег, и твой ребенок лежал бы в могиле для нищих, если  бы  только  не
они. Пять долларов здесь, пару долларов там, десятка, шесть долларов.
   Всего семьдесят. Заплатить за гроб, мессу,  могилу,  за  место  упокоения
части  тебя,  которой  уже  нет.  Семьдесят  долларов,  оторванных   от   их
собственной бедности для некоторого облегчения твоей горечи.
   И хочется забыть, но такой день  не  забывается.  Когда-нибудь  он  будет
погребен очень глубоко, но не забудется. Так же, как не забудется она.
   Странно, но не хочется произносить ее имя, даже  самому  себе,  и  вместо
него ты произносишь "она". Я тряхнул головой, чтобы прояснить мысли.  Уши  у
меня как будто бы забиты ватой. - Произнеси ее имя! - скомандовал я себе.
   - Скажи его.
   Я глубоко вздохнул. Легкие у меня  разрывались.  -  Вики!  -  Звук  молча
взорвался у меня в ушах. Но это был победный звук. - Вики! - И снова имя  ее
засверкало у меня в уме. Это было радостное имя, славное имя для жизни.
   Но его больше нет. Меня охватило отчаяние. Отныне оно будет ничем.
   Останется только "она", и я уже каким-то образом понял это.
   Я затянулся  последний  раз  и  загасил  сигарету.  -  Может  тебе  лучше
полежать? - спросил я.
   Нелли медленно повернула ко мне лицо. - Я не устала, - ответила она.
   Я взял ее за руку. Она была холодная как лед. -  Лучше  ложись,  -  мягко
повторил я.
   Она быстро опустила взгляд на пол, затем снова глянула на меня. В  глазах
у нее сквозило одиночество. - Дэнни, я не  могу  войти  туда.  Ее  кроватка,
игрушки... -Голос у нее сорвался.
   Я точно знал, что она чувствует. Когда я заговорил снова,  голос  у  меня
дрожал.
   - Теперь все кончено, детка, - прошептал я.  -  Надо  идти  дальше,  надо
жить.
   Она крепко сжала мне руки. В  глазах  у  нее  застыл  дикий  истерический
взгляд. - Ну почему, Дэнни, почему? - вскричала она.
   Мне нужно было отвечать, хотя я и понятия не имел, что сказать.
   - Потому что надо, - слабо ответил я. - Потому что она хотела бы этого.
   Она впилась ногтями мне в ладонь. - Но она ведь  была  дитя,  Дэнни!  Мое
дитя!
   Голос у нее вдруг сорвался, и она заплакала впервые с тех  пор,  как  это
случилось.
   - Она была моим дитем, и она хотела только одного - жить! А я обрекла ее,
подвела ее! - Она закрыла лицо руками и горько зарыдала.
   Я неловко обнял ее за плечи и притянул к  себе.  Попытался  сделать  свой
голос как можно более убедительным. - Ты в этом не виновата, Нелли. Никто  в
этом не виноват. Все в руке божьей.
   Глаза у нее потемнели от горя и тускло светились на фоне  бледного  лица.
Она медленно покачала головой. - Нет, Дэнни, - безнадежно  ответила  она,  -
это моя вина, моя вина с самого начала. Я  согрешила  и  позволила  ей  быть
частью этого. Она заплатила за мой грех, а на я. Мне  следовало  знать,  что
бога не обманешь.
   Пока она смотрела на меня, взгляд у нее был так фанатичен, что  я  такого
еще не видел.
   - Я согрешила и жила в грехе, - уныло продолжала она. - Я ведь так  и  не
попросила у Господа благословения нашему браку.  Я  готова  была  положиться
лишь на слово человеческое. Могла ли я надеяться на его благословение своему
ребенку? Отец Бреннан говорил об этом с самого начала.
   - Отец Бреннан не говорил ничего подобного! - безнадежно проговорил я.  -
Сегодня в церкви он сказал, что Господь примет ее. - Я взял ее лицо в ладони
и поднял его я себе. - Мы любили друг друга, и по-прежнему любим.
   Только это и нужно богу.
   Грустными глазами она посмотрела на меня и слегка  тронула  мою  руку.  -
Бедный Дэнни, - тихо прошептала она. - Ты просто не понимаешь.
   Я уставился на нее. Она права, я не понимаю этого. Любовь - это отношение
между людьми, и если она настоящая, то благословенна.  -  Я  люблю  тебя,  -
сказал я.
   Она медленно улыбнулась сквозь слезы,  встала  на  ноги  и  с  сожалением
посмотрела на меня. - Бедный Дэнни,  -  снова  тихо  прошептала  она.  -  Ты
думаешь, что тебе нужна лишь твоя любовь, ты не  понимаешь,  что  Ему  этого
недостаточно.
   Я поцеловал ей руку. - Для нас этого всегда было достаточно.
   Взгляд у нее стал задумчивым. Она слегка кивнула. - Вот в этом-то и  есть
наша беда, Дэнни, - отрешенно сказала она. - Я тоже думала, что этого  будет
достаточно, но теперь поняла, что нет.
   Я почувствовал, как она слегка погладила мне голову.  -  Надо  жить  и  с
Богом, а не только самим по себе.
   Она пошла в спальню и закрыла за собой дверь. Послышался  скрип  кровати,
когда она легла на нее, и затем все стихло. Я снова закурил и  повернулся  к
окну. Пошел дождь. Забыть этот день. Тишина пронизала меня до костей.

Глава 5

   Тело  у  меня  как-то  странно   оцепенело,   и   я   впал   в   какое-то
полусонное-полубодрствующее состояние. Как будто бы тело у меня уснуло, а ум
бодрствовал, и я утратил всякое чувство времени. Во  мне  оставались  только
мысли. Полусформировавшиеся и неясные обрывки воспоминаний проплывали у меня
в мозгу, а тело оставалось холодно безразличным к той боли, что  содержалась
в них.
   Вот почему я и не слышал звонка, когда он прозвенел в первый раз. То есть
я слышал звук, но не узнал его. Во второй раз он прозвенел более  настойчиво
и резко. Я смутно подумал, кто бы это мог быть.
   Он зазвенел снова, и на этот раз дошел до моего  сознания.  Я  вскочил  с
кресла. Помню, что, когда шел открывать, глянул на часы и удивился тому, что
было только три часа. Мне казалось, что с утра уже прошел год.
   Я открыл дверь. Там стоял какой-то незнакомый человек. - Что вам надо?  -
спросил я. Время было совсем неподходящее, чтобы разговаривать с торговцем в
розницу.
   Незнакомец вынул из кармана бумажник и раскрыл его. Он  держал  его  так,
чтобы я  мог  прочесть  пристегнутый  там  значок:  "Управление  социального
обеспечения г. Нью-Йорка. Инспектор".
   - Вы г-н Фишер? - спросил он. Я кивнул.
   - Меня зовут Джон Морган. Я из собеса, - спокойно сказал он. - Я хотел бы
поговорить с вами. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
   Я уставился на него. Вот уж не вовремя он пришел со своими вопросами.
   - Нельзя ли как-нибудь в другое время, г-н Морган, - попросил я.
   Он покачал головой. - Мне нужно задать их  сейчас,  -  ответил  он,  и  в
голосе у него появились неприятные нотки. У мисс Снайдер появились кое-какие
сведения, которые нужно проверить. В ваших  же  интересах  ответить  на  них
сейчас.
   Я подозрительно посмотрел на него. - А где она? - спросил я. Тон  у  него
теперь стал враждебным. - Это вас не касается, г-н Фишер, - отрезал он. -  Я
всего лишь хочу, чтобы вы ответили мне на вопросы.
   Во мне вспыхнуло возмущенье  этим  человеком.  Значок  инспектора  собеса
вовсе не делает из него бога. Я прочно встал в дверях. Не впущу его.
   - Ладно, - холодно сказал я. - Я отвечу вам на вопросы.
   Он растерянно осмотрелся, затем, очевидно решив, что я  не  впущу  его  в
квартиру, вынул небольшую записную книжечку и раскрыл ее. Он заглянул в нее,
затем посмотрел на меня. - Сегодня утром вы похоронили свою дочь?
   Я молча кивнул. Эти слова, слетевшие с его губ, и то, как он произнес их,
холодно и безразлично, причинили мне боль. Это было оскорбительно.
   Он что-то черкнул в блокноте. Все эти инспектора одинаковы. Только дай им
записную книжечку, и они автоматически начинают в ней чиркать. Если только у
них отнять эту книжечку, то они и говорить-то не смогут. - Услуги похоронной
конторы, включая гроб, сорок долларов, плата за место на кладбище - двадцать
долларов, итого: шестьдесят долларов за похороны.
   Верно?
   - Нет, - хмуро ответил я. - Вы кое-что упустили. Он  пронзительно  глянул
на меня. - Что?
   - Мы заплатили  десять  долларов  Вознесенской  церкви  за  отпевание,  -
холодно сказал я. - И все вместе получилось семьдесят долларов.
   Карандаш у него опять запрыгал по блокноту. Он снова посмотрел на меня. -
А где вы взяли деньги, г-н Фишер?
   - А какое ваше собачье дело? - отрезал я.
   На губах у него промелькнула мимолетная  улыбка.  -  Это  наше  дело  г-н
Фишер, - язвительно ответил он. - Видите ли, вы получаете пособие.
   Считается, что у вас нет средств. То есть, это  значит,  что  у  вас  нет
денег, поэтому мы  вам  и  помогаем.  И  вдруг  у  вас  появилось  семьдесят
долларов. Мы имеем право знать, откуда они у вас взялись.
   Я посмотрел на пол. Вот где они тебя допекли. Приходится отвечать  на  их
вопросы, иначе вас лишат помощи. И все же я  никак  на  мог  заставить  себя
сказать, откуда я достал деньги. Это было наше личное с  Вики  дело.  Никому
больше не надо знать, где мы взяли денег на похороны своего ребенка. И я  не
ответил ему.
   - А может вы достали деньги, работая по ночам и не сообщив нам об этом? -
гладко предположил он, и в голосе у него прозвучала торжествующая нота. - Вы
ведь утаивали от нас это, не так ли, г-н Фишер?
   Я поднял взгляд с пола и уставился ему в лицо. Как они  могли  узнать  об
этом? - А какое это имеет отношение к делу? - быстро спросил я.
   Он снова заулыбался. Он, казалось, очень гордился собой.  -  У  нас  есть
свои каналы, - таинственно сказал он. - Нас  не  обманешь.  Вы  знаете,  г-н
Фишер, ведь за такое дело можно попасть и в тюрьму. В этом заключается обман
города Нью-Йорк.
   Терпение у меня лопнуло. Мне и так хватает горя на этот день.
   - С каких пор человека  сажают  в  тюрьму,  если  он  хочет  работать?  -
взорвался я. - И к чему вы все это клоните?
   - Ничего, г-н Фишер, ничего, - гладко ответил  он.  -  Я  просто  пытаюсь
установить истину, вот и все.
   - Истина в том, что трое  человек  не  могут  прожить  на  семьдесят  два
доллара в месяц, хоть бы на сушеном черносливе  и  семенной  картошке!  -  Я
возвысил голос, и он эхом отозвался в узком коридоре. - Да просто приходится
сшибать где-то доллар, иначе помрешь с голоду!
   - Значит вы признаете, что подрабатывали по ночам,  уверяя  нас,  что  вы
полностью безработный? - спокойно спросил он.
   - Я ничего не признаю! - крикнул я.
   - И все же у вас нашлось семьдесят долларов,  на  которые  вы  похоронили
дочь, - торжествующе отметил он.
   - Да, я похоронил ребенка! - Я почувствовал, как у меня сдавило горло.  -
И это все, что я мог сделать для нее. Если бы у меня  были  деньги,  как  вы
считаете, стал бы я ждать визита  вашего  дохлого  врача?  Были  бы  у  меня
деньги, я бы вызвал другого доктора. И может быть она тогда была бы жива!
   Он холодно посмотрел на меня. Я и не знал, что человек может  быть  таким
бесчувственным. - Значит вы подрабатывали по ночам? - снова спросил он.
   Внезапно вся боль, горечь и сердечные муки переполнили  меня,  я  схватил
его за грудки и подтащил к себе. - Да, я работал по ночам, - прорычал я.
   Он побледнел и попытался высвободиться. - Отпустите меня,  г-н  Фишер,  -
прохрипел он. - Рукоприкладство не приведет вас ни к чему хорошему. У вас  и
так уже достаточно неприятностей!
   Он даже и не подозревал, как он прав. Ну еще немного теперь уж будет  без
разницы. Я стукнул его по лицу,  и  он  ударился  о  противоположную  стенку
узкого коридора. Когда я шагнул к нему, то  заметил,  что  из  носа  у  него
потекла струйка крови.
   Глаза у него были  испуганные,  и  он  быстро  попятился  вдоль  стены  к
лестнице. Я стоял и смотрел, как он удирает.  У  лестницы  он  повернулся  и
посмотрел на  меня.  Голос  у  него  был  почти  истеричным.  -  Ты  за  это
поплатишься, - взвизгнул он. - У тебя отнимут пособие. Подохнешь с голоду!
   Уж я позабочусь об этом!
   Я угрожающе шагнул к нему, и он бросился вниз по лестнице.  Я  перегнулся
через перила, - Если ты еще раз придешь сюда, - крикнул я ему вдо