Но теперь я знаю, что вы имеете на это право. Не  предательство,  в
котором Фернан Мондего повинен перед Али-пашой, оправдывает вас  в  моих
глазах, а предательство, в котором рыбак Фернан повинен перед вами, и те
неслыханные несчастья, которые явились следствием этого предательства. И
потому я говорю вам и заявляю во всеуслышание: да, сударь, вы имели пра-
во мстить моему отцу, и я, его сын, благодарю вас за то, что вы не  сде-
лали большего!
   Если бы молния ударила в свидетелей этой неожиданной сцены, она  оше-
ломила бы их меньше, чем заявление Альбера.
   Монте-Кристо медленно поднял к небу глаза, в которых светилось  выра-
жение беспредельной признательности. Он не мог  надивиться,  как  пылкий
Альбер, показавший себя таким храбрецом среди римских разбойников, пошел
на это неожиданное унижение. И он узнал влияние Мерседес и понял, почему
ее благородное сердце не воспротивилось его жертве.
   - Теперь, сударь, - сказал Альбер, - если вы считаем те  достаточными
те извинения, которые я вам принес, прошу вас, - вашу руку. После непог-
решимости, редчайшего достоинства, которым обладаете вы, величайшим дос-
тоинством я считаю умение признать свою неправоту. Но  это  признание  -
мое личное дело. Я поступал правильно по божьей воле. Только  ангел  мог
спасти одного из нас от смерти, и этот ангел спустился на землю  не  для
того, чтобы мы стали друзьями, - к несчастью, это невозможно, -  но  для
того, чтобы мы остались людьми, уважающими друг друга.
   Монте-Кристо со слезами на глазах, тяжело дыша, протянул Альберу  ру-
ку, которую тот схватил и пожал чуть ли не с благоговением.
   - Господа, - сказал он, - граф Монте-Кристо согласен принять мои  из-
винения. Я поступил по отношению к нему  опрометчиво.  Опрометчивость  -
плохой советчик, Я поступил дурно. Теперь я загладил свою вину. Надеюсь,
что люди не сочтут меня трусом за то, что я поступил так, как мне велела
совесть. Но, во всяком случае, если мой поступок будет превратно  понят,
- прибавил он, гордо поднимая голову и как бы посылая вызов  всем  своим
друзьям и недругам, - я постараюсь изменить их мнение обо мне.
   - Что такое произошло сегодня ночью? -  спросил  Бошан  Шато-Рено.  -
По-моему, наша роль здесь незавидна.
   - Действительно, то, что сделал Альбер, либо очень низко, либо  очень
благородно, - ответил барон.
   - Что все это значит? - сказал Дебрэ, обращаясь к Францу. - Граф Мон-
те-Кристо обесчестил Морсера, и его сын находит, что он прав! Да если бы
в моей семье было десять  Янин,  я  бы  знал  только  одну  обязанность:
драться десять раз.
   Монте-Кристо, поникнув головой, бессильно опустив  руки,  подавленный
тяжестью двадцатичетырехлетних воспоминаний, не думал ни об Альбере,  ни
о Бошане, ни о Шато-Рено, ни о ком из присутствующих; он думал о  смелой
женщине, которая пришла к нему молить его о жизни сына, которой он пред-
ложил свою и которая спасла ее ценой страшного признания, открыв  семей-
ную тайну, быть может, навсегда убившую в этом  юноше  чувство  сыновней
любви.
   - Опять рука провидения! - прошептал он. - Да, только теперь я уверо-
вал, что я послан богом!
 
 
   XIV. МАТЬ И СЫН
 
   Граф Монте-Кристо с печальной и полной достоинства улыбкой откланялся
молодым людям и сел в свой экипаж вместе с Максимилианом и Эмманюелем.
   Альбер, Бошан и Шато-Рено остались одни на поле битвы.
   Альбер смотрел на своих  секундантов  испытующим  взглядом,  который,
хоть и не выражал робости, казалось, все же спрашивал их мнение  о  том,
что произошло.
   - Поздравляю, дорогой друг, - первым заговорил Бошан, потому ли,  что
он был отзывчивее других, потому ли, что в нем было меньше  притворства,
- вот совершенно неожиданная развязка неприятной истории.
   Альбер ничего не ответил.
   Шато-Рено похлопывал по ботфорту своей гибкой тросточкой.
   - Не пора ли нам ехать? - прервал он, наконец, неловкое молчание.
   - Как хотите, - отвечал Бошан, - разрешите мне только выразить Морсе-
ру свое восхищение; он выказал сегодня  рыцарское  великодушие...  столь
редкое в наше время!
   - Да, - сказал Шато-Рено.
   - Можно только удивляться такому самообладанию, - продолжал Бошан.
   - Несомненно; во всяком случае я был бы на это не способен, -  сказал
Шато-Рено с недвусмысленной холодностью.
   - Господа, - прервал Альбер, - мне кажется, вы не поняли,  что  между
графом Монте-Кристо и мной произошло нечто не совсем обычное...
   - Нет, нет, напротив, - возразил Бошан, - но наши сплетники  едва  ли
сумеют оцепить ваш героизм, и, рано  или  поздно,  вы  будете  вынуждены
разъяснить им свое поведение, и притом столь энергично,  что  это  может
оказаться во вред вашему здоровью и долголетию. Дать вам  дружеский  со-
вет? Уезжайте в Неаполь, Гаагу или СанктПетербург - места спокойные, где
более разумно смотрят на вопросы чести, чем в нашем сумасбродном Париже.
А там поусерднее упражняйтесь в стрельбе из пистолета  и  в  фехтовании.
Через несколько лет вас основательно забудут, либо слава о вашем  боевом
искусстве дойдет до Парижа, и тогда мирно возвращайтесь во  Францию.  Вы
согласны со мной, Шато-Рено?
   - Вполне разделяю ваше мнение, - сказал барон.  -  За  несостоявшейся
дуэлью обычно следуют дуэли весьма серьезные.
   - Благодарю вас, господа, - сухо ответил Альбер, - я принимаю ваш со-
вет, не потому, что вы мне его дали, но потому, что я  все  равно  решил
покинуть Францию. Благодарю вас также за то, что вы согласились быть мо-
ими секундантами. Судите сами, как высоко я ценю эту услугу, если,  выс-
лушав ваши слова, я помню только о ней.
   Шато-Рено и Бошан переглянулись. Слова  Альбера  произвели  на  обоих
одинаковое впечатление, а тон, которым он высказал  свою  благодарность,
звучал так решительно, что все трое очутились бы в  неловком  положении,
если бы этот разговор продолжался.
   - Прощайте, Альбер! - заторопившись, сказал Бошан и небрежно протянул
руку, но Альбер, по-видимому, глубоко задумался; во всяком случае он ни-
чем не показал, что видит эту протянутую руку.
   - Прощайте, - в свою очередь сказал Шато-Рено, держа левой рукой свою
тросточку и делая правой прощальный жест.
   - Прощайте! - сквозь зубы пробормотал Альбер. Но взгляд его был более
выразителен: в нем была целая гамма сдержанного гнева, презрения,  него-
дования.
   После того как оба его секунданта сели в экипаж и уехали, он еще  не-
которое время стоял неподвижно; затем стремительно отвязал  свою  лошадь
от деревца, вокруг которого слуга замотал ее поводья,  легко  вскочил  в
седло к поскакал к Парижу. Четверть часа спустя он уже входил в  особняк
на улице Эльдер.
   Когда он  спешивался,  ему  показалось,  что  за  оконной  занавеской
мелькнуло бледное лицо графа де Морсер; он со вздохом отвернулся и  про-
шел в свой флигель.
   С порога он окинул последним взглядом всю эту роскошь, которая с  са-
мого детства услаждала его жизнь; он в последний раз  взглянул  на  свои
картины. Лица на полотнах, казалось, улыбались  ему,  а  пейзажи  словно
вспыхнули живыми красками.
   Затем он снял с дубового подрамника портрет своей  матери  и  свернул
его, оставив золоченую раму пустой.
   После этого он привел в порядок свои прекрасные турецкие сабли,  свои
великолепные английские ружья, японский фарфор, отделанные серебром  ча-
ши, художественную бронзу с подписями Фешера и Бари;  осмотрел  шкафы  и
запер их все на ключ; бросил в ящик стола,  оставив  его  открытым,  все
свои карманные деньги, прибавив к ним множество драгоценных  безделушек,
которыми были полны чаши, шкатулки, этажерки; составил точную опись все-
го и положил ее на самое видное место одного из столов,  убрав  с  этого
стола загромождавшие его книги и бумаги.
   В начале этой работы его камердинер, вопреки  приказанию  Альбера  не
беспокоить его, вошел в комнату.
   - Что вам нужно? - спросил его Альбер, скорее грустно, чем сердито.
   - Прошу прощения, сударь, - отвечал камердинер, - правда, вы запрети-
ли мне беспокоить вас, но меня зовет граф де Морсер.
   - Ну так что же? - спросил Альбер.
   - Я не посмел отправиться к графу без вашего разрешения.
   - Почему?
   - Потому что граф, вероятно, знает, что я сопровождал  вас  на  место
дуэли.
   - Возможно, - сказал Альбер.
   - И он меня зовет, наверное, чтобы узнать,  что  там  произошло.  Что
прикажете ему ответить?
   - Правду.
   - Так я должен сказать, что дуэль не состоялась?
   - Вы скажете, что я извинился перед графом МонтеКристо; ступайте.
   Камердинер поклонился и вышел.
   Альбер снова принялся за опись.
   Когда он уже заканчивал свою работу, его внимание привлек топот копыт
во дворе и стук колес, от которого задребезжали стекла; он подошел к ок-
ну и увидел, что его отец сел в коляску и уехал.
   Не успели ворота особняка закрыться за графом, как Альбер  направился
в комнаты своей матери; не найдя никого, чтобы доложить о себе, он  про-
шел прямо в спальню Мерседес и остановился на пороге, взволнованный тем,
что он увидел.
   Словно у матери и сына была одна душа: Мерседес была занята  тем  же,
чем только что был занят Альбер.
   Все было убрано; кружева, драгоценности, золотые вещи, белье,  деньги
были уложены по шкафам, и Мерседес тщательно подбирала к ним ключи.
   Альбер увидел эти приготовления; он все понял и, воскликнув: "Мама!",
кинулся на шею Мерседес.
   Художник, который сумел бы передать выражение их лиц  в  эту  минуту,
создал бы прекрасную картину.
   Готовясь к смелому шагу, Альбер не страшился за себя, но  приготовле-
ния матери испугали его.
   - Что вы делаете? - спросил он.
   - А что делал ты? - ответила она.
   - Но я - другое дело! - воскликнул Альбер, задыхаясь от  волнения.  -
Не может быть, чтобы вы приняли такое же решение, потому что  я  покидаю
этот дом... я пришел проститься с вами.
   - И я тоже, Альбер, - отвечала Мерседес, - я тоже уезжаю.  Я  думала,
что мой сын будет сопровождать меня, - неужели я ошиблась?
   - Матушка, - твердо сказал Альбер, - я не могу позволить  вам  разде-
лить ту участь, которая ждет меня; отныне у меня не будет ни  имени,  ни
денег; жизнь моя будет трудная, мне придется вначале принять помощь  ко-
гонибудь из друзей, пока я сам не заработаю свой кусок хлеба. Поэтому  я
сейчас иду к Францу и попрошу его ссудить меня той небольшой суммой, ко-
торая, по моим расчетам, мне понадобится.
   - Бедный мальчик! - воскликнула Мерседес, - ты - и нищета, голод!  Не
говори этою, ты заставишь меня отказаться от моего решения!
   - Но я не откажусь от своего, - отвечал Альбер. - Я молод, я силен и,
надеюсь, храбр; а вчера я узнал, что значит твердая воля. Есть люди, ко-
торые безмерно страдали - и они не умерли, по построили себе новую жизнь
на развалинах того счастья, которое им сулило небо,  на  обломках  своих
надежд! Я узнал это, матушка, я видел этих людей; я знаю, что из глубины
той бездны, куда их бросил враг, они поднялись полные такой силы и окру-
женные такой славой, что восторжествовали над своим победителем  и  сами
сбросили его в бездну. Нет, отныне я рву со своим прошлым  и  ничего  от
него не беру, даже имени, потому что, - поймите меня, - ваш сын не может
носить имени человека, который должен краснеть перед людьми.
   - Альбер, сын мой, - сказала Мерседес, - будь я сильнее духом, я сама
бы дала тебе этот совет; мой слабый голос молчал, но твоя совесть  заго-
ворила. Слушайся голоса твоей совести, Альбер. У  тебя  были  друзья,  -
порви на время с ними; но, во имя твоей матери, не  отчаивайся!  В  твои
годы жизнь еще прекрасна, и так как человеку с таким чистым сердцем, как
твое, нужно незапятнанное имя, возьми себе имя моего отца; его звали Эр-
рера. Я знаю тебя, мой Альбер; какое бы поприще ты ни избрал,  ты  скоро
прославишь это имя. Тогда, мой друг, вернись  в  Париж,  и  перенесенные
страдания еще больше возвеличат тебя. Но если, вопреки моим чаяниям, те-
бе это не суждено, оставь мне  по  крайней  мере  надежду;  только  этой
мыслью я и буду жить, ибо для меня нет будущего, и за порогом этого дома
начинается моя смерть.
   - Я исполню ваше желание, матушка, - сказал Альбер, - я разделяю ваши
надежды; божий гнев пощадит вашу чистоту и мою невинность... Но  раз  мы
решились, будем действовать. Господин де Морсер уехал из дому с  полчаса
тому назад; это удобный случай избежать шума и объяснений.
   - Я буду ждать тебя, сын мой, - сказала Мерседес.
   Альбер вышел из дому и вернулся с фиакром; он  вспомнил  о  небольшом
пансионе на улице св. Отцов и намеревался снять там скромное, но прилич-
ное помещение для матери.
   Когда фиакр подъехал к воротам и Альбер вышел, к нему приблизился че-
ловек и подал ему письмо.
   Альбер узнал Бертуччо.
   - От графа, - сказал управляющий.
   Альбер взял письмо и вскрыл его.
   Кончив читать, он стал искать глазами Бертуччо, но тот исчез.
   Тогда Альбер, со слезами на глазах, вернулся к Мерседес  и  безмолвно
протянул ей письмо.
   Мерседес прочла:
   "Альбер!
   Я угадал намерение, которое вы сейчас приводите в  исполнение,  -  вы
видите, что и я не чужд душевной чуткости. Вы свободны, вы покидаете дом
графа и увозите с собой свою мать, свободную, как вы. Но подумайте, Аль-
бер: вы обязаны ей большим, чем можете ей дать, бедный, благородный юно-
ша! Возьмите на себя борьбу и страдание, но избавьте ее от нищеты, кото-
рая вас неизбежно ждет на первых порах; ибо она не заслуживает даже тени
того несчастья, которое ее постигло, и провидение не допустит, чтобы не-
винный расплачивался за виновного.
   Я знаю, вы оба покидаете дом на улице Эльдер, ничего оттуда не  взяв.
Не допытывайтесь, как я это узнал. Я знаю; этого довольно.
   Слушайте, Альбер.
   Двадцать четыре года тому назад я, радостный и гордый, возвращался на
родину. У меня была невеста, Альбер, святая девушка, которую я  боготво-
рил, и я вез своей невесте сто пятьдесят луидоров,  скопленных  неустан-
ной, тяжелой работой. Эти деньги были ее, я ей их предназначал и,  зная,
как вероломно море, я зарыл наше сокровище в маленьком садике того  дома
в Марселе, где жил мой отец, на Мельянских аллеях.
   Ваша матушка, Альбер, хорошо знает этот бедный, милый дом.
   Не так давно, по дороге в Париж, я был проездом в  Марселе.  Я  пошел
взглянуть на этот дом, полный горьких воспоминаний; и вечером, с  засту-
пом в руках, я отправился в тот уголок, где зарыл  свой  клад.  Железный
ящичек все еще был на том же месте, никто его не тронул; он зарыт в  уг-
лу, в тени прекрасною фигового дерева, которое в день моего рождения по-
садил мой отец.
   Эти деньги некогда должны были обеспечить жизнь и покой той  женщине,
которую я боготворил, и ныне, но странной и  горестной  прихоти  случая,
они нашли себе то же применение. Поймите меня, Альбер: я мог бы  предло-
жить этой несчастной женщине миллионы, но я возвращаю ей лишь кусок хле-
ба, забытый под моей убогой кровлей в тот самый день, когда меня  разлу-
чили с той, кого я любил.
   Вы человек великодушный, Альбер, но, может быть,  вас  еще  ослепляет
гордость или обида; если вы мне откажете, если вы  возьмете  от  другого
то, что я вправе вам предложить, я скажу, что с  вашей  стороны  жестоко
отвергать кусок хлеба для вашей матери, когда  его  предлагает  человек,
чей отец, по вине вашего отца, умер в муках голода и отчаяния".
   Альбер стоял бледный и неподвижный, ожидая решения матери.
   Мерседес подняла к небу растроганный взгляд.
   - Я принимаю, - сказала она, - он  имеет  право  предложить  мне  эти
деньги.
   И, спрятав на груди письмо, она взяла сына под руку и поступью, более
твердой, чем, может быть, сама ожидала, вышла на лестницу.
 
 
   XV. САМОУБИЙСТВО
 
   Тем временем Монте-Кристо вместе с Эмманюелем  и  Максимилианом  тоже
вернулся в город.
   Возвращение их было веселое. Эмманюель не скрывал своей радости,  что
все окончилось так благополучно, и откровенно заявлял о своих  миролюби-
вых вкусах. Моррель, сидя в углу кареты, не мешал зятю изливать свою ве-
селость в словах и молча переживал радость, не менее искреннюю, хоть она
и светилась только в его взгляде.
   У заставы Трон они встретили Бертуччо; он ждал их,  неподвижный,  как
часовой на посту.
   Монте-Кристо высунулся из окна кареты,  вполголоса  обменялся  с  ним
несколькими словами, и управляющий быстро удалился.
   - Граф, - сказал Эмманюель, когда они подъезжали к Пляс-Рояль, -  ос-
тановите, пожалуйста, карету у моего дома, чтобы моя жена ни одной  лиш-
ней минуты не волновалась за вас и за меня.
   - Если бы не было смешно кичиться своим торжеством, - сказал Моррель,
- я пригласил бы графа зайти к нам; но, вероятно, графу тоже надо  успо-
коить чьи-нибудь тревожно бьющиеся сердца. Вот мы и приехали, Эмманюель;
простимся с нашим другом и дадим ему возможность продолжать свой путь.
   - Погодите, - сказал Монте-Кристо, - я не  хочу  лишиться  так  сразу
обоих спутников; идите к вашей прелестной жене и передайте  ей  от  меня
искренний привет; а вы, Моррель, проводите меня до Елисейских Полей.
   - Чудесно, - сказал Максимилиан, - тем более что мне и самому нужно в
вашу сторону, граф.
   - Ждать тебя к завтраку? - спросил Эмманюель.
   - Нет, - отвечал Максимилиан.
   Дверца захлопнулась, и карета покатила дальше.
   - Видите, я принес вам счастье, - сказал Моррель, оставшись наедине с
графом. - Вы не думали об этом?
   - Думал, - сказал Монте-Кристо, - потому-то мне и хотелось бы никогда
с вами не расставаться.
   - Это просто чудо! - продолжал Моррель, отвечая на собственные мысли.
   - Что именно? - спросил Монте-Кристо.
   - То, что произошло.
   - Да, - отвечал с улыбкой граф, -  вы  верно  сказали,  Моррель,  это
просто чудо!
   - Как-никак, - продолжал Моррель, - Альбер человек храбрый.
   - Очень храбрый, - сказал Монте-Кристо, - я сам видел, как  он  мирно
спал, когда над его головой был занесен кинжал.
   - А я знаю, что он два раза дрался на дуэли, и дрался  очень  хорошо;
как же все это вяжется с сегодняшним его поведением?
   - Это ваше влияние, - улыбаясь, заметил МонтеКристо.
   - Счастье для Альбера, что он не военный! - сказал Моррель.
   - Почему?
   - Принести извинение у барьера! - и молодой капитан покачал головой.
   - Послушайте, Моррель! - мягко сказал граф. - Неужели и вы разделяете
предрассудки обыкновенных  людей?  Ведь  согласитесь,  что  если  Альбер
храбр, то он не мог сделать это из трусости; у  пего,  несомненно,  была
причина поступить так, как он поступил сегодня, и,  таким  образом,  его
поведение скорее всего можно назвать геройским.
   - Да, конечно, - отвечал Моррель, - но я скажу, как говорят  испанцы:
сегодня он был менее храбр, чем вчера.
   - Вы позавтракаете со мной, правда, Моррель?  -  сказал  граф,  меняя
разговор.
   - Нет, я расстанусь с вами в десять часов.
   - Вы условились с кем-нибудь завтракать вместе?
   Моррель улыбнулся и покачал головой.
   - Но ведь где-нибудь позавтракать вам надо.
   - Я не голоден, - возразил Максимилиан.
   - Мне известны только два чувства, от которых человек лишается  аппе-
тита, - заметил граф: - горе и любовь.
   Я вижу, к счастью, что вы в очень веселом настроении, -  значит,  это
не горе... Итак, судя по тому, что вы мне сказали сегодня утром, я  поз-
волю себе думать...
   - Ну что ж, граф, - весело отвечал Моррель, - я не отрицаю.
   - И вы ничего мне об этом не расскажете, Максимилиан? - сказал граф с
такой живостью, что было ясно, как бы ему хотелось узнать тайну Морреля.
   - Сегодня утром, граф, вы могли убедиться в  том,  что  у  меня  есть
сердце, не так ли?
   Вместо ответа Монте-Кристо протянул Моррелю руку.
   - Теперь, - продолжал тот, - когда мое сердце уже больше  не  в  Вен-
сенском лесу, с вами, оно в другом месте, и я иду за ним.
   - Идите, - медленно сказал граф, - идите, мой друг; но прошу вас, ес-
ли на вашем пути встретятся препятствия, вспомните о том, что  я  многое
на этом свете могу сделать, что я счастлив  употребить  свою  власть  на
по