я; слуги, как известно, покинули дом.
   Моррель не имел особых поводов к  беспокойству:  Монте-Кристо  обещал
ему, что Валентина будет жить, и до сих пор это обещание не было наруше-
но. Каждый вечер граф приносил ему хорошие вести, подтверждаемые на сле-
дующий день самим Нуартье.
   Все же это безлюдье показалось ему странным; оп  позвал  еще  раз,  в
третий раз; та же тишина.
   Тогда он решил подняться.
   Дверь Нуартье была открыта, как и остальные двери.
   Первое, что бросилось ему в глаза, был старик, сидевший в кресле,  на
своем обычном месте; он был очень бледен, и  в  его  расширенных  глазах
застыл испуг.
   - Как вы поживаете, сударь? - спросил Моррель, не без замирания серд-
ца.
   - Хорошо, - показал старик, - хорошо.
   Но его лицо выражало все большую тревогу.
   - Вы чем-то озабочены, - продолжал Моррель. - Позвать кого-нибудь  из
слуг?
   - Да, - показал Нуартье.
   Моррель стал звонить изо всех сил; по, сколько он ни дергал за  шнур,
никто не приходил.
   Он повернулся к Нуартье; лицо старика становилось все бледнее и  тре-
вожнее.
   - Боже мой! - сказал Моррель. - Почему никто не идет? Еще  кто-нибудь
заболел?
   Глаза Нуартье, казалось, готовы были выскочить из орбит.
   - Да что с вами? - продолжал Моррель. - Вы меня пугаете! Валентина?..
   - Да! Да! - показал Нуартье.
   Максимилиан открыл рот, по не мог вымолвить ни слова; он зашатался  и
прислонился к стене.
   Затем он указал рукой на дверь.
   - Да! Да! Да! - показал старик.
   Максимилиан бросился к маленькой лестнице и спустился по  ней  в  два
прыжка, между тем как Нуартье, казалось, кричал ему глазами:
   - Скорей, скорей!
   Моррель в одну минуту пробежал несколько комнат, пустых, как  и  весь
дом, и достиг комнаты Валентины.
   Ему не пришлось отворять дверь, она была раскрыта настежь.
   Первое, что он услышал, было рыдание. Он увидел, как в тумане, черную
фигуру, стоявшую на коленях и зарывшуюся  в  беспорядочную  груду  белых
покрывал. Страх, смертельный страх пригвоздил его к порогу.
   И тут он услышал голос, который говорил: - Валентина умерла, - и дру-
гой, который отозвался, как эхо:
   - Умерла! Умерла!
 
 
   VI. МАКСИМИЛИАН
 
   Вильфор поднялся, почти стыдясь того, что его застали в припадке  та-
кого отчаяния.
   Должность грозного обвинителя, которую он занимал в течение  двадцати
пяти лет, сделала из него нечто большее или, быть  может,  меньшее,  чем
человек.
   Его взгляд, в первый миг растерянный  и  блуждающий,  остановился  на
Максимилиане.
   - Кто вы, сударь? - сказал он. - Откуда вы? Так не входят в дом,  где
обитает смерть. Уйдите!
   Моррель не двигался, он не мог оторвать глаз от ужасного зрелища:  от
смятой постели и бледного лица на подушках.
   - Уходите! Слышите? - крикнул Вильфор.
   Д'Авриньи тоже подошел, чтобы заставить Максимилиана уйти.
   Тот окинул безумным взором Валентину, обоих мужчин,  комнату,  хотел,
по-видимому, что-то сказать, - наконец, не находя ни слова, чтобы  отве-
тить, несмотря на вихрь горестных мыслей, проносившихся в его мозгу,  он
схватился за голову и бросился к выходу; Вильфор и д'Авриньи, на  минуту
отвлеченные от своих дум, посмотрели ему вслед  и  обменялись  взглядом,
который говорил:
   "Это сумасшедший".
   Но не прошло и пяти минут, как лестница заскрипела под тяжелыми шага-
ми, и появился Моррель, который, с нечеловеческой  силой  подняв  кресло
Нуартье, внес старика на второй этаж.
   Дойдя до площадки, Моррель опустил кресло на пол и быстро вкатил  его
в комнату Валентины.
   Все это он проделал с удесятеренной силой исступленного отчаяния.
   Но страшнее всего было лицо Нуартье, когда Моррель подвез его к  кро-
вати Валентины; на этом лице напряженно жили одни глаза, в них  сосредо-
точились все силы и все чувства паралитика.
   И при виде этого бледного лица с горящим взглядом Вильфор испугался.
   Всю жизнь, всякий раз, как он сталкивался со своим отцом, происходило
что-нибудь ужасное.
   - Смотрите, что они сделали! - крикнул Моррель, все еще опираясь  од-
ной рукой на спинку кресла, которое он подкатил к кровати, а другой ука-
зывая на Валентину. - Смотрите, отец!
   Вильфор отступил на шаг и с удивлением смотрел на молодого  человека,
ему почти незнакомого, который называл Нуартье своим отцом.
   Казалось, в этот миг вся душа старика перешла в его налившиеся кровью
глаза; жилы на лбу вздулись, синева, вроде той,  которая  заливает  кожу
эпилептиков, покрыла шею, щеки и виски; этому внутреннему взрыву, потря-
сающему все его существо, не хватало только крика.
   Этот крик словно выступал из всех пор, страшный в своей немоте,  раз-
дирающий в своей беззвучности.
   Д'Авриньи бросился к старику и дал ему понюхать спирту.
   - Сударь, - крикнул тогда Моррель, схватив недвижную руку паралитика,
- меня спрашивают, кто я такой и по какому праву  я  здесь.  Вы  знаете,
скажите им, скажите!
   Рыдания заглушили его голос.
   Прерывистое дыхание сотрясало грудь старика. Этовозбуждение было  по-
хоже на начало агонии.
   Наконец слезы хлынули из глаз Нуартье, более  счастливого,  чем  Мор-
рель, который рыдал без слез. Старик не мог наклонить голову и лишь зак-
рыл глаза.
   - Скажите, что я был ее женихом, - продолжал Моррель. - Скажите,  что
она была моим другом, моей единственной любовью на  свете!  Скажите  ям,
что ее бездыханный труп принадлежит мне!
   И он бросился на колени перед постелью, судорожно  вцепившись  в  нее
руками.
   Видеть этого большого, сильного человека, раздавленного  горем,  было
так  мучительно,  что  Д'Авриньи  отвернулся,  чтобы  скрыть   волнение;
Вильфор, не требуя больше объяснений, покоренный  притягательной  силой,
которая влечет нас к людям, любившим тех, кого мы  оплакиваем,  протянул
Моррелю руку.
   Но Максимилиан ничего не видел; он схватил ледяную руку Валентины  и,
не умея плакать, глухо стонал, сжимая зубами край простыни.
   Несколько минут в этой комнате слышались только рыдания, проклятия  и
молитвы.
   И все же один звук господствовал над всем: то было хриплое,  страшное
дыхание Нуартье. Казалось, при каждом вдохе рвались жизненные пружины  в
его груди.
   Наконец Вильфор, владевший собой лучше других и как бы уступивший  на
время свое место Максимилиану, решился заговорить.
   - Сударь, - сказал он, - вы говорите, что вы любили Валентину, что вы
были ее женихом. Я не знал об этой любви, о вашем сговоре; и все  же  я,
ее отец, прощаю вам это; ибо, я вижу, ваше горе велико и неподдельно.
   Ведь и мое горе слишком велико, чтобы в душе у меня оставалось  место
для гнева.
   Но вы видите, ангел, который сулил вам счастье, покинул землю; ей  не
нужно больше земного поклонения, ныне она предстала перед творцом: прос-
титесь же с ее бренными останками, коснитесь в последний раз руки, кото-
рую вы ждали, и расстаньтесь с  ней  навсегда;  Валентине  нужен  теперь
только священник, который ее благословит.
   - Вы ошибаетесь, сударь, - воскликнул Моррель, подымаясь на одно  ко-
лено, и его сердце пронзила такая боль, какой он никогда еще не  испыты-
вал, - вы ошибаетесь. Валентина умерла, но она умерла такой смертью, что
нуждается не только в священнике, но и в мстителе! Посылайте за  священ-
ником, господин де Вильфор, а мстителем буду я!
   - Что вы хотите сказать, сударь! - пробормотал Вильфор;  полубезумный
выкрик Морреля заставил его содрогнуться.
   - Я хочу сказать, что в вас - два человека, сударь! - продолжал  Мор-
рель. - Отец довольно плакал - пусть выступит королевский прокурор.
   Глаза Нуартье сверкнули; Д'Авриньи подошел ближе.
   - Я знаю, что говорю, сударь, - продолжал  Моррель,  читая  по  лицам
присутствующих все их чувства, - и вы знаете не хуже  моего  то,  что  я
скажу: Валентину убили!
   Вильфор опустил голову; Д'Авриньи подошел еще на шаг; Нуартье  утвер-
дительно опустил веки.
   - В наше время, - продолжал Моррель, - живое существо, даже не  такое
юное и  прекрасное,  как  Валентина,  не  может  умереть  насильственной
смертью без того, чтобы не потребовали отчета в его гибели. Господин ко-
ролевский прокурор, - закончил Моррель с возрастающим жаром, - здесь нет
места жалости! Я вам указываю на преступление, ищите убийцу!
   И его неумолимый взгляд вопрошал Вильфора, который в свою очередь ис-
кал взгляда то Нуартье, то Д'Авриньи.
   Но вместо того чтобы поддержать Вильфора, отец и доктор ответили  ему
таким же непреклонным взглядом.
   - Да! - показал старик.
   - Верно! - сказал д'Авриньи.
   - Вы ошибаетесь, сударь, - проговорил Вильфор, пытаясь побороть  волю
трех человек и свое собственное волнение, - в моем доме  не  совершается
преступлений; меня разит судьба, меня тяжко испытывет бог, - но  у  меня
никого не убивают!
   Глаза Нуартье сверкнули; д'Авриньи открыл рот, чтобы возразить.
   Моррель протянул руку, призывая к молчанию.
   - А я вам говорю, что здесь убивают! - сказал он негромко, но грозно.
   Я вам говорю, что это уже четвертая жертва за четыре месяца!
   Я вам говорю, что четыре дня тому назад уже пытались отравить  Вален-
тину, но это не удалось, благодаря предосторожности господина Нуартье!
   Я вам говорю, что дозу удвоили или переменили яд, и на этот раз  зло-
деяние удалось!
   Я вам говорю, что вы это знаете так же хорошо, как и  я,  потому  что
господин д'Авриньи вас об этом предупредил и как врач и как друг.
   - Вы бредите, сударь, - сказал Вильфор, тщетно  пытаясь  освободиться
от захлестнувшей его петли.
   - Я брежу? - воскликнул Моррель. - В таком случае я обращаюсь к само-
му господину д'Авриньи. Спросите у него, сударь,  помнит  ли  он  слова,
произнесенные им в вашем саду, перед этим домом в вечер  смерти  госпожи
де Сен-Меран; тогда вы оба, думая, что вы одни, говорили об этой  траги-
ческой смерти; вы ссылаетесь на судьбу, вы несправедливо обвиняете бога,
но судьба и бог участвовали в этой смерти только тем, что создали убийцу
Валентины!
   Вильфор и д'Авриньи переглянулись.
   - Да, да, припомните, - сказал Моррель, - вы думали,  что  эти  слова
были сказаны в тишине и одиночестве, затерялись во мраке, но они достиг-
ли моих ушей.
   Конечно, после этого вечера, видя преступную снисходительность госпо-
дина де Вильфор к своим близким, я должен был все раскрыть властям. Я не
был бы тогда одним из виновников твоей смерти,  Валентина,  любимая!  Но
виновник превратится в мстителя; это  четвертое  убийство  очевидно  для
всякого, и если отец твой покинет тебя, Валентина, клянусь тебе,  я  сам
буду преследовать убийцу!
   И словно природа сжалилась, наконец, над этим сильным человеком,  го-
товым сломиться под натиском собственной силы, - последние слова Морреля
замерли в его гортани, из груди его вырвалось рыдание, непокорные  слезы
хлынули из глаз, он покачнулся и с плачем вновь упал на колени у кровати
Валентины.
   Тогда настала очередь д'Авриньи.
   - Я разделяю чувства господина Морреля и тоже  требую  правосудия,  -
сказал он громко. - У меня сердце разрывается от мысли, что моя малодуш-
ная снисходительность поощрила убийцу!
   - Боже мой! - еле слышно прошептал Вильфор.
   Моррель поднял голову и, читая в глазах старика, горящих нечеловечес-
ким пламенем, сказал:
   - Смотрите, господин Нуартье хочет говорить.
   - Да, - показал Нуартье, с выражением особенно  ужасным,  потому  что
все способности этого несчастного, беспомощного старика были  сосредото-
чены в его взгляде.
   - Вы знаете убийцу? - спросил Моррель.
   - Да, - ответил Нуартье.
   - И вы нам укажете его? - воскликнул Максимилиан, - Мы слушаем!  Гос-
подин д'Авриньи, слушайте!
   Глаза Нуартье улыбнулись несчастному Моррелю грустно и  нежно,  одной
из тех улыбок, которые так часто радовали Валентину.
   Затем, как бы приковав глаза собеседника к своим, он  перевел  взгляд
на дверь.
   - Вы хотите, чтобы я вышел? - горестно воскликнул Моррель.
   - Да, - показал Нуартье.
   - Пожалейте меня!
   Глаза старика оставались неумолимо устремленными на дверь.
   - Но потом мне можно будет вернуться? - спросил Максимилиан.
   - Да.
   - Я должен выйти один?
   - Нет.
   - Кого же я должен увести? Господина де Вильфор?
   - Нет.
   - Доктора?
   - Да.
   - Вы хотите остаться один с господином де Вильфор?
   - Да.
   - А он поймет вас?
   - Да.
   - Будьте спокойны, - сказал Вильфор,  радуясь,  что  следствие  будет
вестись с глазу на глаз, - я отлично понимаю отца.
   Хотя он говорил это с почти радостным  выражением,  зубы  его  громко
стучали.
   Д'Авриньи взял Максимилиана под руку и увел его в соседнюю комнату.
   Тогда во всем доме воцарилось молчание, более глубокое, чем  молчание
смерти.
   Наконец через четверть часа послышались нетвердые шаги, и Вильфор по-
явился на пороге гостиной, где находились д'Авриньи и Моррель,  один,  -
погруженный в задумчивость, другой - задыхающийся от горя.
   - Идемте, - сказал Вильфор.
   И он подвел их к Нуартье.
   Моррель внимательно посмотрел на Вильфора.
   Лицо королевского прокурора было  мертвенно  бледно;  багровые  пятна
выступили у него на лбу; его пальцы судорожно теребили перо,  ломая  его
на мелкие куски.
   - Господа, - сдавленным голосом сказал он д'Авриньи и Моррелю, - дай-
те мне честное слово, что эта ужасная тайна останется погребенной в  на-
ших сердцах!
   У тех вырвалось невольное движение.
   - Умоляю вас!.. - продолжал Вильфор.
   - А что же виновник!.. - сказал Моррель. - Убийца!.. Отравитель!..
   - Будьте спокойны, сударь, правосудие совершится, - сказал Вильфор. -
Мой отец открыл мне имя виновного; мой отец жаждет мщения, как и вы;  но
он, как и я, заклинает вас хранить преступление в тайне. Правда, отец?
   - Да, - твердо показал Нуартье.
   Моррель невольно отшатнулся с жестом ужаса и недоверия.
   - Сударь, - воскликнул Вильфор, удерживая Морреля за руку, - вы знае-
те, мой отец непреклонный человек, и если он обращается к  вам  с  такой
просьбой, значит, он верит, что Валентина будет страшно отомщена.  Прав-
да, отец?
   Старик сделал знак, что да.
   Вильфор продолжал:
   - Он меня знает, а я дал ему слово. Можете быть спокойны, господа;  я
прошу у вас три дня, это меньше, чем у вас попросил бы суд; и через  три
дня мщение, которое постигнет убийцу моей дочери, заставит  содрогнуться
самое бесчувственное сердце. Правда, отец?
   При этих словах он скрипнул зубами и потряс мертвую руку старика.
   - Обещание будет исполнено,  господин  Нуартье?  -  спросил  Моррель;
д'Авриньи взглядом спросил о том же.
   - Да! - показал Нуартье с мрачной радостью в глазах.
   - Так поклянитесь, господа, - сказал Вильфор, соединяя руки д'Авриньи
и Морреля, - поклянитесь, что вы пощадите честь моего дома и предостави-
те мщение мне.
   Д'Авриньи отвернулся и неохотно прошептал "да", но Моррель вырвал ру-
ку из рук Вильфора, бросился к постели, прижался губами к холодным губам
Валентины и выбежал вон с протяжным стоном отчаяния.
   Как мы уже сказали, все слуги исчезли.
   Поэтому Вильфору пришлось просить д'Авриньи взять на себя все те мно-
гочисленные и сложные хлопоты, которые влечет за собой  смерть  в  наших
больших  городах,  особенно  смерть  при  таких  подозрительных  обстоя-
тельствах.
   Что касается Нуартье, то было страшно смотреть на это недвижимое  го-
ре, это окаменелое отчаяние, эти беззвучные слезы.
   Вильфор заперся в своем кабинете; д'Авриньи пошел за  городским  вра-
чом, обязанность которого - свидетельствовать смерть и которого  вырази-
тельно именуют "доктором мертвых".
   Нуартье не захотел расставаться с внучкой.
   Через полчаса д'Авриньи вернулся со своим собратом; дверь с улицы бы-
ла заперта, и, так как привратник исчез  вместе  с  остальными  слугами,
Вильфор сам пошел отворить.
   Но у комнаты Валентины он остановился; у него не было сил снова войти
туда.
   Оба доктора вошли одни.
   Нуартье сидел у кровати, бледный, как сама  покойница,  недвижимый  и
безмолвный, как она.
   Доктор мертвых подошел к постели с равнодушием человека, который пол-
жизни проводит с трупами, откинул с лица девушки простыню и приоткрыл ей
губы.
   - Да, - сказал д'Авриньи со вздохом, - бедная девушка мертва,  сомне-
ний нет.
   - Да, - коротко ответил доктор мертвых, снова закрывая простыней лицо
Валентины.
   Нуартье глухо захрипел.
   Д'Авриньи обернулся; глаза старика сверкали.
   Д'Авриньи понял, что он хочет видеть свою внучку; он подошел к крова-
ти, и, пока второй врач полоскал в хлористой воде пальцы, которые косну-
лись губ умершей, он открыл это спокойное и бледное лицо, похожее на ли-
цо спящего ангела.
   Слезы, выступившие на глазах Нуартье, сказали Д'Авриньи, как  глубоко
благодарен ему несчастный старик.
   Доктор мертвых написал свидетельство тут же в комнате  Валентины,  на
краю стола, и, совершив эту последнюю формальность,  вышел,  провожаемый
Д'Авриньи.
   Вильфор услышал, как они спускались с лестницы, и вышел из своего ка-
бинета.
   Сказав несколько слов благодарности доктору,  он  обратился  к  Д'Ав-
риньи.
   - Теперь нужен священник, - сказал он.
   - Есть какой-нибудь священник, которого вы хотели  бы  пригласить?  -
спросил Д'Авриньи.
   - Нет, - отвечал Вильфор, - обратитесь к ближайшему.
   - Ближайший, - сказал городской врач, - это итальянский аббат,  посе-
лившийся в доме рядом с вами. Хотите, проходя мимо, я его попрошу?
   - Будьте добры, Д'Авриньи, - сказал Вильфор, - пойдите  с  господином
доктором. Вот ключ, чтобы вы могли входить и выходить, когда вам  нужно.
Приведите священника и устройте его в комнате моей бедной девочки.
   - Вы хотите с ним поговорить?
   - Я хочу побыть один. Вы меня простите, правда? Священник должен  по-
нимать все страдания, тем более страдания отца.
   Вильфор вручил д'Авриньи ключ, поклонился еще раз городскому врачу и,
вернувшись к себе в кабинет, принялся за работу.
   Есть люди, для которых работа служит лекарством от всех зол.
   Выйдя на улицу, оба врача заметили человека в черной сутане, стоящего
на пороге соседнего дома.
   - Вот тот, о.ком я вам говорил, - сказал доктор мертвых.
   Д'Авриньи подошел к священнику:
   - Сударь, не согласитесь ли вы оказать услугу несчастному отцу, поте-
рявшему только что дочь, королевскому прокурору де Вильфор?
   - Да, сударь, - отвечал священник с сильным итальянским акцентом, - я
знаю, смерть поселилась в его доме.
   - Тогда мне незачем говорить вам, какого рода помощи он от вас ожида-
ет.
   - Я шел предложить свои услуги, сударь, - сказал  священник,  -  наше
назначение - идти навстречу нашим обязанностям.
   - Это молодая девушка.
   - Да, знаю; мне сказали слуги, я видел, как они бежали из дома. Я уз-
нал, что ее имя Валентина, и я уже молился за нее.
   - Благодарю вас, - сказал Д'Авриньи, - и раз вы уже приступили к  ва-
шему святому служению, благоволите его продолжить. Будьте возле усопшей,
и вам скажет спасибо безутешная семья.
   - Иду, сударь, - отвечал аббат, - и смею сказать, что не будет молит-
вы горячей, чем моя.
   Д'Авриньи взял аббата за руку и, не встретив Вильфора, затворившегося
у себя в кабинете, проводил его к покойнице, которую должны были  облечь
в саван только ночью.
   Когда они входили в комнату, глаза Нуартье встретились с глазами  аб-
бата; вероятно, Нуартье увидел в  них  что-то  необычайное,  потому  что
взгляд его больше не отрывался от лица священника.
   Д'Авриньи поручил попечению аббата не только усопшую, но и живого,  и
тот обещал Д'Авриньи помолиться о Валентине и позаботиться о Нуартье.
   Обещание аббата звучало торжественно; и для того, должно быть,  чтобы
ему не мешали в его молитве и не беспокоили Нуартье в его горе, он, едва
Д'Авриньи удалился, запер на задвижку не только дверь, в  которую  вышел
доктор, но и ту, которая вела к г-же де Вильфор.
 
 
   VII. ПОДПИСЬ ДАНГЛАРА
 
   Утро настало пасмурное и унылое.
   Ночью гробовщики исполнили свою печальную обязанность и зашили  лежа-
щее на кровати тело в саван - скорбную од