я,  чуть  больше  тишины.
Нет, мне жаль не жизни, я сожалею о крушении моих замыслов, так медленно
зревших, так тщательно воздвигавшихся. Так провидение отвергло их,  а  я
мнил, что они угодны ему! Значит, бог не дозволил,  чтобы  они  исполни-
лись!
   Это бремя, которое я поднял, тяжелое, как мир, и которое я думал  до-
нести до конца, отвечало моим желаниям, но не моим силам; отвечало  моей
воле, но было не в моей власти, и мне приходится бросить его на полпути.
Так мне снова придется стать фаталистом, мне, которого четырнадцать  лет
отчаяния и десять лет надежды научили постигать провидение!
   И все это, боже мой, только потому, что мое сердце, которое я  считал
мертвым, только оледенело; потому что оно проснулось, потому что оно за-
билось, потому что я но выдержал биения этого сердца, воскресшего в моей
груди при звуке женского голоса!
   Но не может быть, - продолжал граф, все сильнее растравляя свое вооб-
ражение картинами предстоящего поединка, - не может быть, чтобы  женщина
с таким благородным сердцем хладнокровно обрекла меня на  смерть,  меня,
полного жизни и сил! Не может быть, чтобы она так далеко зашла  в  своей
материнской любви, или вернее, в материнском безумии! Есть  добродетели,
которые, переходя границы, обращаются в порок. Нет, она,  наверное,  ра-
зыграет какую-нибудь трогательную сцену, она бросится между нами, и  то,
что здесь было исполнено величия, на месте поединка будет смешно.
   И лицо графа покрылось краской оскорбленной гордости.
   - Смешно, - повторил он, - и смешным окажусь я... Я -  смешным!  Нет,
лучше умереть.
   Так, рисуя себе самыми мрачными красками все то, на что он обрек  се-
бя, обещав Мерседес жизнь ее сына, граф повторял:
   - Глупо, глупо, глупо - разыгрывать великодушие, изображая  неподвиж-
ную мишень для пистолета этого мальчишки! Никогда он не поверит, что моя
смерть была самоубийством, между тем честь  моего  имени  (ведь  это  не
тщеславие, господи, а только справедливая гордость!)... честь моего име-
ни требует, чтобы люди знали, что я сам, по собственной воле,  никем  не
понуждаемый, согласился остановить уже занесенную руку и что этой рукой,
столь грозной для других, я поразил самого себя; так нужно, и так будет.
   И, схватив перо, он достал из потайного ящика письменного стола  свое
завещание, составленное им после прибытия в Париж, и сделал приписку, из
которой даже и наименее прозорливые люди могли понять  истинную  причину
его смерти.
   - Я делаю это, господь мой, - сказал  он,  подняв  к  небу  глаза,  -
столько же ради тебя, сколько ради себя. Десять лет я  смотрел  на  себя
как на орудие твоего отмщения, и нельзя, чтобы и другие негодяй,  помимо
этого Морсера, Данглар, Вильфор,  да  и  сам  Морсер  вообразили,  будто
счастливый случай избавил их от врага. Пусть они, напротив,  знают,  что
провидение, которое уже уготовило им возмездие, было остановлено  только
силой моей воли; что кара, которой они избегли здесь,  ждет  их  на  том
свете и что для них только время заменилось вечностью.
   В то время как он терзался этими  мрачными  сомнениями,  тяжелым  за-
бытьем человека, которому страдания не дают уснуть, в оконные стекла на-
чал пробиваться рассвет и озарил лежащую перед графом бледно-голубую бу-
магу, на которой он только что начертил эти предсмертные слова, оправды-
вающие провидение.
   Было пять часов утра.
   Вдруг до его слуха донесся слабый стон. Монте-Кристо почудился как бы
подавленный вздох; он обернулся, посмотрел кругом и никого не увидел. Но
вздох так явственно повторился, что его сомнения перешли в уверенность.
   Тогда граф встал, бесшумно открыл дверь в гостиную и увидел в  кресле
Гайде; руки ее бессильно повисли, прекрасное бледное лицо было  запроки-
нуто; она пододвинула свое кресло к двери, чтобы он не мог выйти из ком-
наты, не заметив ее, но сон, необоримый сон молодости, сломил  ее  после
томительного бдения.
   Она не проснулась, когда Монте-Кристо открыл дверь.
   Он остановил на ней взгляд, полный нежности и сожаления.
   - Она помнила о своем сыне, - сказал он, - а я забыл о своей дочери!
   Он грустно покачал головой.
   - Бедная Гайде, - сказал он, - она хотела меня видеть,  хотела  гово-
рить со мной, она догадывалась и боялась за меня... Я не могу  уйти,  не
простившись с ней, не могу умереть, не поручив ее кому-нибудь.
   И он тихо вернулся на свое место и приписал  внизу,  под  предыдущими
строчками:
   "Я завещаю Максимилиану Моррелю, капитану спаги, сыну  моего  бывшего
хозяина, Пьера Морреля, судовладельца в Марселе, капитал в двадцать мил-
лионов, часть которых он должен отдать своей сестре Жюли и  своему  зятю
Эмманюелю, если он, впрочем, не думает, что такое обогащение может  пов-
редить их счастью. Эти двадцать миллионов спрятаны в моей пещере на ост-
рове МонтеКристо, вход в которую известен Бертуччо.
   Если его сердце свободно и он захочет жениться па Гайде, дочери  Али,
янинского паши, которую я воспитал, как любящий отец, и  которая  любила
меня, как нежная дочь, то он исполнит не мою последнюю волю, но мое пос-
леднее желание.
   По настоящему завещанию Гайде является наследницей  всего  остального
моего имущества, которое заключается в землях,  государственных  бумагах
Англии, Австрии и Голландии, а равно в обстановке моих дворцов и  домов,
и которое, за вычетом этих двадцати миллионов, так же, как и сумм, заве-
щанных моим слугам, равняется приблизительно шестидесяти миллионам".
   Когда он дописывал последнюю строчку, за его спиной  раздался  слабый
возглас, и он выронил перо.
   - Гайде, - сказал он, - ты прочла?
   Молодую невольницу разбудил луч рассвета,  коснувшийся  ее  век;  она
встала и подошла к графу своими неслышными  легкими  шагами  по  мягкому
ковру.
   - Господин мой, - сказала она, с мольбой складывая руки, - почему  ты
это пишешь в такой час? Почему завещаешь ты мне все свои богатства? Раз-
ве ты покидаешь меня?
   - Я пускаюсь в дальний путь, друг мой, - сказал Монте-Кристо с  выра-
жением бесконечной печали и нежности, - и если  бы  со  мной  что-нибудь
случилось...
   Граф замолк.
   - Что тогда?.. - спросила девушка так властно, как никогда не говори-
ла со своим господином.
   - Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, что бы со мной ни случилось,
- продолжал Монте-Кристо.
   Гайде печально улыбнулась и медленно покачала головой.
   - Ты думаешь о смерти, господин мой, - сказала она.
   - Это спасительная мысль, дитя мое, сказал мудрец.
   - Если ты умрешь, - отвечала она, - завещай  свои  богатства  другим,
потому что, если ты умрешь... мне никаких богатств не нужно.
   И, взяв в руки завещание, она разорвала его и бросила обрывки на пол.
После этой вспышки, столь необычайной для  невольницы,  она  без  чувств
упала на ковер.
   Монте-Кристо нагнулся, поднял ее на руки, и, глядя на это прекрасное,
побледневшее лицо, на сомкнутые длинные ресницы, на  недвижимое,  беспо-
мощное тело, он впервые подумал, что, быть может, она любит его не толь-
ко как дочь.
   - Быть может, - прошептал он с глубокой печалью, -  я  еще  узнал  бы
счастье!
   Он отнес бесчувственную Гайде в ее комнаты и поручил ее заботам  слу-
жанок. Вернувшись в свой кабинет, дверь которого он на этот  раз  быстро
запер за собой, он снова написал завещание.
   Не успел он кончить, как послышался стук кабриолета,  въезжающего  во
двор. Монте-Кристо подошел к окну и увидел Максимилиана и Эмманюеля.
   - Отлично, - сказал он, - я кончил как раз вовремя.
   И он запечатал завещание тремя печатями.
   Минуту спустя он услышал в гостиной шаги и пошел отпереть дверь.
   Вошел Моррель.
   Он приехал на двадцать минут раньше назначенного времени.
   - Быть может, я приехал немного рано, граф, - сказал он, - но призна-
юсь вам откровенно, что не мог заснуть ни на минуту, как и мои домашние.
Я должен был увидеть вас, вашу спокойную уверенность, чтобы снова  стать
самим собою.
   Монте-Кристо был тронут этой сердечной привязанностью и, вместо  того
чтобы протянуть Максимилиану руку, заключил его в свои объятия.
   - Моррель, - сказал он ему, - сегодня для меня прекрасный день, пото-
му  что  я  почувствовал,  что  такой  человек,  как  вы,  любит   меня.
Здравствуйте, Эмманюель. Так вы едете со мной, Максимилиан?
   - Конечно! Неужели вы могли в этом сомневаться?
   - А если я неправ...
   - Я видел всю вчерашнюю сцену, я всю ночь вспоминал ваше  самооблада-
ние, и я сказал себе, что, если только можно верить человеческому  лицу,
правда на вашей стороне.
   - Но ведь Альбер ваш друг.
   - Просто знакомый.
   - Вы с ним познакомились в тот же день, что со мной?
   - Да, это верно; но вы сами видите, если бы вы  не  сказали  об  этом
сейчас, я бы и не вспомнил.
   - Благодарю вас, Моррель.
   И граф позвонил.
   - Вели отнести это к моему нотариусу, - сказал он тотчас же явившему-
ся Али. - Это мое завещание, Моррель. После моей смерти вы с ним ознако-
митесь.
   - После вашей смерти? - воскликнул Моррель. - Что это значит?
   - Надо все предусмотреть, мой друг. Но что вы делали  вчера  вечером,
когда мы расстались?
   - Я отправился к Тортони и застал там, как и  рассчитывал,  Бошана  и
Шато-Рено. Сознаюсь вам, что я их разыскивал.
   - Зачем же, раз все уже было условлено?
   - Послушайте, граф, дуэль серьезная и неизбежная.
   - Разве вы в этом сомневались?
   - Нет. Оскорбление было нанесено публично, и все уже говорят о нем.
   - Так что же?
   - Я надеялся уговорить их выбрать другое  оружие,  заменить  пистолет
шпагой. Пуля слепа.
   - Вам это удалось? - быстро спросил Монте-Кристо с едва уловимой иск-
рой надежды.
   - Нет, потому что всем известно, как вы владеете шпагой.
   - Вот как! Кто же меня выдал?
   - Учителя фехтования, которых вы превзошли.
   - И вы потерпели неудачу?
   - Они наотрез отказались.
   - Моррель, - сказал граф, - вы когда-нибудь видели, как я стреляю  из
пистолета?
   - Никогда.
   - Так посмотрите, время у нас есть.
   Монте-Кристо взял пистолеты, которые держал в руках, когда вошла Мер-
седес, и, приклеив туза треф к доске, он четырьмя выстрелами  последова-
тельно пробил три листа и ножку трилистника.
   При каждом выстреле Моррель все больше бледнел.
   Он рассмотрел пули, которыми Монте-Кристо проделал это чудо,  и  уви-
дел, что они не больше крупных дробинок.
   - Это страшно, - сказал он, - взгляните, Эмманюель!
   Затем он повернулся к Монте-Кристо.
   - Граф, - сказал он, - ради всего святого, не убивайте Альбера!  Ведь
у несчастного юноши есть мать!
   - Это верно, - сказал Монте-Кристо, - а у меня ее нет.
   Эти слова он произнес таким тоном, что Моррель содрогнулся.
   - Ведь оскорбленный - вы.
   - Разумеется; но что вы этим хотите сказать?
   - Это значит, что вы стреляете первый.
   - Я стреляю первый?
   - Да, я этого добился, или вернее, потребовал; мы уже достаточно сде-
лали им уступок, и им пришлось согласиться.
   - А расстояние?
   - Двадцать шагов.
   На губах графа мелькнула страшная улыбка.
   - Моррель, - сказал он, - не забудьте того, чему сейчас были свидете-
лем.
   - Вот почему, - сказал Моррель, - я только и надеюсь на то, что  ваше
волнение спасет Альбера.
   - Мое волнение? - спросил Монте-Кристо.
   - Или ваше великодушие, мой друг; зная, что вы стреляете без промаха,
я могу сказать вам то, что было бы смешно говорить другому.
   - А именно?
   - Попадите ему в руку, или еще куда-нибудь, но не убивайте его.
   - Слушайте, Моррель, что я вам скажу, - отвечал граф, -  вам  незачем
уговаривать меня пощадить Морсера; Морсер будет пощажен, и даже так, что
спокойно отправится со своими друзьями домой, тогда как я...
   - Тогда как вы?..
   - А это дело другое, меня понесут на носилках.
   - Что вы говорите, граф! - вне себя воскликнул Максимилиан.
   - Да, дорогой Моррель, Морсер меня убьет.
   Моррель смотрел на графа в полном недоумении.
   - Что с вами произошло этой ночью, граф?
   - То, что произошло с Брутом накануне сражения при Филиппах: я  видел
призрак.
   - И?..
   - И этот призрак сказал мне, что я достаточно жил па этом свете.
   Максимилиан и Эмманюель обменялись взглядом; Монте-Кристо вынул часы.
   - Едем, - сказал он, - пять минут восьмого, а дуэль назначена ровно в
восемь.
   Проходя по коридору, Монте-Кристо остановился у одной  из  дверей,  и
Максимилиану и Эмманюелю, которые, не  желая  быть  нескромными,  прошли
немного вперед, показалось, что они слышат рыдание и ответный вздох.
   Экипаж был уже подан; Монте-Кристо сел вместе со своими секундантами.
   Ровно в восемь они были на условленном месте.
   - Вот мы и приехали, - сказал Моррель, высовываясь в окно кареты, - и
притом первые.
   - Прошу прощения, сударь, - сказал  Батистен,  сопровождавший  своего
хозяина, - но мне кажется, что вон там под деревьями стоит экипаж.
   Монте-Кристо легко выпрыгнул из кареты и подал руку Эмманюелю и  Мак-
симилиану, чтобы помочь им выйти.
   Максимилиан удержал руку графа в своих.
   - Слава богу, - сказал он, - такая рука должна быть у человека, кото-
рый, в сознании своей правоты, спокойно ставит на карту свою жизнь.
   - В самом деле, - сказал Эмманюель, - вон там прогуливаются  какие-то
молодые люди и, по-видимому, когото ждут.
   Монте-Кристо отвел Морреля на несколько шагов в сторону.
   - Максимилиан, - спросил он, - свободно ли ваше сердце?
   Моррель изумленно взглянул на Монте-Кристо.
   - Я не жду от вас признания, дорогой друг, я  просто  спрашиваю;  от-
ветьте мне, да или нет; это все, о чем я вас прошу.
   - Я люблю, граф.
   - Сильно любите?
   - Больше жизни.
   - Еще одной надеждой меньше, - сказал Монте-Кристо со вздохом. - Бед-
ная Гайде.
   - Право, граф, - воскликнул Моррель, - если бы я вас меньше  знал,  я
мог бы подумать, что вы малодушны.
   - Почему? Потому что я вздыхаю, расставаясь с дорогим мне  существом?
Вы солдат, Моррель, вы должны бы лучше знать, что такое мужество.  Разве
я жалею о жизни? Не все ли мне равно - жить или умереть, - мне,  который
провел двадцать лет между жизнью и смертью.  Впрочем,  не  беспокойтесь,
Моррель: эту слабость, если это слабость, видите только вы один. Я знаю,
что мир - это гостиная, из которой надо уметь уйти  учтиво  и  прилично,
раскланявшись со всеми и заплатив свои карточные долги.
   - Ну, слава богу, - сказал Моррель, - вот это хорошо сказано. Кстати,
вы привезли пистолеты?
   - Я? Зачем? Я надеюсь, что эти господа привезли свои.
   - Пойду узнаю, - сказал Моррель.
   - Хорошо, но только никаких переговоров.
   - Будьте спокойны.
   Моррель направился к Бошану и Шато-Рено. Те, увидав, что Моррель идет
к ним, сделали ему навстречу несколько шагов.
   Молодые люди раскланялись друг с другом, если и не приветливо, то  со
всей учтивостью.
   - Простите, господа, - сказал Моррель, - по я не  вижу  господина  де
Морсер.
   - Сегодня утром, - ответил Шато-Рено, он послал предупредить нас, что
встретится с нами на месте дуэли.
   - Вот как, - заметил Моррель.
   Бошан посмотрел на часы.
   - Пять минут девятого; это еще не поздно, господин Моррель, -  сказал
он.
   - Я вовсе но это имел в виду, - возразил Максимилиан.
   - Да вот, кстати, и карета, - прервал Шато-Рено.
   По одной из аллей, сходившихся у перекрестка, где они стояли,  мчался
экипаж.
   - Господа, - сказал Моррель, - я надеюсь, вы позаботились привезти  с
собой пистолеты? Граф Монте-Кристо заявил мне, что отказывается от свое-
го права воспользоваться своими.
   - Мы предвидели это, - отвечал Бошан, - и я привез пистолеты, которые
я купил с поделю тому назад, предполагая, что они мне  понадобятся.  Они
совершенно новые и еще ни разу не были в употреблении, не желаете ли  их
осмотреть?
   - Раз вы говорите, - с поклоном ответил Моррель, -  что  господин  де
Морсер с этими пистолетами не знаком, то мне, разумеется, достаточно ва-
шего слова.
   - Господа, - сказал Шато-Рено, - это совсем не Морсор приехал.  Смот-
рите-ка!
   В самом деле к ним приближались Франц и Дебрэ.
   - Каким образом вы здесь, господа? - сказал Шато-Рено, пожимая  обоим
руки.
   - Мы здесь потому, - сказал Дебрэ, - что Альбер сегодня утром  попро-
сил нас приехать на место дуэли.
   Бошан и Шато-Рено удивленно переглянулись.
   - Господа, - сказал Моррель, - я, кажется, понимаю, в чем дело.
   - Так скажите.
   - Вчера дном я получил от господина до Морсер письмо,  в  котором  он
просил меня быть вечером в Опере.
   - И я, - сказал Дебрэ.
   - И я, - сказал Франц.
   - И мы, - сказали Шато-Рено и Бошан.
   - Он хотел, чтобы вы присутствовали при вызове, - сказал  Моррель.  -
Теперь он хочет, чтобы вы присутствовали при дуэли.
   - Да, - сказали молодые люди, - это так  и  есть,  господин  Моррель,
по-видимому, вы угадали.
   - Но тем не менее Альбер не едет, - пробормотал Шато-Рено, -  он  уже
опоздал на десять минут.
   - А вот и он, - сказал Бошан, -  верхом;  смотрите,  мчится  во  весь
опор, и с ним слуга.
   - Какая неосторожность, - сказал Шато-Рено, - верхом перед дуэлью  на
пистолетах! А сколько я его наставлял!
   - И, кроме того, посмотрите, - сказал Бошан, - воротник с  галстуком,
открытый сюртук, белый жилет; почему он заодно не нарисовал себе  кружок
на животе - и проще, и скорее!
   Тем временем Альбер был уже в десяти шагах от них; он  остановил  ло-
шадь, спрыгнул на землю и бросил поводья слуге.
   Он был бледен, веки его покраснели и припухли. Видно было, что он всю
ночь не спал.
   На его лице было серьезное и печальное выражение, совершенно  ему  не
свойственное.
   - Благодарю вас, господа, - сказал он, - что вы откликнулись  на  мое
приглашение; поверьте, что я крайне признателен  вам  за  это  дружеское
внимание.
   Моррель стоял поодаль; как только Морсер появился, он отошел в сторо-
ну.
   - И вам также, господин Моррель, - сказал Альбер. - Подойдите  побли-
же, прошу вас, вы здесь но лишний.
   - Сударь, - сказал Максимилиан, - вам, быть может, неизвестно, что  я
секундант графа Монте-Кристо?
   - Я так и предполагал. Тем лучше! Чем больше здесь  достойных  людей,
тем мне приятнее.
   - Господин Моррель, - сказал Шато-Рено, - вы  можете  объявить  графу
Монте-Кристо, что господин де Морсер прибыл и что мы в его распоряжении.
   Моррель повернулся, чтобы исполнить это поручение.
   Бошан в это время доставал из экипажа ящик с пистолетами.
   - Подождите, господа, - сказал Альбер, - мне надо сказать  два  слова
графу Монте-Кристо.
   - Наедине? - спросил Моррель.
   - Нет, при всех.
   Секунданты Альбера изумленно переглянулись; Франц и Дебрэ  обменялись
вполголоса несколькими словами, а Моррель, обрадованный этой неожиданной
задержкой, подошел к графу, который вместе с  Эмманюелем  расхаживал  по
аллее.
   - Что ему от меня нужно? - спросил Монте-Кристо.
   - Право, не знаю, но он хочет говорить с вами.
   - Лучше пусть он не искушает бога каким-нибудь новым оскорблением!  -
сказал Монте-Кристо.
   - Я не думаю, чтобы у него было такое намерение, - возразил Моррель.
   Граф в сопровождении Максимилиана и Эмманюеля направился  к  Альберу.
Его спокойное и ясное лицо было полной противоположностью взволнованному
лицу Альбера, который шел ему навстречу, сопровождаемый своими друзьями.
   В грех шагах друг от друга Альбер и граф остановились.
   - Господа, - сказал Альбер, - подойдите ближе, я хочу, чтобы не  про-
пало ни одно слово из того, что я буду иметь честь  сказать  графу  Мон-
те-Кристо; ибо все, что я буду иметь честь ему сказать, должно быть пов-
торено вами всякому, кто этого пожелает, как бы вам ни казались странны-
ми мои слова.
   - Я вас слушаю, сударь, - сказал Монте-Кристо.
   - Граф, - начал Альбер, и его голос,  вначале  дрожавший,  становился
более уверенным, по мере того как он говорил. - Я обвинял вас в том, что
вы разгласили поведение господина де Морсер в Эпире, потому что, как  бы
ни был виновен граф де Морсер, я все же не считал вас вправе  наказывать
его.