осил, смеясь, Альбер.
   - Нет, ума, только и всего, - серьезно ответил Франц.
   - И как это обнаружилось?
   - Во время прогулки по Колизею, вроде той, которую мы совершили вмес-
те с вами.
   - При лунном свете?
   - Да.
   - Вдвоем?
   - Почти.
   - И вы говорили о...
   - О мертвых.
   - Это, разумеется, очень занимательно, - сказал Альбер. - Но  если  я
буду иметь счастье оказаться кавалером прекрасной графини во время такой
прогулки, то, смею вас уверить, я буду говорить с ней только о живых!
   - И, может быть, прогадаете.
   - А пока вы меня представите ей, как обещали?
   - Как только упадет занавес.
   - Когда же этот проклятый первый акт кончится?
   - Послушайте финал, он чудесный, и Козелли превосходно поет его.
   - Да, но какая фигура!
   - Шпех прямо за душу хватает...
   - Вы понимаете, после того как слышал Зонтаг и Малибран...
   - Разве вы не находите, что у Мориани прекрасная школа?
   - Я не люблю, когда брюнеты поют, как блондины.
   - Знаете, дорогой мой, - сказал Франц, отворачиваясь от Альбера,  ко-
торый не отводил бинокля от ложи графини, - на вас не угодишь.
   Наконец, к величайшему удовольствию виконта де Морсер, занавес  упал;
Альбер взял шляпу, поправил волосы, галстук и манжеты и объявил  Францу,
что ждет его.
   Так как на вопросительный взгляд Франца графиня ответила знаком,  что
ожидает его, то он не замедлил удовлетворить нетерпеливое желание Альбе-
ра; вместе со своим приятелем, который на ходу расправлял складки на со-
рочке и лацканах фрака, он обогнул амфитеатр и постучал в ложу N 4,  за-
нятую графиней.
   Тотчас же молодой человек, сидевший возле графини в  аванложе,  встал
и, по итальянскому обычаю, уступил свое место новому гостю,  который,  в
свою очередь, должен был уступить его, если бы явился другой посетитель.
   Франц отрекомендовал Альбера как одного из самых блестящих по  своему
общественному положению и по уму молодых людей, что, впрочем, было впол-
не справедливо, ибо в Париже, в том обществе, где  Альбер  вращался,  он
слыл светским львом. Франц прибавил, что Альбер в отчаянии от того,  что
упустил случай быть представленным ей в Париже, умолил его исправить это
упущение и что он просит графиню простить ему его смелость.
   В ответ графиня любезно поклонилась Альберу  и  пожала  Францу  руку,
Альбер, по ее приглашению, сел на свободное место рядом с ней,  а  Франц
поместился во втором ряду, позади графини.
   Альбер нашел прекрасную тему для беседы: он заговорил о Париже и  об-
щих знакомых. Франц понял, что друг его на верном пути и, взяв у него из
рук гигантский бинокль, начал, в свою очередь, изучать зрительный зал.
   У барьера одной из лож первого яруса  сидела  женщина  необыкновенной
красоты, одетая в восточный костюм, который она носила с такой непринуж-
денностью, с какой носят только привычную одежду.
   Позади нее, в полумраке, виднелся человек, лица которого нельзя  было
разглядеть.
   Франц прервал разговор Альбера с графиней и спросил у нее,  не  знает
ли она эту очаровательную албанку, которая достойна привлечь внимание не
только мужчин, но даже женщин.
   - Нет, - сказала она, - знаю только, что она в Риме с начала  сезона;
на открытии театра я видела ее в этой же ложе, и за весь  месяц  она  не
пропустила ни одного спектакля; иногда ее сопровождает тот человек,  ко-
торый сейчас с нею, а иногда только слуга-негр.
   - Как она вам нравится, графиня?
   - Очень хороша. Медора, должно быть, была похожа на нее.
   Франц и графиня обменялись улыбками; потом графиня возобновила разго-
вор с Альбером, а Франц принялся разглядывать в бинокль красавицу албан-
ку.
   Начался балет, превосходный итальянский балет, поставленный  знамени-
тым Анри, который снискал в Италии огромную славу, погибшую  в  плавучем
театре; один из тех балетов, в которых все,  от  первого  танцовщика  до
последнего статиста, принимают такое деятельное участие, что  полтораста
человек делают одновременно один и тот же жест и все вместе поднимают ту
же руку или ту же ногу. Балет назывался "Полиска".
   Франц был слишком занят прекрасной незнакомкой, чтобы обращать внима-
ние на балет, пусть даже превосходный. Что касается ее, то она  с  явным
удовольствием смотрела на сцену, чего нельзя было сказать о ее спутнике,
который за все время, пока длилось это чудо хореографического искусства,
ни разу не пошевелился и, невзирая па адский шум, производимый  трубами,
цимбалами и турецкими колокольчиками, казалось, вкушал неземную сладость
безмятежного сна.
   Наконец балет кончился, и занавес упал под бешеные рукоплескания вос-
торженного партера.
   Благодаря похвальной привычке вставлять в  оперу  балет,  антракты  в
Италии очень непродолжительны: певцы успевают отдохнуть  и  переодеться,
пока танцовщики выделывают свои пируэты и антраша.
   Началась увертюра второго акта При первых взмахах смычка сонливый ка-
валер албанки медленно приподнялся и придвинулся к ней, она  обернулась,
сказала ему несколько слов и опять облокотилась на барьер ложи.
   Лицо ее собеседника по-прежнему оставалось в тени,  и  Франц  не  мог
рассмотреть его черт.
   Поднялся занавес, внимание Франца невольно обратилось на  актеров,  и
взгляд его на минуту оторвался от ложи незнакомки и перенесся на сцену.
   Второй акт начинается, как известно, дуэтом: Паризина во сне прогова-
ривается Аццо о своей любви к Уго, обманутый муж  проходит  все  степени
ревности и, наконец, убежденный в измене жены, будит ее и объявляет ей о
предстоящей мести.
   Это один из самых красивых, самых выразительных и самых драматических
дуэтов, написанных плодовитым пером Доницетти Франц  слышал  его  уже  в
третий раз, и хоть он и не был заядлым меломаном, все же  дуэт  произвел
на него глубокое впечатление. Поэтому он  уже  намеревался  присоединить
свои аплодисменты к тем, которыми разразилась  публика,  как  вдруг  его
поднятые руки остановились и готовое сорваться "браво" замерло на губах.
   Человек в ложе встал во весь рост, лицо его очутилось в полосе света,
и Франц увидел таинственного обитателя острова Монте-Кристо, чью  фигуру
и голос он, как ему казалось, узнал накануне среди развалин Колизея.
   Сомнений не было: странный путешественник живет в Риме.
   Вероятно, лицо Франца полностью отразило то смущение, в  которое  его
поверг вид незнакомца, потому что графиня, взглянув на него, рассмеялась
и спросила, что с ним.
   - Графиня, - отвечал Франц, - я только что спросил вас, знаете ли  вы
эту албанку. Теперь я хочу спросить вас, знаете ли вы ее мужа.
   - Не больше, чем ее, - отвечала графиня.
   - Вы не обратили на него внимания?
   - Вот  истинно  французский  вопрос!  Вы  же  знаете,  что  для  нас,
итальянок, существует только тот, кого мы любим.
   - Это верно, - ответил Франц.
   - Во всяком случае, - продолжала графиня, наводя бинокль  Альбера  на
ложу напротив, - его, по-видимому, только что выкопали  из  могилы;  это
какой-то мертвец, с дозволения могильщика вышедший из гроба. Посмотрите,
какой он бледный.
   - Он всегда такой, - отвечал Франц.
   - Так вы его знаете? - сказала графиня. - Тогда я вас спрошу, кто  он
такой.
   - Мне кажется, я его уже где-то видел.
   - Я понимаю, - сказала графиня, словно от холода передернув  прелест-
ными плечами, - что если раз увидишь этого человека, то его уже  не  за-
быть никогда.
   Франц подумал, что, по-видимому, не только на него таинственный  нез-
накомец производит жуткое впечатление.
   - Что вы скажете? - спросил Франц, после того  как  графиня  решилась
еще раз навести на него бинокль.
   - По-моему, это сам лорд Рутвен во плоти.
   Это новое напоминание о Байроне поразило Франца; если кто-нибудь  мог
заставить его поверить в существование вампиров, так именно  этот  чело-
век.
   - Я должен узнать, кто он, - сказал Франц, вставая.
   - Нет, нет! - воскликнула графиня. - Не уходите, я рассчитываю на то,
что вы меня проводите, и не отпущу вас.
   Франц наклонился к ее уху:
   - Неужели вы в самом деле боитесь?
   - Послушайте! - отвечала она. - Байрон клялся мне, что верит в вампи-
ров;  уверял,  что  сам  видел  их;  он  описывал  мне  их  лица...  Они
точь-в-точь такие же: черные волосы, горящие большие  глаза,  мертвенная
бледность; и заметьте: его дама не такая, как  все...  это  какая-нибудь
гречанка или... наверное, такая же колдунья, как и он... Умоляю вас,  не
ходите туда. Завтра принимайтесь за розыски, если вам угодно, но сегодня
я вас решительно не пущу.
   Франц продолжал настаивать.
   - Нет, нет, - сказала она, вставая, - я уезжаю; мне нельзя оставаться
до конца спектакля; у меня гости; неужели вы будете настолько невежливы,
что откажете мне в вашем обществе?
   Францу ничего не оставалось, как взять шляпу, отворить дверь  ложи  и
подать графине руку, что он и сделал.
   Графиня в самом деле была очень взволнованна, да Франц и сам  не  мог
избавиться от суеверного трепета, тем более что графиня только поддалась
безотчетному страху, а  его  впечатление  подкреплялось  воспоминаниями.
Подсаживая ее в карету, он почувствовал, что она вся дрожит.
   Он проводил графиню до дому; у нее не было никаких гостей,  никто  ее
не ждал; он упрекнул ее в обмане.
   - Мне в самом деле нехорошо, - сказала она, - и я хочу  побыть  одна;
встреча с этим человеком совсем расстроила меня.
   Франц сделал попытку засмеяться.
   - Не смейтесь, - сказала графиня, - притом же вам вовсе не смешно.  И
обещайте мне...
   - Что?
   - Прежде дайте слово.
   - Я обещаю исполнить все, что угодно, только не отказаться от попытки
узнать, кто этот человек. По некоторым причинам, о которых я не могу го-
ворить, я должен узнать, кто он, откуда и куда направляется.
   - Откуда он, я не знаю; но куда направляется,  я  могу  вам  сказать:
прямой дорогой в ад.
   - Вернемся к обещанию, которое вы хотели потребовать от меня,  графи-
ня, - сказал Франц.
   - Ах, да; поезжайте прямо в гостиницу и сегодня не  ищите  встречи  с
этим человеком. Есть какая-то связь между теми, с кем расстаешься, и те-
ми, с кем встречаешься. Не будьте посредником между мною и этим  челове-
ком. Завтра гоняйтесь за ним, сколько хотите; но никогда не представляй-
те его мне, если не хотите, чтобы я умерла со страху.  Теперь  прощайте,
постарайтесь заснуть; а я знаю, что глаз не сомкну.
   На этом графиня рассталась с Францем, который так и не понял,  подшу-
тила она над ним или в самом деле была испугана.
   Вернувшись в гостиницу, Франц застал Альбера  в  халате,  в  домашних
панталонах, удобно развалившимся в кресле, с сигарой во рту.
   - А, это вы, - сказал он, - я не думал, что увижу вас раньше завтраш-
него утра.
   - Послушайте, Альбер, - отвечал Франц, - я рад  случаю  доказать  вам
раз навсегда, что вы имеете самое ложное представление об итальянках;  а
между тем мне кажется, что ваши любовные неудачи должны  были  вразумить
вас.
   - Что прикажете? Черт ли разберет этих женщин!  Берут  вас  за  руку,
жмут ее: шепчутся с вами, заставляют вас провожать их: десятой доли  та-
ких заигрываний хватило бы, чтобы парижанка потеряла свое доброе имя!
   - В том-то и дело. Им нечего скрывать; они живут в  своей  прекрасной
стране, где звучит "51", как говорит Дан те, не прячась, под ярким солн-
цем. Поэтому они не знают жеманства. Притом, вы же видели, графиня в са-
мом деле испугалась.
   - Кого? Того почтенного господина, который сидел против нас с  краси-
вой гречанкой? Мне хотелось самому узнать, кто они, и я  нарочно  столк-
нулся с ними в коридоре. Понять не могу, откуда вы взяли всю эту чертов-
щину! Это красивый мужчина, превосходно одет, по-видимому, на него  шьет
наш Блен или Юмани Он несколько бледен, это правда; но  вы  знаете,  что
бледность - признак аристократичности.
   Франц улыбнулся: Альбер воображал, что у него очень бледный цвет  ли-
ца.
   - Я и сам убежден, - сказал ему Франц, - что страх графини перед этим
человеком просто фантазия. Он чтонибудь говорил?
   - Говорил, но только по-новогречески. Я догадался  об  этом  по  нес-
кольким, исковерканным греческим словам. Надо вам сказать, дорогой  мой,
что в коллеже я был очень силен в греческом.
   - Так он говорил по-новогречески?
   - По-видимому.
   - Сомнений нет, - прошептал Франц, - это он.
   - Что вы говорите?
   - Ничего. Что вы тут делали?
   - Готовил вам сюрприз.
   - Какой?
   - Вы знаете, что коляску достать невозможно.
   - Еще бы Мы сделали все, что в человеческих силах, и ничего не доста-
ли.
   - Меня осенила блестящая идея.
   Франц недоверчиво взглянул на Альбера.
   - Дорогой мой, - сказал Альбер, - вы удостоили меня  таким  взглядом,
что мне хочется потребовать у вас удовлетворения.
   - Я готов вам его дать, если ваша идея действительно так хороша,  как
вы утверждаете.
   - Слушайте.
   - Слушаю.
   - Коляску достать нельзя?
   - Нельзя.
   - И лошадей тоже?
   - Тоже.
   - Но можно достать телегу?
   - Может быть.
   - И пару волов?
   - Вероятно.
   - Ну, так вот, дорогой мой! Это нам и нужно Я велю разукрасить  теле-
гу, мы оденемся неаполитанскими жнецами и изобразим в натуре  знаменитую
картину Леопольда Робера. Если, для большего сходства, графиня согласит-
ся надеть костюм крестьянки из Поццуоли или Сорренто, маскарад будет еще
удачнее; она так хороша собой, что  ее  непременно  примут  за  оригинал
"Женщины с младенцем".
   - Ей-богу, - воскликнул Франц, - на этот раз вы правы, и это действи-
тельно счастливая мысль.
   - И самая патриотическая, - она воскрешает времена наших  королей-ло-
дырей! А, господа римляне, вы думали, что мы будем рыскать по вашим ули-
цам пешком, как лаццарони, только потому, что у вас не хватает колясок и
лошадей! Ну, так мы их изобретем!
   - И вы уже поделились с кем-нибудь этим гениальным изобретением?
   - С нашим хозяином Вернувшись из театра, я позвал его сюда и  изложил
ему свои желания Он уверяет, что нет ничего легче, я хотел, чтобы  волам
позолотили рога, но он говорит, что на это нужно три дня:  нам  придется
отказаться от этой роскоши.
   - А где он?
   - Кто?
   - Хозяин.
   - Отправился за телегой. Завтра, может быть, уже будет поздно.
   - Так он даст нам ответ еще сегодня?
   - Я его жду.
   В эту минуту дверь приоткрылась, и показалась голова маэстро  Пастри-
ни.
   - Permesso? [30] - спросил он.
   - Разумеется, можно, - воскликнул Франц.
   - Ну, что? - спросил Альбер - Нашли вы нам телегу и волов?
   - Я нашел кое-что получше, - отвечал хозяин, по всей видимости весьма
довольный собой.
   - Остерегитесь, дорогой хозяин, - сказал Альбер, - от добра добра  не
ищут.
   - Ваша милость может положиться на меня, - самоуверенно  отвечал  ма-
эстро Пастрини.
   - Но в чем же все-таки дело? - спросил Франц.
   - Вы знаете, что граф Монте-Кристо живет на одной площадке с вами?
   - Еще бы нам этого не знать, - сказал Альбер, -  по  его  милости  мы
теснимся здесь, как два студента из Латинского квартала.
   - Он узнал о вашей неудаче и предлагает вам два места в своей коляске
и два места в окнах, снятых им в палаццо Росполи.
   Альбер и Франц переглянулись.
   - Но можем ли мы принять предложение человека, которого мы совсем  не
знаем, - сказал Альбер.
   - Кто он такой, этот граф Монте-Кристо? - спросил Франц.
   - Сицилийский или мальтийский вельможа, точно не знаю, но знатен, как
Боргезе, и богат, как золотая жила.
   - Мне кажется, - сказал Франц Альберу, -  что,  если  верить  маэстро
Пастрини, такой человек, как этот граф, мог  бы  пригласить  нас  иначе,
чем...
   В эту минуту в дверь постучали.
   - Войдите, - сказал Франц.
   Лакей в щегольской ливрее остановился на пороге.
   - От графа Монте-Кристо барону Францу д'Эпине и  виконту  Альберу  де
Морсер, - сказал он.
   И он протянул хозяину две визитные карточки, а тот передал их молодым
людям.
   - Граф Монте-Кристо, - продолжал лакей, - просит  вас  позволить  ему
как соседу посетить вас завтра утром; он хотел бы осведомиться у молодых
господ, в котором часу им будет угодно принять его.
   - Ничего не скажешь, - шепнул Альбер Францу, - все сделано как  подо-
бает.
   - Передайте графу, - отвечал Франц, - что мы сами будем  иметь  честь
нанести ему первый визит.
   Лакей вышел.
   - Состязание на учтивость, - сказал Альбер, - вы правы, маэстро Паст-
рини, ваш граф Монте-Кристо очень воспитанный человек.
   - Так вы принимаете его предложение? - спросил Пастрини.
   - Разумеется, - отвечал Альбер, - но, признаюсь, мне жаль нашей теле-
ги; и если бы окно в палаццо Росполи не вознаградило нас за эту  потерю,
то я, пожалуй, остался бы при своей первоначальной мысли. Как вы  думае-
те, Франц?
   - Признаюсь, и меня соблазнило только окно в палаццо Росполи, - отве-
тил Франц.
   Предложение двух мест у окна в палаццо Росполи напомнило Францу подс-
лушанный им в Колизее разговор между незнакомцем и транстеверинцем. Если
человек в плаще, как предполагал Франц, был тем же самым лицом, чье  по-
явление в театре Арджентина так заинтриговало его,  то  он,  несомненно,
его увидит, и тогда ничто  не  помешает  ему  удовлетворить  свое  любо-
пытство.
   Франц заснул поздно. Мысли о незнакомце  и  ожидание  утра  волновали
его. В самом деле, утром все должно было разъясниться; на этот  раз  та-
инственный хозяин с острова Монте-Кристо уже не мог ускользнуть от него,
если только он не обладал перстнем Гигеса и,  благодаря  этому  перстню,
способностью становиться невидимым.
   Когда Франц проснулся, еще не было восьми часов.
   Альбер, не имевший причин с нетерпением ждать утра, крепко спал.
   Франц послал за хозяином. Тот явился к нему и раскланялся  с  обычным
подобострастием.
   - Маэстро Пастрини, - сказал Франц, - если не  ошибаюсь,  на  сегодня
назначена чья-то казнь?
   - Да, ваша милость, но если хотите, чтобы я достал вам окно,  то  те-
перь уже поздно.
   - Нет, - возразил Франц, - впрочем, если бы я очень хотел увидеть это
зрелище, я, вероятно, нашел бы место на Монте Пинчо.
   - О, я думаю, что ваша милость не пожелала бы смешиваться  с  чернью,
которая всегда переполняет Монте Пинчо.
   - Всего вернее, что я не пойду, - сказал Франц, - но мне хотелось  бы
иметь некоторые сведения.
   - Какие?
   - О числе осужденных, об их именах и о роде казни.
   - Ничего нет легче, ваша милость. Мне как раз принесли tavolette.
   - Что такое tavolette?
   - Это деревянные дощечки, которые развешиваются на углах улиц накану-
не казни: на них наклеены имена преступников, их преступления  и  способ
казни. Это своего рода просьба к верующим помолиться богу о  ниспослании
виновным искреннего раскаяния.
   - И вам приносят эти tavolette, чтобы вы присоединили ваши молитвы  к
молитвам верующих? - спросил Франц с оттенком недоверия.
   - Нет, ваша милость, я условился с наклейщиком афиш, и он приносит их
мне так же, как приносит театральные афиши, чтобы мои гости  были  осве-
домлены на случай, если бы кто-нибудь из них пожелал присутствовать  при
казни.
   - Вы очень предупредительны, - сказал Франц.
   - Могу сказать, - проговорил с улыбкой маэстро Пастрини,  -  я  делаю
все, что в моих силах, для  удобства  благородных  иностранцев,  которые
удостаивают меня своим доверием.
   - Вижу, дорогой хозяин, и всем буду рассказывать об этом, будьте спо-
койны А теперь мне бы хотелось прочесть одну из ваших tavolette.
   - Сию минуту, - сказал хозяин, открывая дверь, - я распорядился, что-
бы одну из них повесили на площадке лестницы.
   Он вышел из комнаты, снял с гвоздя "таволетту" и принес ее Францу.
   Вот дословный перевод этой афиши смерти:
   "Сим доводится до всеобщего сведения, что во вторник, 22  февраля,  в
первый день карнавала,  по  приговору  верховного  трибунала,  на  Пьяц-
ца-дель-Пополо будут казнены: Андреа Рондоло, осужденный за убийство вы-
сокоуважаемого и достопочтенного дона Чезаре Торлини, каноника церкви ев
Иоанна Латеранского, и Пеппино, прозванный Рокка Приори, уличенный в с