Бузотер огляделся по сторонам, отер
пот со лба и прищелкнул языком:
     - Что бы еще такое сделать,  а? Поворошу-ка я поленья в печи! А то есть
уже хочется, просто все кишки в животе слиплись.
     - Еще бы, - отозвалась старушка. - Уже, верно, полдень. Пора обедать.
     Усевшись за стол и уминая тарелку супа,  он принялся делиться с мамашей
Шикар своими планами на весну.
     - Так, - рассуждал он. - Коли уж я не попал в тюрьму, пора отправляться
в дальний путь. Признаться, надоело уже сидеть на одном месте.
     - И куда же ты поедешь? В Тулузу?
     - Дальше!
     - В Лион?
     - Еще дальше!
     - Как! Неужели в Париж?!
     Она широко раскрыла глаза.
     Бузотер довольно осклабился.
     - Признаться,  мне  давненько  хочется  взглянуть  на  Эйфелеву  башню.
Почитай уж лет пятнадцать... Пора доставить себе удовольствие!
     - Господи,  это сколько ж времени понадобится,  чтобы добраться в такую
даль,  -  вздохнула старушка,  которая никогда не  ездила  дальше  ближайшей
ярмарки.
     - Трудно сказать,  -  прищурился бродяга.  - Думаю, с моими механизмами
мне хватит месяцев двух...  Правда, если по дороге напорюсь на легавого, или
меня пощиплет свой брат бродяга, то придется задержаться.
     Скромный обед подошел к  концу,  и старушка принялась убирать со стола.
Тем временем Бузотер отправился на  берег реки за камышом.  Насвистывая,  он
спустился по косогору.
     Внезапно старушка услышала истошный вопль:
     - Мамаша Шикар! Мамаша Шикар! - голосил Бузотер. - Бегите сюда, скорее!
Похоже, кто-то не терял здесь времени даром!
     Он  так  надрывался,   что  женщина,  заинтригованная  и  обеспокоенная
одновременно, поспешила на его зов.
     Добравшись до берега,  она увидела,  как Бузотер,  стоя по пояс в воде,
пытается длинной палкой подцепить какой-то предмет, качающийся на волнах. Он
весь изогнулся, борясь с течением.
     Мамаша Шикар закричала:
     - Эй, ты! Что ты там еще придумал?
     В это время бродяга наконец подтянул к берегу свою добычу.  Кряхтя,  он
вытащил на  сушу большой длинный сверток,  судя по всему,  довольно тяжелый.
Потом наклонился и перевернул его.
     Старушка подошла, но тут же отпрянула, испустив вопль ужаса.
     Бузотер выловил труп!
     Зрелище было поистине страшным.
     Это  был  юноша,   почти  мальчик.   Руки  и   ноги  его  были  покрыты
кровоподтеками,  а  лицо так изувечено,  что потеряло всякую форму.  Бузотер
потянул его  за  одежду,  и  тут  стало видно,  что  одна нога почти напрочь
оторвана от туловища.
     Однако  на   бродягу,   привыкшего  за   свою  жизнь  ко  всякого  рода
жестокостям,  это  не  произвело  особого  впечатления.  Он  с  любопытством
принялся осматривать раны. Ему бросилось в глаза, что во многих из них видны
кусочки мокрого дерева,  как будто труп был долго привязан к  бревну и щепки
остались в теле.
     Бузотер выпрямился,  чтобы  поделиться своими  впечатлениями с  мамашей
Шикар.  Бедная старушка смотрела на покойника,  не говоря ни слова.  Лицо ее
покрывала смертельная бледность.
     - Однако,  -  сказал бродяга,  -  об парня переломано немало деревяшек.
Похоже,  что он  попал в  мельничное колесо.  Не знаю,  чем бы еще могло так
изукрасить.
     Старушка с трудом перевела дух.
     - А может, это преступление? - с трудом выдавила она. - Убийство?
     - Да,  это был бы номер... - пробормотал Бузотер. - Сделать из человека
отбивную -  как  вам  такое  понравится!  Если  так,  полиция забегает,  как
наскипидаренная! Будет хватать всех, кто еще способен двигаться...
     Затем он повернулся к женщине:
     - Я понимаю, мамаша Шикар, мало радости рассматривать этого жмурика, но
взгляните все же - он ведь не из наших мест, верно?
     Старушка согласно закивала:
     - Точно, точно. Никогда его здесь не видела. И одет, как благородный...
     Они молча смотрели друг на друга.
     Энтузиазм  бродяги  несколько поубавился -  ведь  он-то  думал,  что  в
свертке окажется какой-нибудь хлам,  которым он мог бы поживиться.  А теперь
еще, пожалуй, придется тащить малоприятный груз в жандармерию. Вдруг это и в
самом деле убийство!
     Бузотер снова  наклонился к  трупу.  Да,  черт  возьми,  похоже на  то!
Молодые люди  из  приличных семей не  шастают по  округе в  одиночку и,  тем
более, не лазают в мельничные колеса. Бродяга почесал в затылке.
     "Ну,  легавые,  готовьтесь!  Будет вам клизма. Придется попотеть, снова
прочесывая окрестности! Того и гляди, и меня скоро снова сцапаете..."
     Наконец он выпрямился и решительно сказал:
     - Вот что,  спихну-ка я  его обратно в воду,  от греха подальше!  Пусть
другие расхлебывают.
     Мамаша Шикар в ужасе схватилась за голову:
     - Ты сошел с ума!  Ни в коем случае!  -  запричитала она.  -  Хочешь на
старости лет усадить меня за решетку!  А  вдруг нас кто-нибудь видел?!  Поди
докажи потом, что мы не собирались приготовить его на обед!
     Бузотер тревожно оглянулся, подумал и тяжело вздохнул:
     - Да уж, видно, судьба моя такая - что ни день видеться с легавыми...
     Через полчаса,  с грустным видом оседлав свой велосипед,  он двинулся в
сторону Сен-Жори.


        "x x x"

     Люди,   обремененные  семейными  или  служебными  обязанностями,  часто
проводят день первого января в суете и спешке.  Те же, у кого нет неотложных
дел,  порой впадают в  это  время в  некоторую меланхолию -  все  же  прошел
очередной год, жизнь уходит...
     Инспектор Службы  безопасности Жюв,  расположившись в  своем  кабинете,
предавался подобным размышлениям.  День уже шел на убыль, смеркалось. Жюв ни
разу еще не вышел из дома.
     Вот  уже  почти  месяц  покоя ему  не  давали таинственные смерти лорда
Белтхема и  маркизы де  Лангрюн.  Инспектор чувствовал,  что  за  ними стоит
Фантомас...
     "Интересно,  -  думал Жюв,  -  чем он сейчас занимается, если, конечно,
существует не  только в  моем  воображении?  Что  может делать такой человек
первого января? Подводить итоги? Намечать новые жертвы?"
     Игра понравилась инспектору.  Разморенный теплом камина,  он  рассеянно
следил  за  дымком своей  сигареты.  Ему  представлялся таинственный убийца,
листающий справочник "Весь Париж" и  размышляющий,  кого  бы  еще  зарезать,
когда в дверь позвонили.
     Мгновенно собравшись,  Жюв  пересек кабинет и,  опередив старого слугу,
распахнул дверь.  Почтальон протянул ему телеграмму.  Нетерпеливо вскрыв ее,
инспектор подошел к лампе и прочел:
     "В  реке  Дордонне  найден  труп  молодого  мужчины.  Много  ран,  лицо
обезображено.   По   описанию  походит  на  Шарля  Ромбера.   Телеграфируйте
немедленно вашу оценку ситуации..."
     Депеша была подписана бривским судьей, господином де Преслем.
     Жюв  опустил руку с  телеграммой и  уставился отсутствующим взглядом на
лампу.
     - Так,  обезображенный труп, - пробормотал он, - выловили в Дордонне...
Шарль Ромбер?
     После исчезновения отца и  сына из замка Болье инспектор,  естественно,
"прокачал" в  уме  все мыслимые и  немыслимые версии,  но  слишком мало было
конкретных фактов,  чтобы  такой опытный криминалист,  как  он,  склонился к
какой-либо определенной гипотезе.
     Жюв  вернулся  в  свой  кабинет,  сел  за  стол,  положил  перед  собой
телеграмму и попытался сосредоточиться. Но ему снова помешал звонок в дверь.
На этот раз инспектор не пошевелился.
     Из прихожей раздался голос слуги:
     - Мсье сегодня никого не принимает. Нет-нет, по делу - тем более!
     Жюв  действительно  давно  взял  себе  за  правило  не  принимать  дома
посетителей.  Если кто-то хотел поговорить с ним о делах,  он мог найти его,
начиная с одиннадцати утра, в Службе безопасности.
     Однако сегодняшний визитер оказался весьма настойчив. Наконец слуга, не
в силах его выставить, робко вошел в кабинет хозяина:
     - Мсье, он говорит, что ему необходимо видеть вас срочно...
     Он смущенно протянул визитную карточку.  Инспектор взглянул на нее и, к
великому удивлению слуги, быстро приказал:
     - Сейчас же впустите его!
     Через  несколько секунд  в  комнату заплетающимися шагами  вошел  Этьен
Ромбер.
     Лицо его было искажено, в глазах стоял ужас. В руках он сжимал вечернюю
газету.
     Некоторое время  Ромбер судорожно сглатывал,  не  в  силах вымолвить ни
слова. Потом прошептал:
     - Мсье, скажите, это правда? Я только что прочитал в газете...
     Жюв  взял  его  за  плечо  и  усадил в  кресло.  Потом пробежал глазами
заметку.  В ней говорилось примерно то же самое,  что в телеграмме,  которую
прислал де Пресль. Газетчики не дремали...
     Инспектор некоторое время  молча  смотрел на  посетителя,  потом  своим
обычным бесстрастным голосом -  голосом человека,  привыкшего не  выказывать
своих эмоций, спокойно спросил:
     - А почему вы пришли ко мне, мсье?
     Старик поднял на него полные слез глаза:
     - Чтобы узнать...
     - Узнать что?
     - Это труп... Утопленник... Неужели это действительно мой сын?!
     Жюв слегка удивился:
     - А вам не кажется, мсье, что это я должен задать вам этот вопрос?
     Этьен Ромбер молчал,  о  чем-то  напряженно размышляя.  Потом посмотрел
инспектору в глаза и начал говорить глухим голосом:
     - Мсье, вы должны сжалиться над отчаявшимся отцом. Выслушайте меня. Мне
необходимо сделать вам страшное признание...


        "Глава 9"

        "ВСЕ РАДИ СОХРАНЕНИЯ ДОБРОГО ИМЕНИ!"

     Гораций  Элуа,  охранник каорского Дворца  Правосудия,  никогда еще  не
видел такого наплыва народа. Он с изумлением взирал на невероятное скопление
машин,  так  запрудивших центральную площадь,  что,  казалось,  они  вот-вот
опрокинут монумент  -  гордость всех  жителей  города.  До  охранника только
сейчас дошло,  что суду предстоит рассмотреть дело, которое привлекает самые
высокопоставленные круги.
     - Бог  мой,  -  бормотал он,  -  вот  так  общество пожаловало на  этот
процесс. Сразу видать, что речь идет о вещах нешуточных!
     И он ничуть не ошибся.
     Действительно, местный бомонд с редкостным единодушием устремился в это
утро к Дворцу Правосудия,  стараясь успеть к началу судебного заседания. Зал
был набит до отказа.  Правда,  публика, в отличие от парижской, не выглядела
столь   взбудораженной.    Разговоры   велись   тихо,   знакомые   сдержанно
раскланивались друг с другом. Никто не позволял себе, захлебываясь, мусолить
детали   преступления.   Наоборот,   тон   высказываний   был   грустный   и
сочувственный. Все украдкой поглядывали на одну из присутствующих.
     - Видишь,  там,  на  передней скамейке,  -  говорил  вполголоса местный
уроженец своему  приезжему кузену.  -  Та  хорошенькая девочка.  Это  Тереза
Овернуа.  Она здесь благодаря стараниям председателя суда.  Я сам видел, как
принесли повестку в замок Керель.
     - Замок Керель? Это не тот, в котором живет госпожа де Вибрей?
     - Да, это ее имение.
     - А она тоже здесь?
     - Конечно!  Вон она!  Красивая женщина в  сером,  которая сидит рядом с
маленькой Терезой.  После смерти госпожи де Лангрюн она не позволила девочке
остаться в Болье. И совершенно правильно - бедняжке и так досталось...
     - Значит, Тереза теперь живет у нее?
     - Пока да.  А опекунство на первое время поручено судье Боннэ.  Видите,
тот высокий худой мужчина, что разговаривает с управляющим Доллоном.
     - Вы его тоже знаете?
     - Естественно! Я не раз бывал в доме маркизы и виделся с ним.
     - Да, несчастная маркиза... Такая ужасная смерть! И ведь не она одна...
     ...Шум в зале постепенно стихал.
     - Тереза,   малышка,  -  проговорила  баронесса  де  Вибрей,  заботливо
наклоняясь к девочке,  чья смертельная бледность особенно выделялась на фоне
окаймлявшего ее шею черного траурного воротника. - Ты не слишком утомлена?
     Тереза помотала головой.
     - Ты уверена? - настаивала баронесса. - Может, выйдем на воздух?
     - Нет,  дорогая крестная, - упрямо сказала девочка. - Я буду сильной. Я
выдержу.
     Госпожа де Вибрей помолчала.  Но скоро,  не умея молчать подолгу, снова
начала:
     - Это  просто ужасно!  Было  сущим безумием вызывать тебя сюда -  такую
слабую, больную!
     Тереза сверкнула глазами:
     - Нет,  мадам, не безумие. Это мой долг - знать обо всем, что связано с
убийством моей бедной бабушки! И ради этого я вытерплю все.
     Судья   Боннэ,   который  сидел   рядом   с   баронессой,   отвечая  на
приветственные поклоны, услышал эти слова. Он обратился к Терезе:
     - А вам приходилось бывать на процессе, мадемуазель?
     - Нет, мсье.
     - Тогда,  если позволите,  я  вам  кое-что объясню.  Состав нашего суда
обычен для  провинциальных городов.  Это председатель каорского гражданского
суда, советник из Сен-Эрана - я знавал его, когда он еще работал в Сен-Кале,
член апелляционного суда и,  наконец,  самый старый из судей -  мсье Можуль.
Так  что  сегодня вы  увидите разных  цветов мантии -  председатель будет  в
красной, а два его помощника - в черных.
     Было непонятно,  почему судья решил,  что  эти подробности заинтересуют
Терезу. Девочка слушала его с выражением полнейшего безразличия.
     Однако мсье Боннэ продолжал вещать:
     - Небольшой столик,  мадемуазель,  который  вы  видите  справа,  займет
секретарь.  В  его обязанности входит вести протокол.  А  прямо напротив нас
будет  находиться  генеральный  прокурор.  Я  уверен,  что  его  красноречие
произведет на вас очень сильное впечатление.
     На этих же скамьях рассядутся присяжные. В заключение они выскажутся за
или против обвинения.  И исход процесса зависит от них.  Если они решат, что
подсудимый виновен, суд обязан будет назначить ему наказание.
     Тереза  равнодушно  кивала.   Судья  Боннэ  с  важным  видом  продолжал
объяснять.  Голос его звучал громко, и окружающие против воли прислушивались
к нему.
     Лишь один человек,  казалось, не слышал ни одного слова. Он был одет во
все черное, глаза скрывались за большими темными очками.
     Несмотря на внешнее безразличие,  Жюв,  - а это был именно он - начинал
медленно  закипать.  Инспектор был  достаточно хорошо  знаком  с  процедурой
судейского  заседания,  и  нудные  разглагольствования словоохотливого судьи
изрядно его раздражали.
     Неожиданно словно электрический ток  пробежал по  залу  заседаний.  Все
заволновались,  разговоры сами собой стихли, и установилась гнетущая тишина.
Гулко хлопнула дверь.  Присутствующие приподнялись со своих мест, шепча друг
другу: "Обвиняемый! Обвиняемый!"
     В  сопровождении двух жандармов в  зал  вошел Этьен Ромбер и  шаркающей
походкой направился к  скамье подсудимых.  Рядом с ней за маленьким столиком
уже сидел старейший каорский адвокат мэтр Дарой.
     Все находившиеся в  зале с  жадностью рассматривали обвиняемого.  В это
время  из  комнаты заседаний один  за  другим  вышли  присяжные заседатели и
заняли  свои  места.  Судебный исполнитель в  черной  мантии вышел  вперед и
громко выкрикнул традиционную фразу:
     - Встать! Суд идет!
     Судьи  с  чинным  и  торжественным  видом  медленно  расселись.   Затем
председатель суда поднялся и провозгласил:
     - Судебное заседание объявляю открытым!
     После этого председатель уселся,  и  судебный секретарь стал зачитывать
обвинение:
     - Подсудимый Этьен Ромбер обвиняется...
     Секретарь каорского суда  был,  как  родной брат,  похож на  почтенного
господина Жигу, который сопровождал судью де Пресля в замок Болье.
     Серьезные процессы в Каоре случались крайне редко, и секретарю в первый
раз приходилось читать обвинительное заключение по делу, связанному со столь
трагическими событиями.  Он с трудом сдерживал волнение. Из-за этого, да еще
из-за того,  что за много лет работы он привык к  одним и  тем же накатанным
формулировкам,  секретарь начинал фразу четко и уверенно, а потом сбивался и
бормотал последующий текст совершенно неразборчиво.
     В  зале нарастал недовольный ропот.  Никто не  мог разобрать ни  одного
слова.  Бедный  секретарь  вконец  разнервничался и  закончил  чтение  вовсе
нечленораздельно.
     Этьен  Ромбер  сгорбился на  скамье  подсудимых,  закрыв  лицо  руками.
Казалось,  на  него  давит  невыносимая тяжесть.  Резкий,  неприятный  голос
председателя суда заставил его поднять голову.
     - Обвиняемый, встаньте!
     Ромбер,  смертельно бледный,  с трудом поднялся на ноги и скрестил руки
на груди.
     - Ваше имя? - спросил председатель.
     - Эрве-Поль-Этьен Ромбер.
     - Профессия?
     - Оптовый торговец. У меня каучуковые плантации в Южной Америке.
     Секретарь быстро записывал.
     - Возраст? - продолжал судья.
     - Пятьдесят девять лет.
     Голос  подсудимого  звучал  достаточно  громко,  но  был  лишен  всяких
интонаций.
     Последовала небольшая пауза,  во  время  которой  председатель поправил
очки на своем крючковатом носу. Затем он продолжил допрос.
     - Итак,  вы  богаты...  Хорошо образованны...  Я  думаю,  мне не  нужно
объяснять вам  содержание прочитанного только что обвинительного заключения.
Вы ведь все поняли?
     - Да,  ваша честь.  Я внимательно следил за чтением.  Но это не значит,
что  я  со  всем согласен.  Я  решительно возражаю против предъявленного мне
обвинения в том, что я опорочил свое доброе имя и нарушил отцовский долг...
     Председатель раздраженно перебил:
     - Давайте обойдемся без дискуссий на философско-нравственные темы!  Все
ваши протесты мы внимательно выслушаем, когда вам будет предоставлено слово.
     Этьен Ромбер никак не  отреагировал на  окрик.  Он безучастно смотрел в
стену. Потом произнес:
     - Задавайте  вопросы,  ваша  честь.  Я  постараюсь  дать  исчерпывающие
ответы.
     Судья недовольно скривился:
     - Надеюсь, надеюсь... Вы будете просто обязаны это сделать. К вам и так
уже отнеслись чересчур снисходительно,  не взяв вас под стражу до суда!  Ваш
долг теперь со всей прямотой ответить на мои вопросы.
     После этой тирады председатель устремил строгий взгляд на  подсудимого,
как  бы  давая ему понять всю серьезность ситуации.  Однако убедившись,  что
обвиняемый никак не реагирует,  если вообще что-то услышал, страж законности
нервно дернул щекой и продолжил:
     - Итак,  вы ознакомились с  обвинительным заключением.  Во-первых,  вам
вменяется  организация  побега  вашего  сына,   который,   в  свою  очередь,
обвиняется в  убийстве маркизы де Лангрюн.  Во-вторых,  у  следствия имеются
веские основания полагать, что впоследствии вы, опасаясь разоблачения, убили
своего сына и  пытались скрыть следы преступления,  сбросив его тело в  воды
Дордонны.
     Последняя фраза,  казалось,  вывела  Этьена Ромбера из  оцепенения.  Он
сделал протестующий жест.
     - Господин председатель!  - сказал он. - Улик против меня действительно
много.  Но  существует  презумпция  невиновности.  Я  не  спорю  с  фактами,
изложенными в заключении, но протестую против тенденциозности, с которой они
подаются. С одним, только с одним я согласен безоговорочно - я действительно
имел дело с преступником, которого следовало передать в руки правосудия, и я
знал, что это мой долг. Но не смог этого сделать...
     Неожиданный отпор озадачил председателя.
     - Гм...  -  протянул он.  -  Что ж,  решать такие вопросы у вас не было
никакого права.  Но  дело сейчас не  в  том.  Есть другие детали,  требующие
объяснения.
     Прежде  всего,   почему  вы  упорно  молчали  в  ходе  предварительного
следствия?
     Этьен Ромбер с горечью произнес:
     - Странный вопрос,  ваша честь...  Что ж,  извольте.  Я  не  отвечал на
вопросы следователя потому,  что он, в сущности, ни о чем меня не спрашивал.
И вот я здесь,  на этой позорной скамье,  по обвинению в убийстве.  И если я
отзываюсь на обращение "обвиняемый" и встаю, когда от меня этого требуют, то
делаю так лишь из уважения к правосудию моей страны. Сам же я ни в коей мере
не считаю себя виновным и убежден,  что нет такого закона, который осудил бы
меня за смерть моего единственного