ни перед отцом.
   - Что с тобой?
   - Никогда себе этого не прощу.
   - Брось, - сказал старик с улыбкой, - ты вернулся, и все забыто. Ведь
теперь все хорошо.
   - Да, я вернулся, - сказал юноша, - вернулся с наилучшими надеждами и
с кое-какими деньгами... Вот, отец, берите, берите и сейчас  же  пошлите
купить что-нибудь.
   И он высыпал на стол дюжину золотых, пять или шесть пятифранковых мо-
нет и мелочь.
   Лицо старого Дантеса просияло.
   - Чье это? - спросил он.
   - Да мое... твое наше! Бери, накупи провизии, не жалей денег,  завтра
я еще принесу.
   - Постой, постой, - сказал старик улыбаясь. - С твоего  позволения  я
буду тратить деньги потихоньку; если я сразу много накуплю, то еще,  по-
жалуй, люди подумают, что мне пришлось для этого ждать твоего  возвраще-
ния.
   - Делай, как тебе угодно, но прежде всего найми служанку. Я не  хочу,
чтобы ты жил один. У меня в трюме припрятан контрабандный кофе и  чудес-
ный табак; завтра же ты их получишь. Тише! Кто-то идет.
   - Это, должно быть, Кадрусс. Узнал о твоем приезде и идет  поздравить
тебя с счастливым возвращением.
   - Вот еще уста, которые говорят одно, между  тем  как  сердце  думает
другое, - прошептал Эдмон. - Но все равно, он наш  сосед  и  оказал  нам
когда-то услугу! Примем его ласково.
   Не успел Эдмон договорить, как в дверях показалась  черная  бородатая
голова Кадрусса. Это был человек лет двадцати  пяти-шести;  в  руках  он
держал кусок сукна, который он согласно своему ремеслу портного  намере-
вался превратить в одежду.
   - А! Приехал, Эдмон! - сказал он с сильным марсельским акцентом,  ши-
роко улыбаясь, так что видны были все  его  зубы,  белые,  как  слоновая
кость.
   - Как видите, сосед Кадрусс, я к вашим услугам, если  вам  угодно,  -
отвечал Дантес, с трудом скрывая холодность под любезным тоном.
   - Покорно благодарю. К счастью, мне ничего не нужно, и даже иной  раз
другие во мне нуждаются. (Дантес вздрогнул.) Я не про тебя  говорю,  Эд-
мон. Я дал тебе денег взаймы, ты мне их отдал; так водится между добрыми
соседями, и мы в расчете.
   - Никогда не бываешь в расчете с теми, кто нам помог, -  сказал  Дан-
тес. - Когда денежный долг возвращен, остается долг благодарности.
   - К чему говорить об этом? Что было, то  прошло.  Поговорим  лучше  о
твоем счастливом возвращении. Я пошел в порт поискать коричневого  сукна
и встретил своего приятеля Данглара.
   "Как, ты в Марселе?" - говорю ему.
   "Да, как видишь".
   "А я думал, ты в Смирне".
   "Мог бы быть и там, потому что прямо оттуда".
   "А где же наш Эдмон?"
   "Да, верно, у отца", - отвечал мне Данглар. Вот я к пришел, - продол-
жал Кадрусс, - чтобы приветствовать Друга.
   - Славный Кадрусс, как он нас любит! - сказал старик.
   - Разумеется, люблю и притом еще уважаю, потому что честные люди ред-
ки... Но ты никак разбогател,  приятель?  -  продолжал  портной,  искоса
взглянув на кучку золота и серебра, выложенную на стол Дантесом.
   Юноша заметил искру жадности, блеснувшую в черных глазах соседа.
   - Это не мои деньги, - отвечал он небрежно - Я сказал отцу, что боял-
ся найти его в нужде, а он, чтобы успокоить меня, высыпал на  стол  все,
что было у него в кошельке. Спрячьте деньги, отец,  если  только  соседу
они не нужны.
   - Нет, друг мой, - сказал Кадрусс, - мне ничего не нужно; слава богу,
ремесло мастера кормит. Береги денежки, лишних никогда  не  бывает.  При
всем том я тебе благодарен за твое предложение не меньше, чем если бы  я
им воспользовался.
   - Я предложил от сердца, - сказал Дантес.
   - Не сомневаюсь. Итак, ты в большой дружбе с Моррелем, хитрец ты эта-
кий?
   - Господин Моррель всегда был очень добр ко мне, - отвечал Дантес.
   - В таком случае ты напрасно отказался от обеда.
   - Как отказался от обеда? - спросил старый Дантес. -  Разве  он  звал
тебя обедать?
   - Да, отец, - отвечал Дантес и улыбнулся, заметив, как поразила  ста-
рика необычайная честь, оказанная его сыну.
   - А почему же ты отказался, сын? - спросил старик.
   - Чтобы пораньше прийти к вам, отец, - ответил молодой человек. - Мне
не терпелось увидеться с вами.
   - Моррель, должно быть, обиделся, - продолжал Кадрусс, - а когда  ме-
тишь в капитаны, не следует перечить арматору.
   - Я объяснил ему причину отказа, и он понял меня, надеюсь.
   - Чтобы стать капитаном, надобно немножко подольститься к хозяевам.
   - Я надеюсь быть капитаном и без этого, - отвечал Дантес.
   - Тем лучше, тем лучше! Это порадует всех старых твоих друзей. А там,
за фортом святого Николая, я знаю кое-кого, кто будет особенно доволен.
   - Мерседес? - спросил старик.
   - Да, отец, - сказал Дантес. - И теперь, когда я вас повидал, когда я
знаю, что вы здоровы и что у вас есть все, что вам нужно,  я  попрошу  у
вас позволения отправиться в Каталаны.
   - Ступай, дитя мое, ступай, - отвечал старый Дантес, - и да благосло-
вит тебя господь женой, как благословил меня сыном.
   - Женой! - сказал Кадрусс. - Как вы, однако, спешите; она еще не жена
ему как будто!
   - Нет еще, но, по всем вероятием, скоро будет, - отвечал Эдмон.
   - Как бы то ни было, - сказал Кадрусс, - ты хорошо сделал, что поспе-
шил с приездом.
   - Почему?
   - Потому что Мерседес - красавица, а у красавиц нет недостатка в пок-
лонниках; у этой - особенно: они дюжинами ходят за ней.
   - В самом деле? - сказал Дантес с улыбкой,  в  которой  заметна  была
легкая тень беспокойства.
   - Да, да, - продолжал Кадрусс, - и притом завидные  женихи;  но,  сам
понимаешь, ты скоро будешь капитаном, и тебе едва ли откажут.
   - Это значит, - подхватил Дантес с улыбкой, которая  едва  прикрывала
его беспокойство, - это значит, что если бы я не стал капитаном...
   - Гм! Гм! - пробормотал Кадрусс.
   - Ну, - сказал молодой человек, - я лучшего мнения, чем вы, о  женщи-
нах вообще и о Мерседес в особенности, и я убежден, что, буду я  капита-
ном или нет, она останется мне верна.
   - Тем лучше, - сказал Кадрусс, - тем  лучше!  Когда  женишься,  нужно
уметь верить; но все равно, приятель, я тебе говорю; не  теряй  времени,
ступай, объяви ей о своем приезде и поделись своими надеждами.
   - Иду, - отвечал Эдмон.
   Он поцеловал отца, кивнул Кадруссу и вышел.
   Кадрусс посидел у старика еще немного, потом, простившись с ним, тоже
вышел и вернулся к Данглару, который ждал его на углу улицы Сенак.
   - Ну, что? - спросил Данглар. - Ты его видел?
   - Видел, - ответил Кадрусс.
   - И он говорил тебе о своих надеждах на капитанство?
   - Он говорит об этом так, как будто он уже капитан.
   АР.
   - Вот как! - сказал Данглар. - Уж больно он торопится!
   - Но Моррель ему, как видно, обещал...
   - Так он очень весел?
   - Даже до дерзости; он уже предлагал мне свои услуги,  как  какая-ни-
будь важная особа; предлагал мне денег, как банкир.
   - И ты отказался?
   - Отказался. А мог бы взять у него взаймы, потому что не кто  другой,
как я, одолжил ему первые деньги, которые он видел в своей жизни. Но те-
перь господин Дантес ни в ком не нуждается: он скоро будет капитаном!
   - Ну, он еще не капитан!
   - Правду сказать, хорошо было бы, если бы он им и не стал, -  продол-
жал Кадрусс, - а то с ним и говорить нельзя будет.
   - Если мы захотим, - сказал Данглар, - он будет тем же, что и теперь,
а может быть, и того меньше.
   - Что ты говоришь?
   - Ничего, я говорю сам с собою. И он все еще влюблен в прекрасную ка-
таланку?
   - До безумия; уже побежал туда. Но или я очень ошибаюсь, или  с  этой
стороны его ждут неприятности.
   - Скажи яснее.
   - Зачем?
   - Это гораздо важнее, чем ты думаешь. Ведь ты не любишь Дантеса?
   - Я не люблю гордецов.
   - Так скажи мне все, что знаешь о каталанке.
   - Я не знаю ничего наверное, но видел такие вещи, что думаю, как бы у
будущего капитана не вышло неприятностей на дороге у Старой Больницы.
   - Что же ты видел? Ну, говори.
   - Я видел, что каждый раз, как Мерседес приходит в город, ее провожа-
ет рослый детина, каталанец, с черными глазами, краснолицый,  черноволо-
сый, сердитый. Она называет его двоюродным братом.
   - В самом деле!.. И ты думаешь, что этот братец за нею волочится?
   - Предполагаю, - как же может быть иначе между двадцатилетним детиной
и семнадцатилетней красавицей?
   - И ты говоришь, что Дантес пошел в Каталаны?
   - Пошел при мне.
   - Если мы пойдем туда же, мы можем остановиться в "Резерве" и за ста-
каном мальгского вина подождать новостей.
   - А кто нам их сообщит?
   - Мы будем на его пути и по лицу Дантеса увидим, что произошло.
   - Идем, - сказал Кадру ее, - но только платишь ты.
   - Разумеется, - отвечал Данглар.
   И оба быстрым шагом направились к назначенному месту. Придя  в  трак-
тир, они велели подать бутылку вина и два стакана.
   От старика Памфила они узнали, что минут  десять  тому  назад  Дантес
прошел мимо трактира.
   Удостоверившись, что Дантес в Каталанах, они сели под молодой листвой
платанов и сикомор, в ветвях которых веселая стая птиц воспевала один из
первых ясных дней весны.
 
 
   III КАТАЛАНЦЫ
 
   В ста шагах от того места, где оба друга, насторожив уши и поглядывая
на дорогу, прихлебывали искрометное мальгское вино, за лысым  пригорком,
обглоданным солнцем и мистралями, лежало селение Каталаны.
   Однажды из Испании выехали какие-то таинственные переселенцы и  прис-
тали к тому клочку земли, на котором они живут и поныне Они явились  не-
ведомо откуда и говорили на незнакомом языке Один из начальников,  пони-
мавший провансальский язык, попросил у города Марселя позволения  завла-
деть пустынным мысом, на который они, по примеру древних мореходов,  вы-
тащили свои суда. Просьбу уважили, и три месяца  спустя  вокруг  десятка
судов, привезших этих морских цыган, выросло небольшое  селение  В  этом
своеобразном и живописном селенье,  полумавританском,  полуиспанском,  и
поныне живут потомки этих людей, говорящие на языке своих дедов  В  про-
должение трех или четырех веков они остались верны своему мысу, на кото-
рый опустились, как стая морских птиц, они нимало не  смешались  с  мар-
сельскими жителями, женятся только между собой и сохраняют нравы и одеж-
ду своей родины так же, как сохранили ее язык.
   Мы приглашаем читателя последовать за нами по единственной улице  се-
ления и зайти в один из домиков, солнце снаружи  окрасило  его  стены  в
цвет опавших листьев, одинаковый для всех старинных построек этого края,
а внутри кисть маляра сообщила им белизну, составляющую единственное ук-
рашение испанских роsadas [2].
   Красивая молодая девушка, с черными, как смоль, волосами, с бархатны-
ми, как у газели, глазами, стояла, прислонившись к перегородке, и в тон-
ких, словно выточенных античным ваятелем пальцах мяла ни в чем не повин-
ную ветку вереска, оборванные цветы и листья уже усеяли  пол;  руки  ее,
обнаженные до локтя, покрытые загаром, но словно скопированные с рук Ве-
неры Арльской, дрожали от волнения, а легкой ножкой с  высоким  подъемом
она нетерпеливо постукивала по полу, так что можно было видеть ее строй-
ные, изящные икры, обтянутые красным чулком с серыми и синими стрелками.
В трех шагах от нее, покачиваясь на стуле и опершись  локтем  на  старый
комод, статный молодец лет двадцати - двадцати двух  смотрел  на  нее  с
беспокойством и досадой; в его глазах был вопрос, но твердый  и  упорный
взгляд девушки укрощал собеседника.
   - Послушай, Мерседес, - говорил молодой человек, - скоро пасха, самое
время сыграть свадьбу. Ответь же мне!
   - Я тебе уже сто раз отвечала, Фернан, и ты сам себе враг, если опять
спрашиваешь меня.
   - Ну, так повтори еще, умоляю тебя, повтори еще, чтобы  я  мог  пове-
рить. Скажи мне в сотый раз, что отвергаешь мою любовь, которую  благос-
ловила твоя мать; заставь меня понять, что ты играешь моим счастьем, что
моя жизнь или смерть для тебя - ничто! Боже мой! Десять  лет  мечтать  о
том, чтобы стать твоим мужем, Мерседес, и потерять эту надежду,  которая
была единственной целью моей жизни!
   - По крайней мере не я поддерживала в тебе эту  надежду,  -  отвечала
Мерседес, - ты не можешь меня упрекнуть, что  я  когда-нибудь  завлекала
тебя. Я всегда говорила тебе, я люблю тебя, как  брата,  но  никогда  не
требуй от меня ничего, кроме этой братской дружбы, потому что сердце мое
отдано другому Разве я не говорила тебе этого, Фернан.
   - Знаю, знаю, Мерседес, - прервал молодой человек - Да, ты всегда бы-
ла со мной до жестокости прямодушна, но ты забываешь, что для каталанцев
брак только между своими - священный закон.
   - Ты ошибаешься, Фернан, это не закон, а просто обычай, только и все-
го, - и верь мне, тебе не стоит ссылаться на  этот  обычай.  Ты  вытянул
жребий, Фернан. Если ты еще на свободе, то это просто поблажка,  не  се-
годня так завтра тебя могут призвать на службу. А когда ты  поступишь  в
солдаты, что ты станешь делать с бедной сиротой, горемычной, без  денег,
у которой нет ничего, кроме развалившейся хижины, где висят старые  сети
- жалкое наследство, оставленное моим отцом матери, а матерью - мне? Вот
год, как она умерла, и подумай, Фернан, ведь я  живу  почти  милостыней!
Иногда ты притворяешься, будто я тебе помогаю, и  это  для  того,  чтобы
иметь право разделить со мной улов; и я принимаю это, Фернан, потому что
твой отец был брат моего отца, потому что мы выросли вместе  и  особенно
потому, что отказ мой слишком  огорчил  бы  тебя.  Но  я  чувствую,  что
деньги, которые я выручаю за твою рыбу и на которые я покупаю  себе  лен
для пряжи, - просто милостыня.
   - Не все ли мне равно, Мерседес! Бедная и одинокая,  ты  мне  дороже,
чем дочь самого гордого арматора или самого богатого банкира в  Марселе!
Что надобно нам, беднякам? Честную жену и хорошую хозяйку. Где  я  найду
лучше тебя?
   - Фернан, - отвечала Мерседес, покачав головою, - можно стать  дурной
хозяйкой, и нельзя ручаться, что будешь честной женой,  если  любишь  не
мужа, а другого. Будь доволен моей дружбой, потому  что,  повторяю,  это
все, что я могу тебе обещать, а я обещаю только то, что  могу  исполнить
наверное.
   - Понимаю, - сказал Фернан, - ты терпеливо сносишь  свою  нищету,  но
боишься моей. Так знай же, Мерседес, если ты меня  полюбишь,  я  попытаю
счастья. Ты принесешь мне удачу, и я разбогатею. Я не останусь  рыбаком;
я могу наняться конторщиком, могу и сам завести торговлю.
   - Ничего этого ты не можешь, Фернан; ты солдат, и если  ты  сейчас  в
Каталанах, то только потому, что нет войны. Оставайся рыбаком, не  строй
воздушных замков, после которых действительность покажется тебе еще  тя-
гостней, и удовольствуйся моей дружбой. Ничего другого я  тебе  дать  не
могу.
   - Да, ты права, Мерседес, я буду  моряком;  надену  вместо  дедовской
одежды, которую ты презираешь, лакированную шляпу, полосатую  фуфайку  и
синюю куртку с якорями на пуговицах. Ведь так должен быть одет  человек,
который сможет тебе понравиться?
   - Что ты хочешь сказать? - спросила Мерседес, с гордым вызовом взгля-
нув на него. - Что ты хочешь сказать? Я не понимаю тебя.
   - Я хочу сказать, Мерседес, ты так сурова и жестока  со  мною  только
потому, что ждешь человека, который одет, как я описал. А вдруг тот, ко-
го ты ждешь, непостоянен, а если не он, непостоянно море?
   - Фернан, - вскричала Мерседес, - я думала, что ты добрый, но я ошиб-
лась. Ты злой, если на помощь своей ревности призываешь божий гнев!  Да,
я не скрываю: я жду и люблю того, о ком ты говоришь, и если он  не  вер-
нется, я не стану упрекать его в непостоянстве, а скажу,  что  он  умер,
любя меня.
   Каталанец яростно сжал кулаки.
   - Я тебя поняла, Фернан: ты хочешь отомстить ему за то, что я не люб-
лю тебя. Ты хочешь скрестить свой каталанский нож с его кинжалом! И  что
же? Ты лишишься моей дружбы, если будешь побежден; а если  победишь  ты,
то моя дружба обернется ненавистью. Поверь мне, искать ссоры с человеком
- плохое средство понравиться женщине,  которая  этого  человека  любит.
Нет, Фернан, ты не поддашься дурным мыслям. Раз я не могу быть твоей же-
ной, ты привыкнешь смотреть на меня, как на друга, как на  свою  сестру.
Притом же, - прибавила она с влажными от слез глазами, - не спеши,  Фер-
нан: ты сам сейчас сказал - море коварно, и вот уже четыре месяца как он
уехал, а за четыре месяца я насчитала много бурь!
   Фернан остался холоден; он не старался отереть слезы, бежавшие по ще-
кам Мерседес; а между тем за каждую ее слезу он отдал  бы  стакан  своей
крови. Но эти слезы лились из-за другого!
   Он встал, прошелся по хижине и остановился перед Мерседес; глаза  его
сверкали, кулаки были сжаты.
   - Послушай, Мерседес, - сказал он, - отвечай еще раз: это решено?
   - Я люблю Эдмона Дантеса, - спокойно ответила девушка, - и, кроме Эд-
мона, никто не будет моим мужем.
   - И ты будешь всегда любить его?
   - До самой смерти.
   Фернан со стоном опустил голову, как  человек,  потерявший  последнюю
надежду; потом вдруг поднял голову и, стиснув зубы, спросил:
   - А если он умер?
   - Так и я умру.
   - А если он тебя забыл?
   - Мерседес! - раздался веселый голос за дверью. - Мерседес!
   - Ах!.. - вскричала девушка, не помня себя от счастья и любви. -  Вот
видишь, он не забыл меня, он здесь!
   Она бросилась к двери и отворила ее, крича:
   - Сюда, Эдмон! Я здесь!
   Фернан, бледный и дрожащий, попятился, как путник, внезапно увидевший
змею, и, наткнувшись на свой стул, бессильно опустился на него.
   Эдмон и Мерседес бросились друг другу в объятия. Палящее  марсельское
солнце, врываясь в раскрытую дверь, обливало их потоками  света  Сначала
они не видели ничего кругом. Неизмеримое счастье отделяло  их  от  мира;
они говорили несвязными словами, которые передают  порывы  такой  острой
радости, что становятся похожи на выражение боли.
   Вдруг Эдмон заметил мрачное лицо Фернана, которое выступало из полум-
рака, бледное и угрожающее; бессознательно молодой каталанец держал руку
на ноже, висевшем у него на поясе.
   - Простите, - сказал Дантес, хмуря брови, - я и не заметил,  что  нас
здесь трое.
   Затем, обращаясь к Мерседес, он спросил:
   - Кто этот господин?
   - Этот господин будет вашим лучшим другом, Дантес, потому что это мой
друг, мой брат, Фернан, тот человек, которого после вас, Эдмон, я  люблю
больше всех на свете. Разве вы не узнали его?
   - Да, узнал, - отвечал Эдмон, и, не выпуская руки Мерседес,  он  сер-
дечно протянул другую руку каталанцу.
   Но Фернан, не отвечая на это дружеское движение, оставался нем и нед-
вижим, как статуя.
   Тогда Эдмон испытующе посмотрел на дрожавшую Мерседес и на мрачного и
грозного Фернана.
   Один взгляд объяснил ему все. Он вспыхнул от гнева.
   - Я не знал, когда спешил к тебе, Мерседес, что найду здесь врага.
   - Врага! - вскричала Мерседес, гневно взглянув на двоюродного брата -
Найти врага у меня, в моем доме! Если бы я так думала, я взяла  бы  тебя
под руку и ушла в Марсель, покинув этот дом навсегда.
   Глаза Фернана сверкнули.
   - И если бы с тобой приключилась беда, мой Эдмон, - продолжала она  с
неумолимым спокойствием, которое показывало Фернану, что  Мерседес  про-
никла в самую глубину его мрачных мыслей, - я взошла бы на мыс Моржион и
бросилась со скалы вниз головой.
   Фернан побледнел, как смерть.
   - Но ты ошибся, Эдмон, - прибавила она, - здесь у  тебя  нет  врагов,
здесь только мой брат Фернан, и он сейчас пожмет тебе руку, как  предан-
ному другу.
   И девушка устремила повелительный взгляд на каталанца,  который,  как
завороженный, медленно подошел к Эдмону и протянул ему руку.
   Ненависть его, подобно волне, бешеной, но бессильной, разбилась о не-
одолимую власть, которую эта девушка имела над ним.
   Но едва он дотронулся до руки Эдмона, как  почувствовал,  что  сделал
все, что мог, и бросился вон из дому.
   - Горе мне! - стонал он, в отчаянии ломая руки. - Кто избавит меня от
этого человека! Горе мне!
   - Эй, каталанец! Эй, Фернан! Куда ты? - окликну