ском; а так как в тех местах  лю-
дей почти всегда называют не по имени, а по прозвищу, то и муж ее  заме-
нил этим прозвищем имя Мадлена, быть может слишком нежное и благозвучное
для его грубой речи.
   Однако, несмотря на такую мнимую покорность воле провидения, не  сле-
дует думать, будто наш трактирщик не сетовал на бедственное положение, в
которое ввергнул его проклятый Бокерский канал, и  равнодушно  переносил
беспрестанные причитания жены.  Подобно  всем  южанам,  он  был  человек
весьма воздержанный и неприхотливый, но тщеславный во всем, что касалось
внешности; во времена своего благоденствия он не пропускал ни одной фер-
рады, пи одного шествия с тараском [14] и торжественно появлялся со сво-
ей Карконтой: он - в живописном костюме  южанина,  представляющем  нечто
среднее между каталонским и андалузским, она - в прелестном наряде арле-
зианок, словно заимствованном у греков и арабов. Но мало-помалу  часовые
цепочки, ожерелья, разноцветные пояса, вышитые корсажи, бархатные  курт-
ки, шелковые чулки с изящными стрелками, пестрые гетры, башмаки с сереб-
ряными пряжками исчезли, а Гаспар Кадрусс, лишенный возможности  показы-
ваться в своем былом великолепии, отказался вместе с женой от участия  в
празднествах, чьи веселые отклики, терзая его сердце, долетали до убого-
го трактира, который он  продолжал  держать  не  столько  ради  доходов,
сколько для того, чтобы иметь какое-нибудь занятие.
   Кадрусс, по обыкновению, простоял уже пол-утра перед дверью трактира,
переводя грустный взгляд от небольшого лужка, по которому бродили  куры,
к двум крайним точкам пустынной дороги, одним концом уходящей на  юг,  а
другим - на север, - как вдруг пронзительный голос его жены заставил его
покинуть свой пост. Он ворча вошел в трактир и поднялся во второй  этаж,
оставив, однако, дверь отворенной настежь, как бы приглашая проезжих за-
вернуть к нему.
   В ту минуту, когда Кадрусс входил в трактир, большая дорога, о  кото-
рой мы говорили и на которую были устремлены его  взоры,  была  пуста  и
безлюдна, как пустыня в полдень. Она тянулась бесконечной  белой  лентой
меж двух рядов тощих деревьев, и ясно было, что ни один путник по  своей
воле не пустится в такой час по этой убийственной Сахаре.
   Между тем, вопреки всякой вероятности, если был  Кадрусс  остался  на
месте, он увидел бы, что со стороны Бельгарда приближается  всадник  тем
благопристойным и спокойным аллюром, который указывает на наилучшие  от-
ношения между конем и седоком; всадник был священник, в черной сутане  и
треугольной шляпе, несмотря на палящий зной полуденного солнца;  конь  -
мерин-иноходец - шел легкой рысцой.
   У дверей трактира священник остановился; трудно  сказать,  лошадь  ли
остановила ездока, или же ездок остановил лошадь; но как бы то  ни  было
священник спешился и, взяв лошадь за поводья,  привязал  ее  к  задвижке
ветхого Ставня, державшегося на одной петле; потом, подойдя  к  двери  и
вытирая красным бумажным платком пот, градом катившийся по его лицу,  он
три раза постучал о порог кованым концом трости, которую держал в руке.
   Тотчас же большая черная собака встала и сделала несколько шагов, за-
ливаясь лаем и скаля свои белые острые зубы, - вдвойне враждебное  пове-
дение, доказывавшее, как мало она привыкла видеть посторонних.
   Деревянная лестница, примыкавшая к стене, тотчас же затрещала под тя-
желыми шагами хозяина убогого жилища; весь согнувшись, он задом спускал-
ся к стоявшему в дверях священнику.
   - Иду, иду, - говорил весьма удивленный Кадрусс. -  Да  замолчишь  ли
ты, Марго! Не бойтесь, сударь, она хоть и лает, но не укусит. Вы желаете
винца, не правда ли? Ведь жара-то канальская... Ах, простите, -  продол-
жал Кадрусс, увидев, с какого рода проезжим имеет дело. - Простите, я не
рассмотрел, кого имею честь принимать у себя. Что вам угодно?  Чем  могу
служить, господин аббат?
   Аббат несколько секунд очень пристально смотрел  на  Кадрусса;  каза-
лось, он даже старался и сам обратить па себя его внимание. Но  так  как
лицо трактирщика не выражало ничего, кроме удивления, что посетитель  не
отвечает, он счел нужным положить конец этой сцене и  сказал  с  сильным
итальянским акцентом:
   - Не вы ли будете господин Кадрусс?
   - Да, сударь, - отвечал хозяин, быть может еще более удивленный  воп-
росом, нежели молчанием, - я самый; Гаспар Кадрусс, ваш слуга.
   - Гаспар Кадрусс?.. Да... Кажется, так и есть.  Вы  жили  когда-то  в
Мельянских аллеях, на четвертом этаже?
   - Точно так.
   - И занимались ремеслом портного?
   - Да; но дело не пошло. В этом проклятом Марселе так жарко, что я ду-
маю, там скоро вовсе перестанут одеваться. Кстати, о жаре; не угодно  ли
вам будет немного освежиться, господин аббат?
   - Пожалуй. Принесите бутылку вашего самого лучшего вина, и мы продол-
жим наш разговор.
   - Как прикажете, господин аббат, - сказал Кадрусс.
   И чтобы не упустить случая продать одну из  своих  последних  бутылок
кагора, Кадрусс поспешил поднять люк, устроенный в полу комнаты, служив-
шей одновременно и залой и кухней.
   Когда пять минут спустя он снова появился, аббат уже сидел на табуре-
те, опершись локтем на стол, между тем как Марго, которая, видимо,  сме-
нила гнев на милость, услышав, что странный путешественник спросил вина,
положила ему на колени свою худую шею и смотрела на него умильными  гла-
зами.
   - Вы один здесь живете? - спросил аббат у хозяина, когда  тот  ставил
перед ним бутылку и стакан.
   - Да, один, или почти один, господин аббат, так как жена мне не в по-
мощь; она вечно хворает, моя бедная Карконта.
   - Так вы женаты! - сказал аббат с оттенком участия, бросив вокруг се-
бя взгляд, которым он словно оценивал скудное имущество бедной четы.
   - Вы находите, что я небогат, не правда ли, господин аббат? - сказал,
вздыхая, Кадрусс. - Но что поделаешь; мало быть честным человеком, чтобы
благоденствовать на этом свете.
   Аббат устремил на него проницательный взгляд.
   - Да, честным человеком; этим я могу похвалиться, господин  аббат,  -
сказал хозяин, смотря аббату прямо в глаза и прижав руку к груди, - а  в
наше время не всякий может это сказать.
   - Тем лучше, если то, чем вы хвалитесь, правда, - сказал аббат.  -  Я
твердо верю, что рано или поздно каждый человек  будет  вознагражден,  а
злой наказан.
   - Вам по сану положено так говорить, господин аббат, - возразил  Кад-
русс с горечью, - а каждый волен верить или не верить вашим словам.
   - Напрасно вы так говорите, сударь, - сказал аббат, - может  быть,  я
сам докажу вам справедливость моих слов.
   - Как это так? - удивленно спросил Кадрусс.
   - А вот как: прежде всего мне нужно удостовериться, точно ли  вы  тот
человек, в ком я имею надобность.
   - Какие же доказательства вам надо?
   - Знавали вы в тысяча восемьсот четырнадцатом  или  тысяча  восемьсот
пятнадцатом году моряка по имени Дантес?
   - Дантес!.. Знавал ли я беднягу Эдмона! Еще бы, да это был мой лучший
друг! - воскликнул Кадрусс, густо покраснев, между тем как ясные и  спо-
койные глаза аббата словно расширялись, чтобы единым  взглядом  охватить
собеседника.
   - Да, кажется, его звали Эдмоном.
   - Конечно, его звали Эдмон! Еще бы! Это так же верно, как то, что ме-
ня зовут Гаспар Кадрусс. А что с ним сталось, господин аббат,  с  бедным
Эдмоном? - продолжал трактирщик. - Вы его знали? Жив ли он еще? Свободен
ли? Счастлив ли?
   - Он умер в тюрьме в более отчаянном и несчастном положении, чем  ка-
торжники, которые волочат ядро на тулонской каторге.
   Смертельная бледность сменила разлившийся было по лицу Кадрусса румя-
нец. Он отвернулся, и аббат увидел, что он вытирает слезы уголком  крас-
ного платка, которым была повязана его голова.
   - Бедняга! - пробормотал Кадрусс. -  Вот  вам  еще  доказательство  в
подтверждение моих слов, господин аббат, что бог милостив только к  дур-
ным людям. Да, - продолжал Кадрусс, - свет становится день ото дня хуже.
Пусть бы небеса послали на землю сперва серный дождь, потом огненный - и
дело с концом!
   - Видимо, вы от души любили этого молодого человека, - сказал аббат.
   - Да, я его очень любил, - сказал Кадрусс, - хотя  должен  покаяться,
что однажды позавидовал его счастью, но после,  клянусь  вам  честью,  я
горько жалел о его несчастной участи.
   На минуту воцарилось молчание, в продолжение которого аббат не  отво-
дил пристального взора от выразительного лица трактирщика.
   - И вы знали беднягу? - спросил Кадрусс.
   - Я был призван к его смертному одру и подал ему  последние  утешения
веры, - отвечал аббат.
   - А отчего он умер? - спросил Кадрусс сдавленным голосом.
   - Отчего умирают в тюрьме на тридцатом году жизни, как  не  от  самой
тюрьмы?
   Кадрусс отер пот, струившийся по его лицу.
   - Всего удивительнее, - продолжал аббат, - что Дантес на смертном од-
ре клялся мне перед распятием, которое он лобызал, что ему  не  известна
истинная причина его заточения.
   - Верно, верно, - прошептал Кадрусс, - он не мог ее знать. Да, госпо-
дин аббат, бедный мальчик сказал правду.
   - Потому-то он и поручил мне доискаться до причины  его  несчастья  и
восстановить честь его имени, если оно было чем-либо запятнано.
   И взгляд аббата, становившийся все пристальнее, впился в омрачившееся
лицо Кадрусса.
   - Один богатый англичанин, - продолжал аббат, - его товарищ  по  нес-
частью, выпущенный из тюрьмы при  второй  реставрации,  обладал  алмазом
большой ценности. При выходе из тюрьмы он подарил этот алмаз  Дантесу  в
благодарность за то, что во время его болезни тот ухаживал за  ним,  как
за родным братом. Дантес, вместо того чтобы подкупить тюремщиков,  кото-
рые, впрочем, могли бы взять награду, а потом выдать его, бережно хранил
камень при себе на случай своего  освобождения;  если  бы  он  вышел  из
тюрьмы, он сразу стал бы богачом, продав этот алмаз.
   - Так вы говорите, - спросил Кадрусс, глаза которого  разгорелись,  -
что это был алмаз большой ценности?
   - Все в мире относительно, - отвечал аббат. - Для Эдмона это было бо-
гатство; его оценивали в пятьдесят тысяч франков.
   - Пятьдесят тысяч франков! - вскричал Кадрусс. - Так он был с грецкий
орех, что ли?
   - Нет, поменьше, - отвечал аббат, - но вы сами можете об этом судить,
потому что он со мною.
   Глаза Кадрусса, казалось, шарили под платьем аббата,  разыскивая  ка-
мень.
   Аббат вынул из кармана коробочку, обтянутую черной шагреневой  кожей,
раскрыл ее и показал изумленному Кадруссу сверкающий алмаз,  вправленный
в перстень чудесной работы.
   - И это стоит пятьдесят тысяч франков?
   - Без оправы, которая сама по себе довольно дорога, - отвечал аббат.
   Он закрыл футляр и положил в карман алмаз,  продолжавший  сверкать  в
воображении Кадрусса.
   - Но каким образом этот камень находится в ваших руках, господин  аб-
бат? - спросил Кадрусс. - Разве Эдмон назначил вас своим наследником?
   - Не наследником, а душеприказчиком. "У меня было трое добрых  друзей
и невеста, - сказал он мне, - я уверен, что все  четверо  горько  жалеют
обо мне; один из этих друзей звался Кадрусс".
   Кадрусс вздрогнул.
   - "Другого, - продолжал аббат, делая вид, что  не  замечает  волнения
Кадрусса, - звали Данглар, третий прибавил он, хоть и был мой  соперник,
но тоже любил меня".
   Дьявольская улыбка появилась на губах Кадрусса; он хотел прервать аб-
бата.
   - Постойте, - сказал аббат, - дайте мне кончить, и,  если  вы  имеете
что сказать мне, вы скажете потом. "Третий, хоть и был мой соперник,  но
тоже любил меня, и звали его Фернан; а мою невесту звали..." Я забыл имя
невесты, - сказал аббат.
   - Мерседес, - сказал Кадрусс.
   - Да, да, совершенно верно, - с подавленным вздохом подтвердил аббат,
- Мерседес.
   - Ну, и что же дальше? - спросил Кадрусс.
   - Дайте мне графин с водой, - сказал аббат.
   Кадрусс поспешил исполнить его желание.
   Аббат налил воды в стакан и отпил несколько глотков.
   - На чем мы остановились? - спросил он, поставив стакан на стол.
   - Невесту звали Мерседес.
   - Да, да. "Вы поедете в Марсель..." Это все Дантес говорил, вы  пони-
маете?
   - Понимаю.
   - "Вы продадите этот алмаз и разделите вырученные за него деньги меж-
ду моими пятью друзьями, единственными людьми, любившими меня на земле".
   - Как так пятью? - сказал Кадрусс. - Вы назвали мне только четверых.
   - Потому что пятый умер, как мне сказали... Пятый был отец Дантеса.
   - Увы, это  верно,  -  сказал  Кадрусс,  раздираемый  противоречивыми
чувствами, - бедный старик умер.
   - Я узнал об этом в Марселе, - отвечал аббат, стараясь казаться  рав-
нодушным, - но смерть его произошла так давно, что я не мог узнать ника-
ких подробностей... Может быть, вы что-нибудь знаете о смерти старика?
   - Кому и знать, как не мне? - сказал Кадрусс. - Я был его соседом.  О
господи! Не прошло и года после исчезновения его сына, как бедный старик
умер!
   - А отчего он умер?
   - Доктора называли его болезнь... кажется, воспалением желудка, люди,
знавшие его, говорили, что он умер с горя... а я, который видел, как  он
умирал, я говорю, что он умер...
   Кадрусс запнулся.
   - Отчего? - с тревогой спросил аббат.
   - С голоду он умер!
   - С голоду? - вскричал аббат, вскакивая на ноги. - С голоду!  Послед-
няя тварь не умирает с голоду. Пес, блуждающий по улицам, находит  мило-
сердную руку, которая бросает кусок хлеба, а человек, христианин, умира-
ет с голоду среди других людей, также называющих себя  христианами!  Не-
возможно! Это невозможно!
   - Я вам говорю правду, - сказал Кадрусс.
   - И напрасно, - послышался голос с лестницы. - Чего ты суешься  не  в
свое дело?
   Собеседники обернулись и увидели сквозь перила лестницы бледное  лицо
Карконты; она притащилась сюда из своей каморки и подслушивала их разго-
вор, сидя на верхней ступеньке и опершись головой на руки.
   - А ты сама чего суешься не в свое дело, жена? -  сказал  Кадрусс.  -
Господин аббат просит у меня сведений; учтивость требует, чтобы я их со-
общил ему.
   - А благоразумие требует, чтобы ты молчал. Почем ты знаешь, с  какими
намерениями тебя расспрашивают, дуралей?
   - С наилучшими, сударыня, - сказал аббат, - ручаюсь вам. Вашему  суп-
ругу нечего опасаться, лишь бы он говорил чистосердечно.
   - Знаем мы это... Начинают со всяких обещаний,  потом  довольствуются
тем, что просят не опасаться, потом уезжают, не исполнив обещанного, а в
одно прекрасное утро неведомо откуда на тебя сваливается беда.
   - Будьте спокойны, - отвечал аббат, - уверяю вас, что из-за меня  вам
не будет никакой беды.
   Карконта проворчала еще что-то, чего  нельзя  было  разобрать,  снова
опустила голову на руки, и трясясь в лихорадке, предоставила  мужу  про-
должать разговор, впрочем, стараясь не пропустить ни слова.
   Между тем аббат выпил немного воды и успокоился.
   - Неужели, - снова начал он, - этот бедный старик был так всеми поки-
нут, что умер голодной смертью?
   - О нет, - отвечал Кадрусс, - каталанка Мерседес и  господин  Моррель
не покинули его; но бедный старик вдруг возненавидел Фернана, того само-
го, - прибавил Кадрусс с насмешливой улыбкой, - которого  Дантес  назвал
вам своим другом.
   - А разве он не был ему другом? - спросил аббат.
   - Гаспар! Гаспар! - сказала больная со ступеньки лестницы. -  Подумай
раньше, чем говорить!
   Кадрусс с досадой махнул рукой и не удостоил жену ответом.
   - Можно ли быть другом человека, у которого хочешь отбить женщину?  -
ответил он аббату. - Дантес по доброте сердечной называл всех этих людей
друзьями... Бедный Эдмон! Впрочем, лучше, что он ничего  не  узнал,  ему
трудно было бы простить им на смертном одре. И что бы там ни говорили, -
продолжал Кадрусс, речь которого была не чужда  своего  рода  грубоватой
поэзии, - а я все же больше боюсь проклятия мертвых, чем  ненависти  жи-
вых.
   - Болван! - сказала Карконта.
   - А вам известно, - продолжал аббат, - что этот Фернан сделал?
   - Известно ли? Разумеется, известно!
   - Так говорите.
   - Твоя воля, Гаспар, - сказала жена, - делай, как знаешь,  но  только
лучше бы тебе помолчать.
   - На этот раз ты, пожалуй, права, - сказал Кадрусс.
   - Итак, вы не хотите говорить? - продолжал аббат.
   - К чему? - отвечал Кадру ее. - Если бы бедняга Эдмон был жив и  при-
шел ко мне узнать раз навсегда, кто ему друг, а кто враг,  тогда  другое
дело; но вы говорите, что он в могиле; он уже не  может  ненавидеть,  не
может мстить; а потому бросим все это.
   - Так вы хотите, - сказал аббат, - чтобы этим людям, которых вы  счи-
таете вероломными и ложными друзьями, досталась награда за верную  друж-
бу?
   - Вы правы, - сказал Кадрусс. - Притом же, что  значило  бы  для  них
наследство бедного Эдмона? Капля в море!
   - Не говоря уже о том,  что  эти  люди  могут  раздавить  тебя  одним
пальцем, - сказала жена.
   - Вот как? Разве эти люди могущественны и богаты?
   - Так вы ничего про них не знаете?
   - Нет. Расскажите мне.
   Кадрусс задумался.
   - Нет, знаете, это было бы слишком длинно.
   - Как хотите, друг мой, можете ничего не говорить, - сказал  аббат  с
видом полнейшего равнодушия, - я уважаю ваши колебания.  Вы  поступаете,
как должен поступать добрый человек; не будем больше об  этом  говорить.
Что мне было поручено? Исполнить последнюю волю умирающего. Итак, я про-
дам этот алмаз.
   И он снова вынул футляр из кармана, открыл его, и снова  камень  зас-
веркал перед восхищенными глазами Кадрусса.
   - Поди-ка сюда, жена, погляди, - проговорил он хриплым голосом.
   - Алмаз? - спросила Карконта, вставая. Довольно твердыми  шагами  она
спустилась с лестницы. - Что это за алмаз?
   - Разве ты не слыхала? - сказал Кадрусс. - Этот алмаз  Эдмон  завещал
нам: во-первых, своему отцу, потом трем друзьям:  Фернану,  Данглару,  и
мне, и своей невесте Мерседес. Алмаз стоит пятьдесят тысяч франков.
   - Ах, какой чудесный камень! - сказала она.
   - Так, значит, пятая часть этой суммы принадлежит нам? - спросил Кад-
русс.
   - Да, - отвечал аббат, - с прибавкой за счет доли отца Дантеса, кото-
рую я считаю себя вправе разделить между вами четырьмя.
   - А почему же между четырьмя? - спросила Карконта.
   - Потому что вас четверо друзей Эдмона.
   - Предатели - не друзья! - глухо проворчала Карконта.
   - Это самое и я  говорил,  -  сказал  Кадрусс.  -  Награждать  преда-
тельство, а то и преступление - это грех, это даже кощунство.
   - Вы сами этого хотите, - спокойно отвечал аббат, снова пряча алмаз в
карман своей сутаны. - Теперь дайте мне адреса друзей  Эдмона,  чтобы  я
мог исполнить его последнюю волю.
   Пот градом катился по лицу Кадрусса. Аббат встал,  подошел  к  двери,
чтобы взглянуть на лошадь, и снова вернулся на свое место. Кадрусс и его
жена смотрели друг на друга с неизъяснимым выражением.
   - Алмаз мог бы достаться нам одним, - сказал Кадрусс.
   - Ты думаешь? - сказала жена.
   - Духовная особа не станет нас обманывать.
   - Делай, как хочешь, - сказала Карконта, - мое дело - сторона.
   И она опять пошла на лестницу, дрожа от лихорадки. Зубы  ее  стучали,
несмотря на жару.
   На последней ступеньке она задержалась.
   - Подумай хорошенько, Гаспар, - сказала она.
   - Я решился, - отвечал Кадрусс.
   Карконта со вздохом скрылась в своей комнате; слышно  было,  как  пол
заскрипел под ее ногами и как затрещало кресло, в которое она упала.
   - На что это вы решились? - спросил аббат.
   - Рассказать вам все, - отвечал Кадрусс.
   - По правде сказать, мне кажется, это лучшее, что вы можете  сделать,
- сказал священник. - Не потому, чтобы мне хотелось узнать  то,  что  вы
предпочли бы скрыть от меня, а потому, что будет лучше, если вы мне  по-
можете разделить наследство согласно с волей завещателя.
   - Надеюсь, что так, - отвечал Кадрусс, щеки которого пылали от надеж-
ды и алчности.
   - Я вас слушаю, - произнес аббат.
   - Постойте, - сказал Кадрусс, - нас могут некстати  прервать,  и  эт