Дантес схватил сундук за ручки и попытался приподнять его, - тщетно.
   Тогда он решил открыть сундук, но и  затвор,  и  висячие  замки  были
крепко заперты. Эти верные стражи, казалось, не хотели отдавать поручен-
ного им сокровища.
   Дантес вдвинул острый конец кирки между стенкой  сундука  и  крышкой,
налег на рукоятку, и крышка, завизжав, треснула; широкий пролом  ослабил
железные полосы, они в свою очередь слетели, все еще сжимая своими  цеп-
кими когтями поврежденные доски, - и сундук открылся.
   Лихорадочная дрожь охватила Дантеса. Он поднял ружье, взвел  курок  и
положил его подле себя. Сперва он закрыл глаза,  как  это  делают  дети,
чтобы увидеть в сверкающей ночи своего воображения больше звезд, чем они
могут насчитать в еще светлом небе, потом открыл их и замер ослепленный.
   В сундуке было три отделения.
   В первом блистали красноватым отблеском золотые червонцы.
   Во втором - уложенные в порядке  слитки,  не  обделанные,  обладавшие
только весом и ценностью золота.
   Наконец, в третьем отделении, наполненном до половины, Эдмон погрузил
руки в груду алмазов, жемчугов, рубинов, которые, падая  друг  на  друга
сверкающим водопадом, стучали, подобно граду, бьющему в стекла.
   Насытившись этим зрелищем и несколько раз погрузив  дрожащие  руки  в
золото и драгоценные камни, Эдмон вскочил и в исступлении  бросился  вон
из пещеры, как человек, близкий к безумию. Он взбежал на утес, с которо-
го видно было море, и не увидел никого. Он был один, совершенно один,  с
этим неисчислимым, неслыханным, баснословным богатством, которое принад-
лежало ему. Но сон это или явь? Пригрезилось ему мимолетное видение, или
он сжимает в руках подлинную действительность?
   Его тянуло снова увидеть свое золото, а между тем он чувствовал,  что
в эту минуту он бы не вынес этого зрелища. Он схватился обеими руками за
голову, точно желая удержать рассудок, готовый покинуть его, потом  бро-
сился бежать по острову, не только не выбирая дороги, потому что на ост-
рове Монте-Кристо дорог нет, но даже без определенного направления,  пу-
гая диких коз и морских птиц своими криками и неистовыми движениями. По-
том кружным путем он возвратился назад и, все еще не доверяя самому  се-
бе, бросился в первую пещеру, оттуда во вторую и опять увидел перед  со-
бой этот золотой и алмазный рудник.
   На этот раз он упал на колени, судорожно прижимая руки к  трепещущему
сердцу и шепча молитву, внятную одному богу.
   Немного погодя он стал спокойнее и вместе с  тем  счастливее;  только
теперь он начинал верить своему счастью. И он  начал  считать  свое  бо-
гатство. В сундуке оказалось тысяча золотых  слитков,  каждый  весом  от
двух до трех фунтов; потом он насчитал двадцать пять тысяч золотых  чер-
вонцев, стоимостью каждый около восьмидесяти франков на нынешние деньги,
все с изображением папы Александра VI и его предшественников, и при этом
убедился, что только наполовину опустошил отделение; наконец, он  обеими
руками намерил десять пригоршней жемчуга, алмазов и  других  драгоценных
камней, из которых многие, оправленные лучшими мастерами  того  времени,
представляли художественную ценность, немалую даже по сравнению с их де-
нежной стоимостью.
   День уже склонялся к вечеру. Дантес заметил, что близятся сумерки. Он
боялся быть застигнутым в пещере и вышел с ружьем в руках. Кусок  сухаря
и несколько глотков вина заменили ему ужин. Потом он  положил  плиту  на
прежнее место, лег на нее и проспал несколько часов, закрывая своим  те-
лом вход в пещеру.
   Эта ночь была одной из тех сладостных и страшных ночей,  которые  уже
два-три раза выпадали на долю этого обуреваемого страстями человека.
 
 
   IV. НЕЗНАКОМЕЦ
 
   Наступило утро. Дантес давно уже ожидал его с  открытыми  глазами.  С
первым лучом солнца он встал и взобрался, как накануне, на самый высокий
утес острова, чтобы осмотреть окрестности. Все было безлюдно, как и тог-
да.
   Эдмон спустился, подошел к пещере и, отодвинув камень, вошел; он  на-
полнил карманы драгоценными камнями, закрыл  как  можно  плотнее  крышку
сундука, утоптал землю, посыпал ее песком, чтобы скрыть разрытое  место,
вышел из пещеры, заложил вход плитой, навалил на нее  камни,  промежутки
между ними засыпал землей, посадил там миртовые деревца и вереск и полил
их водой, чтобы они принялись и казались давно  растущими  здесь,  затер
следы своих ног и с нетерпением стал ожидать возвращения товарищей.  Те-
перь уже незачем было тратить время на созерцание золота и алмазов и си-
деть на острове, подобно дракону, стерегущему бесполезные сокровища. Те-
перь нужно было возвратиться в жизнь, к  людям,  и  добиться  положения,
влияния и власти, которые даются в свете богатством, первою и величайшею
силою, какою может располагать человек.
   Контрабандисты возвратились на шестой день. Дантес еще издали по виду
и ходу узнал "Юную Амелию"; он дотащился до пристани,  подобно  раненому
Филоктету, и, когда его товарищи сошли на берег, объявил им, все еще жа-
луясь на боль, что ему гораздо лучше.  Потом  в  свою  очередь  выслушал
рассказы об их приключениях. Успех сопутствовал им; но едва они  кончили
выгрузку, как узнали, что сторожевой бриг вышел из Тулона и направился в
их сторону. Тогда они поспешили уйти, жалея, что с ними нет Дантеса, ко-
торый так искусно умел ускорять ход "Амелии". Вскоре они  увидели  бриг,
который гнался за ними; но, пользуясь темнотою, они успели обогнуть  мыс
Коре и благополучно уйти.
   В общем плавание было удачным, и все они, в особенности Джакопо,  жа-
лели, что Дантес не участвовал в нем и не получил своей доли  прибыли  -
причитающихся каждому пятидесяти пиастров.
   Эдмон остался невозмутим; он даже не улыбнулся при исчислении  выгод,
которые он получил бы, если бы мог покинуть остров; а так как "Юная Аме-
лия" пришла на Монте-Кристо только за ним, то он в тот же  вечер  переб-
рался на борт и последовал за капитаном в Ливорно.
   Прибыв в Ливорно, он отправился к еврею-меняле и продал ему четыре из
своих самых мелких камней по пяти тысяч франков  каждый.  Еврей  мог  бы
спросить, откуда у матроса такие драгоценности,  но  промолчал,  ибо  на
каждом камне он взял тысячу франков барыша.
   На следующий день Дантес купил новую рыбачью лодку и подарил ее  Джа-
копо, прибавив к этому подарку сто пиастров для найма матросов, с  одним
лишь условием, чтобы Джакопо отправился в Марсель и привез ему  вести  о
старике по имени Луи Дантес, живущем в Мельянских аллеях, и молодой жен-
щине по имени Мерседес, живущей в селенье Каталаны.
   Тут уже Джакопо решил, что видит сон; но Эдмон сказал ему, что он по-
шел в матросы из озорства, потому что его родные не давали ему денег, но
что, прибыв в Ливорно, он получил наследство  после  дяди,  который  все
свое состояние завещал ему.  Высокая  просвещенность  Дантеса  придавала
убедительность этому рассказу, так что Джакопо ни минуты не  сомневался,
что недавний его товарищ сказал ему правду.
   Затем, так как срок его службы на "Юной Амелии" истек,  Дантес  прос-
тился с капитаном, который хотел было удержать его, но, узнав  про  нас-
ледство, отказался от надежды уговорить своего бывшего матроса  остаться
на судне.
   На другой день Джакопо отплыл в  Марсель.  Он  условился  с  Дантесом
встретиться на острове Монте-Кристо.
   В тот же день уехал и Дантес, не сказав никому, куда он  едет,  щедро
наградив на прощание экипаж "Юной Амелии" и обещав капитану когда-нибудь
подать весточку о себе. Дантес поехал в Геную.
   Здесь, в гавани, как раз испытывали маленькую яхту, заказанную  одним
англичанином, который, услышав, что генуэзцы лучшие кораблестроители  на
Средиземном море, пожелал иметь яхту генуэзской работы. Англичанин зака-
зал ее за сорок тысяч франков; Дантес предложил за нее шестьдесят тысяч,
с тем чтобы она была ему сдана в тот же день. В ожидании своей яхты анг-
личанин отправился путешествовать по Швейцарии. Его ждали не раньше  чем
через месяц; строитель решил, что успеет тем временем  приготовить  дру-
гую. Дантес повел строителя в лавку к еврею, прошел с ним в заднюю  ком-
нату, и еврей отсчитал строителю шестьдесят тысяч франков.
   Строитель предложил Дантесу свои услуги для найма экипажа. Но  Дантес
поблагодарил его, сказав, что имеет привычку плавать один, и просил  его
только сделать в каюте, у изголовья кровати, шкаф  с  секретным  замком,
разгороженный на три отделения, тоже с  секретными  замками.  Он  указал
размеры этих отделений, и все было исполнено на следующий же день.
   Два часа спустя Дантес выходил из генуэзского порта, провожаемый взо-
рами любопытных, собравшихся посмотреть на испанского вельможу,  который
имел привычку плавать один.
   Дантес справился превосходно: с помощью одного только руля он застав-
лял яхту исполнять все необходимые маневры, так что она казалась  разум-
ным существом, готовым повиноваться малейшему понуждению, и Дантес в ду-
ше согласился, что генуэзцы по справедливости  заслужили  звание  первых
кораблестроителей в мире.
   Толпа провожала глазами яхту, пока не потеряла ее из  виду,  и  тогда
начались толки о том, куда она идет: одни говорили - на Корсику,  другие
- на Эльбу; иные бились об заклад, что она идет в Испанию; иные  утверж-
дали, что в Африку; но никому не пришло в  голову  назвать  остров  Мон-
те-Кристо.
   А между тем Дантес шел именно туда.
   Он пристал к острову в конце второго дня. Яхта оказалась очень  легка
на ходу и сделала рейс в тридцать  пять  часов.  Дантес  отлично  изучил
очертания берегов и, не заходя в гавань, бросил якорь в  маленькой  бух-
точке.
   Остров был пуст; по-видимому, никто не высаживался на нем с тех  пор,
как Дантес его покинул. Он вошел в пещеру и нашел клад в том же  положе-
нии, в каком оставил его.
   На следующий день несметные сокровища Дантеса были перенесены на яхту
и заперты в трех отделениях потайного шкафа.
   Дантес прождал еще неделю. Всю эту неделю он лавировал на яхте вокруг
острова, объезжая ее, как берейтор объезжает лошадь. За эти дни он узнал
все ее достоинства и все недостатки. Дантес  решил  усугубить  первые  и
исправить последние.
   На восьмой день Дантес увидел лодку, шедшую к острову на  всех  пару-
сах, и узнал лодку Джакопо; он подал сигнал, на который Джакопо ответил,
и два часа спустя лодка подошла к яхте.
   Эдмона ждал печальный ответ на оба его вопроса.
   Старик Дантес умер. Мерседес исчезла.
   Эдмон спокойно выслушал эти вести; но тотчас же сошел на берег,  зап-
ретив следовать за собой.
   Через два часа он возвратился; два матроса с лодки Джакопо перешли на
его яхту, чтобы управлять парусами; он  велел  взять  курс  на  Марсель.
Смерть отца он предвидел; но что сталось с Мерседес?
   Эдмон не мог бы дать ни одному агенту исчерпывающих указаний, не отк-
рыв своей тайны; кроме того, он хотел получить еще некоторые другие све-
дения, а это мог сделать только он один. В Ливорно  зеркало  парикмахера
показало ему, что ему нечего опасаться быть узнанным. К тому  же  в  его
распоряжении были теперь все средства изменить свой облик. И вот однажды
утром парусная яхта Дантеса в сопровождении рыбачьей лодки смело вошла в
марсельский порт и остановилась против того самого места, где  когда-то,
в роковой вечер, Эдмона посадили в шлюпку, чтобы отвезти в замок Иф.
   Дантес не без трепета увидел подъезжавшего к нему в карантинной шлюп-
ке жандарма. Но он с приобретенной им спокойной уверенностью  подал  ему
английский паспорт, купленный в Ливорно, и с помощью этого  иностранного
пропуска, уважаемого во Франции  гораздо  более  французских  паспортов,
беспрепятственно сошел на берег.
   Первый, кого встретил Дантес на улице Каннебьер, был матрос с "Фарао-
на". Этот человек некогда служил под его началом и, как  нарочно,  нахо-
дился тут, чтобы Дантес мог убедиться в происшедшей в нем перемене. Дан-
тес прямо подошел к матросу и задал ему несколько вопросов,  на  которые
тот отвечал так, как говорят с человеком, которого видят  первый  раз  в
жизни.
   Дантес дал матросу монету в благодарность за сообщенные им  сведения;
минуту спустя он услышал, что добрый малый бежит за ним вслед.
   Дантес обернулся.
   - Прошу прощения, сударь, - сказал матрос,  -  но  вы,  должно  быть,
ошиблись; вы, верно, хотели дать мне двухфранковую монету, а вместо того
дали двойной наполеондор.
   - Ты прав, друг мой, я ошибся, - сказал Дантес, - но  твоя  честность
заслуживает награды, и я прошу тебя принять от меня еще второй и  выпить
с товарищами за мое здоровье.
   Матрос был так изумлен, что даже не поблагодарил Эдмона; он посмотрел
ему вслед и сказал.
   - Какой-нибудь набоб из Индии.
   Дантес продолжал  путь;  с  каждым  шагом  сердце  его  замирало  все
сильнее; воспоминания детства, неизгладимые, никогда не покидающие  наши
мысли, возникали перед ним на каждом углу, на каждом перекрестке.  Дойдя
до конца улицы Ноайль и увидев Мельянские аллеи,  он  почувствовал,  что
ноги у него подкашиваются, и едва не попал под колеса проезжавшего  эки-
пажа. Наконец он подошел к дому, где когда-то жил его отец.  Ломоносы  и
настурции исчезли с окна мансарды, где, бывало, старик  так  старательно
ухаживал за ними.
   Дантес прислонился к дереву и задумчиво смотрел на верхние этажи ста-
рого дома, наконец, он подошел к двери, переступил порог,  спросил,  нет
ли свободной квартиры и, хотя комнаты в пятом  этаже  оказались  заняты,
выразил такое настойчивое желание осмотреть их, что привратник  поднялся
наверх и попросил у жильцов позволения  показать  иностранцу  помещение.
Эту квартирку, состоявшую из двух  комнат,  занимали  молодожены,  всего
только неделю как повенчанные. При виде счастливой молодой  четы  Дантес
тяжело вздохнул.
   Впрочем, ничто не напоминало Дантесу  отцовского  жилища;  обои  были
другие; все старые вещи, друзья его детства, встававшие в его памяти  во
всех подробностях, исчезли. Одни только стены были те же.
   Дантес взглянул на кровать, она стояла на том же самом месте,  что  и
кровать его отца. Глаза Эдмона невольно наполнились слезами: здесь  ста-
рик испустил последний вздох, призывая сына.
   Молодые супруги с удивлением смотрели на этого сурового человека,  по
неподвижному лицу которого катились крупные слезы. Но всякое  горе  свя-
щенно, и они не задавали незнакомцу никаких вопросов. Они только отошли,
чтобы не мешать ему, а когда он стал прощаться, проводили  его,  говоря,
что он может приходить когда ему угодно, и что они всегда рады будут ви-
деть его в своей скромной квартирке.
   Спустившись этажом ниже, Эдмон  остановился  перед  другой  дверью  и
спросил, тут ли еще живет портной Кадрусс. Но  привратник  ответил  ему,
что человек, о котором он спрашивает, разорился и держит теперь  трактир
на дороге из Бельгарда в Бокер.
   Дантес вышел, спросил адрес хозяина дома, отправился  к  нему,  велел
доложить о себе под именем лорда Уилмора (так он был назван в  паспорте)
и купил у него весь дом за двадцать пять тысяч франков Он переплатил  по
меньшей мере десять тысяч. Но если бы хозяин потребовал с  Дантеса  пол-
миллиона, он заплатил бы не торгуясь.
   В тот же день молодые супруги, жившие в пятом этаже, были  уведомлены
нотариусом, совершившим купчую на дом, что новый хозяин предоставляет им
на выбор любую квартиру в доме за ту же плату, если они уступят ему сня-
тые ими две комнаты.
   Это странное происшествие занимало в продолжение  целой  педели  всех
обитателей Мельянских аллей и породило тысячу догадок, из которых ни од-
на не соответствовала истине.
   Но еще более смутило все умы и сбило с толку то  обстоятельство,  что
тот самый иностранец, который днем побывал в доме на Мельянских  аллеях,
вечером прогуливался по каталанской деревне и заходил в  бедную  рыбачью
хижину, где пробыл более часа,  расспрашивая  о  разных  людях,  которые
умерли или исчезли уже лет пятнадцать тому назад.
   На другой день рыбаки, к которым он заходил для расспросов,  получили
в подарок новую лодку, снабженною двумя неводами и ахатом.
   Рыбакам очень хотелось поблагодарить великодушного посетителя, но они
узнали, что накануне, поговорив с каким-то матросом, он сел на лошадь  и
выехал из Марселя через Экские ворота.
 
 
   V. ТРАКТИР "ГАРСКИЙ МОСТ"
 
   Кто, как я, путешествовал пешком по Южной  Франции,  вероятно,  видел
между Бельгардом и Бокером, приблизительно на полпути между  селением  и
городом, но все же ближе к Бокеру, чем к Бельгарду,  небольшой  трактир,
где на висячей жестяной вывеске, скрипящей при малейшем дуновении ветра,
презабавно изображен Гарский мосг Этот трактир, если идти по течению Ро-
ны, стоит по левую сторону от большой дороги, задней стеной к реке.  При
нем имеется то, что в Лангедоке  называют  садом,  то  есть  огороженный
участок земли на задворках, где чахнет  несколько  малорослых  оливковых
деревьев и диких смоковниц с посеребренной пылью  листвой,  между  этими
деревьями произрастают овощи, преимущественно чеснок, красный стручковый
перец и лук; наконец, в углу, словно забытый часовой, высокая пиния оди-
ноко возносит к небу свою вершину, потрескивающую  на  тридцатиградусном
солнце.
   Все эти деревья, большие и малые, искривлены от природы и крепятся  в
ту сторону, в которую дует мистраль - один из трех бичей Прованса, двумя
другими, как известно, или как, может быть, неизвестно, считались Дюран-
са [13] и парламент.
   Кругом, на равнине, похожей на большое озеро пыли, произрастают там и
сям редкие пшеничные колосья, которые местные садоводы, вероятно,  выра-
щивают из любопытства и которые служат насестом для цикад,  преследующих
своим пронзительным и однообразным треском путешественников, забредших в
эту пустыню.
   Уже лет семь этот трактир принадлежал супружеской паре, вся  прислуга
которой состояла из работницы по имени Тринетта и конюха, прозывавшегося
Пако, впрочем, двух слуг было вполне достаточно, ибо с тех пор как между
Бокером и Эг-Мортом провели канал, барки победоносно  заменили  почтовых
лошадей, а перевозное судно - дилижанс.
   Этот канал, к вящей досаде бедного трактирщика, проходил между питаю-
щей его Роной и поглощаемой им дорогой в каких-нибудь ста шагах от трак-
тира, который мы кратко, но верно только что описали.
   Хозяин этого убогого трактирчика был человек лет сорока  пяти,  истый
южанин - высокий, сухощавый и жилистый, с блестящими,  глубоко  сидящими
глазами, орлиным носом и белыми, как у хищника, зубами. Волосы его,  ви-
димо не желавшие седеть, несмотря на  первые  предостережения  старости,
были, как и его круглая борода, густые и курчавые и только кое-где  тро-
нуты сединой Лицо его, от природы смуглое, стало почти черным вследствие
привычки бедного малого торчать с утра до вечера на пороге  и  высматри-
вать, не покажется ли - пеший или конный - какой-нибудь постоялец,  ждал
он обычно понапрасну, и ничто не защищало его  лица  от  палящего  зноя,
кроме красного платка, повязанного вокруг головы, как у испанских погон-
щиков. Это был наш старый знакомый, Гаспар Кадрусс.
   Жена его, звавшаяся в девицах Мадлена Радель, была  женщина  бледная,
худая и хворая, она родилась в окрестностях Арля и сохранила следы былой
красоты, которою славятся женщины того края, но лицо ее рано поблекло от
приступов скрытой лихорадки, столь распространенной среди людей, живущих
близ эг-мортских прудов и камаргских болот. Поэтому она почти никогда не
выходила из комнаты во втором этаже и проводила целые дни, дрожа от  ли-
хорадки, полулежа в кресле или полусидя на кровати, между  тем  как  муж
ее, по обыкновению, стоял на часах у  порога,  весьма  неохотно  покидая
свой пост, ибо каждый раз, когда он возвращался к своей сварливой  поло-
вине, она донимала его вечными жалобами на судьбу, па что муж обычно от-
вечал философски:
   - Молчи, Карконта! Видно, так богу угодно.
   Прозвище "Карконта" произошло оттого, что Мадлена Радель  родилась  в
деревне Карконте, между Салоном и Ламбе