умажник, добавил:
   - Приходи в полдень! В полдень я буду далеко!
   Затем он запер двери на ключ, опорожнил все ящики своей кассы, собрал
тысяч пятьдесят кредитными билетами, сжег кое-какие бумаги, другие поло-
жил на видное место и сел писать письмо; кончив его, он  запечатал  кон-
верт и надписал:
   "Баронессе Данглар".
   - Вечером я сам положу его к ней на туалетный столик,  -  пробормотал
он.
   Затем он достал из ящика стола паспорт.
   - Отлично, - сказал он, - действителен еще на два месяца.
 
 
   VIII. КЛАДБИЩЕ ПЕР-ЛАШЕЗ
 
   Бовиль в самом деле встретил похоронную процессию, провожавшую Вален-
тину к месту последнего упокоения.
   Погода была хмурая и облачная: ветер, еще теплый,  но  уже  гибельный
для желтых листьев, срывал их с оголяющихся ветвей и кружил над огромной
толпой, заполнявшей Бульвары.
   Вильфор, истый  парижанин,  смотрел  на  кладбище  Пер-Лашез  как  на
единственное, достойное принять прах одного из членов  парижской  семьи;
все остальные кладбища казались ему  слитком  провинциальными,  какимито
меблированными комнатами смерти. Только на кладбище  Пер-Лашез  покойник
из хорошего общества был у себя дома.
   Здесь, как мы видели, он купил в вечное владение  место,  на  котором
возвышалась усыпальница, так быстро заселившаяся всеми членами его  пер-
вой семьи.
   Надпись на фронтоне мавзолея гласила: "Семья СенМеран и  Вильфор",  -
такова была последняя воля бедной Рене, матери Валентины.
   Итак, пышный кортеж от предместья Сент-Оноре продвигался к Пер-Лашез.
Пересекли весь Париж, прошли по предместью  Тампль,  затем  по  наружным
Бульварам до кладбища. Более пятидесяти собственных  экипажей  следовало
за двадцатью траурными каретами, а за этими пятьюдесятью экипажами более
пятисот человек шло пешком.
   Это были почти все молодые люди, которых, как громом, поразила смерть
Валентины; несмотря на ледяное веяние века, на прозаичность  эпохи,  они
поддавались поэтическому  обаянию  этой  прекрасной,  непорочной  плени-
тельной девушки, погибшей в цвете лет.
   Когда процессия приближалась к заставе, появился экипаж,  запряженный
четырьмя резвыми лошадьми, которые сразу остановились; их  нервные  ноги
напряглись, как стальные пружины: приехал граф Монте-Кристо.
   Граф вышел из коляски и смешался с толпой, провожавшей  пешком  похо-
ронную колесницу.
   Шато-Рено заметил его; он тотчас же оставил свою карету  и  присоеди-
нился к нему. Бошан также покинул свой наемный кабриолет.
   Граф внимательно осматривал толпу; он, видимо, искал кого-то. Наконец
он не выдержал.
   - Где Моррель? - спросил он. - Кто-нибудь из вас, господа, знает, где
он?
   - Мы задавали себе этот вопрос еще в доме покойной, - сказал Шато-Ре-
но, - никто из нас его не видел.
   Граф замолчал, продолжая оглядываться.
   Наконец пришли на кладбище.
   Монте-Кристо зорко оглядел рощи тисов и сосен и вскоре перестал  бес-
покоиться; среди темных грабин промелькнула тень, и Монте-Кристо, должно
быть, узнал того, кого искал.
   Все знают, что такое похороны в этом великолепном  некрополе:  черные
группы людей, рассеянные по белым аллеям; безмолвие неба и земли, изред-
ка нарушаемое треском ломающихся веток или  живой  изгороди  вокруг  ка-
кой-нибудь могилы; скорбные голоса священников, которым вторит  то  там,
то здесь рыдание, вырвавшееся из-за груды цветов, где поникла женщина  с
молитвенно сложенными руками.
   Тень, которую заметил Монте-Кристо, быстро пересекла рощу за  могилой
Элоизы и Абеляра, поравнялась с факельщиками, шедшими во  главе  процес-
сии, и вместе с ними подошла к месту погребения.
   Все взгляды скользили с предмета на предмет.
   Но Монте-Кристо смотрел только на эту тень, почти не замеченную окру-
жающими.
   Два раза граф выходил из рядов, чтобы посмотреть,  не  ищет  ли  рука
этого человека оружия, спрятанного в складках одежды.
   Когда кортеж остановился, в этой тени  узнали  Морреля;  бледный,  со
впалыми щеками, в наглухо застегнутом сюртуке, судорожно комкая шляпу  в
руках, он стоял, прислонясь к дереву, на холме, возвышавшемся над мавзо-
леем, так что мог видеть все подробности предстоящего печального обряда.
   Все совершилось согласно обычаям. Несколько человек,  -  как  всегда,
наименее опечаленные, - произнесли речи. Одни оплакивали эту  безвремен-
ную кончину; другие распространялись о скорби отца; нашлись и такие, ко-
торые уверяли, что Валентина не раз просила у г-на де Вильфор пощады ви-
новным, над чьей головой он заносил меч правосудия;  словом,  не  жалели
цветистых метафор и прочувствованных оборотов, переиначивая на все  лады
стансы Малерба к Дюперье.
   Монте-Кристо ничего не слышал; он видел лишь Морреля, чье спокойствие
и неподвижность представляли страшное зрелище для того,  кто  знал,  что
совершается в его душе.
   - Посмотрите! - сказал вдруг Бошан, обращаясь Дебрэ. -  Вот  Моррель!
Куда это он залез?
   И они показали на него Шато-Рено.
   - Какой он бледный, - сказал тот, вздрогнув.
   - Ему холодно, - возразил Дебрэ.
   - Нет, - медленно произнес Шато-Рено, - по-моему, он потрясен. Макси-
милиан человек очень впечатлительный.
   - Да нет же! - сказал Дебрэ. - Ведь он почти не был знаком с мадемуа-
зель де Вильфор. Вы сами говорили.
   - Это верно. Все же, я помню, на балу у госпожи до Морсер он три раза
танцевал с ней; знаете, граф, на том балу, где вы произвели  такое  впе-
чатление.
   - Нет, не знаю, - ответил Монте-Кристо, не замечая даже, на что и ко-
му он отвечает, до того он был занят Моррелем, у которого покраснели ще-
ки, как у человека, старающегося не дышать.
   - Речи кончились, прощайте, господа, - вдруг сказал Монте-Кристо.
   И он подал сигнал к разъезду, исчезнув сам, причем никто не  заметил,
куда он направился.
   Церемония похорон  кончилась,  присутствующие  пустились  в  обратный
путь.
   Один Шато-Рено поискал Морреля глазами; но пока он провожал  взглядом
удаляющегося графа, Моррель покинул свое место, и Шато-Рено,  так  и  не
найдя его, последовал за Дебрэ и Бошаном.
   Монте-Кристо вошел в кусты, и спрятавшись за широкой могилой,  следил
за каждым движением Морреля, который приближался к мавзолею,  покинутому
любопытными, а потом и могильщиками.
   Моррель медленно посмотрел вокруг себя; в то время как его взгляд был
обращен в противоположную сторону, Монте-Кристо незаметно подошел еще на
десять шагов.
   Максимилиан опустился на колени.
   Граф, пригнувшись, с расширенными, остановившимися  глазами,  весь  в
напряжении готовый броситься по первому знаку, продолжал приближаться  к
нему.
   Моррель коснулся лбом каменной ограды, обеими руками ухватился за ре-
шетку и прошептал:
   - Валентина!
   Сердце графа не выдержало звука его голоса; он сделал еще шаг и  тро-
нул Морреля за плечо:
   - Вы здесь, мой друг, - сказал он, - Я вас искал.
   Монте-Кристо ожидал жалоб, упреков, - он ошибался.
   Моррель взглянул на него и, с наружным спокойствием, ответил:
   - Вы видите, я молился!
   Монте-Кристо испытующим взглядом окинул Максимилиана с ног до головы.
   Этот осмотр, казалось, успокоил его.
   - Хотите, я вас отвезу в город? - предложил он Моррелю.
   - Нет, спасибо.
   - Не нужно ли вам чего-нибудь?
   - Дайте мне молиться.
   Граф молча отошел, но лишь для того, чтобы укрыться на  новом  месте,
откуда он по-прежнему не терял Морреля из виду; наконец тот  встал,  от-
ряхнул пыль с колен и пошел по дороге в Париж, ни разу не обернувшись.
   Он медленно прошел улицу Ла-Рокет.
   Граф, отослав свой экипаж, дожидавшийся у ворот кладбища, шел  в  ста
шагах позади Максимилиана.
   Максимилиан пересек канал и по Бульварам достиг улицы Меле.
   Через пять минут после того, как калитка закрылась за  Моррелем,  она
открылась для Монте-Кристо.
   Жюли была в саду и внимательно наблюдала, как Пенелон, очень серьезно
относившийся к своей профессии садовника,  нарезал  черенки  бенгальских
роз.
   - Граф Монте-Кристо, - воскликнула она с искренней радостью,  которую
выражал обычно каждый член семьи, когда Монте-Кристо появлялся на  улице
Меле.
   - Максимилиан только что вернулся, правда? - спросил граф.
   - Да, он, кажется, пришел, - сказала Жюли, - но, прошу вас,  позовите
Эмманюеля.
   - Простите, сударыня, но мне необходимо сейчас же пройти к Максимили-
ану, - возразил Монте-Кристо, - у меня к нему чрезвычайно важное дело.
   - Тогда идите, - сказала она, провожая его своей милой улыбкой,  пока
он не исчез на лестнице.
   Монте-Кристо быстро поднялся на третий этаж, где жил Максимилиан, ос-
тановившись на площадке, он прислушался: все было тихо.
   Как в большинстве старинных домов, занимаемых самим хозяином, на пло-
щадку выходила всего лишь одна застекленная дверь.
   Но только в этой застекленной двери не было ключа.
   Максимилиан заперся изнутри; а через дверь ничего  нельзя  было  уви-
деть, потому что стекла были затянуты красной шелковой занавеской.
   Беспокойство графа выразилось ярким румянцем, - признак  необычайного
волнения у этого бесстрастного человека.
   - Что делать? - прошептал он.
   На минуту он задумался.
   - Позвонить? - продолжал он - Нет! Иной раз звонок,  чей-нибудь  при-
ход, ускоряет решение человека, который находится в таком состоянии, как
Максимилиан, и тогда в ответ на звонок раздается другой звук.
   Монте-Кристо вздрогнул с головы до ног, и так как его решения  всегда
бывали молниеносны, то он ударил локтем в дверное стекло, и оно разлете-
лось вдребезги, он поднял занавеску и увидел Морреля,  который  сидел  у
письменного стола с пером в руке и резко обернулся при  звоне  разбитого
стекла.
   - Это ничего, - сказал граф, - простите, ради бога, дорогой  друг,  я
поскользнулся и попал локтем в ваше стекло; раз уж оно разбилось, я этим
воспользуюсь и войду к вам; не беспокойтесь, не беспокойтесь.
   И, протянув руку в разбитое стекло, граф открыл дверь.
   Моррель встал, явно раздосадованный, и пошел навстречу  Монте-Кристо,
не столько, чтобы принять его, сколько чтобы загородить ему дорогу.
   - Право же, в этом виноваты ваши слуги, - сказал Монте-Кристо,  поти-
рая локоть, - у вас в доме паркет натерт, как зеркало.
   - Вы не поранили себя? - холодно спросил Моррель.
   - Не знаю. Но что это вы делали? Писали?
   - Я?
   - У вас пальцы в чернилах.
   - Да, я писал, - отвечал Моррель, - это  со  мной  иногда  случается,
хоть я и военный.
   Монте-Кристо сделал несколько шагов по комнате. Максимилиан не мог не
впустить его; но он шел за ним.
   - Вы писали? - продолжал Монте-Кристо, глядя  на  него  пытливо-прис-
тальным взглядом.
   - Я уже имел честь сказать вам, что да - отвечал Моррель.
   Граф бросил взгляд кругом.
   - Положив пистолеты возле чернильницы? - сказал он, указывая  Моррелю
на оружие, лежавшее на столе.
   - Я отправляюсь путешествовать, - отвечал Максимилиан.
   - Друг мой! - сказал Монте-Кристо с бесконечной нежностью.
   - Сударь!
   - Дорогой Максимилиан, не надо крайних решений, умоляю вас!
   - У меня крайние решения? - сказал Моррель, пожимая плечами. - Почему
путешествие - это крайнее решение, скажите, пожалуйста?
   - Сбросим маски, Максимилиан, - сказал МонтеКристо. - Вы меня не  об-
манете своим деланным спокойствием, как я вас не обману моим поверхност-
ным участием. Вы ведь сами понимаете, что, если я поступил так, как сей-
час, если я разбил стекло и ворвался в запертую дверь к своему другу,  -
значит, у меня серьезные опасения,  или,  вернее,  ужасная  уверенность.
Моррель, вы хотите убить себя.
   - Что вы! - сказал Моррель, вздрогнув. - Откуда вы это взяли, граф?
   - Я вам говорю, что вы хотите убить себя, - продолжал граф тем же то-
ном, - и вот доказательство.
   И, подойдя к столу, он приподнял белый листок, положенный молодым че-
ловеком на начатое письмо, и взял письмо в руки.
   Моррель бросился к нему, чтобы вырвать письмо.
   Но Монте-Кристо предвидел это движение  и  предупредил  его;  схватив
Максимилиана за кисть руки, он остановил его, как стальная цепь останав-
ливает приведенную в действие пружину.
   - Вы хотели убить себя, Моррель, - сказал он. -  Это  написано  здесь
черным по белому!
   - Так что же! - воскликнул Моррель, разом отбросив свое показное спо-
койствие. - А если даже и так, если я решил направить на себя дуло этого
пистолета, кто мне помешает?
   У кого хватит смелости мне помешать?
   Когда я скажу: все мои надежды рухнули, мое сердце разбито, моя жизнь
погасла, вокруг меня только тьма и мерзость, земля превратилась в  прах,
слышать человеческие голоса для меня пытка.
   Когда я скажу: дать мне умереть, это - милосердие, ибо если вы не да-
дите мне умереть, я потеряю рассудок, я сойду с ума.
   Когда я это скажу, когда увидят, что я говорю это с отчаянием и  сле-
зами в сердце, кто мне ответит: - Вы неправы! - Кто мне помешает  перес-
тать быть несчастнейшим из несчастных?
   Скажите, граф, уж не вы ли осмелитесь на это?
   - Да, Моррель, - сказал твердым голосом Монте-Кристо, чье спокойствие
странно контрастировало с волнением Максимилиана. - Да, я.
   - Вы! - воскликнул Моррель, с возрастающим гневом и укоризной.  -  Вы
обольщали меня нелепой надеждой, вы удерживали, убаюкивали, усыпляли ме-
ня пустыми обещаниями, когда я мог бы  сделать  что-нибудь  решительное,
отчаянное и спасти ее или хотя бы видеть ее умирающей в  моих  объятиях;
вы хвалились, будто владеете всеми средствами разума, всеми силами  при-
роды; вы притворяетесь, что все можете, вы разыгрываете роль провидения,
и вы даже не сумели дать противоядия отравленной девушке!  Нет,  знаете,
сударь, вы внушили бы мне жалость, если бы не внушали отвращения!
   - Моррель!
   - Да, вы предложили мне сбросить маску; так радуйтесь, что я ее сбро-
сил. Да, когда вы последовали за мной на кладбище, я вам еще отвечал, по
доброте душевной; когда вы вошли сюда, я дал вам войти... Но вы злоупот-
ребляете моим терпением, вы преследуете меня  в  моей  комнате,  куда  я
скрылся, как в могилу, вы приносите мне новую муку - мне, который думал,
что исчерпал их уже все... Так слушайте, граф Монте-Кристо,  мой  мнимый
благодетель, всеобщий спаситель, вы можете быть довольны: ваш друг умрет
на ваших глазах!..
   И Моррель с безумным смехом вторично бросился к пистолетам.
   Монте-Кристо, бледный, как привидение, но с  мечущим  молнии  взором,
положил руку на оружие и сказал безумцу:
   - А я повторяю: вы не убьете себя!
   - Помешайте же мне! - воскликнул Моррель с последним  порывом,  кото-
рый, как и первый, разбился о стальную руку графа.
   - Помешаю!
   - Да кто вы такой, наконец? Откуда у вас право  тиранически  распоря-
жаться свободными и мыслящими людьми? - воскликнул Максимилиан.
   - Кто я? - повторил Монте-Кристо. - Слушайте. Я единственный  человек
на свете, который имеет право сказать вам: Моррель, я не хочу, чтобы сын
твоего отца сегодня умер!
   И Монте-Кристо, величественный, преображенный,  неодолимый,  подошел,
скрестив руки, к трепещущему Максимилиану, который, невольно  покоренный
почти божественной силой этого человека, отступил на шаг.
   - Зачем вы говорите о моем отце? - прошептал он. - Зачем память моего
отца соединять с тем, что происходит сегодня?
   - Потому что я тот, кто спас жизнь твоему отцу, когда он хотел  убить
себя, как ты сегодня; потому что я тот, кто послал  кошелек  твоей  юной
сестре и "Фараон" старику Моррелю; потому что я Эдмон Дантес, на коленях
у которого ты играл ребенком.
   Потрясенный Моррель, шатаясь, тяжело дыша, сделал еще шаг назад;  по-
том силы ему изменили, и он с громким криком упал к ногам Монте-Кристо.
   И вдруг в этой благородной душе совершилось внезапное и полное  пере-
рождение: Моррель вскочил, выбежал из комнаты  и  кинулся  на  лестницу,
крича во весь голос:
   - Жюли! Эмманюель!
   Монте-Кристо хотел броситься за ним вдогонку, но  Максимилиан  скорее
дал бы себя убить, чем выпустил бы ручку двери, которую он закрывал  пе-
ред графом.
   На крики Максимилиана в испуге прибежали Жюли и Эмманюель в сопровож-
дении Пенелона и слуг.
   Моррель взял их за руки и открыл дверь.
   - На колени! - воскликнул он голосом, сдавленным от слез. -  Вот  наш
благодетель, спаситель нашего отца, вот...
   Он хотел сказать:
   - Вот Эдмон Дантес!
   Граф остановил его, схватив за руку.
   Жюли припала к руке графа, Эмманюель целовал его, как бога-покровите-
ля; Моррель снова стал на колени и поклонился до земли.
   Тогда этот железный человек почувствовал, что сердце его разрывается,
пожирающее пламя хлынуло из его груди к глазам; он склонил голову и зап-
лакал.
   Несколько минут в этой комнате лились слезы и слышались вздохи,  этот
хор показался бы сладостным даже возлюбленнейшим ангелам божьим.
   Жюли, едва придя в себя после испытанного потрясения,  бросилась  вон
из комнаты, спустилась этажом ниже, с детской радостью вбежала в  гости-
ную и приподняла стеклянный колпак, под которым лежал кошелек,  подарен-
ный незнакомцем с Мельянских аллей.
   Тем временем Эмманюель прерывающимся голосом говорил Монте-Кристо:
   - Ах, граф, ведь вы знаете, что мы так часто говорим о нашем  неведо-
мом благодетеле, знаете, какой благодарностью и каким обожанием мы окру-
жаем память о нем. Как вы могли так долго ждать, чтобы открыться? Право,
это было жестоко по отношению к нам и, я готов сказать, по  отношению  к
вам самим!
   - Поймите, друг мой, - сказал граф, - я могу называть вас так, потому
что, сами того не зная, вы мне друг вот уже одиннадцать лет; важное  со-
бытие заставило меня раскрыть эту тайну, я не могу сказать  вам,  какое.
Видит бог, я хотел всю жизнь хранить эту тайну  в  глубине  своей  души;
Максимилиан вырвал ее у меня угрозами, в которых, я уверен, он раскаива-
ется.
   Максимилиан все еще стоял на коленях, немного поодаль, припав лицом к
креслу.
   - Следите за ним, - тихо добавил Монте-Кристо, многозначительно пожи-
мая Эмманюелю руку.
   - Почему? - удивленно спросил тот.
   - Не могу объяснить вам, но следите за ним.
   Эмманюель обвел комнату взглядом и увидел пистолеты Морреля.
   Глаза его с испугом остановились на оружии, и он указал на него  Мон-
те-Кристо, медленно подняв руку до уровня стола.
   Монте-Кристо наклонил голову.
   Эмманюель протянул было руку к пистолетам.
   Но граф остановил его.
   Затем, подойдя к Моррелю, он взял его за руку; бурные чувства, только
что потрясавшие сердце Максимилиана, сменились глубоким оцепенением.
   Вернулась Жюли, она держала в руке шелковый кошелок; и две сверкающие
радостные слезинки катились по ее щекам, как две капли утренней росы.
   - Вот наша реликвия, - сказала она, - не думайте, что я ею меньше до-
рожу с тех пор, как мы узнали, кто наш спаситель.
   - Дитя мое, - сказал Монте-Кристо, краснея,  -  позвольте  мне  взять
этот кошелек; теперь, когда вы узнали меня, я хочу, чтобы вам напоминало
обо мне только дружеское расположение, которого вы меня удостаиваете.
   - Нет, нет, умоляю вас, - воскликнула Жюли, прижимая кошелек к  серд-
цу, - ведь вы можете уехать, ведь придет горестный день, и вы нас  поки-
нете, правда?
   - Вы угадали, - отвечал, улыбаясь, Монте-Кристо, - через неделю я по-
кину эту страну, где столько людей, заслуживавших  небесной  кары,  жили
счастливо, в то время как отец мой умирал от голода и горя.
   Сообщая о своем отъезде, Монте-Кристо взглянул на Морреля  и  увидел,
что слова: "Я покину эту страну" не вывели Морреля из его  летаргии;  он
понял, что ему предстоит выдержать еще последнюю битву с горем друга; и,
взяв за руки Жюли и Эмманюеля, он сказал им  отечески  мягко  и  повели-
тельно:
   - Дорогие друзья, прошу вас, оставьте меня наедине с Максимилианом.
   Жюли это давало возможность унести драгоценную  реликвию,  о  которой
забыл Монте-Кристо.
   Она поторопила мужа.
   - Оставим их, - сказала она.
   Граф остался с Моррелем, недвижным, как изваяние.
   - Послушай, Максимилиан, - сказал граф, властно касаясь его плеча