меня, чем решат-
ся на бескорыстное, доброе дело.
   Подождем...
   Но ждать невозможно; я умираю с голоду, через несколько часов послед-
ние силы покинут меня; к тому же близится час  обхода;  тревоги  еще  не
подняли, быть может, меня и не заподозрят; я могу выдать себя за матроса
с этого суденышка, разбившегося ночью; это  будет  правдоподобно,  опро-
вергнуть меня некому, они все утонули. Итак, вперед!..
   Дантес поглядел в  ту  сторону,  где  разбилось  маленькое  судно,  и
вздрогнул. На утесе, зацепившись за выступ, висел фригийский колпак  од-
ного из утонувших матросов, а поблизости плавали обломки, тяжелые  брев-
на, которые качались на волнах, ударяясь о подножие острова, словно бес-
сильные тараны.
   Дантес отбросил последние сомнения; он вплавь  добрался  до  колпака,
надел его на голову, схватил одно из бревен и поплыл наперерез тартане.
   - Теперь я спасен, - прошептал он.
   Эта уверенность возвратила ему силы.
   Вскоре он увидел тартану, которая, идя почти против ветра, лавировала
между замком Иф и башней Кланье. Одно время Дантес опасался, что, вместо
того чтобы держаться берега, тартана уйдет  в  открытое  море,  как  она
должна бы сделать, держи она курс на Корсику или Сардинию; но вскоре  по
ее ходу он убедился, что она готовится пройти, как то обыкновенно делают
суда, идущие в Италию, между островами Жарос и Каласарень.
   Между тем тартана и пловец неприметно приближались друг к другу;  при
одном своем галсе она даже очутилась в  какой-нибудь  четверти  мили  от
Дантеса. Он приподнялся и замахал колпаком, подавая сигнал бедствия;  но
никто не приметил его; тартана переложила руль и легла на  ровный  галс.
Дантес хотел крикнуть, но, измерив глазом расстояние, понял,  что  голос
его, относимый ветрам и заглушаемый шумом волн, не долетит до тартаны.
   Тогда он понял, какое для него счастье, что он прихватил  бревно.  Он
был так истощен, что едва ли продержался бы на воде без него до  встречи
с тартаной, а если бы тартана, что весьма легко могло случиться,  прошла
мимо, не заметив его, то он уж наверняка не добрался бы до берега.
   Хотя Дантес был почти уверен в направлении, которого держалась тарта-
на, он все же не без тревоги следил за нею,  пока  не  увидел,  что  она
опять поворотила и идет к нему.
   Он поплыл к ней навстречу, но, прежде чем они сошлись, тартана начала
ложиться на другой галс.
   Тогда Дантес, собрав все свои силы, поднялся над водой почти во  весь
рост и, махая колпаком, закричал тем жалобным криком утопающих,  который
звучит словно вопль морского духа.
   На этот раз его увидели и услышали. Тартана переменила курс и  повер-
нула в его сторону; в то же время  он  увидел,  что  готовятся  спустить
шлюпку. Минуту спустя шлюпка с двумя гребцами направилась к нему.  Тогда
Дантес выпустил бревно из рук, полагая, что в нем больше нет надобности,
и быстро поплыл навстречу гребцам, чтобы сократить им путь. Но пловец не
рассчитал своих истощенных сил; он горько пожалел, что расстался с  кус-
ком дерева, который уже лениво качался на волнах в - ста шагах от  него.
Руки его немели, ноги потеряли гибкость, движения стали угловаты и поры-
висты, дыхание спирало в груди.
   Он закричал во второй раз; гребцы удвоили усилия, и один из них крик-
нул ему по-итальянски:
   - Держись!
   Это слово долетело до него в тот самый миг, когда волна,  на  которую
он уже не имел сил подняться, захлестнула его и покрыла  пеной.  Он  еще
раз вынырнул, барахтаясь в воде  бессильно  и  отчаянно,  в  третий  раз
вскрикнул и почувствовал, что погружается в море, словно к его ногам все
еще привязано тяжелое ядро.
   Вода покрыла его, и сквозь нее он увидел бледное небо с черными  пят-
нами.
   Он сделал еще одно нечеловеческое усилие и еще раз всплыл на  поверх-
ность. Ему показалось, что его хватают за волосы; потом он ничего уже не
видел, ничего не слышал; сознание покинуло его.
   Очнувшись и открыв глаза, Дантес увидел себя на палубе тартаны,  про-
должавшей путь. Первым движением его было взглянуть, по какому направле-
нию она идет; она удалялась от замка Иф.
   Дантес был так слаб, что его радостный возглас прозвучал как стон.
   Итак Дантес лежал на палубе; один из матросов растирал его  шерстяным
одеялом; другой, в котором он узнал того, кто крикнул: "Держись!" -  со-
вал ему в рот горлышко фляги; третий, старый моряк, бывший в одно  и  то
же время и шкипером и судохозяином, смотрел на него с эгоистическим  со-
чувствием, обыкновенно испытываемым людьми при виде  несчастья,  которое
вчера миновало их, но может постигнуть завтра.
   Несколько капель рому из фляги подкрепили Дантеса, а растирание,  ко-
торое усердно совершал стоявший возле него на  коленях  матрос,  вернуло
гибкость его онемевшим членам.
   - Кто вы такой? - спросил на ломаном французское языке хозяин  тарта-
ны.
   - Я мальтийский матрос, - отвечал Дантес на ломаном итальянском, - мы
шли из Сиракуз с грузом вина и полотна. Вчерашняя буря  застигла  нас  у
мыса Моржион, и мы разбились вон о те утесы.
   - Откуда вы приплыли?
   - Мне удалось ухватиться за утес, а наш бедный  капитан  разбил  себе
голову. Остальные трое утонули. Должно быть, я один остался в  живых;  я
увидел вашу тартану и, боясь долго оставаться на этом пустом и необитае-
мом острове, решил доплыть до вас на  обломке  нашего  судна.  Благодарю
вас, - продолжал Дантес, - вы спасли мне жизнь; я уже тонул, когда  один
из ваших матросов схватил меня за волосы.
   - Это я, - сказал матрос с открытым и приветливым лицом,  обрамленным
черными бакенбардами, - и пора было: вы шли ко дну.
   - Да, - сказал Дантес, протягивая ему руку, - да, друг мой,  еще  раз
благодарю вас.
   - Признаюсь, меня было взяло сомнение, - продолжал матрос, -  вы  так
обросли волосами, что я принял вас за разбойника.
   Дантес вспомнил, что за все время своего заточения в замке Иф  он  ни
разу не стриг волос и не брил бороды.
   - Да, - сказал он, - в минуту опасности я дал обет божией матери дель
Пье де ла Гротта десять лет не стричь волос и не брить  бороды.  Сегодня
истекает срок моему обету, и я чуть не утонул в самую годовщину.
   - А теперь что нам с вами делать? - спросил хозяин.
   - Увы! - сказал Дантес. - Что вам будет угодно; фелука, на которой  я
плавал, погибла, капитан утонул. Как видите, я уцелел, но остался в  чем
мать родила. К счастью, я неплохой моряк; высадите меня в первом  порту,
куда вы зайдете, и я найду работу на любом торговом корабле.
   - Вы знаете Средиземное море?
   - Я плаваю здесь с детства.
   - Вы знаете хорошие стоянки?
   - Не много найдется портов, даже самых трудных, где я не мог бы войти
и выйти с закрытыми глазами.
   - Ну, что ж, хозяин! - сказал матрос, крикнувший Дантесу  "держись!",
- если товарищ говорит правду, отчего бы ему не остаться с нами?
   - Да, если он говорит правду, - отвечал хозяин с оттенком  недоверия.
- Но в таком положении, как этот бедняга, обещаешь много, а  исполняешь,
что можешь.
   - Я исполню больше, чем обещал, - сказал Дантес.
   - Ого! - сказал хозяин, смеясь. - Посмотрим.
   - Когда вам будет угодно, - отвечал Дантес, вставая. - Вы куда идете?
   - В Ливорно.
   - В таком случае, вместо того чтобы лавировать и  терять  драгоценное
время, почему бы вам просто не пойти по ветру?
   - Потому что тогда мы упремся в Рион.
   - Нет, вы оставите его метрах в сорока.
   - Ну-ка, возьмитесь за руль, - сказал хозяин,  -  посмотрим,  как  вы
справитесь.
   Эдмон сел у румпеля, легким нажимом проверил, хорошо ли судно  слуша-
ется руля, и, видя, что, не будучи особенно чутким, оно все же повинует-
ся, скомандовал:
   - На брасы и булиня!
   Четверо матросов, составлявших экипаж, бросились по местам, между тем
как хозяин следил за ними.
   - Выбирай брасы втугую! Булиня прихватить! - продолжал Дантес.
   Матросы исполнили команду довольно проворно.
   - А теперь завернуть!
   Эта команда была выполнена, как и обе предыдущие, и тартана,  уже  не
лавируя больше, двинулась к острову Рион, мимо которого  и  прошла,  как
предсказывал Дантес, оставив его справа метрах в сорока.
   - Браво! - сказал хозяин.
   - Браво! - повторили матросы.
   И все с удивлением смотрели на этого человека, в чьем взгляде  пробу-
дился ум, а в теле - сила, которых они в нем и не подозревали.
   - Вот видите, - сказал Дантес, оставляя руль, - я вам пригожусь  хотя
бы на время рейса. Если в Ливорно я вам больше не  потребуюсь,  оставьте
меня там, а я из первого жалованья заплачу вам за пищу и платье, которое
вы мне дадите.
   - Хорошо, - сказал хозяин. - Мы уж как-нибудь  поладим,  если  вы  не
запросите лишнего.
   - Один матрос стоит другого, - сказал Дантес. - Что вы платите  това-
рищам, то заплатите и мне.
   - Это несправедливо, - сказал матрос, вытащивший Дантеса из  воды,  -
вы знаете больше нас.
   - А тебе какое дело, Джакопо? - сказал хозяин. - Каждый  волен  нани-
маться за такую плату, за какую ему угодно.
   - И то правда, - сказал Джакопо, - я просто так сказал.
   - Ты бы лучше ссудил его штанами и курткой, если только у  тебя  най-
дутся лишние.
   - Лишней куртки у меня нет, - отвечал Джакопо, - но  есть  рубашка  и
штаны.
   - Это все, что мне надо, - сказал Дантес. - Спасибо, ДРУГ.
   Джакопо спустился в люк и через минуту возвратился, неся одежду,  ко-
торую Дантес натянул на себя с неизъяснимым блаженством.
   - Не нужно ли вам чего-нибудь еще? - спросил хозяин.
   - Кусок хлеба и еще глоток вашего чудесного рома, который я уже  про-
бовал; я давно ничего не ел.
   В самом деле он не ел почти двое суток.
   Дантесу принесли ломоть хлеба, а Джакопо подал ему флягу.
   - Лево руля! - крикнул капитан рулевому.
   Дантес поднес было флягу к губам, но его рука остановилась на  полдо-
роге.
   - Смотрите, - сказал хозяин, - что такое творится в замке Иф?
   Над зубцами южного бастиона замка Иф появилось белое облачко.
   Секунду спустя до тартаны долетел звук отдаленного пушечного  выстре-
ла.
   Матросы подняли головы, переглядываясь.
   - Что это значит? - спросил хозяин.
   - Верно, какой-нибудь арестант бежал этой ночью, - сказал  Дантес,  -
вот и подняли тревогу.
   Хозяин пристально взглянул на молодого человека,  который,  произнеся
эти слова, поднес флягу к губам. Но Дантес потягивал ром с таким  невоз-
мутимым спокойствием, что если хозяин и заподозрил  что-нибудь,  то  это
подозрение только мелькнуло в его уме и тотчас же исчезло.
   - Ну и забористый же ром! - сказал Дантес,  вытирая  рукавом  рубашки
пот, выступивший у него на лбу.
   - Если даже это он, - проворчал хозяин, поглядывая  на  него,  -  тем
лучше: мне достался лихой малый.
   Дантес попросил позволения сесть у руля. Рулевой, обрадовавшись  сме-
не, взглянул на хозяина, который сделал ему знак, что он может  передать
руль своему новому товарищу.
   Сидя у руля, Дантес мог, не возбуждая подозрений, глядеть  в  сторону
Марселя.
   - Какое у нас сегодня число? - спросил Дантес  у  подсевшего  к  нему
Джакопо, когда замок Иф исчез из виду.
   - Двадцать восьмое февраля, - отвечал матрос.
   - Которого года? - спросил Дантес.
   - Как, которого года! Вы спрашиваете, которого года?
   - Да, - отвечал Дантес, - я спрашиваю, которого года.
   - Вы забыли, в котором году мы живем?
   - Что поделаешь! - сказал Дантес, смеясь. - Я так перепугался сегодня
ночью, что чуть не лишился рассудка, и у меня совсем отшибло  память;  а
потому я и спрашиваю: которого года у нас сегодня двадцать восьмое  фев-
раля?
   - Тысяча восемьсот двадцать девятого года, - сказал Джакопо.
   Прошло ровно четырнадцать лет со дня заточения Дантеса. Он переступил
порог замка Иф девятнадцати лет от роду, а вышел оттуда тридцати трех.
   Горестная улыбка мелькнула на его устах; он спрашивал себя, что  ста-
лось за это время с Мерседес, которая, вероятно, считала его умершим.
   Потом пламя ненависти вспыхнуло в его глазах, - он  вспомнил  о  трех
негодяях, которым был обязан долгим мучительным заточением.
   И он снова, как некогда в тюрьме, поклялся страшной клятвой -  беспо-
щадно отомстить Данглару, Фернану и Вильфору.
   И теперь эта Клятва была не пустой угрозой,  ибо  самый  быстроходный
парусник Средиземного моря уже не догнал бы маленькой  тартаны,  которая
на всех парусах неслась к Ливорно.
 
 
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 
 
   I. КОНТРАБАНДИСТЫ
 
   Дантес еще и дня не пробыл на тартане, как уже понял, с кем имеет де-
ло. Хотя достойный хозяин "Юной Амелии" (так называлась генуэзская  тар-
тана) и не учился у аббата Фариа, однако он владел чуть ли не всеми язы-
ками, на которых говорят по берегам обширного озера,  именуемого  Среди-
земным морем, - начиная от арабского и кончая провансальским. Это избав-
ляло его от переводчиков, людей всегда докучных, а подчас и  нескромных,
и облегчало ему сношения со встречными кораблями, с мелкими  прибрежными
судами и, наконец, с теми людьми без имени, без родины, без определенной
профессии, которые всегда шатаются в морских портах и существуют на  ка-
кие-то загадочные средства, посылаемые им, вероятно, самим  провидением,
потому что каких-либо источников  пропитания,  различимых  невооруженным
глазом, у них не имеется. Читатель  догадывается,  что  Дантес  попал  к
контрабандистам.
   Не мудрено, что хозяин взял Дантеса на борт с некоторой  опаской;  он
был весьма известен береговой таможенной страже, а так как и  он  и  эти
господа пускались на всевозможные хитрости, чтобы обмануть  друг  друга,
то он сначала подумал, что Дантес  просто  таможенный  досмотрщик,  вос-
пользовавшийся этим остроумным способом, чтобы проникнуть в таинства его
ремесла. Но когда Дантес, взяв круто к ветру, блестяще вышел из  испыта-
ния, он совершенно успокоился. Потом,  когда  он  увидел  облачко  дыма,
взвившееся, как султан, над бастионом замка Иф и услышал отдаленный звук
выстрела, у него мелькнула мысль, не подобрал ли он одного из тех людей,
которых, как короля при входе и выходе, чествуют  пушечными  выстрелами;
по правде сказать, это тревожило его меньше, чем если бы его гость  ока-
зался таможенным досмотрщиком; но и это второе подозрение скоро  рассея-
лось, подобно первому, при виде невозмутимого спокойствия Дантеса.
   Итак, Эдмон имел то преимущество, что знал, кто его хозяин, между тем
как хозяину неизвестно было, кто его новый матрос. Как ни  осаждали  его
старый моряк и товарищи, Дантес не поддавался и не признавался ни в чем;
он подробно рассказывал о Неаполе и Мальте, которые знал, как Марсель, и
повторял свою первоначальную басню с твердостью, делавшей честь его  па-
мяти Таким образом, генуэзец, при всей своей  хитрости,  спасовал  перед
Эдмоном, на стороне которого были кротость, опыт  моряка,  а  главное  -
умение не выдавать себя.
   Притом же генуэзец, быть может, как благоразумный человек,  предпочи-
тал знать только то, что ему должно знать, и верить  только  тому,  чему
выгодно верить.
   Так обстояли дела, когда они прибыли в Ливорно.
   Тут Эдмону предстояло подвергнуться новому испытанию: проверить,  уз-
нает ли он самого себя после четырнадцатилетнего заключения.  Он  помнил
довольно ясно, каков он был в молодости; теперь он увидит, каким он стал
в зрелые годы. В глазах его товарищей его обет был выполнен. Он уже  раз
двадцать бывал в Ливорно и знал там одного цирюльника, на улице Сан-Фер-
нандо; он отправился к нему и велел остричь волосы и сбрить бороду.
   Цирюльник с удивлением посмотрел на этого длинноволосого  человека  с
густой черной бородой, похожего на тициановский портрет. В то время  еще
не носили длинных волос и бороды, ныне цирюльник удивился бы только, что
человек, одаренный от природы таким превосходным украшением, отказывает-
ся от него.
   Ливорнский цирюльник без лишних слов принялся за работу.
   Когда она была окончена и  Эдмон  почувствовал,  что  подбородок  его
гладко выбрит, а волосы острижены до обычной длины, он попросил зеркало.
   Как мы уже сказали, ему было теперь тридцать три года;  четырнадцати-
летнее тюремное заключение произвело большую перемену  в  выражении  его
лица.
   Дантес вошел в замок Иф с круглым, веселым и цветущим лицом  счастли-
вого юноши, которому первые шаги в жизни дались легко и который надеется
на будущее, как на естественный вывод из прошлого. От всего этого не ос-
талось и следа.
   Овал лица удлинился, улыбающийся рот принял твердое и решительное вы-
ражение, брови изогнулись; чело пересекла суровая,  прямая  морщинка,  в
глазах притаилась глубокая грусть, и временами они сверкали мрачным  ог-
нем ненависти, кожа лица его, так долго лишенная дневного света  и  сол-
нечных лучей, приняла матовый оттенок, который придает аристократичность
лицам северян, если они обрамлены черными волосами, к тому  же  приобре-
тенные им знания наложили на его черты отпечаток ума и уверенности, хотя
от природы он был довольно высокого роста, в его фигуре  появилась  кря-
жистость - следствие постоянного накапливания сил.
   Изящество нервного и хрупкого сложения сменилось крепостью округлых и
мускулистых форм. Что же касается его голоса, то мольбы, рыдания и прок-
лятия совершенно изменили его, и он звучал то необычайно нежно, то резко
и даже хрипло.
   Кроме того, находясь все время либо в полутьме, либо в полном  мраке,
его глаза приобрели странную способность различать предметы  ночью,  по-
добно глазам гиены или волка.
   Эдмон улыбнулся, увидев себя; лучший друг, если только у него еще ос-
тались друзья на свете, не узнал бы его; он сам себя не узнавал.
   Хозяину "Юной Амелии" весьма хотелось оставить у себя такого матроса,
как Эдмон, а потому он предложил ему немного денег в счет его доли в бу-
дущих барышах, и Эдмон согласился. Выйдя от цирюльника,  произведшего  в
нем первое превращение, он прежде всего пошел в  магазин  и  купил  себе
полный костюм матроса. Костюм этот, как известно, очень прост и  состоит
из белых панталон, полосатой фуфайки и фригийского колпака.
   В этом наряде, возвратив Джакопо рубашку и штаны,  которыми  тот  его
ссудил, Эдмон явился к капитану "Юной Амелии" и принужден был  повторить
ему свою историю. Капитан не узнавал в этом красивом и щегольски  одетом
матросе человека с густой бородой, с волосами, полными  водорослей,  вы-
мокшего в морской воде, которого он принял голым  и  умирающим  на  борт
своей тартаны.
   Плененный его приятной наружностью, он повторил  Дантесу  предложение
поступить к нему на службу; но Дантес, у которого были другие намерения,
согласился наняться к нему не больше чем на три месяца.
   Экипаж "Юной Амелии" состоял из людей деятельных, и командовал им ка-
питан, не привыкший терять времени. Не прошло и недели,  как  просторный
трюм тартаны наполнился цветным муслином, запрещенными к ввозу бумажными
тканями, английским порохом и картузами табаку, к которым  акцизное  уп-
равление забыло приложить свою печать. Все это  требовалось  вывезти  из
Ливорно и выгрузить на берегах Корсики, откуда некие дельцы брались дос-
тавить груз во Францию.
   Итак, тартана отправилась в путь. Эдмон снова рассекал лазурное море,
колыбель его юности, которое так часто снилось ему в его темнице. Он ос-
тавил Горгону справа, Пианозу - слева и держал курс на отечество Паоли и
Наполеона.
   На другой день капитан, выйдя на палубу по  своему  обыкновению  рано
утром, застал Дантеса, облокотившегося о борт и глядевшего  со  странным
выражением на груду гранитных утесов,  розовевших  в  лучах  восходящего
солнца: это был остров Монте-Кристо.
   "Южная Амелия" оставила его справа в трех четвертях мили и продолжала
свой путь к Корсике.
   Идя мимо острова, имя которого так много для него значило, Дантес ду-
мал о том, что ему стоит только кинуться в море, и через полчаса он  бу-
дет на обетованной земле. Но что он может сделать, не имея ни инструмен-
тов для откапывания клада, ни оружия для его защиты? И что скажут матро-
сы? Что подумает капитан? Приходилось ждать.