н  Бошан,  и,  по-
верьте, это всегда прекрасно сделано.
   - Сударь, - отвечал Бошан, - так не отделываются от порядочных людей;
честь требует гарантий.
   - Сударь, я сам - живая гарантия, - невозмутимо возразил  Монте-Крис-
то, но глаза его угрожающе вспыхнули. - У нас обоих течет в жилах кровь,
которую мы не прочь пролить, - вот  наша  взаимная  гарантия.  Передайте
этот ответ виконту и скажите ему, что завтра утром, прежде  чем  пробьет
десять, я узнаю цвет его крови.
   - В таком случае, - сказал Бошан, - мне остается обсудить условия по-
единка.
   - Мне они совершенно безразличны, сударь, - сказал граф Монте-Кристо,
- и вы напрасно из-за такой малости беспокоите меня во время  спектакля.
Во Франции дерутся на шпагах или на пистолетах; в колониях  предпочитают
карабин; в Аравии пользуются кинжалом. Скажите вашему доверителю, что я,
хоть и оскорбленный, но, желая быть до конца эксцентричным, предоставляю
ему выбор оружия и без споров и возражений согласен на все; на  все,  вы
слышите, на все, даже на дуэль по жребию, что всегда нелепо; но со  мной
- дело другое; я уверен, что выйду победителем.
   - Вы уверены? - повторил Бошан, растерянно глядя на графа.
   - Да, разумеется, - сказал Монте-Кристо, пожимая плечами. -  Иначе  я
не принял бы вызова господина де Морсер. Я убью его, так должно быть,  и
так будет. Прошу вас только дать мне сегодня знать о месте встречи и ро-
де оружия; я не люблю заставлять себя ждать.
   - На пистолетах, в восемь часов утра, в Венсенском лесу, - сказал Бо-
шан, не понимая, имеет ли он дело с дерзким фанфароном или со  сверхъес-
тественным существом.
   - Отлично, сударь, - сказал Монте-Кристо. - Теперь, раз мы  обо  всем
уговорились, разрешите мне, пожалуйста, слушать спектакль и  посоветуйте
вашему другу Альберу больше сюда не возвращаться; непристойное поведение
только повредит ему. Пусть он едет домой и ложится спать.
   Бошан ушел в полном недоумении.
   - А теперь, - сказал Монте-Кристо, оборачиваясь к Моррелю, - могу  ли
я рассчитывать на вас?
   - Разумеется, - сказал Моррель, - вы можете мной вполне  располагать,
граф; но все же...
   - Что?
   - Мне было бы очень важно, граф, знать истинную причину...
   - Другими словами, вы отказываетесь?
   - Отнюдь нет.
   - Истинная причина? - повторил граф. - Этот юноша сам действует всле-
пую и не знает ее. Истинная причина известна лишь богу и мне; но  я  даю
вам честное слово, Моррель, что бог, которому  она  известна,  будет  за
нас.
   - Этого достаточно, граф, - сказал Моррель. - Кто будет вашим  вторым
секундантом?
   - Я никого в Париже не знаю, кому мог бы  оказать  эту  честь,  кроме
вас, Моррель, и вашего зятя, Эмманюеля. Думаете  ли  вы,  что  Эмманюель
согласится оказать мне эту услугу?
   - Я отвечаю за него, как за самого себя, граф.
   - Отлично! Это все, что мне нужно. Значит, завтра в семь часов  утра,
у меня?
   - Мы явимся.
   - Тише! Занавес поднимают, давайте слушать. Я никогда не пропускаю ни
одной ноты этого действия. Чудесная опера "Вильгельм Телль"!
 
 
   XII. НОЧЬ
 
   Граф Монте-Кристо, по своему обыкновению, подождал, пока  Дюпрэ  спел
свою знаменитую арию "За мной!", и только после этого встал и  вышел  из
ложи.
   Моррель простился с ним у выхода, повторив обещание  явиться  к  нему
вместе с Эмманюелем ровно в семь часов утра.
   Затем, все такой же улыбающийся и спокойный, граф сел в карету.
   Пять минут спустя он был уже дома.
   Но надо было не знать графа, чтобы не услышать сдержанной ярости в ею
голосе, когда он, входя к себе, сказал Али:
   - Али, мои пистолеты с рукоятью слоновой кости!
   Али принес ящик, и граф стал заботливо рассматривать оружие, что было
вполне естественно для человека, доверяющего свою жизнь кусочку свинца.
   Это были пистолеты особого образца, которые МонтеКристо заказал, что-
бы упражняться в стрельбе дома. Для выстрела достаточно было пистона, и,
находясь в соседней комнате, нельзя было заподозрить, что граф, как  го-
ворят стрелки, набивает себе руку.
   Он только что взял в руку оружие и начал вглядываться в точку прицела
на железной дощечке, служившей ему мишенью, как дверь  кабинета  отвори-
лась и вошел Батистен.
   Но, раньше чем он успел открыть рот,  граф  заметил  в  полумраке  за
растворенной дверью женщину под вуалью, которая вошла вслед за  Батисте-
ном.
   Она увидела в руке графа пистолет, увидела, что на  столе  лежат  две
шпаги, и бросилась в комнату.
   Батистен вопросительно взглянул на своего хозяина.
   Граф сделал ему знак, Батистен вышел и закрыл за собой дверь.
   - Кто вы такая, сударыня? - сказал граф женщине под вуалью.
   Незнакомка окинула взглядом комнату, чтобы убедиться, что  они  одни,
потом склонилась так низко, как будто хотела упасть на колени, и с отча-
янной мольбой сложила руки.
   - Эдмон, - сказала она, - вы не убьете моего сына!
   Граф отступил на шаг, тихо вскрикнул и выронил пистолет.
   - Какое имя вы произнесли, госпожа де Морсер? - сказал он.
   - Ваше, - воскликнула она, откидывая вуаль, - ваше, которое, быть мо-
жет, я одна не забыла. Эдмон, к вам пришла не госпожа де Морсер,  к  вам
пришла Мерседес.
   - Мерседес умерла, сударыня, - сказал Монте-Кристо, - и я  больше  не
знаю женщины, носящей это имя.
   - Мерседес жива, и Мерседес все помнит, она единственная узнала  вас,
чуть только увидела, и даже еще не видев, по одному вашему  голосу,  Эд-
мон, по звуку вашего голоса; и с тех пор она следует за вами  по  пятам,
она следит за вами, она боится вас, и ей не нужно было доискиваться, чья
рука нанесла удар графу де Морсер.
   - Фернану, хотите вы сказать, сударыня, - с горькой иронией  возразил
Монте-Кристо. - Раз уж вы начали припоминать имена, припомним их все.
   Монте-Кристо произнес имя "Фернан" с такой ненавистью,  что  Мерседес
содрогнулась от ужаса.
   - Вы видите, Эдмон, что я не ошиблась, - воскликнула она, - и  что  я
недаром сказала вам: пощадите моего сына!
   - А кто вам сказал, сударыня, что я враг вашему сыну?
   - Никто! Но все матери - ясновидящие. Я все угадала, я поехала за ним
в Оперу, спряталась в ложе и видела все.
   - В таком случае, сударыня, вы видели, что сын Фернана  публично  ос-
корбил меня? - сказал Монте-Кристо с ужасающим спокойствием.
   - Сжальтесь!
   - Вы видели, - продолжал граф, - что он бросил бы мне в лицо  перчат-
ку, если бы один из моих друзей, господин Моррель, не схватил его за ру-
ку.
   - Выслушайте меня. Мой сын также разгадал вас;  несчастье,  постигшее
его отца, он приписывает вам.
   - Сударыня, - сказал Монте-Кристо, - вы ошибаетесь: это не несчастье,
это возмездие. Не я нанес удар господину де Морсер, его карает  провиде-
ние.
   - А почему вы хотите подменить собой провидение? - воскликнула Мерсе-
дес. - Почему вы помните, когда оно забыло? Какое дело  вам,  Эдмон,  до
Янины и ее визиря? Что сделал вам Фернан Мондего, предав Али-Тебелина?
   - Верно, сударыня, - отвечал  Монте-Кристо,  -  и  все  это  касается
только французского офицера и дочери Василики. Вы правы,  мне  до  этого
нет дела, и если я поклялся отомстить, то не французскому офицеру  и  не
графу де Морсер, а рыбаку Фернану, мужу каталанки Мерседес.
   - Какая жестокая месть за ошибку, на которую меня толкнула судьба!  -
воскликнула графиня. - Ведь виновата я, Эдмон, и если вы должны  мстить,
так мстите мне, у которой не хватило сил  перенести  ваше  отсутствие  и
свое одиночество.
   - А почему я отсутствовал? - воскликнул МонтеКристо. - Почему вы были
одиноки?
   - Потому что вас арестовали, Эдмон, потому что вы были в тюрьме.
   - А почему я был арестован? Почему я был в тюрьме?
   - Этого я не знаю, - сказала Мерседес.
   - Да, вы этого не знаете, сударыня, по крайней мере надеюсь,  что  не
знаете. Но я вам скажу. Я был арестован, я был в тюрьме потому, что  на-
кануне того самого дня, когда я должен был на вас  жениться,  в  беседке
"Резерва" человек, по имени Данглар, написал это письмо,  которое  рыбак
Фернан взялся лично отнести на почту.
   И Монте-Кристо, подойдя к столу, открыл ящик, вынул из него пожелтев-
шую бумажку, исписанную выцветшими чернилами, и положил ее перед  Мерсе-
дес.
   Это было письмо Данглара королевскому прокурору,  которое  граф  Мон-
те-Кристо, под видом агента фирмы Томсон и Френч, изъял из  дела  Эдмона
Дантеса в кабинете г-на де Бовиль.
   Мерседес с ужасом прочла:
   "Господина королевского прокурора уведомляет друг  престола  и  веры,
что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле "Фараон",  прибывшем  се-
годня из Смирны, с заходом в Неаполь и  Порто-Феррайо,  имел  от  Мюрата
письмо к узурпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому  комитету
в Париже.
   Арестовав его,  можно  иметь  доказательство  его  преступления,  ибо
письмо находится при нем, или у его отца, или в его каюте на "Фараоне".
   - Боже мой! - простонала Мерседес, проводя рукой по влажному лбу. - И
это письмо...
   - Я купил его за двести тысяч франков, сударыня, - сказал Монте-Крис-
то, - и это недорого, потому что благодаря ему  я  сегодня  могу  оправ-
даться перед вами.
   - И из-за этого письма?..
   - Я был арестован; это вы знаете; но вы не знаете, сударыня,  сколько
времени длилось мое заточение. Вы не знаете, что я четырнадцать лет  то-
мился в четверти лье от вас, в темнице замка Иф. Вы не знаете,  что  че-
тырнадцать долгих лет я ежедневно повторял клятву мщения, которую я  дал
себе в первый день, а между тем мне но было известно, что вы вышли замуж
за Фернана, моею доносчика, и что мой отец умер, умер от голода!
   Мерседес пошатнулась.
   - Боже милосердный! - воскликнула она.
   - Но, когда я вышел из тюрьмы, в которой пробыл четырнадцать  лет,  я
узнал все это, и вот почему жизнью Мерседес и смертью  отца  я  поклялся
отметить Фернану, и... и я ищу ему.
   - И вы уверены, что на вас донес несчастный Фернан?
   - Клянусь вам спасением своей души, сударыня, он это сделал. Впрочем,
это немногим гнуснее, чем французскому гражданину -  продаться  англича-
нам; испанцу по рождению - сражаться против испанцев; офицеру па  службе
у Али - предать и убить Али. Что по сравнению с этим письмо,  которое  я
вам показал? Уловка влюбленного, которую, я это признаю и понимаю, долж-
на простить женщина, вышедшая замуж за этого  человека,  но  которую  не
прощает тот, чьей невестой она была. Французы не отметили предателю, ис-
панцы не расстреляли предателя, Али, лежа в  своей  могиле,  не  наказал
предателя; но я, преданный им, уничтоженный, тоже брошенный в могилу,  я
милостью бога вышел из этой могилы, я перед  богом  обязан  отметить;  я
послан им для мести, и вот я здесь.
   Несчастная женщина закрыла лицо руками и, как подкошенная,  упала  на
колени.
   - Простите, Эдмон, - сказала она, - простите  ради  меня,  ради  моей
любви к вам!
   Достоинство замужней женщины остановило порыв истерзанного сердца.
   Чело ее склонилось почти до самого пола.
   Граф бросился к ней и поднял ее.
   И вот, сидя в кресле, она своими затуманенными от слез  глазами  пос-
мотрела на мужественное лицо МонтеКристо, на котором еще  лежал  грозный
отпечаток страдания и ненависти.
   - Не истребить этот проклятый род! - прошептал он.  Ослушаться  бога,
который повелевает мне покарать его! Нет, не могу!
   - Эдмон, - с отчаянием сказала несчастная мать, - боже мой, я называю
вас Эдмоном, почему вы не называете меня Мерседес?
   - Мерседес! - повторил Монте-Кристо. - Да, вы правы, мне еще сладост-
но произносить это имя, и сегодня впервые, после стольких лет, оно  зву-
чит так внятно на моих устах. Мерседес, я повторял ваше имя со  вздохами
тоски, со стонами боли, с хрипом отчаяния; я произносил его, коченея  от
холода, скорчившись на тюремной соломе; я произносил его,  изнемогая  от
жары, катаясь по каменному полу моей темницы. Мерседес, я  должен  отме-
тить, потому что четырнадцать лет я страдал, четырнадцать  лет  проливал
слезы, я проклинал; говорю вам, Мерседес, я должен отметить!
   И граф, страшась, что он не устоит перед просьбами  той,  которую  он
так любил, призывал воспоминания на помощь своей ненависти.
   - Так отметите, Эдмон, - воскликнула несчастная мать, -  но  отметите
виновным; отомстите ему, отомстите мне, но не мстите моему сыну!
   - В Священном писании сказано, - ответил МонтеКристо: -  "Вина  отцов
падет на их детей до третьего и четвертого колена". Если бог сказал  эти
слова своему пророку, то почему же мне быть милосерднее бога?
   - Потому, что бог владеет временем и вечностью, а у человека их нет.
   Из груди Монте-Кристо вырвался не то стон, не то рычание, и он прижал
ладони к вискам.
   - Эдмон, - продолжала Мерседес, простирая руки к графу. - С  тех  пор
как я вас знаю, я преклонялась перед вами, я чтила вашу  память.  Эдмон,
друг мой, не омрачайте этот благородный и чистый образ, навеки  запечат-
ленный в моем сердце! Эдмон, если бы вы знали, сколько молитв я вознесла
за вас богу, пока я еще надеялась, что вы живы, и с тех пор, как повери-
ла, что вы умерли! Да, умерли! Я думала, что ваш труп погребен в глубине
какой-нибудь мрачной башни; я думала, что ваше тело сброшено на дно  ка-
кой-нибудь пропасти, куда тюремщики бросают умерших узников, и я  плака-
ла! Что могла я сделать для вас, Эдмон, как не молиться и плакать?  Пос-
лушайте меня: десять лет подряд я каждую ночь видела один и тот же  сон.
Ходили слухи, будто вы пытались бежать, заняли место одного из заключен-
ных, завернулись в саван покойника, и будто этот живой труп  сбросили  с
высоты замка Иф; и только услышав крик, который вы испустили,  падая  на
камни, ваши могильщики, оказавшиеся вашими палачами, поняли подмен.  Эд-
мон, клянусь вам жизнью моего сына, за которого я вас молю, десять лет я
каждую ночь видела во сне людей, сбрасывающих что-то неведомое и  страш-
ное с вершины скалы; десять лет я каждую ночь слышала ужасный  крик,  от
которого просыпалась, вся дрожа и леденея. И я, Эдмон, поверьте мне, как
ни тяжка моя вина, я тоже много страдала!
   - А чувствовали ли вы, что ваш отец умирает вдали от вас? -  восклик-
нул Монте-Кристо. - Терзались ли вы мыслью о том,  что  любимая  женщина
отдает свою руку вашему сопернику, в то время как вы задыхаетесь на  дне
пропасти?..
   - Нет, - прервала его Мерседес, - но я вижу, что тот, кого я  любила,
готов стать убийцей моего сына!
   Мерседес произнесла эти слова с такой силой горя, с таким  отчаянием,
что при звуке этих слов у графа вырвалось рыдание.
   Лев был укрощен; неумолимый мститель смирился.
   - Чего вы требуете? - спросил он. - Чтобы я пощадил жизнь вашего  сы-
на? Хорошо, он не умрет.
   Мерседес радостно вскрикнула; на  глазах  Монте-Кристо  блеснули  две
слезы, но они тотчас же исчезли; должно быть, бог послал за ними ангела,
ибо перед лицом создателя, они были много драгоценнее, чем самый роскош-
ный жемчуг Гузерата и Офира.
   - Благодарю тебя, благодарю, Эдмон! - воскликнула она,  схватив  руку
графа и поднося ее к губам. - Таким ты всегда  грезился  мне,  таким,  я
всегда любила тебя. Теперь я могу это сказать!
   - Тем более, - отвечал Монте-Кристо, - что  вам  уже  недолго  любить
бедного Эдмона. Мертвец вернется в могилу, призрак вернется в небытие.
   - Что вы говорите, Эдмон?
   - Я говорю, что, раз вы этого хотите, Мерседес, я должен умереть.
   - Умереть? Кто это сказал? Кто говорит о смерти? Почему вы возвращае-
тесь к мысли о смерти?
   - Неужели вы думаете, что, оскорбленный публично, при  всей  зале,  в
присутствии ваших друзей  и  друзей  вашего  сына,  вызванный  на  дуэль
мальчиком, который будет гордиться моим прощением как своей победой, не-
ужели вы думаете, что я могу  остаться  жить?  После  вас,  Мерседес,  я
больше всего на свете любил самого себя, то есть мое достоинство, ту си-
лу, которая возносила меня над людьми; в этой силе была моя жизнь.  Одно
ваше слово сломило ее. Я должен умереть.
   - Но ведь эта дуэль не состоится, Эдмон, раз вы прощаете.
   - Она состоится, сударыня,  -  торжественно  заявил  Монте-Кристо,  -
только вместо крови вашего сына, которая  должна  была  обагрить  землю,
прольется моя.
   Мерседес громко вскрикнула и бросилась к Монте-Кристо, но вдруг оста-
новилась.
   - Эдмон, - сказала она, - есть бог на небе, раз вы живы, раз я  снова
вас вижу, и я уповаю на него всем сердцем своим. В чаянии его  помощи  я
полагаюсь на ваше слово. Вы сказали, что мой сын не умрет, да, Эдмон?
   - Да, сударыня, - сказал Монте-Кристо, уязвленный, что  Мерседес,  не
споря, не пугаясь, без возражений приняла жертву, которую он ей принес.
   Мерседес протянула графу руку.
   - Эдмон, - сказала она, глядя на него полными слез глазами, - как  вы
великодушны! С каким высоким благородством вы сжалились  над  несчастной
женщиной, которая пришла к вам почти без надежды!  Горе  состарило  меня
больше, чем годы, и я ни улыбкой, ни взглядом уже не могу напомнить мое-
му Эдмону ту Мерседес, которой он некогда так любовался. Верьте,  Эдмон,
я тоже много выстрадала; тяжело чувствовать, что жизнь проходит, а в па-
мяти не остается ни одного радостного мгновения, в сердце  -  ни  единой
надежды; но не все кончается с земной жизнью. Нет! не  все  кончается  с
нею, я это чувствую всем, что еще не умерло в моей душе. Я повторяю вам,
Эдмон, это прекрасно, это благородно, это великодушно, -  простить  так,
как вы простили!
   - Вы это говорите, Мерседес, и все же вы не знаете  ей  тяжести  моей
жертвы. Что, если бы всевышний, создав мир, оплодотворив хаос, не завер-
шил сотворения мира, дабы уберечь ангела от тех слез, которые наши  зло-
деяния должны были исторгнуть из его бессмертных очей? Что, если бы, все
обдумав, все создав, готовый возрадоваться своему творению, бог  погасил
солнце и столкнул мир в вечную ночь? Вообразите это,  и  вы  поймете,  -
нет, вы и тогда не поймете, что я теряю, расставаясь сейчас с жизнью.
   Мерседес взглянула на графа с изумлением, восторгом и благодарностью.
   Монте-Кристо опустил голову на дрожащие руки, словно его чело изнемо-
гало под тяжестью его мыслей.
   - Эдмон, - сказала Мерседес, - мне остается сказать вам  одно  только
слово.
   Граф горько улыбнулся.
   - Эдмон, - продолжала она, - вы увидите, что если лицо мое  поблекло,
глаза потухли, красота исчезла, словом, если Мерседес  ни  одной  чертой
лица не напоминает прежнюю Мерседес, сердце ее все  то  же!..  Прощайте,
Эдмон; мне больше нечего просить у неба... Я снова увидела вас благород-
ным и великодушным, как прежде. Прощайте, Эдмон... прощайте, да  благос-
ловит вас бог!
   Но граф ничего не ответил.
   Мерседес отворила дверь кабинета и скрылась раньше, чем он очнулся от
глубокого и горестного раздумья.
   Часы Дома Инвалидов пробили час, когда граф МонтеКристо, услышав  шум
кареты, уносившей г-жу де Морсер по Елисейским Полям, поднял голову.
   - Безумец, - сказал он, - зачем в тот день, когда я решил мстить,  не
вырвал я сердца из своей груди!
 
 
   XIII. ДУЭЛЬ
 
   После отъезда Мерседес дом Монте-Кристо  снова  погрузился  во  мрак.
Вокруг него и в нем самом все замерло; его деятельный ум охватило оцепе-
нение, как охватывает сон утомленное тело.
   - Неужели! - говорил он себе, меж тем как лампа и свечи грустно дого-
рали, а в прихожей с нетерпением ждали усталые слуги. - Неужели это зда-
ние, которое так долго строилось, которое воздвигалось с такой заботой и
с таким трудом, рухнуло в один миг, от одного слова,  от  дуновения!  Я,
который считал себя выше других людей, который так гордился собой, кото-
рый был жалким ничтожеством в темнице замка Иф и достиг величайшего  мо-
гущества, завтра превращусь в горсть праха! Мне жаль не жизни:  не  есть
ли смерть тот отдых, к  которому  все  стремится,  которого  жаждут  все
страждущие, тот покой материи, о котором я так долго вздыхал,  навстречу
которому я шел по мучительному пути голода, когда в моей темнице появил-
ся Фариа? Что для меня смерть? Чуть больше поко