ь им те
самые волшебные акции, которые в ближайшие месяцы вскружили всем  голову
и которые пока что были в руках Данглара.
   Вечером, в половине девятого, парадная гостиная Дангларов,  примыкаю-
щая к этой гостиной галерея и три остальных гостиных  этого  этажа  были
переполнены раздушенной толпой, привлеченной  отнюдь  не  симпатией,  но
непреодолимым желанием быть там, где можно увидеть нечто новое.
   Член Академии сказал бы, что званые вечера суть цветники,  привлекаю-
щие к себе непостоянных бабочек, голодных пчел и жужжащих шмелей.
   Нечего и говорить, что гостиные ослепительно сияли множеством свечей,
золоченая резьба и штофная обивка стен были залиты потоками света, и вся
эта безвкусная обстановка, говорившая только о богатстве, красовалась во
всем своем блеске.
   Мадемуазель Эжени была одета с самой изысканной простотой; белое шел-
ковое платье, затканное белыми же цветами, белая роза, полускрытая в  ее
черных, как смоль, волосах, составляли весь ее наряд, не  украшенный  ни
одной драгоценностью.
   Только бесконечная самоуверенность, читавшаяся в ее взгляде, противо-
речила этому девственному наряду, который сама она  находила  смешным  и
пошлым.
   В нескольких шагах от нее г-жа Данглар беседовала с Дебрэ, Бошаном  и
Шато-Рено. По случаю торжественного дня Дебрэ снова появился в этом  до-
ме, но на положении рядового гостя, без каких-либо особых привилегий.
   Данглар, окруженный депутатами и финансистами, излагал им новую  сис-
тему налогов, которую он намеревался провести в жизнь, когда силою  обс-
тоятельств правительство будет вынуждено призвать его на пост министра.
   Андреа, взяв под руку одного из самых элегантных завсегдатаев  Оперы,
излагал ему, не без развязности - так как для того,  чтобы  не  казаться
смущенным, ему приходилось быть наглым - свои планы на будущее и рисовал
ту утонченную роскошь, которую он, обладая ста семьюдесятью пятью  тыся-
чами годового дохода, собирался привить парижскому свету.
   Вся остальная толпа гостей перекатывалась из гостиной в гостиную вол-
нами бирюзы, рубинов, изумрудов, опалов и бриллиантов.
   Как всегда, наиболее пышно разодеты были пожилые женщины, а  дурнушки
упорнее всех выставляли себя напоказ. Если и попадалась прекрасная белая
лилия или нежная благоухающая роза, то ее надо было искать  гденибудь  в
уголке, за спиной мамаши в чалме или тетки, увенчанной райской птицей.
   Среди этой толкотни, жужжания, смеха поминутно раздавались голоса ла-
кеев, выкрикивавших имена, известные в мире финансов, уважаемые в  воен-
ных кругах или знаменитые в литературе; тогда легкое колыхание толпы от-
давало дань вновь прибывшему.
   Но если иные имена и обладали привилегией волновать это людское море,
то сколько было таких, которые встречали полное равнодушие  или  презри-
тельное зубоскальство.
   В ту минуту, когда на золотом  циферблате  стрелка  массивных  часов,
изображающих спящего Эндимиона, показывала девять, и колокольчик, точный
выразитель механической мысли, пробил девять раз,  раздалось  имя  графа
Монте-Кристо, и, словно пронизанная электрической искрой, вся толпа  по-
вернулась лицом к дверям.
   Граф был, по своему обыкновению, в простом черном фраке; белый  жилет
обрисовывал его широкую грудь; черный воротник казался  особенно  черен,
столь резко он оттенял мужественную бледность лица; единственная  драго-
ценность - часовая цепочка - была так тонка, что едва выделялась золотой
нитью на белом пике жилета.
   У дверей в тот же миг образовался круг.
   Граф сразу заметил в одном конце гостиной г-жу Данглар,  в  другом  -
Данглара, а напротив двери - мадемуазель Эжепи.
   Он начал с того, что подошел к  баронессе,  которая  разговаривала  с
г-жой де Вильфор, явившейся в одиночестве, потому что Валентина все  еще
не оправилась от болезни, затем сквозь расступившуюся  перед  ним  толпу
гостей к Эжени, которую поздравил в таких сухих и сдержанных выражениях,
что гордая артистка была поражена.
   Рядом с ней стояла Луиза д'Армильи; она поблагодарила графа за  реко-
мендательные письма, которые он ей дал для поездки в Италию  и  которыми
она, по ее словам, собиралась немедленно воспользоваться.
   Расставшись с девушками, он обернулся и увидел Данглара,  подошедшего
пожать ему руку.
   Исполнив все требования этикета, Монте-Кристо  остановился,  окидывая
окружающих уверенным взглядом, с тем особым выражением,  присущим  людям
известного круга и имеющим в обществе вес, которое  словно  говорит:  "Я
сделал все, что нужно; пусть теперь другие выполняют свои обязанности по
отношению ко мне".
   Андреа, находившийся в смежной  гостиной,  почувствовал  по  движению
толпы присутствие Монте-Кристо и поспешил навстречу графу.
   Он нашел его окруженным плотным кольцом гостей; к  его  словам  жадно
прислушивались, как всегда бывает, когда человек говорит мало  и  ничего
не говорит попусту.
   В эту минуту вошли нотариусы и разложили свои испещренные  каракулями
бумаги на бархатной скатерти, покрывавшей стол золоченого дерева, приго-
товленный для подписания договора.
   Один из нотариусов сел, другой остался стоять.
   Предстояло оглашение договора, который  должны  были  подписать  при-
сутствующие на торжестве - другими словами, пол-Парижа.
   Все сели - вернее, женщины сели в кружок, тогда  как  мужчины,  более
равнодушные к "энергичному стилю", как говорил Буало, обменивались заме-
чаниями по поводу лихорадочного возбуждения Андреа, внимательной  сосре-
доточенности Данглара, невозмутимости Эжени и той  легкомысленной  весе-
лости, с которой баронесса относилась к этому важному делу.
   Договор был прочитан при всеобщем молчании. Но как только чтение было
окончено, в гостиных снова поднялся гул голосов, вдвое громче  прежнего.
Эти огромные суммы, эти миллионы, которыми блистало будущее молодой  че-
ты, и в довершение всего устроенная в особой комнате выставка  приданого
и бриллиантов невесты, поразили воображение завистливой толпы.
   В глазах молодых людей красота мадемуазель Данглар возросла вдвое,  и
в этот миг она для них затмевала солнце.
   Что касается женщин, то они, разумеется, хоть и завидовали миллионам,
но считали, что их собственная красота в них не нуждается.
   Андреа, окруженный друзьями, осыпаемый поздравлениями и льстивыми ре-
чами, начинавший и сам верить в действительность этого сна, почти  поте-
рял голову.
   Нотариус торжественно взял в руку перо, поднял его над головой и ска-
зал:
   - Господа, приступим к подписанию договора.
   Первым должен был подписать барон,  затем  уполномоченный  Кавалькан-
ти-отца, затем баронесса, затем брачащиеся, как  принято  выражаться  на
том отвратительном языке, которым исписывается гербовая бумага.
   Барон взял перо и подписал; вслед за ним уполномоченный.
   Баронесса подошла к столу под руку с г-жой де Вильфор.
   - Друг мой, - сказала она мужу, беря в руки перо, - какая досада. Не-
ожиданный случай, имеющий отношение к убийству и ограблению, жертвой ко-
торого едва не стал граф Монте-Кристо, лишил нас  присутствия  господина
де Вильфор.
   - Ах, боже мой! - сказал Данглар таким же  тоном,  каким  сказал  бы:
"Вот уже мне все равно!"
   - Боюсь, - сказал, подходя к ним, Монте-Кристо, - не являюсь ли я не-
вольной причиной этого отсутствия.
   - Вы, граф? Каким образом? - сказала, подписывая, г-жа Данглар. - Ес-
ли так, берегитесь, я вам этого никогда не прощу.
   Андреа насторожился.
   - Но право, я здесь ни при чем, - сказал граф, - и я докажу вам это.
   Все обратились в слух: Монте-Кристо собирался говорить, а это  бывало
не часто.
   - Вы, вероятно, помните, - сказал граф среди  всеобщего  молчания,  -
что именно у меня в доме умер этот несчастный, который забрался ко  мне,
чтобы меня ограбить, и, выходя от меня, был убит, как предполагают, сво-
им сообщником?
   - Да, - сказал Данглар.
   - Чтобы оказать ему помощь, его раздели, а его одежду бросили в угол,
где ее и подобрали следственные власти; они взяли куртку и штаны, но за-
были жилет.
   Андреа заметно побледнел и стал подбираться ближе к двери; он  видел,
что на горизонте появилась туча, и опасался, что она сулит бурю.
   - И вот сегодня этот злополучный жилет нашелся, весь покрытый  кровью
и разрезанный против сердца.
   Дамы вскрикнули, и иные из них уже приготовились упасть в обморок.
   - Мне его принесли. Никто не мог догадаться, откуда взялась эта тряп-
ка; мне единственному пришло в голову, что это, по всей вероятности, жи-
лет убитого. Вдруг мой камердинер, осторожно и  с  отвращением  исследуя
эту зловещую реликвию, нащупал в кармане бумажку и  вытащил  ее  оттуда;
это оказалось письмо, адресованное - кому бы вы думали? Вам, барон.
   - Мне? - воскликнул Данглар.
   - Да, представьте, вам; мне удалось разобрать ваше имя, сквозь кровь,
которой эта записка была запачкана, - отвечал Монте-Кристо среди возгла-
сов изумления.
   - Но каким же образом это могло помешать господину де  Вильфор  прие-
хать? - спросила, с беспокойством глядя на мужа, г-жа Данглар.
   - Очень прошу, сударыня, - отвечал Монте-Кристо, - этот жилет  и  это
письмо являются тем, что называется уликой; я отослал и то и другое гос-
подину королевскому прокурору. Вы понимаете, дорогой барон, в  уголовных
делах всего правильнее действовать законным порядком; быть может,  здесь
кроется какой-нибудь преступный умысел против вас.
   Андреа пристально посмотрел на Монте-Кристо и скрылся во вторую  гос-
тиную.
   - Очень возможно, - сказал Данглар, - ведь, кажется,  этот  убитый  -
бывший каторжник?
   - Да, - отвечал граф, - это бывший каторжник, по имени Кадрусс.
   Данглар слегка побледнел; Андреа выбрался из второй гостиной и  пере-
шел в переднюю.
   - Но что же вы не подписываете? - сказал МонтеКристо. - Я  вижу,  мой
рассказ всех взволновал, и я смиренно прошу за это прощения у вас, баро-
несса, и у мадемуазель Данглар.
   Баронесса, только что подписавшая договор, передала перо нотариусу.
   - Князь Кавальканти, - сказал нотариус, - князь Кавальканти,  где  же
вы!
   - Андреа, Андреа! - крикнуло несколько  молодых  людей,  которые  уже
настолько сдружились со знатным итальянцем, что называли его по имени.
   - Позовите же князя, доложите ему, что его ждут для подписи! -  крик-
нул Данглар одному из лакеев.
   Но в ту же самую минуту толпа гостей в ужасе хлынула в парадную  гос-
тиную, словно в комнате  появилось  страшное  чудовище,  quaerens  quern
devorel [60].
   И в самом деле, было от чего попятиться, испугаться, закричать.
   Жандармский офицер, расставив у дверей каждой гостиной по два жандар-
ма, направлялся к Данглару, предшествуемый полицейским комиссаром в шар-
фе.
   Госпожа Данглар вскрикнула и лишилась чувств.
   Данглар, который испугался за себя (у некоторых людей совесть никогда
не бывает вполне спокойной), явил своим гостям искаженное страхом лицо.
   - Что вам угодно, сударь? - спросил Монте-Кристо, делая шаг навстречу
комиссару.
   - Кого из вас, господа, - спросил полицейский  комиссар,  не  отвечая
графу, - зовут Андреа Кавальканти?
   Единый крик изумления огласил гостиную.
   Стали искать; стали спрашивать.
   - Но кто же он такой, этот Андреа Кавальканти? - спросил окончательно
растерявшийся Данглар.
   - Беглый каторжник из Тулона.
   - А какое преступление он совершил?
   - Он обвиняется в том, - заявил комиссар невозмутимым голосом, -  что
убил некоего Кадрусса, своего товарища по каторге, когда тот выходил  из
дома графа МонтеКристо.
   Монте-Кристо бросил быстрый взгляд вокруг себя.
   Андреа исчез.
 
   XX. ДОРОГА В БЕЛЬГИЮ
 
   Тотчас же после замешательства, которое вызвало в доме Данглара  нео-
жиданное появление жандармского офицера и последовавшее за этим разобла-
чение, просторный особняк опустел с такой быстротой, как если  бы  среди
присутствующих появилась чума или холера; через все двери, по всем лест-
ницам устремились гости, спеша удалиться или, вернее, сбежать;  это  был
один из тех случаев, когда люди и не пытаются говорить  банальные  слова
утешения, которые при больших катастрофах так  тягостно  выслушивать  из
уст даже лучших друзей.
   Во всем доме остались только сам Данглар, который заперся  у  себя  в
кабинете и давал показания жандармскому офицеру; перепуганная г-жа Данг-
лар, в знакомом нам будуаре; и Эжени, которая с гордым  и  презрительным
видом удалилась в свою комнату вместе со своей неразлучной подругой Луи-
зой д'Армильи.
   Что касается многочисленных слуг, еще более многочисленных в этот ве-
чер, чем обычно, так как, по случаю торжественного дня, были наняты  мо-
роженщики, повара и метрдотели из Кафе-де-Пари, то,  обратив  на  хозяев
весь свой гнев за то, что они считали для себя оскорблением, они  толпи-
лись в буфетной, в кухнях, в людских и очень мало интересовались  своими
обязанностями, исполнение которых, впрочем, само собою прервалось.
   Среди всех этих различных людей, взволнованных самыми  разнообразными
чувствами, только двое заслуживают нашего внимания: это Эжени Данглар  и
Луиза д'Армильи. Невеста, как мы уже сказали, удалилась с гордым и през-
рительным видом, походкой оскорбленной королевы, в сопровождении  подру-
ги, гораздо более взволнованной, чем она сама. Придя к себе  в  комнату,
Эжени заперла дверь на ключ, а Луиза бросилась в кресло.
   - О боже мой, какой ужас! - сказала она. - Кто бы мог подумать?  Анд-
реа Кавальканти обманщик... убийца... беглый каторжник!..
   Губы Эжени искривились насмешливой улыбкой.
   - Право, меня преследует какой-то рок, - сказала она. - Избавиться от
Морсера, чтобы налететь на Кавальканти!
   - Как ты можешь их равнять, Эжени?
   - Молчи, все мужчины подлецы, и я счастлива, что могу не только нена-
видеть их; теперь я их презираю.
   - Что мы будем делать? - спросила Луиза.
   - Что делать?
   - Да.
   - То, что собирались сделать через три дня. - Мы уедем.
   - Ты все-таки хочешь уехать, хотя свадьбы не будет?
   - Слушай, Луиза. Я ненавижу эту светскую жизнь, размеренную,  расчер-
ченную, разграфленную, как наша нотная бумага. К чему я  всегда  стреми-
лась, о чем мечтала - это о жизни артистки, о жизни свободной, независи-
мой, где надеешься только на себя, и только себе обязана отчетом.  Оста-
ваться здесь? Для чего? Чтобы через месяц меня опять стали выдавать  за-
муж? За кого? Может быть, за Дебрэ? Об  этом  одно  время  поговаривали.
Нет, Луиза, нет; то, что произошло сегодня, послужит мне оправданием;  я
его не искала, я его не просила; сам бог мне его посылает, и я его  при-
ветствую.
   - Какая ты сильная и храбрая! -  сказала  хрупкая  белокурая  девушка
своей черноволосой подруге.
   - Разве ты меня не знала? Ну, вот что, Луиза, поговорим о  наших  де-
лах. Дорожная карета...
   - К счастью, уже три дня как куплена.
   - Ты велела ее доставить на место?
   - Да.
   - А наш паспорт?
   - Вот он!
   Эжени с обычным хладнокровием развернула документ и прочла: "Господин
Леон д'Армильи, двадцать лет, художник, волосы черные, глаза черные, пу-
тешествует вместе с сестрой".
   - Чудесно! Каким образом ты достала паспорт?
   - Когда я просила графа Монте-Кристо дать мне рекомендательные письма
к директорам театров в Риме и Неаполе, я сказала ему, что боюсь ехать  в
женском платье; он вполне согласился со мной и взялся достать мне  мужс-
кой паспорт; через два дня я его получила и сама приписала: "Путешеству-
ет вместе с сестрой".
   - Таким образом, - весело сказала Эжени, - нам остается  только  уло-
жить вещи; вместо того чтобы уехать в вечер свадьбы, мы  уедем  в  вечер
подписания договора, только и всего.
   - Подумай хорошенько, Эжени.
   - Мне уже больше не о чем думать; мне надоели вечные разговоры о  по-
вышении, понижении, испанских фондах, гаитийских займах. Подумай, Луиза,
вместо всего этого - чистый воздух, свобода, пение птиц, равнины Ломбар-
дии, каналы Венеции, дворцы Рима, берег Неаполя. Сколько у нас всего де-
нег?
   Луиза вынула из письменного стола запертый на замок бумажник и откры-
ла его: в нем было двадцать три кредитных билета.
   - Двадцать три тысячи франков, - сказала она.
   - И по крайней мере на такую же сумму жемчуга, бриллиантов и  золотых
вещей, - сказала Эжени. - Мы с тобой богаты. На сорок пять тысяч мы  мо-
жем жить два года, как принцессы, или четыре года вполне прилично. Но не
пройдет и полгода, как мы нашим Искусством удвоим этот капитал. Вот что,
ты бери деньги, а я возьму шкатулку; таким образом,  если  одна  из  нас
вдруг потеряет свое сокровище, у другой все-таки останется  половина.  А
теперь давай укладываться!
   - Подожди, - сказала Луиза; она подошла к двери,  ведущей  в  комнату
г-жи Данглар и прислушалась.
   - Чего ты боишься?
   - Чтобы нас не застали врасплох.
   - Дверь заперта на ключ.
   - Нам могут велеть открыть ее.
   - Пусть велят, а мы не откроем.
   - Ты настоящая амазонка, Эжени.
   И обе девушки энергично принялись укладывать в чемодан  все  то,  что
они считали необходимым в дороге.
   - Вот и готово, - сказала Эжени, - теперь, пока я буду переодеваться,
закрывай чемодан.
   Луиза изо всех сил нажимала своими маленькими белыми ручками на крыш-
ку чемодана.
   - Я не могу, - сказала она, - у меня не хватает сил, закрой сама.
   - Я и забыла, что я Геркулес, а ты только бледная Омфала, -  сказала,
смеясь, Эжени.
   Она надавила коленом на чемодан, и до тех пор напрягала свои белые  и
мускулистые руки, пока обе половинки не сошлись и  Луиза  не  защелкнула
замок. Когда все это было проделано, Эжени открыла комод, ключ от  кото-
рого она носила с собой, и вынула из него теплую дорожную накидку.
   - Видишь, - сказала она, - я обо всем подумала; в этой накидке ты  не
озябнешь.
   - А ты?
   - Ты знаешь, мне никогда не бывает холодно; кроме того, этот  мужской
костюм...
   - Ты здесь и переоденешься?
   - Разумеется.
   - А успеешь?
   - Да не бойся же, трусишка; все в доме поглощены скандалом.  А  кроме
того, никто не станет удивляться, что я заперлась у себя. Подумай,  ведь
я должна быть в отчаянии!
   - Да, конечно, можно не беспокоиться.
   - Ну, помоги мне.
   И из того же комода, откуда она достала накидку, она извлекла  полный
мужской костюм, начиная от башмаков и кончая сюртуком,  и  запас  белья,
где не было ничего лишнего, но имелось все необходимое.  Потом,  с  про-
ворством, которое ясно указывало, что она не в первый раз  переодевалась
в платье другого пола, Эжени обулась, натянула панталоны, завязала галс-
тук, застегнула доверху закрытый жилет и надела сюртук, красиво облегав-
ший ее тонкую и стройную фигуру.
   - Как хорошо! Правда, очень хорошо! - сказала  Луиза,  с  восхищением
глядя на нее. - Но твои чудные косы, которым завидуют все  женщины,  как
ты их запрячешь под мужскую шляпу?
   - Вот увидишь, - сказала Эжени.
   И, зажав левой рукой густую косу,  которую  с  трудом  охватывали  ее
длинные пальцы, она правой схватила большие ножницы, и вот в  этих  рос-
кошных волосах заскрипела сталь, и они тяжелой волной упали к ногам  де-
вушки, откинувшейся назад, чтобы предохранить сюртук.
   Затем Эжени срезала пряди волос у висков; при этом она не выказала ни
малейшего сожаления, - напротив, ее глаза под черными, как смоль, бровя-
ми блестели еще ярче и задорнее, чем всегда.
   - Ах, твои чудные волосы! - с грустью сказала Луиза.
   - А разве так не во сто раз лучше? - воскликнула  Эжени,  приглаживая
свои короткие кудри, - и разве, потвоему, я так не красивее?
   - Ты красавица, ты всегда красавица! - воскликнула Луиза. - Но,  куда
же мы теперь направимся?
   - Да хоть в Брюссель, если ты ничего  не  имеешь  против;  это  самая
близкая граница. Мы проедем через Брюссель, Льеж, Аахен,  поднимемся  по
Рейну до Страсбурга, проедем через Швейцарию и спустимся через Сен-Готар
в Италию. Ты согласна?
   - Ну разумеется.
   - Что ты так смотришь на меня?
   - Ты очаровательна в таком виде; право, можно подумать, что  ты  меня
похищаешь.