ступят к работе крепкие парни из команд кандидатов в губернаторы. Когда они, наконец, откроют в своих душных комнатах окна и свежий ветер выдует табачный дым и алкогольный перегар, будет назван новый избранник народа. Этот судебный процесс был козырной картой моего шефа. Он подготовил и выложил ее ни рано, чтобы нашумевшее дело не успело забыться, ни поздно, ибо для формирования общественного мнения необходимо некоторое время.
     Сегодня Старик испугался: блестяще задуманный план мог провалиться, а процесс - стать козырем в чужих руках.
     Этого он допустить не мог.
     Шеф измерил грустным взглядом длину своей больничной кровати и посмотрел мне прямо в глаза.
     - Майк... Послушай, Майк. Ты всегда выделялся среди них, и я гордился тобой, как своим сыном. Понимаешь, ты был моей единственной надеждой во всей нашей вонючей конторе, моим любимым мальчиком. Я уже не молод, и эти выборы - единственный шанс. Другого не будет. Я надеюсь на победу, но готов к неудаче и переживу ее спокойно. Значит, такова воля божья.
     Старик передернул плечами под белой больничной рубашкой и ненадолго замолчал, а когда заговорил снова, от немощного шепота не осталось и следа. Своим обычным голосом он твердо чеканил слова:
     - Но я не желаю, чтобы всякие шустряки, всякие проходимцы и сукины дети влезли по лестнице, которую я построил своим горбом!
     Некоторое время мы смотрели друг на друга.
     Старик не выдержал:
     - Майк, прошу тебя. Иди в суд вместо меня.
     Я молчал. Он почти умолял:
     - Даю тебе полную свободу выбора. Ты - хозяин. Если хочешь, попроси суд о снятии обвинения за недостаточностью улик. Выстави меня идиотом перед всеми этими гнусными писаками - плевать я на них хотел. Делай все, что сочтешь нужным, лишь бы ни один мерзавец не пролез по моим костям.
     Я тяжело вздохнул, поскольку понял, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Искренности в словах шефа было не больше, чем в любой хорошо сыгранной роли, но для меня это ничего не меняло. Я знал прижимистость, деспотизм, хитрость Старика, но любил его вместе со всеми недостатками. Он понял, что выиграл, и улыбнулся:
     - Ты сделаешь это, Майк? Для меня...
     Я опустил голову:
     - Да, Джон.
     Шеф сунул руку под подушку, вытащил оттуда листки - заметки по делу и заговорил будничным тоном, словно беседа происходила не в больнице, а в его кабинете:
     - Так, присяжные... Обрати внимание на номер три...
     Дослушать до конца не было сил.
     - Знаю. Читал его досье.
     Я пошел к двери и уже с порога обернулся:
     - Не забудьте, Джон, вы дали мне полную свободу.
     К зданию криминального суда ведет длинная лестница, но мне удалось беспрепятственно поставить ногу лишь на ее нижнюю ступеньку. В ту же секунду я оказался в центре галдящей толпы репортеров. Они тоже знали. По-видимому, Старик схватил телефонную трубку, едва за мной закрылась дверь палаты.
     - Мистер Кейс, нам стало известно, что вместо окружного прокурора процесс будете вести вы. Так ли это?
     Вот уж кому я ни за что не отвечу! Ненавижу людей, называющих меня "Кейсом". Моя фамилия - Кейес. Неужели так трудно запомнить? Со спокойной улыбкой на лице я продолжал молча пробиваться вверх. Вдогонку летел град вопросов. У входа пришлось остановиться.
     - Привет, ребята! Дайте отдышаться. Вы же знаете, что я вернулся из отпуска только сегодня утром.
     Толпа не унималась.
     - Господин Кейес, говорят, будто окружной прокурор поехал в госпиталь лишь после того, как вызвал вас телеграммой. Чем объясняется его поступок?
     Тут наконец мне удалось проскользнуть в крутящуюся дверь и оторваться от преследователей. В холле я повернул направо и почти пробежал мимо пресс-центра суда, но и здесь меня поджидала засада. Запрыгали фотоблицы. Пришлось прибавить ходу, следом неслись газетчики.
     К лифту мы подбежали одновременно.
     - Джентльмены, хочу сообщить, что к полуденному перерыву будет подготовлено заявление для прессы. После этого я постараюсь держать вас в курсе дел и отвечать на все вопросы... по мере сил. Но сейчас мне необходимо собраться с мыслями, и потому я прошу предоставить такую возможность. Джентльмены, я рассчитываю на ваше понимание, ибо оно - залог нашего плодотворного сотрудничества.
     Эти слова потонули в шуме - репортерская банда готовилась штурмовать лифт. Я успел нырнуть в него как раз вовремя, дверцы захлопнулись и кабинка взлетела на седьмой этаж.
     В конце длинного коридора возле двери моего кабинета маячила фигура Джоэла Рейдера - одного из тех, о ком так нелестно отозвался Старик. В характере Рейдера удачно сочетались способности и завидное упорство. Он был всего несколькими годами старше меня, но чудовищно честолюбив.
     Джоэл протянул руку:
     - Здравствуй, Майк. Удачи тебе.
     Я ответил рукопожатием.
     - Спасибо, Джоэл. Сегодня удача нужна, как никогда.
     Мы вошли в кабинет.
     - Как Старик?
     Я попытался улыбнуться, однако помимо воли губы сложились в кривую ухмылку.
     - Ты ведь знаешь его - вечно ноет и жалуется.
     Джоэл расхохотался:
     - Майк, ты не застал главного! Когда доктор сообщил ему диагноз, мы думали, что Старик от ярости свернет бедняге шею. Умора, да и только!
     - Представляю.
     Я швырнул пальто и шляпу на деревянную скамью рядом со столом, устало сел и посмотрел Джоэлу прямо в лицо.
     - Я не хотел перебегать тебе дорогу, Джоэл.
     Он через силу улыбнулся:
     - Не бери в голову, Майк... Ты никому ничего не перебежал. Раз вы со Стариком вдвоем раскрутили это Дело, кому его вести, как не тебе? Я ведь все понимаю...
     Я тоже все понимаю. С одной стороны, Джоэл был бы не прочь оказаться на моем месте, а, значит, в газетных заголовках. С другой, он не любил рисковать и играл только наверняка. Сегодняшний процесс как раз из таких, в которые Рейдер предпочитал не влезать.
     - Джоэл, а где Алекс?
     Алекс Картер вместе с Джоэлом помогал Старику на судебных заседаниях.
     Джоэл пожал плечами:
     - Ты что, не знаешь, где сейчас Алекс? Но он оставил тебе кое-какие бумаги. Посмотри.
     Посредине стола аккуратной стопкой лежали листки с записями Старика.
     Я, конечно, же знал, где Алекс Картер - в туалете. Там он проводил многие часы перед началом каждого суда, и причиной этой странности являлись необыкновенно нервные, если не сказать - истеричные почки. Самое же загадочное состояло в том, что с началом заседаний мочеизнурение резко прекращалось, и даже очень долгий процесс Алекс высиживал без малейших затруднений.
     Сейчас мне было не до Картера с его почками и вообще не до кого. Я хотел остаться один.
     Джоэл понял это без слов и, не дожидаясь моей просьбы (его больное самолюбие не могло допустить такого унижения), бросил уже от двери:
     - Майк, я буду у себя. Если тебе понадобится помощь, имей это в виду.
     - Спасибо, Джоэл.
     Я проводил его взглядом, быстро закурил и взял бумаги. Сверху лежало обвинительное заключение. Перед глазами запрыгали жирные черные буквы:
     "Народ штата Нью-Йорк против Мэриен Флад, обвиняемой".
     Внезапно в сердце ударила резкая боль. Вот она, страшная минута. Все разом куда-то ушло. Пустота... Осталось только судебное дело, с которым мне предстояло прожить несколько недель, дело по обвинению Мэриен Флад.
     Как я казнил себя за то, что поддался на уговоры Старика! Боль сидела в груди, словно прочно вбитый гвоздь.
     До начала заседания оставалось совсем немного времени и мне его с трудом хватило бы на обдумывание кое-каких деталей процесса, но в голове было другое... Я как будто вернулся в день нашей первой встречи.
     Иногда мне кажется, что с той поры прошло сто лет, но на самом деле я увидел Марию не так давно - летом 1935 года.
     То было тревожное время. Свирепствовала безработица. Изнурительный июльский зной словно сгущал ядовитую атмосферу озлобленности и страха.
     Отца постигла участь многих - он потерял место, а найденная после долгих мытарств должность управляющего домами всего за два года состарила его и изменила до неузнаваемости.
     Чтобы помочь семье, мне приходилось подрабатывать в газетном киоске на перекрестке 86-ой улицы и Лексинггон Авеню. Там я один раз в неделю с девяти вечера субботы до десяти тридцати следующего утра комплектовал воскресные многостраничные номера.
     Мне уже шел семнадцатый год, но я был послушным сыном и, стараясь не огорчать свою набожную маму, посещал утренние воскресные службы в церкви Святого Августина, что неподалеку от нашего дома.
     Тот день начался как обычно. Закончив работу, я едва успел к началу мессы, прокрался на задний ряд и мгновенно заснул. Сладкий сон был прерван решительным толчком в бок.
     Не разлепляя век, я вяло подвинулся, освободив опоздавшим край скамьи, но от второго толчка все же открыл глаза.
     В начале ряда топтались две женщины - наверное, им мешали пройти мои ноги. Пришлось поджать колени.
     Старшая почти не задержалась в сознании - тусклые серые, точно запыленные волосы, блеклое унылое лицо. Невнятно бормоча какие-то извинения, она протиснулась мимо меня и тяжело опустилась на скамью. В общем, эта неинтересная увядшая женщина не заслуживала и капли внимания, но ее дочь... Мое сердце оборвалось.
     В этой девушке поражало все: тяжелые, тускло мерцающие золотистые волосы, растянутый в полуулыбке яркий рот с изящно очерченными губами и прекрасными зубами, высокие нежные скулы, подведенные коричневым карандашом веки и даже тонкий прямой носик с широковатыми ноздрями.
     А глаза! Ее глаза - особая тема. Широко расставленные, золотисто-карие с зелеными искорками вокруг зрачков. Огромные, умные, теплые, они притягивали к себе, манили, лишали рассудка - раз и навсегда. Я поймал летящий взгляд, но ничего не разглядел в его таинственной глубине. В отличие от голубых, карие глаза невозможно читать, словно раскрытую книгу - мешает непроницаемый барьер темноты.
     Пробираясь вдоль ряда, девушка будто бы случайно, дотронулась ногой до моего колена, и от этого прикосновения в тело впились тысячи мелких горячих иголок. Помню свое недоумение: почему достаточно полная женщина сумела протиснуться, не задев меня, а ее тоненькая дочь - нет? Тогда я ответа не нашел. Девушка скромно потупила глаза и чуть слышно выдавала дрожащим от смеха голосом: "Извините".
     Мой неловкий ответ затерялся в шелесте одежды и скрипе - прихожане опускались на колени. С той минуты я ничего не видел, кроме этой девушки.
     Вот она встала на колени рядом со мной, сложила перед собой тонкие руки и замерла в смиренной мольбе. Хлопчатобумажное платье легко обтягивало изгибы хрупкого тела. Подмышкой ткань намокла и потемнела, распространяя приятный терпкий аромат. Бок о бок с дочерью молилась ее мать. Она уронила голову на тяжелые руки и все повторяла, повторяла какие-то слова, но несмотря на мои старания, ни одного из них так и не удалось разобрать. В конце концов я догадался, что женщина обращается к Богу на неизвестном мне языке. Позже выяснилось: то был польский язык.
     Я взял себя в руки и, зажмурившись, стал вспоминать молитву. Через некоторое время это почти удалось, однако шелест платья и мягкое прикосновение ее бедра к моему мгновенно развеяло благочестивые мысли.
     Я встрепенулся, скосил глаза на соседку - она с головой ушла в молитву и, похоже, ничего не заметила. Стоило мне, однако, чуть-чуть отодвинуться, как девушка немедленно придвинулась, причем сделала это словно бы случайно: не открывая глаз и не повернув головы.
     Дальше двигаться было некуда. Я застыл на самом краю ряда, рискуя каждую минуту вывалиться в проход, и снова попытался вникнуть в слово Божье. Безуспешно! Рядом со мной резвился дьявол.
     Служба закончилась, прихожане с кряхтением начали подниматься с колен. Только теперь, поборов робость, я осмелился заглянуть в ее лицо. Однако девушка обо мне забыла и что-то заинтересованно рассматривала прямо перед собой. Стоило мне, однако, шагнуть к проходу, как она заторопилась и попыталась протиснуться вперед. Мы столкнулись. Чтобы ей не мешать, я отступил назад, однако девушка тоже попятилась. Мы снова столкнулись.
     Пока я силился понять, что произошло, она посторонилась, пропуская перед собой мать. В этот момент девушка крепко прижалась ко мне теплым гибким телом, но уже через секунду скользнула в проход. Прежде чем затеряться в толпе, она обернулась и словно поманила дразнящими, шальными глазами. Никто еще не смотрел на меня таким взглядом, и я почувствовал, как в груди загорелся огонь необъяснимого беспокойства.
     Безмятежная улыбка раздвинула яркие губы, и девушка едва слышно выдохнула:
     - Развлекаешься, Майк?
     Ее унес людской поток, а я остался стоять соляным столбом и только потом сообразил, что девушке откуда-то известно мое имя.
     По дороге к дому я гадал, кто она? Кто она?
     Если бы мне не довелось этого узнать, жизнь сложилась бы намного счастливее.
     Но судьба нас все же свела.

***

     Я выключил память, словно экран, и далекий летний день погас. Передо мной лежали бумаги. До начала процесса оставалось сорок минут, и, стиснув зубы, я начал вчитываться в обвинительное заключение.

***

     В зал судебных заседаний мы вошли через узкую боковую дверцу, и едва показались перед публикой, беспорядочный гул сменился тишиной напряженного ожидания.
     Я шел под бесцеремонными взглядами сотен глаз и кипел от внезапной ненависти к праздной, алчной до сенсаций толпе.
     В животе появилось ощущение напряжения, словно кто-то завязал кишки тугим узлом.
     Вот, наконец, наше место - справа от судьи.
     Я сел спиной к залу, принялся медленно раскладывать на столе бумаги и, чтобы как-то отвлечься, спросил:
     - Джоэл, который час?
     Джоэл бросил недоуменный взгляд на висящие прямо перед нами часы:
     - Почти десять.
     - Отлично!
     Узел в животе не ослабевал. Я украдкой посмотрел на место защитника - оно было пусто. Джоэл перехватил мой взгляд.
     - Вито всегда появляется в последнюю минуту. Ничего не скажешь, умеет производить впечатление.
     Я кивнул. Да, Вито - превосходный юрист, один из лучших адвокатов Нью-Йорка. Он редко проигрывает процессы, и можно было только догадываться, сколько часов напряженной работы стоила каждая победа. Все мы в управлении окружного прокурора испытывали к нему величайшее почтение. Кроме того, Вито - обаятельный мужчина. Седые волосы и проницательные голубые глаза подчеркивали его привлекательность. Он знал свое дело и знал себе цену.
     Зал за нашей спиной взорвался шумом. Защелками фотокамеры. Это вошли Мария и Вито. По приближающемуся гулу я догадался, что они уже рядом, и поднял глаза в тот момент, когда адвокат распахнул перед своей подзащитной дверь ограды.
     Мария непринужденно улыбнулась, кивнула головой и... увидела меня. Несколько мгновений мы потрясенно вглядывались друг в друга, словно встретились впервые только сейчас. Как же давно это было! Потом она отвернулась и спокойно пошла к скамье подсудимых. Я снова видел летящую походку, обтянутые нейлоном тонкие лодыжки. Видел наяву.
     Для процесса она оделась в строгий темный костюм мужского покроя, небрежно набросив поверх него пальто из пушистого голубого букле. Прическа была мне незнакома: блестящие золотистые волосы коротко острижены и уложены мелкими завитками.
     Мария села на свое место и, держась неестественно прямо, разгладила подол юбки. К ней тут же подсел Вито. Они о чем-то тихо заговорили, но слов не было слышно.
     Джоэл восхищенно прошептал:
     - Вот это женщина!
     Я молча кивнул, но он не унимался.
     - Любой мужчина из этого зала с удовольствием провел бы с ней время. Честное слово, любой.
     Да, наши беды начинались именно с того назойливого внимания, каким Марию окружали мужчины. При ее появлении все они просто сходили с ума.
     Джоэл продолжал шипеть мне в ухо:
     - Выходит, мы судим женщину за то, что она делает положенное женщине от природы.
     Он ухмыльнулся:
     - Говорят, подсудимая это дело оч-чень любит.
     Любое терпение имеет предел. Я холодно осадил Джоэла.
     - Прекрати! Ты в суде, а не в борделе!
     Он собрался было огрызнуться, но увидел мое перекошенное гневом лицо и растерянно уткнулся в бумаги.
     Я с преувеличенным интересом чертил в блокноте какую-то чепуху, когда Алекс толчком в бок прервал это занятие.
     Уверенной, легкой походкой к нашему столу приближался Генри Вито.
     Он остановился прямо передо мной и, глядя сверху вниз, непринужденно улыбнулся:
     - Привет, Майк. Как Старик?
     Я ответил самой широкой улыбкой, на какую вообще был способен:
     - Держится, Хенк.
     Вито обращался будто бы только ко мне, но в рядах прессы было отчетливо слышно каждое его слово:
     - До чего же повезло ему с аппендицитом!
     Чтобы газетчики услышали мой ответ так же хорошо, я повысил голос:
     - С аппендицитом повезло не ему, а вам - защите.
     Вито продолжал улыбаться, словно ничего не расслышал.
     - Если Старик станет губернатором, победой он будет обязан тебе, Майк.
     Я медленно встал. Вито - высокий мужчина, но я намного выше. Вообще, у меня довольно внушительный вид: рост 191 см, широкие плечи, а из-за перебитого носа лицо кажется свирепым и угрюмым. Не удивительно, что моя спина полностью заслонила адвоката от публики.
     Подняв голову, он смотрел теперь снизу вверх, а я, как ни в чем не бывало, дружески рассмеялся:
     - Спасибо за теплые слова, Хенк. Не сомневаюсь, что после процесса ты убедишься в их справедливости.
     Все еще улыбаясь, он молча махнул рукой и пошел к своему столу.
     Джоэл прошептал:
     - Он нарочно тебя заводит, Майк. Не поддавайся.
     - Не буду.
     С другой стороны зашептал Алекс:
     - Мне показалось, что вы хотите ему врезать.
     Моя широкая улыбка тут же переехала в кривую ухмылку:
     - Честно говоря, я это и собирался сделать.
     - У вас было такое лицо...
     Стук жезла оборвал шепот Алекса. Зашелестели мантии - это мы встали. В зал вошел судья Питер Амели. Низенький, плотный, коротконогий, он был похож на целлулоидного пупса с лицом херувима. Из черного одеяния нелепо торчала лысая голова. Амели занял свое место на кафедре и энергично постучал молоточком.
     Над рядами гулко прокатился голос секретаря:
     - Слушайте! Слушайте! Суд присяжных открывает свое заседание. Председательствует достопочтенный судья Питер Амели.
     Все. Мосты сожжены, назад пути нет. Судья уже на ринге. Поединок начался. Внезапно ушло напряжение и сам собой развязался узел в животе. Я - профессионал и с этого момента начинаю делать свою работу. Никакие воспоминания не будут теперь мучить и искушать меня - на них просто не останется времени. По сигналу судьи я встал, медленно пересек зал и подошел к скамье присяжных. Мария не подняла головы, но, по своему обыкновению, наверняка следила краешками глаз за каждым моим движением.
     Я остановился перед присяжными, сделал паузу, чтобы они могли получше меня рассмотреть, и заговорил:
     - Леди и джентльмены, я чувствую себя запасным игроком, которого неожиданно выпустили на поле вместо знаменитого Ди Маджио. Ибо кто...
     Мне пришлось остановиться, чтобы переждать взрыв доброжелательного смеха.
     - Ибо кто может сравниться с Ди Маджио? Никто.
     После этих слов я стер с лица легкую улыбку и продолжал уже совершенно серьезно:
     - Однако граждане штата Нью-Йорк имеют право на защиту своих интересов избранными ими должностными лицами, к числу которых имею честь принадлежать и я. И граждане штата Нью-Йорк в лице Большой коллегии присяжных представили на рассмотрение суда обвинительное заключение против присутствующего здесь лица за нарушение норм морали и законов. Надеясь на вашу снисходительность и терпение, я взял на себя смелость в меру своих скромных сил представлять народ штата Нью-Йорк против Мэриен Флад.
     Как и следовало ожидать, Вито немедленно заявил протест, а суд его, естественно, удовлетворил, однако мне удалось начать свою роль на процессе с эффектного