не
считать того, что ваш отец был более чем ревностным приверженцем  Бурбо-
нов, а мой отец был предан  императору.  Я  полагаю,  что  в  этом  было
единственное их разногласие. Но почему вы об этом спрашиваете?
   - Сейчас объясню, - сказала молодая девушка, - вам следует все знать.
Это произошло в тот день, когда в  газетах  напечатали  о  вашем  произ-
водстве в кавалеры Почетного легиона. Мы все были у дедушки  Нуартье,  и
там был еще Данглар, - знаете, этот банкир, его лошади третьего дня чуть
не убили мою мачеху и брата. Я читала дедушке газету, а остальные обсуж-
дали брак мадемуазель Данглар. Когда я дошла до места,  которое  относи-
лось к вам и которое я уже знала, потому что еще накануне утром вы сооб-
щили мне эту приятную новость, - так вот когда я дошла до этого места, я
почувствовала себя очень счастливой... и я была очень взволнована, пото-
му что надо было произнести ваше имя вслух, - я, конечно, пропустила  бы
его, если бы не боялась, что мое умолчание будет  дурно  истолковано,  -
так что я собрала все свое мужество и прочитала его.
   - Милая Валентина!
   - И вот, как только ваше имя было произнесено, мой отец обернулся.  Я
была настолько убеждена, что ваше имя сразит всех, как удар грома (види-
те, какая я сумасшедшая!), что мне показалось, будто мой отец вздрогнул,
так же как и господин Данглар (это уж, я уверена, было просто мое  вооб-
ражение).
   "Моррель, - сказал мой отец, - постойте, постойте! (Он нахмурил  бро-
ви.) Не из тех ли он марсельских Моррелей, отъявленных бонапартистов,  с
которыми нам пришлось столько возиться в  тысяча  восемьсот  пятнадцатом
году?"
   "Да, - ответил Данглар, - мне даже кажется, что это сын арматора".
   - Вот как! - проговорил Максимилиан. - А что же сказал ваш отец?
   - Ужасную вещь, я даже не решаюсь вам повторить.
   - Скажите все-таки, - с улыбкой попросил Максимилиан.
   "Их император, - продолжал он, хмуря брови, - умел их ставить на мес-
то, всех этих фанатиков; он называл их пушечным мясом, и это было подхо-
дящее название. Я с радостью вижу, что новое правительство снова  прово-
дит этот спасительный принцип. Если бы оно только  для  этого  сохранило
Алжир, я приветствовал бы правительство, хоть Алжир и дороговато нам об-
ходится".
   - Это действительно довольно грубая политика, - сказал Максимилиан. -
Но пусть вас не смущает то, что сказал господин де Вильфор: мой отец  не
уступал в этом смысле вашему и неизменно повторял: "Не могу понять,  по-
чему император, всегда так здраво поступающий, не наберет полка из судей
и адвокатов, чтобы посылать их всякий раз на передовые позиции?" Как ви-
дите, дорогой друг, обе стороны не уступают друг  другу  в  живописности
своих выражений и мягкосердечии. А что ответил Данглар  на  выпад  коро-
левского прокурора?
   - Он по обыкновению усмехнулся своей угрюмой  усмешкой,  которая  мне
кажется такой жестокой; а через минуту они встали и вышли. Только  тогда
я заметила, что дедушка очень взволнован. Надо вам сказать, Максимилиан,
что только я одна замечаю, когда бедный паралитик волнуется. Впрочем,  я
догадывалась, что этот разговор должен был произвести  на  него  тяжелое
впечатление. Ведь на бедного дедушку никто  уже  не  обращает  внимания;
осуждали его императора, а он, по-видимому, был фанатично ему предан.
   - Его имя действительно было одно из самых известных во времена Импе-
рии, - сказал Максимилиан, - он был сенатором, и, как вы знаете,  Вален-
тина, а может быть, и не знаете, он участвовал почти  во  всех  бонапар-
тистских заговорах времен Реставрации.
   - Да, я иногда слышу, как шепотом говорят об этом, и это мне  кажется
очень странным: дед бонапартист, отец роялист;  странно,  правда?..  Так
вот я обернулась к нему. Он взглядом указал мне на газету.
   "Что с вами, дедушка? - спросила я. - Вы довольны?"
   Он сделал мне глазами знак, что да.
   "Тем, что сказал мой отец?" - спросила я.
   Он сделал знак, что нет.
   "Тем, что сказал господин Данглар?"
   Он снова сделал знак, что нет.
   "Так, значит, тем, что господин Моррель, - я не посмела сказать "Мак-
симилиан", - произведен в кавалеры Почетного легиона?"
   Он сделал знак, что да.
   - Подумайте, Максимилиан, он был доволен, что вы стали кавалером  По-
четного легиона, а ведь он незнаком с вами. Может быть, это у него приз-
нак безумия, потому что, говорят, он впадает в детство, но мне он доста-
вил много радости этим "да".
   - Как это странно, - сказал в раздумье  Максимилиан.  -  Значит,  ваш
отец ненавидит меня, тогда как, напротив, ваш дедушка... Какая  странная
вещь эти политические симпатии и антипатии!
   - Тише! - воскликнула вдруг Валентина.  -  Спрячьтесь,  бегите,  сюда
идут!
   Максимилиан схватил заступ и начал безжалостно окапывать люцерну.
   - Мадмуазель! Мадмуазель! - кричал чей-то голос изза деревьев, - гос-
пожа де Вильфор зовет вас; в гостиной сидит гость.
   - Гость? - сказала взволнованная Валентина. - Кто бы это мог быть?
   - Знатный гость! Говорят, вельможа, граф МонтеКристо.
   - Иду, иду, - громко сказала Валентина.
   Стоявший по ту сторону ворот человек, для которого "иду, иду"  Вален-
тины служило прощанием после каждого свидания,  вздрогнул,  услышав  это
имя.
   "Вот как! - подумал Максимилиан, задумчиво опираясь на заступ. -  От-
куда граф Монте-Кристо знаком с Вильфором?"
 
 
   XIV. ТОКСИКОЛОГИЯ
 
   Это был в самом деле граф Монте-Кристо, явившийся к г-же де Вильфор с
намерением отдать визит королевскому прокурору, и вполне  понятно,  что,
услышав это имя, весь дом пришел в волнение.
   Госпожа де Вильфор, находившаяся в гостиной в ту минуту, когда ей до-
ложили о посетителе, тотчас же послала за сыном, чтобы мальчик мог снова
поблагодарить графа. Эдуард, за эти два дня наслышавшийся  разговоров  о
знатной особе, сразу прибежал не из послушания матери, не для того, что-
бы поблагодарить графа, а из любопытства и из желания  что-нибудь  схва-
тить на лету и вставить какое-нибудь глупое словцо, всякий раз  вызывав-
шее у матери восклицание: "Ах, какой несносный ребенок! Но я не могу  на
него сердиться, он так умен!"
   После обмена  обычными  приветствиями  граф  осведомился  о  г-не  де
Вильфор.
   - Мой муж обедает у министра юстиции, - отвечала молодая  женщина,  -
он только что уехал и, я  уверена,  будет  очень  жалеть,  что  не  имел
счастья вас видеть.
   Два посетителя, которых граф застал в гостиной и которые не  спускали
с него глаз, встали и удалились, помедлив несколько минут не столько  из
приличия, сколько из любопытства.
   - Кстати, что делает твоя сестра Валентина? - спросила  Эдуарда  г-жа
Вильфор. - Пусть ее позовут, чтобы я могла представить ее графу.
   - У вас есть дочь, сударыня? - спросил граф. -  Но  это  еще,  должно
быть, совсем дитя?
   - Это дочь господина де Вильфор от первого брака,  взрослая  красивая
девушка.
   - Но меланхоличная, - вставил маленький Эдуард, вырывая,  чтобы  сде-
лать себе султан на шляпу, перья из хвоста великолепного ара,  испускав-
шего от боли отчаянные крики на своем золоченом шесте.
   Госпожа де Вильфор ограничилась замечанием:
   - Замолчи, Эдуард!
   Потом она добавила:
   - Этот маленький шалун недалек от истины, он повторяет то, что  я  не
раз с грустью при нем говорила: у мадемуазель де  Вильфор,  несмотря  на
все наши старания развлечь ее, печальный и молчаливый характер, это  от-
части нарушает очарование ее красоты. Но она что-то не идет; Эдуард, уз-
най, в чем дело.
   - Это оттого, что ее ищут там, где ее нет.
   - А где ее ищут?
   - У дедушки Нуартье.
   - А, по-твоему, ее там нет?
   - Нет, нет, нет, нет, нет, ее там нет, - нараспев отвечал Эдуард.
   - А где же она? Если знаешь, так скажи.
   - Она у больших каштанов, - продолжал злой мальчишка, не обращая вни-
мания на окрики матери  и  скармливая  живых  мух  попугаю,  по-видимому
большому любителю этой пищи.
   Госпожа де Вильфор уже протянула руку к звонку, чтобы велеть  горнич-
ной позвать Валентину, как вдруг в комнату вошла она сама.
   Она действительно казалась очень грустной, и внимательный взгляд  за-
метил бы, что она недавно плакала.
   Валентина, которую мы в своем торопливом рассказе  представили  нашим
читателям, не описав ее наружности, была высокая, стройная  девушка  де-
вятнадцати лет, со светло-каштановыми волосами, с темно-синими  глазами,
с походкой томной и полной того несравненного изящества, которое так от-
личало ее мать; тонкие, белые руки, матовая, как жемчуг, шея, нежный ру-
мянец лица делали ее на первый взгляд похожей на тех прекрасных англича-
нок, которых так поэтично сравнивают с лебедями, глядящимися  в  зеркало
вод.
   Она вошла и, увидев рядом с мачехой иностранца,  о  котором  она  уже
столько слышала, поклонилась ему без всякого девичьего  жеманства  и  не
опуская глаз, но с такой грацией, что граф еще внимательнее посмотрел на
нее.
   Он встал.
   - Мадемуазель де Вильфор, моя падчерица, - сказала г-жа  де  Вильфор,
откидываясь на подушки дивана и указывая графу рукой на Валентину.
   - И граф Монте-Кристо, король китайский,  император  кохинхинский,  -
сказал маленький сорванец, исподтишка разглядывая сестру.
   На этот раз г-жа де Вильфор побледнела и готова была разгневаться  на
сына - этот семейный бич; но граф, напротив, улыбнулся и, казалось, лас-
ково взглянул на ребенка, что наполнило сердце матери беспредельной  ра-
достью.
   - Но, сударыня, - сказал граф, возобновляя беседу и по очереди  вгля-
дываясь в г-жу де Вильфор и Валентину, - я  как  будто  уже  имел  честь
где-то видеть вас и мадемуазель де Вильфор?  У  меня  уже  мелькала  эта
мысль, а когда вошла мадемуазель, ее вид, как луч  света,  прояснил  мое
смутное воспоминание, если я смею так выразиться.
   - Едва ли это так; мадемуазель де Вильфор не  любит  общества,  и  мы
редко выезжаем, - сказала молодая женщина.
   - Я видел мадемуазель де Вильфор не в обществе, так же как и вас, су-
дарыня, и этого очаровательного проказника. К тому же парижское общество
мне совершенно незнакомо, потому что, как я, кажется, уже имел честь вам
сказать, я нахожусь в Париже всего несколько дней. Нет, если вы разреши-
те мне постараться припомнить... позвольте...
   Граф поднес руку ко лбу, как бы желая сосредоточиться на своих воспо-
минаниях.
   - Нет, это было на свежем воздухе... это было... не знаю... мне поче-
му-то в связи с этим вспоминается яркий солнечный день  и  что-то  вроде
церковного праздника... У мадемуазель де Вильфор  были  в  руках  цветы;
мальчик гонялся по саду за красивым павлином, а мы сидели в беседке, об-
витой виноградом... Помогите же мне, сударыня! Неужели то, что я сказал,
ничего вам не напоминает?
   - Нет, право, ничего, - отвечала г-жа де  Вильфор,  -  а  между  тем,
граф, я уверена, что, если бы я где-нибудь встретила вас, ваш  образ  не
мог бы изгладиться из моей памяти.
   - Может быть, граф видел нас в Италии? - робко сказала Валентина.
   - В самом деле, в Италии... Возможно, - сказал Монте-Кристо. - Вы бы-
вали в Италии, мадемуазель?
   - Мы были там с госпожой де Вильфор два года тому назад.  Врачи  боя-
лись за мои легкие и посоветовали мне пожить в Неаполе. Мы проездом были
в Болонье, Перудже и Римег.
   - Так и есть! - воскликнул Монте-Кристо, как будто это простое указа-
ние помогло ему разобраться в его воспоминаниях. -  В  Перудже,  в  день
праздника тела господня, в саду Почтовой гостиницы, где случай свел всех
нас, - вас, сударыня, мадемуазель де Вильфор, вашего сына и  меня,  я  и
имел честь вас видеть.
   - Я отлично помню Перуджу, и Почтовую гостиницу, и праздник, о  кото-
ром вы говорите, граф, - сказала г-жа де Вильфор, - но сколько я ни  ро-
юсь в своих воспоминаниях и сколько ни стыжу себя за  плохую  память,  я
совершенно не помню, чтобы имела честь вас видеть.
   - Это странно, и я тоже, - сказала Валентина, поднимая на Монте-Крис-
то свои прекрасные глаза.
   - А я отлично помню, - заявил Эдуард.
   - Я сейчас помогу вам, - продолжал граф. - День был очень жаркий;  вы
ждали лошадей, которых из-за праздника вам не торопились подавать. Маде-
муазель удалилась в глубь сада, а ваш сын скрылся, гоняясь за павлином.
   - Я поймал его, мама, помнишь, - сказал Эдуард, - и вырвал у него  из
хвоста три пера.
   - Вы, сударыня, остались сидеть в виноградной беседке. Неужели вы  не
помните, что вы сидели на каменной скамье и, пока вашей дочери  и  сына,
как я сказал, не было, довольно долго с кем-то разговаривали?
   - Да, правда, - сказала г-жа де Вильфор, краснея, - я припоминаю, это
был человек в длинном шерстяном плаще... доктор, кажется.
   - Совершенно верно. Этот человек был я; я жил в  этой  гостинице  уже
недели две; я вылечил моего камердинера от лихорадки, а хозяина гостини-
цы от желтухи, так что меня принимали за  знаменитого  доктора.  Мы  до-
вольно долго беседовали с вами на разные темы: о Перуджино, о Рафаэле, о
нравах, о костюмах, о пресловутой аква-тофана, секретом которой, как вам
говорили, еще владеет коекто в Перудже. - Да, да, - быстро и с некоторым
беспокойством сказала г-жа Вильфор, - я припоминаю.
   - Я уже подробно не помню ваших слов, - продолжал совершенно спокойно
граф, - но я отлично помню, что, разделяя на мой счет всеобщее заблужде-
ние, вы  советовались  со  мной  относительно  здоровья  мадемуазель  де
Вильфор.
   - Но вы ведь действительно были врачом,  раз  вы  вылечили  несколько
больных, - сказала г-жа де Вильфор.
   - Мольер и Бомарше ответили бы вам, что это именно потому, что  я  им
не был, - не я вылечил своих больных, а просто они  выздоровели;  сам  я
могу только сказать вам, что я довольно основательно занимался химией  и
естественными науками, но лишь как любитель, вы понимаете...
   В это время часы пробили шесть.
   - Уже шесть часов, - сказала, по-видимому очень  взволнованная,  г-жа
де Вильфор, - может быть, вы пойдете узнать, Валентина, не желает ли ваш
дедушка обедать?
   Валентина встала и, поклонившись графу, молча вышла из комнаты.
   - Боже мой, сударыня, неужели это из-за меня вы отослали  мадемуазель
де Вильфор? - спросил граф, когда Валентина вышла.
   - Нисколько, граф, - поспешно ответила молодая женщина, -  но  в  это
время мы кормим господина Нуартье тем скудным обедом, который  поддержи-
вает его жалкое существование. Вам известно, в каком плачевном состояния
находится отец моего мужа?
   - Господин де Вильфор мне об этом говорил; он, кажется, разбит  пара-
личом?
   - Да, к несчастью. Бедный старик не может сделать ни одного движения,
только душа еще теплится в этом человеческом остове, слабая и  дрожащая,
как угасающий огонь в лампе. Но, простите, граф, что я  посвящаю  вас  в
наши семейные несчастья; я прервала вас в ту минуту, когда  вы  говорили
мне, что вы искусный химик.
   - Я этого не говорил, - ответил с улыбкой граф, - напротив, я  изучал
химию только потому, что, решив жить преимущественно на  Востоке,  хотел
последовать примеру царя Митридата.
   - Mithridates, ex Ponticus, - сказал маленький проказник, вырезая си-
луэты из листов прекрасного альбома, - тот самый,  который  каждое  утро
выпивал чашку яда со сливками.
   - Эдуард, противный мальчишка! - воскликнула г-жа де Вильфор, вырывая
из рук сына изуродованную книгу, - Ты нестерпим, ты надоедаешь нам. Ухо-
ди отсюда, ступай к сестре, в комнату дедушки Нуартье.
   - Альбом... - сказал Эдуард.
   - Что альбом?
   - Да, я хочу альбом...
   - Почему ты изрезал картинки?
   - Потому что мне так нравится.
   - Ступай отсюда! Уходи!
   - Не уйду, если не получу альбома, -  заявил  мальчик,  усаживаясь  в
глубокое кресло, верный своей привычке ни в чем не уступать.
   - Бери и оставь нас в покое, - сказала г-жа де Вильфор.
   Она дала альбом Эдуарду и довела его до дверей.
   Граф следил глазами за г-жой де Вильфор.
   - Посмотрим, закроет ли она за ним дверь, - пробормотал он.
   Госпожа де Вильфор тщательно закрыла за ребенком дверь;  граф  сделал
вид, что не заметил этого.
   Потом, еще раз оглянувшись по сторонам, молодая женщина снова уселась
на козетку.
   - Позвольте мне сказать вам, - заявил граф, с уже знакомым нам  прос-
тодушным видом, - что вы слишком строги с этим очаровательным  проказни-
ком.
   - Иначе нельзя, - возразила г-жа де Вильфор с истинно материнским ап-
ломбом.
   - Эдуард цитировал нам Корнелия Непота, когда говорил о царе Митрида-
те, - сказал граф, - и вы прервали его на цитате, доказывающей, что  его
учитель не теряет времени даром и что ваш сын  очень  развит  для  своих
лет.
   - Вы нравы, граф, - отвечала польщенная мать, -  он  очень  способный
ребенок и запоминает все, что захочет. У него только один недостаток: он
слишком своеволен... о, возвращаясь к тому, что он сказал, граф,  верите
ли вы, то Митридат принимал эти меры предосторожности и что ни  оказыва-
лись действенными?
   - Я настолько этому верю, что сам прибегал к этому способу, чтобы  не
быть отравленным в Неаполе, Палермо и Смирне, то есть  в  трех  случаях,
когда мне пришлось бы проститься с жизнью, не прими я этих мер.
   - И это помогло?
   - Вполне.
   - Да, верно; я вспоминаю, что вы мне нечто подобное уже  рассказывали
в Перудже.
   - В самом деле? - сказал граф, мастерски притворяясь удивленным. -  Я
вовсе не помню этого.
   - Я вас спрашивала, действуют ли яды одинаково на северян и на  южан,
и вы мне даже ответили, что холодный и лимфатический темперамент северян
меньше подвержен действию яда, чем пылкая и энергичная природа южан.
   - Это верно, - сказал Монте-Кристо, - мне случалось видеть, как русс-
кие поглощали без всякого вреда для здоровья растительные вещества,  ко-
торые неминуемо убили бы неаполитанца или араба.
   - И вы считаете, что у нас в этом смысле можно  еще  вернее  добиться
результатов, чем на Востоке, и что  человек  легче  привыкнет  поглощать
яды, живя среди туманов и дождей, чем в более жарком климате?
   - Безусловно; но это предохранит его только от того яда,  к  которому
он приучил свой организм.
   - Да, я понимаю; а как, например, вы стали бы приучать себя или, вер-
нее, как вы себя приучили?
   - Это очень просто. Предположите, что вам заранее известно, какой  яд
вам собираются дать... предположите, что этим  ядом  будет...  например,
бруцин...
   - Бруцин, кажется, добывается из лжеангустуровой коры [43], - сказала
г-жа де Вильфор.
   - Совершенно верно, - отвечал Монте-Кристо, - но я вижу,  мне  нечему
вас учить; позвольте мне вас поздравить: женщины редко  обладают  такими
познаниями.
   - Должна признаться, сказала г-жа де Вильфор,  -  что  я  обожаю  ок-
культные науки, которые волнуют воображение, как поэзия,  и  разрешаются
цифрами, как алгебраическое уравнение; но, прошу вас,  продолжайте:  то,
что вы говорите, меня очень интересует"
   - Ну так вот! - продолжал Монте-Кристо. - Предположите, что этим ядом
будет, например, бруцин и что вы в первый день  примете  миллиграмм,  на
второй день два миллиграмма; через десять дней вы, таким образом, дойде-
те до центиграмма; через двадцать дней, прибавляя в день еще по  миллиг-
рамму, вы дойдете до трех центиграммов, то  есть  будете  поглощать  без
всяких дурных для себя последствий довольно большую дозу,  которая  была
бы чрезвычайно опасна для всякого человека, не принявшего тех же предос-
торожностей; наконец, через месяц, выпив стакан отравленной воды из гра-
фина, которая убила бы человека, пившего ее одновременно с вами, сами вы
только по легкому недомоганию чувствовали бы, что к этой воде было  при-
мешано ядовитое вещество.
   - Вы не знаете другого противоядия?
   - Нет, не знаю.
   - Я не раз читала и перечитывала этот рассказ о Митридате, -  сказала
задумчиво г-жа де Вильфор, - но я считала его сказкой.
   - Нет, вопреки обычаю историков, это правда. Но, я вижу, тема  нашего
разговора для вас не случайный каприз; два года тому назад  вы  задавали
мне подобные же вопросы и сами говорите, что