приходится  питаться,  подумал  я.  Тротуар
неожиданно  встал  на  дыбы,  и  я  начал  терять  равновесие.  Пришлось
побросать пакеты на землю и  прислониться  к  стене.  Я  стоял  и  глупо
смотрел на разбитые яйца, и пролитое молоко. Только собрав все  силы,  я
устоял на ногах. Я отчаянно боролся с  головокружением.  Нельзя  падать,
нельзя! Но стена продолжала куда-то опускаться, а тротуар - подниматься.
   Из магазина вышел хозяин. Он посмотрел сначала на тротуар, потом - на
меня. Лицо у меня побелело, как мел, пот заливал глаза, и я почти ничего
не видел. Хозяин даже не пошевелился, чтобы помочь. Я  попытался  что-то
объяснить, но лишь беспомощно открыл рот.
   - Когда  протрезвеешь,  зайди,  -  холодно  бросил  он  и  скрылся  в
магазине.
   Я беспомощно смотрел ему  вслед,  так  ничего  и  не  сказав.  Стоял,
прислонившись к стене, и думал: как бы не грохнуться в обморок!  Во  мне
бушевали гнев, стыд, унижение. Сукин сын подумал, что я пьян! Я чуть  не
расплакался, но у меня не было времени  на  эмоции.  Все  силы  ушли  на
борьбу с головокружением. Тротуар превратился в  туго  натянутый  канат,
который в любую минуту мог порваться. Я медленно опустился на  корточки,
положил голову на руки и закрыл  глаза,  чтобы  не  видеть,  как  опасно
наклоняется тротуар. Я старался отогнать  мысли  о  тротуаре,  обо  всем
остальном.
   Наконец тошнота и головокружение прошли, и я  почувствовал  небольшое
облегчение. Я поднял голову и открыл  мокрые  от  слез  глаза.  Заболела
голова. Тротуар вернулся в нормальное положение, и я  подошел  к  двери,
держась руками за стену. Из магазина выскочил человек убрать за мной.  Я
зашел в маленькую стеклянную клетку, которую хозяин называл кабинетом.
   - Мистер Роджерс... - виновато начал я.
   - Вот твои деньги, Кейн. - Он протянул пять долларов.
   Взял я их медленно, потому что мне было не до проворства.
   - Но, мистер Роджерс, здесь только пять долларов.  Я  проработал  три
дня. Вы мне должны семь долларов.
   - Я вычел все, что ты разбил. - Хозяин решительно отвернулся от меня.
   Я сунул деньги в  карман  и  тупо  двинулся  к  выходу,  но  у  двери
остановился.
   - Мистер Роджерс, я не пьян. У меня  был  приступ  головокружения.  -
Роджерс молчал. Я видел, что он не верит мне. - Вы должны мне  поверить,
- взмолился я дрожащим голосом. - Это правда! У меня закружилась  голова
и...
   - Если ты болен, ты все равно не сможешь работать! - отрезал Роджерс,
поворачиваясь ко мне. - Убирайся! У меня нет времени.
   Я знал, что он так и не  поверил  мне.  Сняв  фартук,  надел  пиджак.
Остальные украдкой наблюдали за мной. Я проработал  слишком  мало  и  не
успел ни с кем близко познакомиться. Несомненно, они тоже считают, что я
пьян.
   Я отправился прямиком домой. Слабость не прошла, и я решил сегодня не
искать работу. К тому же мне почему-то было стыдно.  Казалось,  что  все
прохожие подозрительно косятся  на  меня.  Я  поднялся  к  себе,  лег  и
провалялся весь день. Аппетит исчез, и я даже ни разу не вышел поесть.
 
*** 
 
   Утром я отправился на поиски работы, но ничего  не  нашел.  Следующие
несколько дней пролети в безрезультатных поисках.  Деньги  кончались,  и
мне  пришлось  перейти  на  дешевое  одноразовое  питание.  К   середине
следующей  недели  я  окончательно  пал  духом.  Работы   не   было,   и
приближалось воскресенье, когда нужно платить за комнату.
   Я шел по улице, когда в голову внезапно пришла мысль. Надо  вернуться
в  Нью-Йорк.  Там  друзья,  да  и  город  я  знаю.  Мне  помогут   найти
родственников. Я вернулся к себе, собрал новые  костюмы  и  рубашки,  за
исключением одной, и сложил их в саквояж. Потом  сообщил  домовладелице,
что в конце недели съеду.
   На Мейн-стрит нашел ломбард и поставил на  стойку  перед  стариком  в
очках саквояж.
   - Что я за это могу получить, дядя?
   Он внимательно осмотрел новые  костюмы,  затем  сунул  их  обратно  и
заявил:
   - Не выйдет! Я не занимаюсь краденым.
   - Дядя, это не краденые вещи!  Я  купил  их  на  прошлой  неделе,  но
обстоятельства изменились, и теперь я хочу избавиться от одежды.
   - Может, у вас сохранилась квитанция? - хитро поинтересовался старик.
   Я порылся в бумажнике и нашел квитанцию.
   - За костюмы дам по пять долларов, за рубашки - по пятьдесят центов.
   - Господи! Да ведь я только что заплатил за них по двадцать баков,  а
вы мне предлагаете пятерку.
   - Дела идут неважно. - Он выразительно развел руки в сторону. - Да  и
рынок завален костюмами.
   Я начал складывать одежду в саквояж.
   - Подождите минуту, - остановил меня старик. - Вы хотите  продать  их
или заложить?
   - Продать. - Я продолжал заталкивать одежду. - Вместе с саквояжем.  Я
уезжаю.
   - В таком случае, раз мне не нужно хранить вещи, я предлагаю по  семь
с половиной за костюм и два с половиной за саквояж.
   Мы  остановились  на  тридцати  баках  и  рабочих  штанах  и  рубашке
впридачу. Я переоделся в подсобке и дал ему костюм, который был на  мне.
Затем зашел в ближайший ресторан и плотно поел. После обеда  купил  пару
пачек сигарет и с  наслаждением  закурил.  Я  вернулся  в  меблированные
комнаты, поднялся к себе и уснул.
   Рано утром следующего дня я отправился на  вокзал.  Еду  в  Нью-Йорк,
домой!
 
Глава 4 
 
   Путешествовал я с  такими  же,  как  я,  бездомными  людьми,  которые
переезжали с места на место, не зная, чем заняться.
   Среди них попадались разные  люди:  и  хорошие,  и  плохие.  В  общем
путешествие  прошло  относительно  неплохо.  Я  часто  останавливался  в
маленьких городках, чтобы отоспаться и поесть,  и  опять  отправлялся  в
путь.
   Когда я вышел из спального вагона в Хобокене, расположенном по другую
сторону реки от Нью-Йорка, бабки почти закончились. Я знал,  что  теперь
не пропаду, и поэтому отсутствие денег меня не беспокоило.
   От станции до парома было всего четыре  квартала.  Когда  я  сошел  с
поезда, шел дождь, а когда садился на паром, повалил густой снег.
   Уже стемнело, и толпы людей  возвращались  в  Нью-Йорк  с  работы.  Я
забрался на грузовик и, как только он въехал на паром, спрыгнул.
   Тихо плескалась вода, под ногами мягко покачивалась палуба. Когда  мы
отчалили от берега, я вошел в пассажирский салон и попытался  разглядеть
приближающийся Нью-Йорк, но видел лишь белый снег, который, как  толстое
одеяло, опустился между небом и водой.
   Неожиданно впереди показались огни  города,  и  я  почувствовал  себя
дома. Этот город и его жителей я хорошо знал.
   Послышался шум цепей, и я вместе с остальными  пассажирами  сошел  на
берег. От волнения я почти не чувствовал холода. Рабочие штаны и толстая
рубашка не очень годились для нью-йоркской погоды, но мне сейчас было на
все наплевать!
   Паром причалил к пристани на Сорок второй улице.  Я  вышел  на  Тайме
Сквер и, раскрыв рот, остановился на углу,  глядя  на  большую  неоновую
надпись на Таймс Билдинг: "7 часов вечера, 10 февраля 1932 года".
   Неожиданно захотелось есть. Я забежал в кафе и плотно поужинал. После
ужина у меня осталось около сорока центов. Ночь провел в  дешевом  отеле
на Бауэри, заплатив за комнатушку  всего  двадцать  центов.  Я  уснул  с
улыбкой на губах. У меня  оставалось  пятнадцать  центов,  но  в  родном
городе деньги мне не нужны.
   Когда я проснулся, снег продолжал  валить.  Я  отправился  на  Шестую
авеню в агентство по трудоустройству.  На  каждом  углу  стояли  люди  с
поднятыми воротниками пальто и в  зимних  шапках,  низко  надвинутых  на
глаза. Они грели руки над маленькими кострами в жестяных  бочках.  Перед
каждым стояла  тележка  с  яблоками  и  объявлением:  "Купите  яблоко  у
ветерана".
   Эту ночь я провел в подъезде. Утром снег прекратился,  оставив  после
себя высокие сугробы. Повсюду люди с лопатами убирали снег.
   Я остановился у киоска. Газетные заголовки  кричали:  "Снегопад  даст
работу тридцати тысячам человек". В соседнем ресторанчике я  позавтракал
кофе с булочками за пятак.
   После завтрака я отправился в городскую санитарную службу на  Восьмую
улицу, надеясь устроиться расчищать снег, но там меня встретила  очередь
длиной в квартал. Пока я  растерянно  смотрел  на  нее,  она  продолжала
расти. Я закурил и решил ехать на Сто двадцать пятую улицу, потратив  на
метро последние пять центов.
   В конторе санитарной службы мне  повезло.  Нас,  человек  пятнадцать,
сразу же послали чистить снег под началом  упитанного  итальянца.  Мы  с
завистью поглядывали на бригадира, который имел постоянную работу.
   - Ребята, смотрите на меня, -  велел  он  и  показал,  что  мы  будем
делать.
   Мне досталась большая лопата. Мы двинулись вперед, расчищая  снег,  и
на углу Сто тридцать шестой улицы и Амстердам авеню остановились.
   Там стояли большие грузовики, с которых разгружали снег и  сталкивали
в канализационные люки. Наш бригадир сказал по-итальянски несколько слов
другому бригадиру, и нам освободили место.
   Моя задача заключалась в том, чтобы столкнуть снег в колодец,  откуда
другие сбрасывали его дальше в канализацию.  Увидев,  что  у  всех  есть
работа, наш начальник отошел к большому костру, где несколько человек из
санитарной службы грели зады и выкрикивали приказы своим людям.
   Рядом со мной работал тонкогубый ирландец с серым лицом  и  низенький
плотный негр. Большинство рабочих были одеты в куртки, свитера, пальто и
перчатки. Холода я почти не чувствовал, но руки онемели, а  ноги  быстро
промокли насквозь. Когда пальцы закололо от холода, я поставил лопату  и
подошел к костру. Бригадиры сразу замолчали, а наш  итальянец,  куривший
какую-то дрянь, удивленно вытаращился на меня.
   - В чем дело, парень? - изумленно спросил он. - Ты что, лентяй?
   - У меня пальцы замерзли. - Я протянул руки к огню.
   Бригадир достал из кармана старые рабочие рукавицы и протянул мне.
   - Спасибо, - поблагодарил я, натягивая  перчатки.  В  них  попадались
дырки, но они хоть немного грели. Я вернулся к работе.
   Примерно через час ирландец сказал:
   - Через несколько минут обед. - Глядя с завистью  на  бригадиров,  он
добавил:
   - Смотри, как эти ребята забегают, когда приедет начальник!
   Действительно, через несколько минут подъехала небольшая  двухместная
машина, из которой вышел какой-то человек.  Как  только  он  высунул  из
машины свой нос, все бригадиры бросились к своим подчиненным и принялись
громко командовать.
   Еще через пару минут наш итальянец сунул в рот свисток и объявил:
   - Ребята, складывайте лопаты на грузовик. Обед!
   Некоторые достали  из  карманов  завернутые  сэндвичи  и  направились
обедать в соседние подъезды, другие потянулись в кафе и рестораны.
   Было почти два часа. Мне пришлось пройти почти весь  квартал,  прежде
чем удалось найти пустой подъезд, чтобы погреться. Я сел на ступеньки  и
закурил. Не успел я расслабиться, как  меня  начал  колотить  озноб.  За
работой холод и голод как-то забывались, но сейчас,  когда  нечего  было
делать, я понял, что здорово замерз и проголодался.
   Через несколько минут в подъезд зашел негр, который работал рядом  со
мной, с юношей примерно моего роста. В полумраке  они  меня  сначала  не
заметили.
   - Что там мама приготовила на обед, Сэм? - спросил мой напарник.
   - Немного горячего супа, сэндвичи  с  копченой  колбасой  и  кофе,  -
ответил парень.
   - Как я проголодался! Посиди на ступеньках, пока я буду есть.
   Они приблизились к лестнице и остановились, увидев меня.
   - Что ты здесь делаешь? - спросил тот, кто постарше.
   - Курю, - ответил я.
   - Ты что, не обедал?
   - Я не голоден.
   Они сели рядом. Старший достал из пакета две молочных бутылки - одну,
наполовину наполненную горячим  супом,  вторую  с  кофе  -  и  несколько
сэндвичей. От запаха супа мои рот мгновенно наполнился слюной.
   - Много работы? - поинтересовался Сэм.
   - Нет, Сэм. - Старший повернулся ко мне и сказал:
   - Это мой младший брат. Он принес мне обед.
   - Молодец, - кивнул я.
   Негр начал пить большими глотками  суп  из  бутылки.  Я  поднялся  на
несколько ступенек, чтобы ему было свободнее. Негр изредка поглядывал на
меня, и я отвернулся, чтобы не видеть, как  он  ест.  Докурив  сигарету,
выбросил ее через перила.
   Братья обменялись взглядами. Старший повернулся ко мне.
   - Послушай, не так уж я и голоден, как думал! - Он сказал мальчишке:
   - Мама налила слишком много супа.  Я  не  могу  весь  съесть.  Может,
допьешь? - спросил он у меня. - Жалко выливать.
   Я с минуту молча смотрел на негра, потом взял бутылку.
   - Спасибо, - пробормотал я и принялся пить.
   Не знаю, что это был за суп, но он  показался  мне  страшно  вкусным.
Через пару минут, когда я еще пил суп, негр, не поворачиваясь,  протянул
сэндвич. Пиши руки соприкоснулись, и мы  словно  заключили  сделку.  Он,
наверное, понял, о чем я думаю,  и  очень  деликатно,  не  унижая  меня,
предложил помощь. Я не стал его благодарить, потому что в благодарностях
не было необходимости: Да он и не ждал их!
   После кофе я достал три сигареты.
   Сэм покачал головой, а его брат взял одну и объяснил:
   - Сэм учится в школе и занимается легкой атлетикой. Мы закурили.
   - Давно в Нью-Йорке? - спросил негр.
   - Со вчерашнего дня.
   - Сегодня чертовски холодно.
   - Угу... - проворчал я.
   - Меня зовут Том Харрис.
   Я назвал свое имя. Через несколько минут на улице раздался свисток.
   - Это нам, - сказал Том. -  Пошли!  -  Когда  я  начал  вставать,  он
повернулся к брату. - Сэм, дай ему  пальто.  Ты  ведь  будешь  сидеть  в
тепле. А вечером я его принесу.
   Юноша молча снял пальто, и я надел его.  Не  думаю,  что  я  смог  бы
отблагодарить  его,  даже  если  бы  захотел.  Мы  вышли  на   улицу   и
присоединились к своей бригаде.
   После обеда время тянулось немного быстрее, чем  до  обеда.  Вечером,
перед самым окончанием работы. Том спросил:
   - Где ты остановился?
   - Еще нигде.
   - Пару ночей можешь переночевать у нас. По крайней мере до  тех  пор,
пока не появятся деньги.
   - У тебя может не хватить места, - слабо запротестовал я.
   - Хватит! - заверил меня негр. - У нас большая квартира.
   Рабочий день неожиданно закончился. Мы вернулись вместе с  бригадиром
в контору и сдали лопаты. Негр похлопал меня по плечу, и мы  отправились
на  Сто  двадцать  шестую  улицу.  Он  жил  между  Конвентом   и   Сэйнт
Николас-стрит. В подъезде горела тусклая лампочка. Дома, в которых  жили
негры, чем-то отличались от остальных, может, тусклым освещением, может,
запахом свинины.  Мы  поднялись  на  третий  этаж  и  вошли  в  квартиру
Харрисов.
   В кухне стоял стол и несколько стульев.  Около  грязного  деревянного
шкафа на угольной печке томилась большая кастрюля.
   -  Мама,  это  Фрэнсис  Кейн,  -  сказал  Том  седой  негритянке  лет
пятидесяти. - Ему негде остановиться, и он переночует у нас.
   Тогда я еще не знал, что эта ночь растянется на месяц. Мать Тома пару
минут пристально смотрела мне в лицо.  Не  знаю,  к  какому  выводу  она
пришла, но я понимал, что без ее разрешения я не смогу остаться.
   - Садись, Фрэнки, - наконец сказала она. - Сейчас будем ужинать.
   Я поблагодарил, и мы сели за стол. От тепла  меня  сразу  потянуло  в
сон. Голова стала тяжелой и приходилось время от времени встряхивать ею,
чтобы не уснуть.
   После ужина старуха сказала:
   - Том, вы идите спать. Вам ведь в пол-одиннадцатого на работу.
   Я удивленно взглянул на Тома, и он объяснил:
   - На углу Сто двадцать девятой и  Третьей  можно  найти  работу.  Там
никто не знает, что мы работали днем. Хочешь со мной?
   - Да. Спасибо.
   - Я тебя разбужу, - улыбнулся он.
   Мы улеглись на большую двуспальную  кровать.  В  комнате  стояла  еще
кровать. Я разделся, лег и моментально отключился. Внезапно кто-то начал
трясти меня за плечо.
   - Вставай, парень, вставай! Пора на работу.
   Я открыл глаза и сел. В комнате было темно,  через  трещину  в  стене
виднелся свет в соседней комнате. Когда мои глаза привыкли к темноте,  я
увидел, что на второй кровати кто-то лежит. С подушки на  меня  смотрели
глаза, белеющие на фоне черного лица. Я безо  всякого  стыда  оделся  и,
выходя  из  комнаты,  пожелал  ей  спокойной  ночи.  Девочка  ничего  не
ответила. Мать Тома приготовила пакеты с едой,  и  мы  вышли  на  улицу.
Расчищали снег до утра. В полшестого вернулись домой, завалились  спать,
а в полдевятого нас разбудила миссис Харрис,  и  начался  новый  рабочий
день.
 
Глава 5 
 
   Прежде чем нас уволили, мы проработали два с половиной дня. Заплатили
нам с Томом за пять дней по семнадцать с половиной долларов, потому  что
мы работали в две смены. Мне казалось, что весь мир у  меня  в  кармане.
Зарабатывать деньги или найти работу  не  так  уж  и  трудно,  думал  я.
Впервые за несколько  последних  недель  я  стал  нормальным  человеком,
таким, как все. Я работал, как все, пусть и временно, но работал.
   В лавке старьевщика приобрел  за  одиннадцать  долларов  костюм,  две
рубашки, пальто и туфли, все ношеное. Старую одежду оставил в лавке.
   Вернувшись домой, я предложил миссис Харрис половину того, что у меня
осталось, но она сказала, что деньги мне понадобятся самому.
   Мы с Томом завалились спать часа в два дня и проспали почти до девяти
вечера. Во время ужина я впервые разглядел сестру Тома Элли.
   Ей было лет четырнадцать. Жесткие, прямые черные  волосы,  зачесанные
за уши, продолговатое лицо, темно-коричневая кожа  и  ярко  накрашенные,
красные губы. У Элли были широкие плечи, тонкие руки и ноги. Она села за
стол и спросила:
   - Уволили?
   - Угу, - буркнул Том.
   - Что теперь будешь делать?
   Том промолчал, и я вонял, что она имела в виду меня.
   - Не знаю, - ответил я. - Пойду, наверное, искать работу.
   - Черта с два ты ее найдешь! -  воскликнула  девчонка.  -  Здесь  нет
никакой работы.
   - Разве? - удивился я. - Мы без труда нашли.
   - Тебе повезло, но так везет только раз в жизни.
   - Где мама? - спросил Том, тактично меняя тему разговора.
   - Пошла с Сэмом на собрание. Она велела передать, чтобы мы тоже  шли,
как только ты проснешься.
   - Тогда нам нужно спешить, - заметил Том.  Он  надел  пальто,  и  они
вышли.
   Меня никто не позвал, потому что все  мы  знали,  что  меня  туда  не
пустят. Примерно с час я читал газету, курил и уже начал дремать,  когда
вернулась Элли.
   - Еще не спишь? - поинтересовалась она, усаживаясь  за  стол.  -  Они
вернутся часа через два. Я устала и ушла раньше.
   Я молча сел у окна и выглянул во двор.  Окно  было  чуть  приоткрыто,
чтобы слушать соседское радио, но этой ночью радио не работало.
   - Спокойной ночи, - попрощалась Элли.
   - Спокойной ночи.
   Девочка вышла в спальню, и я слышал, как она ходит по комнате.  Потом
Элли крикнула:
   - Ты не устал? Почему не идешь спать?
   - Не устал. Я дождусь Тома.
   - Они вернутся поздно. Ты же знаешь эти собрания.
   - Ничего, посижу. Я не устал.
   Минут пятнадцать мы молчали. Потом Элли, набросив на  ночную  сорочку
пальто, прошла через кухню в туалет, который находился в коридоре. Через
несколько минут вернулась. Проходя мимо, она посмотрела на  меня,  но  я
отвернулся. Еще несколько минут в  спальне  царила  тишина,  затем  Элли
попросила:
   - Фрэнки, принеся, пожалуйста, воды.
   - Хорошо. - Я подошел к раковине, набрал воды и отправился в спальню.
   Она села, прикрывшись одеялом, и  выпила  воду.  Когда  Элли  вернула
стакан, одеяло соскользнуло с плеч, и я увидел, что она  сняла  сорочку.
На фоне серовато-белой  простыни  отчетливо  виднелись  черные  плечи  и
грудь. Девчонка с вызовом посмотрела на меня.
   Я повернулся, чтобы уйти, но она схватила меня за руку.
   - Что с тобой, Фрэнк? Боишься?
   - Нет... а может, и боюсь.
   - Никто не узнает.
   - Не в этом дело. - Я направился к двери, думая о  Томе  и  не  желая
расплачиваться подобным образом за гостеприимство.
   Абсолютно голая Элли спрыгнула с кровати и схватила  меня  за  плечи.
О