неудобно, и я открыл окно.
   Я смотрел на проулок между нашими домами.  Прямо  подо  мной  была  крыша
нового "пейджа", машины, которую только что купил отец, а дальше по  проулку
за домом был гараж. За  гаражом  не  было  ничего,  кроме  полей.  Это  была
новостройка во Флэтбуше. Все эти участки когда-то были болотом, но городские
власти их засыпали. За углом от нас строились еще дома похожие  на  наш,  их
можно было разглядеть, если высунуться из окна.
   Я вернулся на середину комнаты. Медленно повернулся вокруг,  рассматривая
каждую стену.
   - Моя комната, это моя комната, - еще и еще раз повторял я про себя.
   Я почувствовал, как комок подкатил мне к горлу, очень странное чувство.
   Как тогда, когда я стоял у гроба дедушки, держась за руку  отца  и  гладя
вниз на неподвижное белое  лицо  с  маленькой  черной  ермолкой  на  голове,
которая так контрастировала с простой белой  простыней.  Голос  у  папы  был
очень мягок. - Посмотри на него, Дэнни, - промолвил он как бы  про  себя.  -
Это конец, к которому приходят все люди, сейчас мы смотрим  на  его  лицо  в
последний раз. - Затем папа склонился и поцеловал неподвижное лицо в  гробу,
и я сделал то же самое. Губы у дедушки были ледяные, и они не  шевельнулись,
когда я коснулся их. Какой-то холодок от них пробежал у меня по телу.
   Рядом с гробом  стоял  какой-то  человек  с  ножницами.  Папа  расстегнул
пиджак, и человек отрезал у него кусочек галстука.  Затем  он  вопросительно
посмотрел на меня. Папа кивнул и заговорил на идише.
   - Он его крови, - сказал он. Человек отрезал кусочек моего галстука, и  к
горлу у меня подкатил комок. Это был новый галстук, и одел я  его  в  первый
раз. Теперь уж мне не придется его поносить. Я посмотрел на отца.
   Он опять смотрел на гроб, и губы у него шевелились. Я напряг слух,  чтобы
услышать, что он говорил, но ничего из этого не вышло. Он отпустил мою руку,
она упала вниз, и я убежал к матери с комком в горле.
   Вот и сейчас у меня было такое же ощущение. Я бросился на пол и припал  к
нему щекой. Пол был прохладный, а запах лака попал  мне  в  нос,  и  у  меня
защипало глаза.  Я  закрыл  их  и  несколько  минут  полежал  так.  Затем  я
повернулся и прижался губами к прохладному полу.
   - Я люблю тебя, дом, - прошептал я. - Ты самый красивый дом во всем мире,
ты - мой, и я люблю тебя.
   Дэнни, что ты там делаешь на полу?
   Я быстро вскочил на ноги и повернулся к двери, это была Мириам.
   У нее на голове был повязан платок как у матери.
   - Ничего, - неловко ответил я.
   Она как-то странно посмотрела на меня. Видно было, что она никак не может
сообразить, что же это я делал. - Мама  велит  тебе  спуститься  вниз  и  не
путаться под ногами, - начальственно заявила она  -  Грузчики  сейчас  будут
подымать мебель по лестнице. Я спустился вслед  за  ней.  Новизна  дома  уже
начинала меркнуть. На некоторых ступеньках  под  нашими  ногами  уже  отошла
краска. Мебель уже была в гостиной, а ковер, навернутый на бамбуковую палку,
стоит в углу, готовый к тому, чтобы  его  развернуть,  как  только  грузчики
закончат. Мама стояла посреди комнаты. На лице у нее были следы грязи.
   - Может быть я могу что-нибудь сделать, мама, - спросил я.
   Я услышал, как Мириам презрительно фыркнула сзади  меня.  Она  не  любила
мальчишек и считала, что они ни на что не годятся. Я разозлился.
   - Ну, мама, же? - повторил я.
   Мама улыбнулась мне. Когда она улыбалась,  у  нее  смягчалось  лицо.  Мне
нравилось, когда она мне улыбается.  Она  положила  мне  на  голову  руку  и
взъерошила мне волосы. - Нет, русачок, - ответила она. - Отчего бы  тебе  не
пойти на улицу и не поиграть там? Я позову тебя, когда ты мне понадобишься.
   Я улыбнулся ей в ответ. Я знал, что у нее  хорошее  настроение,  раз  она
называет меня русаком. Я также знал, что Мими при этом  сердится.  Только  у
меня в семье русые волосы, у всех остальных они  были  темные.  Папа  иногда
поддразнивал маму по этому поводу, и она всегда сердилась непонятно почему.
   Я сделал Мими рожу и пошел на улицу. Грузчики уже разгрузили машину, и на
дороге было много мебели. Я постоял там некоторое время, наблюдая  за  ними.
День был теплый, негр снял рубашку, и видно было, как мускулы ходят  у  него
под кожей. Пот тек у него по лицу, потому что большую часть работы  выполнял
он, а второй мужчина все время разговаривал да указывал, что надо делать.
   Немного погодя мне надоело смотреть на них, и я  стал  глядеть  в  другую
сторону квартала по направлению к углу, мне хотелось узнать, что же у нас по
соседству. Меня  заинтересовали  открытые  поля  на  задворках  моего  дома,
которые я высмотрел из окна. В старом  районе  не  было  ни  одного  пустого
участка, одни только большие уродливые многоквартирные дома.
   Сквозь открытую дверь дома  было  видно,  что  мать  занята,  и  когда  я
спросил, нельзя ли мне прогуляться до конца квартала,  она  не  ответила.  Я
спустился с крыльца, направился на угол, чувствуя себя довольным я гордым: у
меня такой чудный дом, и денек прекрасный. Мне захотелось, чтобы все мои дни
рождения были такими же.
   Как только я завернул за угол, то сразу услышал  испуганное  повизгивание
собаки. Я посмотрел в том направлении, откуда слышался звук,  но  так  и  не
понял, откуда же он доносится. В ту сторону я и пошел.
   Окрестности только-только  начинали  приводить  в  порядок.  Их  называли
Гайд-парк, это в районе Ист-Флэтбуш  в  Бруклине.  Я  пошел  вдоль  улицы  с
недостроенными домами, их обнаженные белые деревянные каркасы сияли на ярком
полуденном солнце. Я пересек следующую улицу, и дома остались позади.  Здесь
было только чистое поле. Испуганный лай собаки теперь стал несколько громче,
но я все же не мог определить, откуда он доносится.
   Странно, как на открытом пространстве далеко разносятся звуки.  Там,  где
мы жили раньше, у аптеки, которую держал отец, нельзя было  расслышать  даже
того, что происходило сразу за углом. Поле в следующем квартале еще не  было
засыпано и представляло собой ничто иное, как глубокую пустую  котловину  от
одного угла до другого. "Как только эти котловины засыпят, подумал я, -  так
сразу же начнут строить и здесь."
   Теперь стало понятно,  откуда  доносится  визг  собаки,  это  было  через
квартал отсюда. Я увидел двух мальчиков, стоявших там на краю котлована.
   Они смотрели куда-то вниз. Собака, должно быть, свалилась туда. Я ускорил
шаг и через несколько мгновений уже  стоял  рядом  с  мальчиками.  Небольшая
коричневая собачонка визжала, пытаясь выкарабкаться по склону котловины.
   Ей удавалось преодолеть только часть  пути,  затем  она  соскальзывала  и
падала на дно. Вот тогда-то визг был громче  всего,  когда  она  скатывалась
вниз. И оба мальчика при этом начинали смеяться, непонятно  почему.  Мне  же
это вовсе не казалось смешным.
   - Это ваша собака? - спросил я.
   Оба они повернулись, посмотрели на меня, но ничего не ответили. Я спросил
снова. Больший из мальчиков спросил: "А кто спрашивает?" Что-то в  тоне  его
голоса испугало меня. Он был совсем недружелюбен.
   - Я же просто спросил, - сказал я. Он подошел ко мне, слегка покачиваясь.
Он был больше меня.
   - А я сказал "Кто спрашивает?"  Теперь  его  голос  стал  еще  грубее.  Я
отступил назад. Зря я ушел из  нового  дома.  Мать  ведь  только  велела  не
мешать, пока грузчики не кончат вносить мебель в дом. - Это ваша  собака?  -
спросил я, стараясь улыбнуться так, чтобы голос у меня  не  дрожал.  Большой
мальчик приблизил свое лицо ко мне. Я твердо посмотрел ему в глаза, - Нет, -
ответил он.
   - А-а,  -  протянул  я  и  повернулся  снова,  глядя  на  собачонку.  Она
по-прежнему пыталась выкарабкаться по косогору. Голос мальчика  прозвучал  у
меня над ухом. - Ты откуда? - спросил он. - Что-то я  тебя  не  видел  здесь
раньше. Я снова повернулся к нему.  -  Восточная  сорок  восьмая  улица.  Мы
только что переехали. В новые дома. Мы переехали первыми во всем квартале.
   У него было мрачное и хмурое лицо. - Как тебя зовут? - спросил он.
   - Дэнни Фишер, - ответил я. - А тебя?
   - Пол, - сказал он. - А это мой брат, Эдди.
   Какое-то время мы помолчали, глядя на  собаку.  Она  преодолела  примерно
полпути и свалилась вновь.
   Пол засмеялся. - Смешно, сказал он. - Этот  глупый  щенок  и  понятия  не
имеет, как выбраться оттуда. - Ничего смешного, - сказал я. - Бедная собачка
может вообще не выбраться оттуда.
   - Ну и что? - фыркнул Пол. - Так ей и надо, раз уж она туда свалилась.
   Я промолчал. Мы постояли еще на краю обрыва,  глядя  вниз  на  собаку.  Я
услышал какое-то движение с другой стороны от  себя  и  обернулся.  Это  был
Эдди. Он был меньше меня. Я улыбнулся ему, и он улыбнулся мне в ответ.
   Пол обошел вокруг меня и остановился рядом с ним. В  его  поведении  было
нечто  такое,  что  мы  оба  перестали  улыбаться.  Эдди  выглядел   немного
виноватым. Интересно, с чего бы это?
   - В какую школу ты будешь ходить? - спросил Пол.
   - Не знаю, - ответил я. - Наверное в ту, что около Ютики, на авеню Д.
   - В какой класс?
   - Четвертый А.
   - А сколько тебе лет?
   - Восемь, - с гордостью ответил я. - Сегодня у меня день рожденья.
   Поэтому мы и переехали. Папа купил мне дом в подарок на день рожденья.
   Пол презрительно хмыкнул. Видно было, что он не поверил. - Ты шустер,  а?
Ты пойдешь в мой класс, а мне девять лет.
   - Ну, я пропустил третий В, - как бы извиняясь объяснил я. Глаза  у  него
похолодели и стали злыми. - Ты будешь ходить в Святое Сердце?
   Я удивился. - А что это такое?
   - Церковь Святого Сердца, - ответил он. - Около Трои.
   - Нет, - ответил я, покачав головой.
   - Священный Крест? спросил он, - Это большая церковь, которой принадлежит
кладбище.
   - Какое кладбище? - спросил я.  Мне  было  как-то  не  по  себе.  Мне  не
хотелось отвечать на этот вопрос. Интересно, что тут такого важного, что  он
все настаивает на ответе.
   Он показал рукой через дорогу Кларендон-роуд. Где-то  в  квартале  дальше
виднелась черная железная ограда кладбища. Я снова повернулся к нему.
   - Нет.
   - А в какую церковь ты ходишь? - напирал он.
   - Ни в какую, - ответил я.
   Он помолчал минутку, обдумывая услышанное.
   - Ты что, не веришь в бога? - наконец спросил он.
   Конечно верю, - сказал я. - Но в церковь я не хожу.
   Он скептически посмотрел на меня.
   - Если ты не ходишь в церковь, значит не веришь  в  бога,  -  подчеркнуто
произнес он.
   - Верю,  -  настаивал  я.  Я  почувствовал,  как  от  обиды  слезы  стали
подступать у меня к глазам. Он не имеет права так говорить. Я выпрямился  во
весь рост. - Я еврей, - крикнул я срывающимся голосом, и хожу в синагогу.
   Братья  переглянулись,  и  в  их  глазах  появилось  понимание.  Их  лица
превратились в недружественные маски. Пол угрожающе шагнул ко мне.
   Инстинктивно я отступил. Сердце у меня заколотилось. Что я такого сказал,
что они так рассердились?
   Пол повернулся ко мне лицом. - Зачем вы убили Христа? зарычал он на меня.
   Я совсем испугался от его дикого голоса. - Я не убивал, - замялся я.
   - Я даже не знал его.
   - Убили! - голос Эдди был выше, чем у брата, но такой же  дикий.  -  Папа
нам говорил! Он говорил, что евреи убили его и даже распяли  на  кресте.  Он
говорил нам, что жиды заселят все новые дома в округе Я попытался  успокоить
их. - Может быть какие-то незнакомые мне  евреи  и  убили  его,  -  умоляюще
произнес я, - но мама мне всегда говорила, что он царь евреев.
   - И все равно они его убили, - твердил Пол.
   Я задумался на  мгновенье.  Собака  снова  стала  скулить,  но  я  боялся
повернуться и посмотреть. Я попытался сменить разговор. -  Надо  попробовать
достать собаку оттуда.
   Они не ответили. Видно было, что  они  все  еще  сердятся.  Я  попробовал
придумать что-нибудь, чтобы угодить им. - Может быть, они убили его  потому,
что он  был  плохой  царь,  -  предположил  я.  У  них  побледнели  лица.  Я
перепугался и повернулся было бежать, но не успел. Пол схватил меня и прижал
мне руки к бокам. Я попытался высвободиться, но не смог и заплакал.
   На лица у Пола вдруг появилась презрительная улыбка. Он отпустил мне руки
и отступил.
   - Так ты хочешь достать оттуда собаку? - спросил он.
   Я попытался заглушить рыдания. Одной рукой вытер глаза. - Да-а,  протянул
я.
   Он глубоко вздохнул, все еще улыбаясь. -  Отлично,  еврейчонок,  доставай
ее! - Внезапно он бросился на меня с вытянутыми вперед руками.
   В ужасе я хотел  было  увильнуть,  но  он  толкнул  меня  в  грудь,  и  я
задохнулся. Затем я стал падать, кувыркаясь, по склону котлована. Я пробовал
было ухватиться за что-нибудь, чтобы не скользить, но  ничего  не  вышло.  Я
докатился до дна и с минуту лежал там, собираясь с духом.
   Тут я услышал, как кто-то радостно заскулил, и почувствовал,  как  теплый
язык начал лизать мне лицо. Я сел. Махонькая  коричневая  собачонка,  совсем
щенок, лизала мне лицо, помахивая хвостиком и тихонько счастливо повизгивая.
   Я встал на ноги и посмотрел вверх. Мне было стыдно, оттого что плакал, но
собачка почему-то была так счастлива, увидев  меня,  что  я  больше  уже  не
боялся.
   Пол и Эдди смотрели вниз на меня. Я погрозил им  кулаком.  -  Негодяи!  -
крикнул я. Это было худшее из всех известных мне слов.
   Я увидел, как они нагнулись и стали что-то подбирать с земли.
   Мгновение  спустя  на  нас  обрушился  град  камней  и   гальки.   Собака
взвизгнула, когда в нее попали. Я закрыл голову руками до тех пор, пока этот
град не прекратился, но ни один из них в меня не попал.
   Тогда я снова посмотрел вверх.
   - Я вам покажу, - крикнул я.
   Они нахально рассмеялись. - Еврей, сукин сын, - крикнул Пол.
   Я подхватил камень и бросил в них, но он не  долетел,  и  снова  на  меня
посыпался град камней и гальки. На этот раз я не успел прикрыть лицо, и один
камень поранил мне щеку. Я бросил в них еще  один  камень,  но  он  тоже  не
долетел. Они нагнулись и снова стали собирать камни.
   Я развернулся и побежал в центр котлована, куда их камни не долетали.
   Рядом со мной бежала собака. В центре котлована я сел на большой камень.
   Собачка подошла ко мне, и я погладил ее по голове. Я вытер лицо рукавом и
снова посмотрел на братьев.
   Они кричали и грозили мне кулаками, но я не мог разобрать ничего.
   Собака сидела у меня на ноге, помахивая хвостом и глядя  мне  в  лицо.  Я
наклонился и прижался щекой к ее морде. - Ну ничего, собачка, - прошептал я.
- Когда они уйдут, мы выберемся отсюда. - Затем я выпрямился  и  показал  им
нос. Они взбеленились и снова стали кидаться камнями, но я только смеялся  в
ответ. Оттуда они не могли достать меня.
   Когда они, наконец, ушли, солнце стало клониться к западу. Я еще  посидел
на камне с полчаса, подождал, прежде чем решил, что  они  все-таки  ушли.  К
этому времени  почти  стемнело.  Я  снова  вернулся  к  откосу  котлована  и
посмотрел вверх. Склон был довольно высокий и  крутой,  но  я  полагал,  что
выбраться наверх будет не так уж трудно. Там было много камней  и  кустиков,
за которые можно будет ухватиться. Я  вцепился  в  огромный  камень  и  стал
медленно подниматься, становясь на четвереньки, чтобы не сползти вниз.
   Взобрался было футов  на  пять,  как  услышал,  что  внизу  заскулили.  Я
обернулся. Собачонка сидела в котловане и следила за  мной  своими  светлыми
сияющими глазами. Когда она увидела, что я обернулся, она резко и  счастливо
взвизгнула. - Ну, давай, - сказал я. - Чего ты  лаешь?  -  Она  прыгнула  на
склон и стала подползать ко мне. Она тоже ползла на пузе. Не доходя до  меня
с фут, она стала сползать вниз. Я протянул руку, схватил  ее  за  шиворот  и
подтащил к себе. Она радостно замотала хвостом, - Давай, - сказал я. -  Надо
выбираться отсюда.
   Я снова двинулся вверх и прополз несколько футов, но когда посмотрел, что
делает собака, то увидел, что ее нет рядом. Она скорчилась  там,  где  я  ее
оставил, с опущенным хвостом. Я позвал  ее.  Она  помахала  хвостом,  но  не
сдвинулась с места. - В чем дело? спросил я. - Ты что, боишься? -  Она  лишь
пошевелила хвостом в ответ. Она не собиралась двигаться,  и  я  полез  опять
вверх. Я продвинулся еще на несколько футов, и тут она  снова  заскулила  на
высоких жалобных тонах. Я остановился и посмотрел вниз. Она сразу  перестала
скулить и начала опять махать хвостом. - Ну хорошо, -  сказал  я.  -  Сейчас
спущусь и помогу тебе.
   Я осторожно соскользнул туда, где была  собака  и  снова  ухватил  ее  за
шиворот. Придерживая ее одной рукой,  я  стал  опять  медленно  продвигаться
вверх. У меня ушло почти пятнадцать минут на то, чтобы добраться до половины
пути. При этом приходилось подтягивать ее за собой после каждого шага. Затем
я остановился передохнуть. Руки и  лицо  у  меня  были  измазаны  грязью,  а
рубашка и штаны были замызганы и изорваны. Мы с собачкой прижались к  откосу
котлована, страшась пошевельнуться, чтобы не сползти вниз.  Некоторое  время
спустя мы снова двинулись вверх.  Мы  уже  почти  добрались  доверху,  когда
камень подался у меня под ногой, и я поехал. В отчаянии я отпустил собаку  и
стал хвататься за землю, пытаясь  удержаться  от  падения.  Я  спустился  на
несколько футов и затем пальцами ухватился и  удержался  за  землю.  Собачка
начала скулить. Когда я обернулся, чтобы  посмотреть,  ее  уже  не  было.  Я
посмотрел вниз, в котлован. Она только начала подниматься.  Она  глянула  на
меня и отрывисто гавкнула, но когда я отвернулся и начал  взбираться  вверх,
снова начала скулить.  Я  старался  не  слушать  ее  тихие  жалобные  стоны,
исходящие  из  глубины  души.  Она   бегала   взад   и   вперед,   поминутно
останавливаясь, взывая ко мне. Казалось, что она хромает. Я позвал  ее.  Она
остановилась и поглядела на меня со склоненной набок головой.
   - Ну давай, песик, - позвал я.
   Он прыгнул на откос и попробовал вскарабкаться ко мне, но свалился назад.
Я позвал его еще раз, он сделал еще одну попытку и упал. В конце  концов  он
сел, подняв одну лапу ко мне и залаял. Я сел  и  сполз  вниз  до  конца.  Он
бросился мне на руки,  болтая  хвостом.  У  меня  на  рубашке  от  его  лапы
оставались кровавые следы, когда я  поднял  его,  чтобы  лучше  рассмотреть.
Подушечки у него на лапах были порезаны и исцарапаны о камень.
   - Ну хорошо, песик, - тихо сказал я, - мы выберемся отсюда  вместе  Я  не
оставлю тебя. Казалось, он понял меня, так как хвост его  радостно  описывал
круги, а сам он своим мягким влажным языком обтирал мне лицо. Я положил  его
на землю и пошагал к другому краю котлована, чтобы найти место попроще,  где
было легче выбраться. А он бежал рядом со  мной,  заглядывая  мне  в  глаза.
Только бы мама разрешила мне оставить его себе!
   Уже почти совсем стемнело. Мы снова начали карабкаться, но толку из этого
не вышло. Не добравшись и до половины обрыва, я соскользнул и снова очутился
на дне. Я очень устал, мне страшно хотелось есть. Ничего из этого не выйдет.
До тех пор, пока не взойдет луна, бесполезно даже пытаться.
   Я уселся на камень в центре котлована  и  попытался  придумать,  что  мне
теперь делать. Мама будет сердиться, потому что я не пришел вовремя ужинать.
Стадо холодать.  Я  задрожал  и  попробовал  застегнуть  ворот  рубашки,  но
пуговица оторвалась. Какая-то серовато-черная тень промелькнула  в  темноте.
Собака зарычала и щелкнула зубами вдогонку. Я вдруг испугался - в  котловане
были крысы. Я обнял собаку и заплакал. Никогда мы отсюда не  выберемся.  Еще
одна крыса пробежала мимо нас в темноте. Испуганно  завизжав,  я  побежал  к
откосу котлована  и  попытался  выкарабкаться.  Снова  и  снова  старался  я
выбраться, но каждый раз сваливался назад.
   Наконец я свалился на землю и так выдохся, что не мог даже  пошевелиться.
Я был мокрый и несчастный. Я глубоко вздохнул и стал орать.
   - Мама! Мама! - Голос мой глухим эхом отдавался в котловане. Я кричал  до
тех пор, пока не охрип и просто стал пища