- Черт возьми, так оно и есть!
   - Ты, кажется, браниться научилась, Эжени?
   И обе девушки, которым, по общему мнению, надлежало заливаться слеза-
ми, одной из-за себя, другой из любви к подруге, покатились со  смеху  и
принялись уничтожать наиболее заметные следы беспорядка, оставленного их
сборами.
   Потом, потушив свечи, зорко осматриваясь, насторожив  слух,  беглянки
открыли дверь будуара, выходившую на черную лестницу, которая вела прямо
во двор. Эжени шла впереди, взявшись одной рукой за ручку чемодана,  ко-
торый за другую ручку едва удерживала  обеими  руками  Луиза.  Двор  был
пуст. Пробило полночь. Привратник еще не ложился. Эжени тихонько  прошла
вперед и увидела, что почтенный страж дремлет,  растянувшись  в  кресле.
Она вернулась к Луизе, снова взяла чемодан, который  поставила  было  на
землю, и обе, прижимаясь к стене, вошли в подворотню. Эжени велела Луизе
спрятаться в темном углу, чтобы привратник, если бы ему вздумалось  отк-
рыть глаза, увидел только одного человека, а сама стала так, чтобы  свет
фонаря падал прямо на нее.
   - Откройте! - крикнула она звучным  контральто,  стуча  в  стеклянную
дверь.
   Привратник, как и ожидала Эжени, встал с кресла и  даже  сделал  нес-
колько шагов, чтобы взглянуть, кто это выходит; но, увидав молодого  че-
ловека, который нетерпеливо похлопывал тросточкой по ноге,  он  поспешил
дернуть шнур. Луиза тотчас же проскользнула  в  приотворенные  ворота  и
легко выскочила наружу. Эжени,  внешне  спокойная,  хотя,  вероятно,  ее
сердце и билось учащеннее, чем обычно, в свою очередь вышла на улицу.
   Чемодан они передали проходившему мимо посыльному и, дав ему адрес  -
улица Виктуар, дом N 36, -  последовали  за  этим  человеком,  чье  при-
сутствие успокоительно действовало на Луизу; что касается Эжени, то  она
была бесстрашна, как Юдифь или Далила.
   Когда они прибыли к указанному дому, Эжени велела  посыльному  поста-
вить чемодан на землю, расплатилась с ним и, постучав в ставень,  отпус-
тила его.
   В доме, куда пришли беглянки, жила скромная белошвейка, с которой они
заранее условились; она еще не ложилась и тотчас же открыла.
   - Мадемуазель, - сказала Эжени, - распорядитесь, чтобы привратник вы-
катил из сарая карету, и пошлите его на почтовую  станцию  за  лошадьми.
Вот пять франков, которые я просила вас передать ему за труды.
   - Я восхищаюсь тобой, - сказала Луиза, - я даже начинаю уважать тебя.
   Белошвейка с удивлением на них посмотрела; но так как ей было обещано
двадцать луидоров, то она ничего не сказала.
   Четверть часа спустя привратник вернулся и привел с  собой  кучера  и
лошадей, которые немедленно были впряжены в  карету;  чемодан  привязали
сзади.
   - Вот подорожная, - сказал кучер. - По какой дороге  поедем,  молодой
хозяин?
   - По дороге в Фонтенбло, - отвечала Эжени почти мужским голосом.
   - Как? Что ты говоришь? - спросила Луиза.
   - Я заметаю след, - сказала Эжени, - эта женщина, которой мы заплати-
ли двадцать луидоров, может нас выдать за  сорок;  когда  мы  выедем  на
Бульвары, мы велим ехать по другой дороге.
   И она, почти не касаясь подножки, вскочила в карету.
   - Ты, как всегда, права, Эжени, - сказала Луиза, усаживаясь  рядом  с
подругой.
   Четверть часа спустя кучер, уже изменив направление по указанию  Эже-
ни, проехал, щелкая бичом, заставу СенМартен.
   - Наконец-то мы выбрались из Парижа! - сказала Луиза,  с  облегчением
вздыхая.
   - Да, моя дорогая, и похищение удалось на славу, - отвечала Эжени.
   - Да, и притом без насилия, - сказала Луиза.
   - Это послужит смягчающим вину обстоятельством, - отвечала Эжени.
   Слова эти потерялись в стуке колес по мостовой ЛаВиллет.
   У Данглара больше не было дочери.
 
 
   ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
 
   I. ГОСТИНИЦА "КОЛОКОЛ И БУТЫЛКА"
 
   Оставим пока мадемуазель Данглар и ее приятельницу на дороге в  Брюс-
сель и вернемся к бедному Андреа Кавальканти, так злополучно задержанно-
му в его полете за счастьем.
   Этот Андреа Кавальканти, несмотря на свой  юный  возраст,  был  малый
весьма ловкий и умный.
   Поэтому при первом волнении в гостиной он, как мы видели, стал понем-
ногу приближаться к двери, прошел две комнаты и скрылся.
   Мы забыли упомянуть о маленькой подробности, которая между  те  я  не
должна быть пропущена; в одной  из  комнат,  через  которые  прошел  Ка-
вальканти, были выставлены футляры  с  бриллиантами,  кашемировые  шали,
кружева валансьен, английские ткани - словом, весь тот подбор  соблазни-
тельных предметов, одно упоминание о котором заставляет трепетать сердца
девиц и который называется приданым.
   Проходя через эту комнату, Андреа доказал, что  он  малый  не  только
весьма умный и ловкий, но и предусмотрительный, и доказал это  тем,  что
захватил наиболее крупные из выставленных драгоценностей.
   Снабженный этим подспорьем, Андреа почувствовал, что ловкость его уд-
воилась, и, выпрыгнув в окно, ускользнул от жандармов.
   Высокий, сложенный, как античный атлет, мускулистый,  как  спартанец,
Андреа бежал целых четверть часа, сам не зная,  куда  он  бежит,  только
чтобы отдалиться от того места, где его чуть не схватили.
   Свернув с улицы Мон-Блан и руководимый тем чутьем,  которое  приводит
зайца к норе, а вора - к городской заставе, он очутился  в  конце  улицы
Лафайет.
   Задыхаясь, весь в поту, он остановился.
   Он был совершенно один, слева от  него  простиралось  пустынное  поле
Сен-Лазар, а направо - весь огромный Париж.
   - Неужели я погиб? - спросил он себя. - Нет - если я проявлю  большую
энергию, чем мои враги. Мое спасение стало просто вопросом расстояния.
   Тут он увидел фиакр, едущий от предместья Пуассоньер; хмурый кучер  с
трубкой в зубах, по-видимому, держал путь к предместью Сен-Дени.
   - Эй, дружище! - сказал Бенедетто.
   - Что прикажете? - спросил кучер.
   - Ваша лошадь устала?
   - Устала! Как же! Целый день ничего не делала. Четыре несчастных кон-
ца и двадцать су на чай, всего семь франков, и из них  я  должен  десять
отдать хозяину.
   - Не хотите ли к семи франкам прибавить еще двадцать?
   - С удовольствием, двадцатью франками не брезгают. А что  нужно  сде-
лать?
   - Вещь нетрудная, если только ваша лошадь не устала.
   - Я же вам говорю, что она полетит, как ветер; скажите только, в  ка-
кую сторону ехать.
   - В сторону Лувра.
   - А, знаю, где наливку делают.
   - Вот именно, требуется попросту нагнать одного моего приятеля, с ко-
торым я условился завтра поохотиться в Шапель-ап-Серваль. Он должен  был
ждать "меня здесь в своем кабриолете до половины двенадцатого; сейчас  -
полночь; ему, должно быть, надоело ждать, и он уехал один.
   - Наверно.
   - Ну, так вот, хотите попробовать его нагнать?
   - Извольте.
   - Если мы его не нагоним до Бурже, вы получите  двадцать  франков;  а
если не нагоним до Лувра - тридцать.
   - А если нагоним?
   - Сорок, - сказал Андреа, который одну секунду колебался,  но  решил,
что, обещая, он ничем не рискует.
   - Идет! - сказал кучер. - Садитесь!
   Андреа сел в фиакр, который быстро пересек предместье Сен-Дени, прое-
хал предместье  Сен-Мартен,  миновал  заставу  и  въехал  в  бесконечную
Ла-Виллет.
   Нелегко было нагнать этого мифического приятеля; все же время от вре-
мени у запоздалых прохожих и в еще  не  закрытых  трактирах  Кавальканти
справлялся о зеленом кабриолете и пегой лошади, а так как  по  дороге  в
Нидерланды проезжает немало кабриолетов и из десяти  кабриолетов  девять
зеленых, то справки сыпались на каждом шагу.
   Все видели этот кабриолет он был не больше, как в пятистах,  двухстах
или ста шагах впереди, но когда его наконец, нагоняли, оказывалось,  что
это не тот.
   Один раз их самих обогнали, это была каре га, уносимая  вскачь  парой
почтовых лошадей.
   "Вот бы мне эту карету, - подумал Кавальканти, - пару добрых коней, а
главное - подорожную!"
   И он глубоко вздохнул.
   Это была та самая карета, которая увозила мадемуазель Данглар и маде-
муазель д'Армильи.
   - Живей, живей! - сказал Андреа. - Теперь уже мы, должно быть,  скоро
его нагоним.
   И бедная лошадь снова пустилась бешеной рысью, ко торой она бежала от
самой заставы, и, вся в мыле, домчалась до Лувра.
   - Я вижу, - сказал Андреа, - что не нагоню приятеля и  только  заморю
вашу лошадь. Поэтому лучше мне остановиться. Вот вам ваши тридцать фран-
ков, а я переночую в "Рыжем коне" и займу место в первой свободной  поч-
товой карете Доброй ночи, друг.
   И Андреа, сунув в руку кучера шесть  монет  по  пять  франков,  легко
спрыгнул на мостовую.
   Кучер весело спрятал деньги в карман и  шагом  направился  к  Парижу.
Андреа сделал вид, будто идет в гостиницу "Рыжий  конь";  он  постоял  у
дверей, прислушиваясь к замирающему стуку колес, и,  двинувшись  дальше,
гимнастическим шагом прошел два лье.
   Тут он отдохнул, он находился,  по-видимому,  совсем  близко  от  Ша-
пель-ан-Серваль, куда, по его словам, он и направлялся.
   Не усталость принудила Андреа Кавальканти остановиться,  а  необходи-
мость принять какое-нибудь решение и составить план действий.
   Сесть в дилижанс было невозможно, нанять  почтовых  также  невозможно
Чтобы путешествовать тем или другим способом, необходим паспорт.
   Оставаться в департаменте Уазы, то есть в одном из наиболее видных  и
наиболее охраняемых департаментов Франции, было  опять-таки  невозможно,
особенно для человека, искушенного, как Андреа, по уголовной части.
   Андреа сел на край канавы, опустил голову на руки и задумался.
   Десять минут спустя он поднял голову; решение было принято.
   Он испачкал пылью пальто, которое он успел снять с вешалки в передней
и надеть поверх фрака, и, дойдя до Шапель-ан-Серваль, уверенно  постучал
в дверь единственной местной гостиницы.
   Хозяин отворил ему.
   - Друг мой, - сказал Андреа, - я ехал верхом из Морфонтена в  Санлис,
но моя лошадь с норовом, она заартачилась и сбросила меня. Мне необходи-
мо прибыть сегодня же ночью в Компьень, иначе моя семья будет очень бес-
покоиться, найдется ли у вас лошадь?
   У всякого трактирщика всегда найдется лошадь, плохая или хорошая.
   Трактирщик позвал конюха, велел ему оседлать Белого и разбудил своего
сына, мальчика лет семи, который должен был  сесть  позади  господина  и
привести лошадь обратно.
   Андреа дал трактирщику двадцать франков и, вынимая их из кармана, вы-
ронил визитную карточку.
   Эта карточка принадлежала одному из его  приятелей  по  Кафе-де-Пари,
так что трактирщик, подняв ее после отъезда Андреа, остался при  убежде-
нии, что он дал свою лошадь графу де Молеону, улица Сен-Доминик, 25;  то
были фамилия и адрес, значившиеся на карточке.
   Белый бежал не быстрой, по ровной и упорной рысью; за три с половиной
часа Андреа проехал девять лье, отделявших его от  Компьеня;  на  ратуше
било четыре часа, когда он выехал на площадь, где останавливаются  дили-
жансы.
   В Компьене имеется прекрасная гостиница, о которой  помнят  даже  те,
кто останавливался в ней только один раз.
   Андреа, разъезжая по окрестностям Парижа, однажды в ней  ночевал,  он
вспомнил о "Колоколе и Бутылке", окинул  взглядом  площадь,  увидал  при
свете фонаря путеводную вывеску и, отпустив мальчика, которому отдал всю
имевшуюся у него мелочь, постучал в дверь, справедливо рассудив,  что  у
него впереди еще часа четыре и что ему не  мешает  подкрепиться  хорошим
ужином и крепким сном.
   Ему отворил слуга.
   - Я пришел из Сен-Жан-о-Буа, я там обедал, - сказал Андреа. - Я расс-
читывал на дилижанс, который проезжает в полночь, но я  заблудился,  как
дурак, и целых четыре часа кружил по лесу. Дайте мне одну из комнат, ко-
торые выходят во двор, и пусть мне принесут холодного цыпленка и бутылку
бордо.
   Слуга ничего не заподозрил; Андреа говорил совершенно спокойно, держа
руки в карманах пальто, с сигаретой во рту; платье его  было  элегантно,
борода подстрижена, обувь безукоризненна; он имел вид запоздалого  горо-
жанина.
   Пока слуга готовил  ему  комнату,  вошла  хозяйка  гостиницы;  Андреа
встретил ее самой обворожительной улыбкой и спросил, не может ли он  по-
лучить 3-й номер, который он занимал в свой последний приезд в Компьень;
к сожалению, 3-й номер оказался занят молодым человеком,  путешествующим
с сестрой.
   Андреа выразил живейшее огорчение и утешился только тогда, когда  хо-
зяйка уверила его, что 7-й номер, который ему  приготовляют,  расположен
совершенно так же, как и 3-й; грея ноги у камина и беседуя  о  последних
скачках в Шантильи, он ожидал, пока придут сказать, что комната готова.
   Андреа недаром вспомнил о комнатах, выходящих во двор; двор гостиницы
"Колокол", с тройным рядом галерей, придающих ему вид зрительной залы, с
жасмином и ломоносом, вьющимися, как естественное украшение, вокруг лег-
ких колоннад, - один из самых прелестных дворов, какой только может быть
у гостиницы.
   Цыпленок был свежий, вино старое, огонь  весело  потрескивал;  Андреа
сам удивился, что ест с таким аппетитом, как будто ничего не произошло.
   Затем он лег и тотчас же заснул неодолимым сном, как засыпает человек
в двадцать лет, даже когда у него совесть нечиста.
   Впрочем, мы должны сознаться, что, хотя Андреа и мог  бы  чувствовать
угрызения совести, он их не чувствовал.
   Вот каков был план Андреа, вселивший в него такую уверенность.
   Он встанет с рассветом, выйдет из гостиницы, добросовестнейшим  обра-
зом заплатив по счету, доберется  до  леса,  поселится  у  какого-нибудь
крестьянина под предлогом занятий живописью, раздобудет одежду дровосека
и топор, сменит облик светского льва на облик рабочего; потом, когда ру-
ки его почернеют, волосы потемнеют от свинцового гребня, лицо  покроется
загаром, наведенным по способу, которому его когда-то научили товарищи в
Тулоне, он проберется лесом к ближайшей границе, шагая ночью,  высыпаясь
днем в чащах и оврагах и приближаясь к населенным местам  лишь  изредка,
чтобы купить хлеба.
   Перейдя границу, он превратит бриллианты в деньги, стоимость их  при-
соединит к десятку кредитных билетов, которые он на всякий случай всегда
имел при себе, и у него, таким образом,  наберется  как-никак  пятьдесят
тысяч ливров, что на худой конец не так уж плохо.
   Вдобавок он очень рассчитывал на то, что Данглары постараются  рассе-
ять молву о постигшей их неудаче.
   Вот что, помимо усталости, помогло Андреа так быстро  и  крепко  зас-
нуть.
   Впрочем, чтобы проснуться возможно раньше, Андреа не закрыл  ставней,
а только запер дверь на задвижку и оставил раскрытым на  ночном  столике
свой острый нож, прекрасный закал которого был им испытан и с которым он
никогда не расставался.
   Около семи часов утра Андреа был разбужен теплым  и  ярким  солнечным
лучом, скользнувшим по его лицу.
   Во всяком правильно работающем мозгу господствующая мысль, а  таковая
всегда имеется, засыпает последней и первая озаряет пробуждающееся  соз-
нание.
   Андреа не успел еще вполне открыть глаза,  как  господствующая  мысль
уже овладела им и подсказывала ему, что он спал слишком долго.
   Он соскочил с кровати и подбежал к окну.
   По двору шел жандарм.
   Жандарм вообще одно из самых примечательных явлении  на  свете,  даже
для самых безгрешных людей; но для пугливой совести,  имеющей  основания
быть таковой, желтый, синий и белый цвет его мундира  -  самые  зловещие
цвета на свете.
   - Почему жандарм? - спросил себя Андреа.
   И тут же сам себе ответил, с той логикой, которую  читатель  мог  уже
подметить в нем:
   - Нет ничего странного в том, что жандарм пришел в гостиницу: но пора
одеваться.
   И он оделся с быстротой, от которой его не отучил лакей за  несколько
месяцев светской жизни, проведенных им в Париже.
   - Ладно, - говорил Андреа, одеваясь, - я подожду, пока  он  уйдет;  а
когда он уйдет, я улизну.
   С этими словами, он, уже одетый, осторожно подошел к окну и  вторично
поднял кисейную занавеску.
   Но не только первый жандарм не ушел, а  появился  еще  второй  синий,
желтый и белый мундир у единственной лестницы,  по  которой  Андреа  мог
спуститься, между тем как третий,  верхом,  с  ружьем  в  руке,  охранял
единственные ворота, через которые он мог выйти на улицу.
   Этот третий жандарм был в высшей степени знаменателен, поэтому  перед
ним теснились любопытные, плотно загораживая ворота.
   "Меня ищут! - было первой мыслью Андреа. - Ах, черт!"
   Он побледнел и беспокойно осмотрелся.
   Его комната, как и все комнаты этого этажа, имела выход только на на-
ружную галерею, открытую всем взглядам.
   "Я погиб!" - было его второй мыслью.
   В самом деле для человека в положении Андреа арест означал суд,  при-
говор, смерть, - смерть без пощады и без отлагательств.
   Он судорожно сжал голову руками.
   В этот миг он чуть с ума не сошел от страха.
   Но вскоре в вихре мыслей, бушевавших в его голове, блеснула  надежда;
слабая улыбка тронула его побледневшие губы.
   Он оглядел Комнату; все, что ему было нужно, оказалось на  письменном
столе: перо, чернила и бумага.
   Он обмакнул перо в чернила и рукой, которую он принудил быть твердой,
написал на первой странице следующие строки:
   "У меня нет денег, чтобы заплатить по счету, но я честный человек.  Я
оставляю в залог эту булавку, которая в десять раз превышает  мой  долг.
Пусть мне простят мое бегство: мне было стыдно".
   Он вынул из галстука булавку и положил ее на листок.
   Затем, вместо того чтобы оставить дверь запертой, оп отпер  задвижку,
даже приотворил дверь, как будто, уходя, он забыл ее  прикрыть,  влез  в
камин, как человек, привыкший к такого рода гимнастике, притянул к  себе
бумажный экран, изображавший Ахилла у Деидамии, замел ногами свои  следы
на золе и начал подниматься по изогнутой трубе, представлявшей последний
путь к спасению, на который он еще мог рассчитывать.
   В это самое время первый жандарм, замеченный  Андреа,  поднимался  по
лестнице в сопровождении полицейского комиссара, лестницу охранял второй
жандарм, который в свою очередь мог ожидать поддержки от жандарма, кара-
улившего у ворот.
   Вот каким обстоятельствам Андреа был обязан этим визитом, которого он
с таким трудом старался избежать.
   С раннего утра парижский телеграф заработал во всех  направлениях,  и
во всех окрестных городах и селениях, тотчас же извещенных, были подняты
на ноги власти и брошена вооруженная сила на розыски убийцы Кадрусса.
   Компьень, королевская резиденция, Компьень, излюбленное место  охоты,
Компьень, гарнизонный город, кишит чиновниками, жандармами и полицейски-
ми комиссарами; тотчас же по получении телеграфного приказа начались об-
лавы, и так как гостиница "Колокол и Бутылка" - первая гостиница в горо-
де, то естественно начали с нее.
   К тому же согласно донесению часовых, которые в эту ночь охраняли ра-
тушу, - а ратуша примыкает к гостинице  "Колокол",  -  в  эту  гостиницу
ночью прибыло несколько приезжих.
   Часовой, который сменился в шесть часов утра,  припомнил  даже,  что,
как только он занял пост, то есть в самом начале пятого, он увидел моло-
дого человека на белой лошади, с крестьянским мальчиком позади;  молодой
человек спешился на площади и, отпустив мальчика с лошадью, постучался в
"Колокол", куда его и впустили.
   На этого позднего путника и пало подозрение.
   Этот путник был не кто иной, как Андреа.
   На основании этих  данных  полицейский  комиссар  и  жандармский  ун-
тер-офицер и направились к двери Андреа.
   Дверь оказалась приотворенной.
   - Ого, - сказал жандарм, старая лиса, искушенная во  всяческих  улов-
ках, - плохой признак - открытая дверь! Я предпочел бы видеть ее  запер-
той на три замка!
   И в самом деле, записка и булавка, оставленные Андреа на столе, подт-
верждали, или, вернее, указывали на печальную истину.
   Андреа сбежал.
   Мы говорим "указывали", потому что жандарм был не из тех людей, кото-
рые довольствуются первым попавшимся объяснением.
   Он осмотрелся, заглянул под кровать, откинул штору,