м,  явно
направляясь в какое-то одно место. Иногда образовывались стихийные группки и
раздавался припев популярной песенки. Рестораны, лавки, трактиры, подвальные
кабаки самого сомнительного толка -  все  они были открыты в  этот неурочный
час,  и не зря - народу было битком набито. На первый взгляд казалось, что в
городе происходит всенародное гулянье.
     Но  только на  первый взгляд.  Если присмотреться внимательно к  людям,
вышедшим  на  улицу  в  такое  время,  появлялось некое  странное  ощущение.
Казалось, чего-то не хватает.
     И  действительно,  в  толпе можно было  разглядеть либо  богачей,  либо
откровенно  нищих.  На  улицах  необычным  образом  перемешались два  полюса
парижского общества.  Бок  о  бок  с  элегантными посетителями ночных клубов
можно  было  увидеть малокровных бродяг,  для  которых норы  под  городскими
мостами  многие  годы  уже  были  родным  домом.   Среди  потерявших  работу
мастеровых с  испитыми лицами и  нищих  в  лохмотьях сновали молодые люди  с
напомаженными волосами,  в  ботинках из  тонкой  кожи,  чей  цепкий взгляд и
нарочитая  развинченность походки  наводили  на  мысль  о  сомнительности их
занятий.
     ...Не  так  давно,  перед  полуночью,  весь  Париж  с  быстротой молнии
облетела сенсационная новость.  О ней одинаково судачили в Бельвиле и "Чреве
Парижа", в Монруж и Рабле, в Телемском аббатстве и Монико...
     Всем  сомнениям был  положен  конец  -  генеральный прокурор Республики
утвердил смертный приговор.  Казалось,  тень гильотины упала на город. Гарн,
убийца  несчастного лорда  Белтхема,  сегодня на  рассвете получит сполна за
свое преступление.
     Известно,  что  для  определенного типа людей казнь -  лучший праздник.
Поэтому бесчисленное количество зевак высыпало на  улицы.  Из конюшен срочно
выводились  экипажи,  седлались  скакуны,  женщины  в  изысканных  туалетах,
усыпанных драгоценными камнями,  садились  в  автомобили,  чтобы  успеть  на
площадь Санте к месту казни.
     Не  меньшее  оживление  царило  в  предместьях.  Завсегдатаи  пивнушек,
подхватив под  руки своих бездельниц-подружек,  двинулись к  бульвару Араго,
распевая песни и  выкрикивая непристойности.  Все стремились не  опоздать на
кровавый спектакль.
     Казалось,  от  толпы  исходит какой-то  особый  запах,  характерный для
ярмарок и  "блошиных" рынков.  На  площади.  Санте,  несмотря на предстоящее
зловещее действо,  царила атмосфера радостного возбуждения. Тут и там зеваки
усаживались прямо на землю, доставали бутылки с вином, колбасу и принимались
завтракать. Точно так же, как перед премьерой в Опере обсуждают исполнителей
главных ролей, так и здесь разговоры вертелись вокруг одного и того же. Люди
пришли на спектакль и говорили о спектакле. Слышались грубые голоса:
     - Наложит,  небось,  в штаны этот хваленый Гарн! Это тебе не шляться по
чужим садам!
     - Посмотри на себя, вояка! Сам бы от страха забыл, как тебя зовут!
     Великосветские зрители,  не желая смешиваться с  плебсом,  ожидали,  не
выходя из экипажей. Беседы их были более утонченными:
     - Боюсь, вы испугаетесь, моя красавица.
     - Я? Нисколько!
     - Полноте, душенька, неужели вы такая бесчувственная?
     - Именно так,  мой дорогой.  С  тех пор,  как я изучила мужчин,  у меня
больше нет сердца. Единственный, кому оно отдано, это вы!
     В  соседнем автомобиле состязались в  остроумии по  поводу  предстоящей
казни.  Короче, прибывшие посмотреть на отрубленную голову Гарна забавлялись
вовсю.
     Тут  на  площади появилась новая компания зевак,  возглавляемая Франсуа
Бонбоном,  хозяином таверны "Свинья святого Антуана".  Трактирщик,  одетый в
выходной серый сюртук, покрикивал:
     - Иди сюда, Билли Том! Держись меня, а то потеряешься!
     Потом толкнул соседа:
     - Ты  не  видел Жофруа-Бочку?  Они  шли в  обнимку с  Бузотером.  Ну  и
парочка!  Надо было Бузотеру еще взгромоздиться на свой "поезд", вообще была
бы умора!
     Билли Том пожал плечами:
     - А чем он хуже всех этих хлыщей, что приехали сюда в экипажах?
     Почтенного трактирщика быстро обогнали двое  мужчин.  В  одном  из  них
нетрудно было узнать Жюва. Он негромко спросил у своего спутника:
     - Узнал их?
     - Нет, - ответил Жером Фандор.
     Усмехнувшись, инспектор быстро перечислил ему имена людей, мимо которых
они только что прошли.
     - Понимаешь теперь,  почему я потащил тебя вперед? Мне вовсе не хочется
с ними встречаться.
     Фандор улыбнулся.
     - Забавно все же,  -  продолжал Жюв, - до чего некоторых влечет зрелище
казни.  Впрочем, по многим из присутствующих тоже плачет гильотина. Посмотри
вокруг - сплошные жулики и хулиганы!
     Вскоре  толпа   стала   такой   плотной,   что   пробраться  дальше  не
представлялось возможным. Инспектор тронул журналиста за плечо.
     - Нет, дружище, так нам не протолкнуться. Доставай-ка свой пропуск.
     Фандор  достал  из  кармана маленький картонный квадратик,  который Жюв
выхлопотал для него в префектуре:
     - И кому его показывать?
     Инспектор огляделся:
     - Скоро  здесь  будет  городская жандармерия.  Вон  там,  кажется,  уже
блестят сабли.  Пойдем за  газетный киоск,  подождем,  пока  наши доблестные
вояки немного разгонят толпу.
     Богатый опыт не подвел Жюва.  Не прошло и минуты,  как с бульвара Араго
вывернул отряд конной жандармерии.  Гордо возвышаясь на  ухоженных скакунах,
жандармы,  преисполненные чувством  собственной значительности,  бросали  по
сторонам грозные взгляды.  Послышался короткий приказ,  и блюстители порядка
принялись теснить толпу, освобождая площадь. Раздались возмущенные крики:
     - Так мы ничего не увидим,  черт побери!  Как вам не стыдно? Мы уже два
часа здесь торчим,  заняли хорошие места,  в вы... В газетах было объявлено,
что казнь будет публичной!
     Тем временем Жюв и  Фандор,  счастливые обладатели пропусков,  выданных
префектурой полиции  лишь  небольшому числу  избранных,  спокойно  пересекли
площадь и, преодолев тройной кордон полицейских, подошли к гильотине. Теперь
они  стояли  в  тупике,  образованном  стенами  монастыря  и  тюрьмы.  Здесь
прогуливалось не более десятка мужчин в  черных сюртуках и  цилиндрах.  Если
предстоящее их как-то и трогало, то на лицах это нисколько не отражалось.
     - Кто это? - спросил Фандор.
     - Все довольно известные люди.  Вон там мои коллеги, старшие инспекторы
Службы безопасности,  а  вот и  твои собратья по  перу.  Узнаешь?  Хроникеры
крупнейших еженедельников Парижа.  Когда они  были в  твоем возрасте,  им  и
мечтать не приходилось о такой удаче, которая выпала сегодня на твою долю!
     Журналист покраснел.
     - Нечего смущаться,  это действительно удача для молодого репортера,  -
сказал Жюв. - Такие события бывают нечасто!
     - Событие событию рознь,  - процедил юноша. - Если вы не ошиблись и это
действительно Фантомас, то он мне почти родственник.
     Молодой человек прищурил глаза:
     - А насколько я вас знаю, Жюв, ошибаться - не в ваших правилах. Поэтому
я  испытаю истинное удовлетворение,  когда увижу,  как голова Гарна упадет в
корзину.  Эта  казнь  принесет  спокойствие всему  Парижу,  и  я  хочу  быть
уверенным,  что негодяй мертв.  В противном случае, поверьте, я уклонился бы
от чести делать этот репортаж.
     Инспектор положил руку юноше на плечо:
     - Нервничаешь?
     - Конечно!
     - Я тоже, дружище.
     - Вы?!
     - Да,  я.  Подумай -  я  чуть ли  не единственный,  кто всерьез верил в
существование Фантомаса,  несмотря на бесчисленные насмешки.  В течение пяти
лет  я  боролся с  неуловимым призраком.  Пять лет я  молил небо,  чтобы оно
отдало в мои руки этого мерзавца,  потому что только смерть может остановить
вереницу его преступлений.
     Инспектор помолчал.
     - И теперь,  -  медленно продолжал он,  -  меня мучает то, что Фантомас
умрет неузнанным.  Да, я знаю, что это он, мне удалось убедить в этом тебя и
еще несколько неглупых людей,  не поленившихся детально ознакомиться с  моим
расследованием.  Но  юридически мне так и  не  удалось ничего доказать!  Для
судьи,  для присяжных, наконец, для всего общественного мнения сегодня будет
обезглавлен только Гарн, и никто больше.
     Полицейский  замолчал  и  посмотрел  в  сторону  бульвара  Араго,  куда
жандармы  оттеснили  публику.   Оттуда  послышались  крики  "браво!",  смех,
аплодисменты. Фандор вздрогнул:
     - Что это?
     - Сразу видно,  что, в отличие от меня, ты новичок на таких зрелищах, -
усмехнулся Жюв. - Подобным образом наши милые добрые соотечественники обычно
приветствуют появление гильотины.
     Инспектор, как всегда, был прав.
     Вдали  показалась старая  кляча,  с  трудом  тянувшая  черный,  наглухо
запертый  фургон.  По  бокам  гарцевали четыре  жандарма с  саблями  наголо.
Повозка  остановилась в  нескольких метрах  от  Жюва  и  Фандора.  Откуда-то
появились трое мужчин в черном.
     - Почтеннейший Дебле и его помощники, - пояснил инспектор.
     Глядя на палача, журналист невольно содрогнулся. Жюв продолжал:
     - Их "орудие производства" сейчас в разобранном виде. Через полчаса они
смонтируют его, и максимум через час Фантомас перестанет существовать.
     Пока  полицейский говорил,  мэтр  Дебле  быстро подошел к  жандармскому
офицеру и  обменялся с  ним  репликами,  видимо,  получая инструкции.  Затем
поклонился местному комиссару полиции и, повернувшись к помощникам, буднично
произнес:
     - За работу, ребята.
     Те принялись за дело.  Дебле,  заметив Жюва,  подошел к нему и протянул
руку:
     - Здравствуйте,  инспектор. Извините, мы немного задержались сегодня, -
произнес он так, как будто речь шла об опоздании к обеду.
     Тем  временем его  помощники вытаскивали из  фургона  длинные  холщовые
мешки, по виду очень тяжелые, и осторожно укладывали их на землю.
     - Посмотри,  -  сказал инспектор журналисту.  -  Это  опорные балки для
гильотины.  Их  ни  в  коем  случае  нельзя  перепутать.  Это  очень  точный
инструмент.
     Разгрузив  фургон,  работники сняли  сюртуки,  закатали  рукава  и  под
руководством палача  начали  собирать орудие  казни.  Вначале они  тщательно
подмели площадку и  очистили ее  от  крупных булыжников,  способных нарушить
равновесие механизма.  Затем поставили подпорки и  укрепили на  них  красные
ступеньки эшафота.  После  этого  принялись делать  настил,  укрепляя  доски
большими  медными  скобами.  На  настил  они  аккуратно  установили зловещие
полозья,  по  которым  опускается разящий  нож  гильотины  и,  снеся  голову
преступнику, исчезает под полом.
     И  вот наконец гильотина подняла свои страшные руки к светлеющему небу.
Жюв тронул Фандора за плечо, обращая его внимание на скорость монтажа.
     - Видишь,  -  сказал  он.  -  Совсем  немного времени требуется,  чтобы
приготовить этот инструмент к работе. Теперь палачу остается сделать главное
- установить рычаг и люнет, да закрепить нож.
     Словно иллюстрируя пояснения инспектора, мэтр Дебле принялся за работу.
С  помощью  какого-то  прибора  он  проверил  равновесие  механизма,   потом
параллельность полозьев и подергал две доски,  образующие люнет, куда кладут
шею приговоренного к смерти, затем вставил рычаг и коротко приказал:
     - Нож!
     Помощник услужливо протянул ему тяжелое лезвие с острием,  скошенным по
диагонали.  Палач без видимых усилий поднял его,  вставил в пазы, закрепил и
провел  пальцем  по  мрачно  блеснувшему  острию.   В  каждом  его  движении
чувствовалась долгая практика. Оглядев сооружение, Дебле скомандовал:
     - Солому!
     Ему подали пучок соломы.  Палач уложил его в  люнет и  нажал на  рычаг.
Сверкнуло лезвие,  и  нож исчез внизу,  не почувствовав препятствия.  Солома
была перерезана пополам.
     Итак,   репетиция  закончилась.   Пора  было  переходить  к   страшному
спектаклю.
     Нервно затянувшись, Жюв произнес:
     - Теперь все  готово.  Дебле осталось только надеть сюртук и  приказать
привести Фантомаса.
     Тем  временем подручные палача  поставили по  обеим  сторонам страшного
механизма две большие корзины, выстланные соломой. В одну из них после казни
падает отсеченная голова, в другую - тело.
     Дебле натянул сюртук,  машинально потер руки и  широким шагом подошел к
группе людей,  прибывших пока он  работал и  теперь ожидавших его  поодаль в
специальном экипаже.
     - Господа,  -  произнес  палач,  поклонившись.  -  Через  четверть часа
поднимется солнце. Пора начинать.
     Его собеседники обменялись негромкими фразами.
     - А господин Жермен Фузилье, ведший это дело, еще не приехал? - спросил
господин Авар,  глава  Службы безопасности,  которому сегодня было  поручено
лично передать заключенного в руки палача.
     - Нет,  мсье,  - ответил Дебле. - Господин Фузилье просил его извинить.
Ему нездоровится.
     Палач слегка улыбнулся.  Он  был хорошо знаком со следователем и  знал,
что во  всем полицейском управлении не  было более ярого противника смертной
казни.
     - Так что же, господин прокурор, - снова сказал Дебле. - Пора!
     - Пора, - согласился тот.
     Один за  другим они вошли во  двор тюрьмы.  Впереди шел директор тюрьмы
Санте,  за ним генеральный прокурор с  прокурором Республики.  Затем семенил
невысокий Авар, рядом с палачом и двумя его подручными.
     Поднявшись на второй этаж,  все проследовали по длинному коридору туда,
где  были  расположены камеры  смертников.  Охранник Нибье,  звякнув связкой
ключей,  поклонился прибывшим.  Дебле  посмотрел  на  прокурора Республики и
спокойно спросил:
     - Вы готовы, мсье?
     Слегка  побледнев,  тот  утвердительно кивнул головой.  Директор тюрьмы
приказал охраннику:
     - Откройте камеру!
     Нибье бесшумно повернул в  замке ключ,  который он  держал наготове,  и
толкнул дверь.  Прокурор шагнул вперед, решив про себя, что если заключенный
спит,  он  позволит ему  на  пару минут продлить последний сон в  его жизни.
Однако приговоренный не спал.  Совершенно одетый, он сидел на краю кровати с
блуждающим безумным взглядом.  Казалось,  он  даже  не  заметил,  что  дверь
открылась, и не пошевелился.
     - Гарн,  -  произнес  прокурор,  -  мужайтесь.  Прошение о  помиловании
отклонено.
     Приговоренный никак не  реагировал.  Было непонятно,  понял ли  он хоть
слово. Удивленный прокурор механически повторил:
     - Мужайтесь...
     Гримаса  страдания  перекосила  лицо   узника.   Губы   его   беззвучно
шевелились. Казалось, он делает невероятные усилия, чтобы что-то сказать.
     - Я... Не... - чуть слышно донеслось до прокурора из глубины камеры.
     Тут  Дебле,  привычный ко  всяким  сценам,  подошел  к  заключенному и,
положив ему  руку на  плечо,  сказал с  оттенком недовольства,  как человек,
которому мешают выполнять свои обязанности:
     - Поднимайтесь. Пора идти.
     Глядя вокруг безумными глазами, осужденный встал. Подошел священник:
     - Молитесь, брат мой. Покайтесь перед Господом в свою последнюю минуту.
     Лицо пленника снова мучительно перекосилось и изо рта его вырвалось:
     - Я... не...
     Мсье Авар вмешался:
     - Вы же видите, святой отец, это совершенно бесполезно. Нам пора.
     Палач подтвердил:
     - Да-да, поторопимся. Надо спешить. Вот-вот встанет солнце.
     Прокурор Республики повторял, как заведенный:
     - Мужайтесь... Мужайтесь...
     Дебле  взял  заключенного под  руку.  Охранник подхватил его  с  другой
стороны,   и   они  почти  волоком  потащили  несчастного  в   камеру,   где
приговоренным к смерти разрешается в последний раз умыться.
     В  небольшой,  тускло освещенной комнате все  уже  было готово.  Узника
усадили перед столом.
     Генеральный прокурор спросил:
     - Не  хотите  ли  стакан вина?  Или  сигарету?  А  может,  у  вас  есть
какие-нибудь последние поручения?
     Тот молчал.
     В  дверях появился опоздавший мэтр Барберу,  чрезвычайно взволнованный.
Он в свою очередь подошел к заключенному.
     - Гарн,  -  сказал он, - могу ли я что-нибудь сделать для вас? Нет ли у
вас последнего желания?
     Осужденный приподнялся,  напрягая все силы,  и из горла у него вырвался
хрип:
     - Я... я...
     Но язык не повиновался бедняге, и он снова рухнул на стул.
     Присутствовавший тут  же  тюремный врач  отвел  в  сторонку заместителя
прокурора.
     - Какой-то ужас,  - сказал он. - Похоже, парень потерял дар речи. С тех
пор,  как мы пришли,  он не произнес толком ни слова.  Научно это называется
"торможение".   Я  читал  об  этом,  но  самому  наблюдать  не  приходилось.
Понимаете,  этот  человек жив,  но  он  уже  чувствует себя трупом.  Поэтому
сознание его  настолько затемнено,  что он  даже не  в  состоянии произнести
сколько-нибудь осмысленную фразу...
     Дебле движением руки отстранил всех толпящихся у стола.
     - Господин Авар,  - сказал он. - Будьте добры сделать запись в тюремном
журнале.
     И пока начальник Службы безопасности указывал в журнале, что осужденный
Гарн изъят из тюрьмы для приведения в исполнение смертного приговора,  палач
достал  ножницы,   распорол  на  узнике  рубашку  и   отрезал  прядь  волос,
закрывавшую шею.  Его помощник тем временем связал запястья жертвы веревкой.
Закончив, Дебле сделал знак прокурору Республики:
     - Пора!
     Подручные палача взяли осужденного под руки и поставили на ноги. Собрав
все силы, тот прорычал:
     - Я-a... не-е...
     Но никто уже не слушал.


     На востоке небо порозовело.  Первые солнечные лучи разбудили птиц, и те
подняли радостный утренний гомон. Было десять минут шестого.
     Кордон  полицейских  едва  удерживал  огромную  толпу  зевак,  желавших
пробраться поближе к  гильотине.  Особенно усердствовала компания из "Свиньи
святого Антуана".
     Бузотер,   удобно   устроившись   на   могучих   плечах   Жофруа-Бочки,
подзадоривал всех истошными воплями. Папаша Бонбон орал полицейским:
     - Ребята,  пропустите нас,  и  тогда сегодня вечером я  напою вас вином
бесплатно!
     Жандармы не обращали на него внимания,  пропуская лишь тех,  у кого был
специальный билет.  Внезапно толпа зашумела с новой силой.  Конные жандармы,
гарцевавшие возле гильотины, обнажили сабли.
     Жюв взял Фандора за руку:
     - Отойдем туда.
     И  они подошли к  аппарату смерти с  той стороны,  с  которой в корзину
должна была упасть отрубленная голова.
     - Отсюда  нам  будет  хорошо  видно,  как  этот  мерзавец расстанется с
жизнью.
     Юноша судорожно сглотнул.
     - Привыкай,  репортер,  -  сказал инспектор.  -  Ты должен иметь лучшее
место для обзора.  Именно здесь я стоял,  когда был гильотинирован Пенье.  И
отсюда  я  видел,  как  казнили  отцеубийцу Душмена  пятого  августа  тысяча
девятьсот девятого года.
     Полицейский  замолчал.   Из  ворот  тюрьмы  Санте  показалась  зловещая
повозка. Все следили, как она медленно приближается. Воцарилась тишина.
     Наконец    повозка   остановилась   напротив   ступеней   эшафота,    с
противоположной стороны от Жюва и Фандора.  С запяток проворно соскочил мэтр
Дебле  и,  опустив на  землю  заднюю крышку фургона,  образовал нечто  вроде
трапа.  Вниз  спустился бледный,  растерянный священник,  и  следом  за  ним
помощники палача вывели осужденного,  стараясь до  поры держать его спиной к
эшафоту.
     Фандор вздрогнул.
     - Боже мой! - прошептал он.
     Все шло очень быстро. Подручные палача с ловкостью, свидетельствующей о
немалом  опыте,  провели  осужденного по  ступенькам  и  подтолкнули его  на
помост.
     Жюв взглянул вверх.
     - Смелый парень, - проговорил он. - Даже не побледнел. Обычно они ведут
себя куда хуже...
     Помощники мэтра Дебле поставили приговоренного на колени.  Отработанным
движением палач ухватил его за уши и  с силой притянул голову к себе,  чтобы
шея попала в люнет.
     Скрип рычага...
     Блеск падающего ножа...
     Струя крови...
     Крик сотен людей...
     ...И голова казненного упала в корзину с соломой.
     Внезапно Жюв