ит пас, сударь. Валентина одна по  в  силах
бороться, и ее принудят, как ребенка. Я чудом попал сюда  и  узнал,  что
здесь происходит; я чудом оказался у вас, но могу же я все-таки  рассчи-
тывать, что счастливый случай  снова  поможет  мне.  Поверьте,  возможен
только какой-нибудь из двух выходов, которые я предложил, - простите мне
такую самоуверенность. Скажите мне, который  из  них  вы  предпочитаете?
Разрешаете ли вы мадемуазель Валентине довериться моей чести?
   - Нет.
   - Предпочитаете ли вы, чтобы я отправился к господину д'Эпине?
   - Нет.
   - Но, господи, кто же тогда окажет нам помощь, которой  мы  просим  у
неба?
   В глазах старика мелькнула улыбка, как бывало всякий раз,  когда  ему
говорили о небе. Старый якобинец все еще был атеистом.
   - Счастливый случай? - продолжал Моррель.
   - Нет.
   - Вы?
   - Да.
   - Вы?
   - Да, - повторил старик.
   - Вы хорошо понимаете, о чем я спрашиваю, сударь? Простите  мою  нас-
тойчивость, но от вашего ответа зависит моя жизнь: наше спасение  придет
от вас?
   - Да.
   - Вы в этом уверены?
   - Да.
   - Вы ручаетесь?
   - Да.
   И во взгляде, утверждавшем это, было столько  твердости,  что  нельзя
было сомневаться в воле, если не во власти.
   - О, благодарю вас, тысячу раз благодарю! Но, сударь, если только бог
чудом не вернет вам речь и движение, каким образом сможете вы, прикован-
ный к этому креслу, немой и неподвижный, воспротивиться этому браку?
   Улыбка осветила лицо старика, странная улыбка глаз на этом  неподвиж-
ном лице.
   - Так, значит, я должен ждать? - спросил Моррель.
   - Да.
   - А договор?
   Глаза снова улыбнулись.
   - Неужели вы хотите сказать, что он не будет подписан?
   - Да, - показал Нуартье.
   - Так, значит, договор даже не будет подписан! - воскликнул  Моррель.
- О, простите меня! Ведь можно сомневаться, когда тебе объявляют об  ог-
ромном счастье: договор не будет подписан?
   - Нет, - ответил паралитик.
   Несмотря на это, Моррель все еще не верил. Это обещание  беспомощного
старика было так странно, что его можно было приписать не силе  воли,  а
телесной немощи: разве не естественно, что безумный, не ведающий  своего
безумия, уверяет, будто может выполнить то, что  превосходит  его  силы?
Слабый толкует о неимоверных тяжестях, которые он поднимает, робкий -  о
великанах, которых он побеждает, бедняк - о сокровищах, которыми он вла-
деет, самый ничтожный поселянин, в своей гордыне, мнит себя Юпитером.
   Понял ли Нуартье колебания Морреля, или не совсем поверил высказанной
им покорности, по только он пристально посмотрел на него.
   - Что вы хотите, сударь? - спросил Моррель. - Чтобы я еще раз  пообе-
щал вам ничего не предпринимать?
   Взор Нуартье оставался твердым и неподвижным, как бы говоря, что это-
го ему недостаточно; потом этот взгляд скользнул с лица на руку.
   - Вы хотите, чтобы я поклялся? - спросил Максимилиан.
   - Да, - так же торжественно показал паралитик, - я этого хочу.
   Моррель понял, что старик придает большое значение этой клятве.
   Он протянул руку.
   - Клянусь честью, - сказал он, - что прежде, чем предпринять что-либо
против господина д'Эпине, я подожду вашего решения.
   - Хорошо, - показал глазами старик.
   - А теперь, сударь, - спросил Моррель, - вы желаете, чтобы я  удалил-
ся?
   - Да.
   - Не повидавшись с мадемуазель Валентиной?
   - Да.
   Моррель поклонился в знак послушания.
   - А теперь, - сказал он, - разрешите вашему сыну поцеловать вас,  как
вас поцеловала дочь?
   Нельзя было ошибиться в выражении глаз Нуартье.
   Моррель прикоснулся губами ко лбу старика в том самом месте, которого
незадолго перед том коснулись губы Валентины.
   Потом он еще раз поклонился старику и вышел.
   На площадке он встретил старого слугу,  предупрежденного  Валентиной;
тот ждал Морреля и провел его по  извилистому  темному  коридору  к  ма-
ленькой двери, выходящей в сад.
   Очутившись в саду, Моррель добрался до ворот; хватаясь за ветви  рас-
тущего рядом дерева, он в один миг вскарабкался на ограду и через секун-
ду спустился по своей лестнице в огород с люцерной, где его ждал кабрио-
лет.
   Он сел в него и, совсем разбитый после пережитых волнений, но с более
спокойным сердцем, вернулся около полуночи на улицу  Меле,  бросился  на
постель и уснул мертвым сном.
 
 
   XVII. СКЛЕП СЕМЬИ ВИЛЬФОР
 
   Через два дня, около десяти часов утра, у дверей г-па де Вильфор тес-
нилась  внушительная  толпа,  а  вдоль  предместья  Сент-Оноро  и  улицы
де-ла-Пепиньер тянулась длинная вереница траурных карет и частных экипа-
жей.
   Среди этих экипажей выделялся своей формой один, совершивший,  по-ви-
димому, длинный путь. Это было нечто вроде фургона, выкрашенного в  чер-
ный цвет; он прибыл к месту сбора одним из первых.
   Оказалось, что, по странному совпадению, в этом экипаже как раз  при-
было тело маркиза де Снп-Меран и что все, кто  явился  проводить  одного
покойника, будут провожать двух.
   Провожающих было немало: маркиз де Сен-Меран, один из самых  ревност-
ных и преданных сановников Людовика XVIII и Карла X, сохранил много дру-
зей, и они вместо с темп, кого общественные приличия связывали с Вильфо-
ром, составили многолюдное сборище.
   Немедленно сообщили властям, и было получено разрешение соединить обе
процессии в одну. Второй катафалк, отделанный с такой же похоронной пыш-
ностью, был доставлен к дому королевского прокурора, и гроб перенесли  с
почтового фургона на траурную колесницу.
   Оба тела должны были быть преданы земле на  кладбище  Пер-Лашез,  где
Вильфор уже давно соорудил склеп, предназначенный  для  погребения  всех
членов его семьи. В этом склепе уже лежало тело бедной Рене,  с  которой
теперь, после десятилетней разлуки, соединились ее отец и мать.
   Париж, всегда любопытный, всегда приходящий в волнение при виде  пыш-
ных похорон, в благоговейном молчании следил за великолепной процессией,
которая провожала к месту последнего упокоения двух представителей  ста-
рой аристократии, прославленных своей приверженностью к традициям,  вер-
ностью своему кругу и непоколебимой преданностью своим принципам.
   Сидя вместе в траурной карете, Бошан, Альбер и ШатоРено обсуждали эту
внезапную смерть.
   - Я видел госпожу де Сен-Меран еще в прошлом году в Марселе, -  гово-
рил Шато-Рено, - я тогда возвращался из Алжира. Этой женщине суждено бы-
ло, кажется, прожить сто лет: удивительно деятельная, с  таким  цветущим
здоровьем и ясным умом. Сколько ей было лет?
   - Шестьдесят шесть, - отвечал Альбер, - по крайней мере так мне гово-
рил Франц. Но ее убила не старость, а горе, ее глубоко  потрясла  смерть
маркиза; говорят, что после его смерти ее рассудок был не совсем  в  по-
рядке.
   - Но отчего она в сущности умерла? - спросил Бошан.
   - От кровоизлияния в мозг как будто или  от  апоплексического  удара.
Или это одно и то же?
   - Приблизительно.
   - От удара? - повторил Бошан. - Даже трудно поверить. Я раза два  ви-
дел госпожу де Сен-Меран, она была маленькая, худощавая, нервная, но от-
нюдь не полнокровная женщина. Апоплексический удар от  горя  -  редкость
для людей такого сложения.
   - Во всяком случае, - сказал Альбер, - какова бы ни была болезнь, ко-
торая се убила, или доктор, который ее уморил, но господин  де  Вильфор,
или, вернее, мадемуазель Валентина, или, еще вернее, мой друг Франц  те-
перь - обладатель великолепного наследства: восемьдесят тысяч ливров го-
дового дохода, по-моему.
   - Это наследство чуть ли не удвоится после смерти этого старого  яко-
бинца Нуартье.
   - Вот упорный дедушка! - сказал  Бошан.  -  Тепасет  propositi  virum
[56]. Он, наверно, побился об заклад со смертью, что похоронит всех сво-
их наследников. И, право же, он этого добьется. Видно, что он тот  самый
член Конвента девяносто третьего года, который сказал в тысяча восемьсот
четырнадцатом году Наполеону:
   "Вы опускаетесь, потому что ваша империя - молодой стебель,  утомлен-
ный своим ростом; обопритесь па республику, дайте хорошую конституцию  и
вернитесь на поля сражений, - и я обещаю вам пятьсот тысяч солдат,  вто-
рое Маренго и второй Аустерлиц. Идеи не умирают,  ваше  величество,  они
порою дремлют, но они просыпаются еще более сильными, чем были до сна".
   - По-видимому, - сказал Альбер, - для него люди то же,  что  идеи.  Я
только хотел бы знать, как Франц д'Эпине уживется со  стариком,  который
не может обойтись без его жены. Но где же Франц?
   - Да он в первой карете, с Вильфором; тот уже смотрит на него как  на
члена семьи.
   В каждом из экипажей, следовавших с процессией, шел примерно такой же
разговор: удивлялись этим двум смертям, таким внезапным и  последовавшим
так быстро одна за другой, но никто не подозревал ужасной тайны, которую
во время ночной прогулки д'Авриньи поведал Вильфору.
   После часа пути достигли кладбища; день был тихий, но пасмурный,  что
очень подходило к предстоявшему печальному обряду. Среди толпы,  направ-
лявшейся к семейному склепу, Шато-Рено узнал  Морреля,  приехавшего  от-
дельно в своем кабриолете; он шел один, бледный и молчаливый, по тропин-
ке, обсаженной тисом.
   - Каким образом вы здесь? - сказал Шато-Рено, беря молодого  капитана
под руку. - Разве вы знакомы с Вильфором? Как же я вас никогда не встре-
чал у него в доме?
   - Я знаком не с господином де Вильфор, - отвечал  Моррель,  -  я  был
знаком с госпожой де Сен-Меран.
   В эту минуту их догнали Альбер и Франц.
   - Не очень подходящее место для знакомства, - сказал Альбер, - но все
равно, мы люди не суеверные. Господин Моррель, разрешите представить вам
господина Франца д'Эпине, моего превосходного спутника в путешествиях, с
которым я ездил по Италии. Дорогой Франц, это господин Максимилиан  Мор-
рель, в лице которого я за твое отсутствие приобрел  прекрасного  друга.
Его имя ты услышишь от меня всякий раз, когда мне  придется  говорить  о
благородном сердце, уме и обходительности.
   Секунду Моррель колебался. Он спрашивал себя, не будет ли  преступным
лицемерием почти дружески приветствовать человека,  против  которого  он
тайно борется. Но он вспомнил о своей клятве и о торжественности минуты;
он постарался ничего не выразить на своем лице и, сдержав  себя,  покло-
нился Францу.
   - Мадемуазель де Вильфор очень горюет? - спросил Франца Дебрэ.
   - Бесконечно, - отвечал Франц, - сегодня утром у нее было такое лицо,
что я едва узнал ее.
   Эти, казалось бы, такие простые слова ударили по сердцу Морреля.  Так
этот человек видел Валентину, говорил с ней?
   В эту минуту молодому пылкому офицеру понадобилась вся его сила воли,
чтобы сдержаться и не нарушить клятву.
   Он взял Шато-Рено под руку и быстро увлек его к склепу, перед которым
служащие похоронного бюро уже поставили оба гроба.
   - Чудесное жилище, - сказал Бошан, взглянув на мавзолей, - это и лет-
ний дворец и зимний. Придет и ваша очередь  поселиться  в  нем,  дорогой
Франц д'Эпине, потому что скоро и вы станете членом семьи. Я же,  в  ка-
честве философа, предпочел бы скромную дачку, маленький  коттедж  -  вон
там, под деревьями, и поменьше каменных глыб над моим бедным телом. Ког-
да я буду умирать, я скажу окружающим  то,  что  Вольтер  писал  Пирону.
Еоrus [57] и все будет копчено... Эх,  черт  возьми,  мужайтесь,  Франц,
ведь ваша жена наследует все.
   - Право, Бошан, - сказал Франц, - вы несносны. Вы - политический дея-
тель, и политика приучила вас над всем смеяться и ничему не  верить.  Но
все же, когда вы имеете честь быть в обществе  обыкновенных  смертных  и
имеете счастье на минуту отрешиться от политики, постарайтесь снова  об-
рести душу, которую вы всегда оставляете в  вестибюле  Палаты  депутатов
или Палаты пэров.
   - Ах, господи, - сказал Бошан, - что такое в сущности жизнь? Ожидание
в прихожей у смерти.
   - Я начинаю ненавидеть Бошана, - сказал Альбер и отошел на  несколько
шагов вместе с Францем, предоставляя Бошану продолжать свои  философские
рассуждения с Дебрэ.
   Семейный склеп Вильфоров представлял собою белый  каменный  четыреху-
гольник вышиною около двадцати футов;  внутренняя  перегородка  отделяла
место Сен-Меранов от места Вильфоров, и  у  каждой  половины  была  своя
входная дверь.
   В отличие от других склепов, в нем не было этих отвратительных,  рас-
положенных ярусами ящиков, в которые, экономя место,  помещают  покойни-
ков, снабжая их надписями, похожими на  этикетки;  за  бронзовой  дверью
глазам открывалось нечто вроде строгого и мрачного преддверья,  отделен-
ного стеной от самой могилы.
   В этой стене и находились те две двери, о которых мы только что гово-
рили и которые вели к месту упокоения Вильфоров и Сен-Меранов.
   Тут родные могли на свободе предаваться своей скорби, и  легкомыслен-
ная публика, избравшая Пер-Лашез местом своих пикников или любовных сви-
даний, не могла потревожить песнями, криками и беготней  молчаливое  со-
зерцание или полную слез молитву посетителей склепа.
   Оба гроба были внесены в правый склеп, принадлежащий семье Сен-Меран;
они были поставлены на заранее возведенный помост, который уже готов был
принять свой скорбный груз; Вильфор, Франц и ближайшие родственники одни
вошли в святилище.
   Так как все религиозные обряды были уже совершены снаружи и  не  было
никаких речей, то присутствующие сразу же разошлись: Шато-Рено, Альбер и
Моррель отправились в одну сторону, а Дебрэ и Бошан в другую.
   Франц остался с Вильфором. У  ворот  кладбища  Моррель  под  каким-то
предлогом остановился; он видел, как они вдвоем отъехали в траурной  ка-
рете, и счел это плохим предзнаменованием. Он вернулся в город,  и  хотя
сидел в одной карсте с Шато-Рено и Альбером, не слышал ни слова из того,
что они говорили.
   И действительно, в ту минуту, когда Франц хотел попрощаться с Вильфо-
ром, тот сказал:
   - Когда я опять вас увижу, барон?
   - Когда вам будет угодно, сударь, - ответил Франц.
   - Как можно скорее.
   - Я к вашим услугам; хотите, поедем вместе?
   - Если это вас не стеснит.
   - Нисколько.
   Вот почему будущий тесть и будущий зять сели в одну  карету,  и  Мор-
рель, мимо которого они проехали, не без основания встревожился.
   Вильфор и Франц вернулись в предместье Сент-Оноре.
   Королевский прокурор, не заходя ни к кому, не поговорив ни  с  женой,
ни с дочерью, провел гостя в свой кабинет и предложил ему сесть.
   - Господин д'Эпипе, - сказал он, - я должен вам  нечто  напомнить,  и
это, быть может, не так уж неуместно, как могло бы показаться с  первого
взгляда, ибо исполнение воли умерших  есть  первое  приношение,  которое
надлежит возложить на их могилу. Итак, я должен вам  напомнить  желание,
которое высказала третьего дня госпожа де Сен-Меран на смертном одре,  а
именно, чтобы свадьба Валентины ни в коем случае не  откладывалась.  Вам
известно, что дела покойницы находятся в полном порядке; по ее завещанию
к  Валентине  переходит  все  состояние  Сен-Меранов;   вчера   нотариус
предъявил мне документы, которые  позволяют  составить  в  окончательной
форме брачный договор. Вы можете поехать к нотариусу и  от  моего  имени
попросить его показать вам эти документы. Наш нотариус - Дешан,  площадь
Бове, предместье Сент-Оноре.
   - Сударь, - отвечал д'Эпине, - мадемуазель Валентина теперь  в  таком
горе, - быть может, она не пожелает думать сейчас о замужестве? Право, я
опасаюсь...
   - Самым горячим желанием Валентины будет исполнить последнюю волю ба-
бушки, - прервал Вильфор, - так что с ее стороны препятствий  не  будет,
смею вас уверить.
   - В таком случае, - отвечал Франц, - поскольку их не будет и  с  моей
стороны, поступайте, как вы найдете нужным; я дал слово и сдержу его  не
только с удовольствием, по и с глубокой радостью.
   - Тогда не к чему и откладывать, - сказал Вильфор. -  Договор  должен
был быть подписан третьего дня, он совершенно готов; его можно подписать
сегодня же.
   - Но как же траур? - нерешительно сказал Франц.
   - Будьте спокойны, - возразил Вильфор, - у меня в доме не будут нару-
шены приличия. Мадемуазель де Вильфор удалится на установленные три  ме-
сяца в свое поместье Сен-Меран; я говорю в свое поместье, потому что оно
принадлежит ей. Там, через неделю, если вы согласны на  это,  будет  без
всякой пышности, тихо и скромно, заключен гражданский брак.  Госпожа  де
Сен-Меран хотела, чтобы свадьба ее внучки состоялась именно в этом  име-
нии. После свадьбы вы можете вернуться в Париж,  а  ваша  жена  проведет
время траура со своей мачехой.
   - Как вам угодно, сударь, - сказал Франц.
   - В таком случае, - продолжал Вильфор, - я попрошу вас подождать пол-
часа; к тому времени Валентина спустится в гостиную. Я пошлю за Дешаном,
мы тут же огласим и подпишем брачный договор, и сегодня же вечером  гос-
пожа де Вильфор отвезет Валентину в ее имение, а мы приедем к ним  через
неделю.
   - Сударь, - сказал Франц, - у меня к вам только одна просьба.
   - Какая?
   - Я хотел бы, чтобы при подписании договора присутствовали Альбер  де
Морсер и Рауль де Шато-Рено; вы ведь знаете, это мои свидетели.
   - Их можно известить в полчаса. Вы хотите сами съездить за  ними  или
мы пошлем кого-нибудь?
   - Я предпочитаю съездить сам.
   - Так я вас буду ждать через полчаса, барон, и к этому времени Вален-
тина будет готова.
   Франц поклонился Вильфору и вышел.
   Не успела входная дверь закрыться за ним, как Вильфор послал  предуп-
редить Вален гину, что она должна через полчаса сойти в гостиную, потому
что явятся нотариус и свидетели барона д'Эпине.
   Это неожиданное известие взбудоражило весь дом. Г-жа  де  Вильфор  не
хотела ему верить, а Валентину оно сразило, как удар грома.
   Она окинула взглядом комнату, как бы ища  защиты.  Она  хотела  спус-
титься к деду, но на лестнице встретила Вильфора; он взял ее за  руку  и
отвел в гостиную.
   В прихожей Валентина встретила Барруа и бросила на старого слугу пол-
ный отчаяния взгляд.
   Через минуту после Валентины в гостиную вошла г-жа де Вильфор  с  ма-
леньким Эдуардом. Было видно, что на молодой женщине  сильно  отразилось
семейное горе; она была очень бледна и казалась бесконечно усталой.
   Она села, взяла Эдуарда к себе на колени и  время  от  времени  почти
конвульсивным движением прижимала к груди этого ребенка, в котором,  ка-
залось, сосредоточилась вся ее жизнь.
   Вскоре послышался шум двух экипажей, въезжающих во двор. В  одном  из
них приехал нотариус, в другом Франц и его друзья.
   Через минуту все были в сборе.
   Валентина была так бледна, что стали заметны голубые жилки на ее вис-
ках и у глаз.
   Франц был сильно взволнован.
   Шато-Рено и Альбер с недоумением переглянулись; только что окончивша-
яся церемония, казалось им, была не более печальна, чем предстоявшая.
   Госпожа де Вильфор села в тени, у бархатной драпировки,  и,  так  как
она беспрестанно наклонялась к сыну, трудно было понять по ее лицу,  что
происходило у нее на душе.
   Вильфор был бесстрастен, как всегда.
   Нотариус со свойственной служителям закона методичностью разложил  на
столе документы, уселся в кресло и, поправив очки, обратился к Францу:
   - Вы и есть господин Франц де Кенель барон д'Эпине? - спросил он, хо-
тя очень хорошо знал его.
   - Да, сударь, - ответил Франц.
   Нотариус поклонился.
   - Я должен вас предупредить, сударь, - сказал он, - и  делаю  это  от
имени господина де Вильфор, что, узнав о предстоящем браке вашем с маде-
муазель де Вильфор, господин Нуартье изменил намерение относительно сво-
ей внучки и полностью лишил ее наследства, которое должно было к ней пе-
рейти. Спешу добавить, - продолжал нотариус, - что завещатель имел право
распорядиться только частью своего  состояния,  а  распорядившись  всем,
открыл возможность оспаривать завещание, и оно будет признано недействи-
тельным.
   - Да, - сказал Вильфор, - но я заранее предупреждаю господина  д'Эпи-
не, что, пока я жив, завещание моего отца не будет оспорено, потому  что
мое по