ивоположной от  наружного отверстия сточного колодца  стороны был  четко
слышен ровный и резкий звук шагов.
     - Кто-то идет?  -  тихо спросил Дырявая Башка, который в глубине своего
сознания,  несмотря на  провалы памяти,  начал сопоставлять этот шум  с  той
странной картиной,  которую он  наблюдал час  тому назад из  окна,  следя за
прогулкой незнакомца по крышам Дворца Правосудия.
     Нибе утвердительно кивнул головой.
     Внезапно влажная и липкая стенка свода туннеля осветилась мягким светом
неярко светившегося фонаря.
     - Назад,  -  прошептал Нибе,  отступив в погреб и чрезвычайно осторожно
прикрыв за собой дубовую дверь.
     Спрятавшись и потушив фонарь,  мужчины могли без опаски наблюдать через
щели между неплотно сбитыми досками за незнакомцем или, может, незнакомцами,
которые так неосторожно выдали свое присутствие.
     Нибе  предпочел  уклониться от  предположений и  подождать,  что  будет
дальше.  Шум  шагов  постепенно приближался.  Неожиданно перед дверью возник
силуэт мужчины и,  хотя  фонарь загораживал его,  отражение света от  стенки
свода сточного колодца осветило его лицо.
     Незнакомец был модно одет,  волосы у него были светлые,  впрочем, как и
тонкие усики над верхней губой.
     Не успел незнакомец пройти мимо двери погреба,  в  котором укрылись два
сообщника,  как  Нибе,  неожиданно разозлившись и  сильно сжав  руку Дырявой
Башки, злобно выдавил из себя:
     - Это  он!  Опять он!  Журналист,  расследующий дело Доллона,  всю  эту
историю, происшедшую в тюрьме предварительного заключения, Жером Фандор. Ну,
на этот раз...
     Дырявая Башка с беспокойством следил за движениями тюремщика.  Он четко
расслышал, как в тишине щелкнуло лезвие выскочившее из рукоятки ножа.
     Забыв об осторожности, Нибе открыл дверь и, потянув за собой напарника,
бросился вслед человеку, которого он только что узнал - Жерому Фандору.
     В  это время последний не спеша удалялся в  направлении к реке.  Слегка
волнуясь, Дырявая Башка спросил:
     - Что ты задумал?
     Нибе процедил сквозь зубы:
     - Хватит с меня. Осточертело... Эта скотина каждый раз становится у нас
на пути...  Случай слишком удобный, чтобы упускать его. Сегодня я продырявлю
ему шкуру...
     При бледных лучах зари,  которые начинали заглядывать в  туннель,  было
заметно, как вздрогнул Дырявая Башка и как изменилось его лицо.
     Они на  цыпочках приближались к  журналисту,  который не  догадывался о
надвигающейся на него опасности и шел спокойным размеренным шагом,  наклонив
голову, чтобы не задеть за свод сточного колодца.
     Бандиты были уже почти в  метре от  него.  Не заботясь о  том,  что его
могут обнаружить,  Нибе глубоко вздохнул и решительно поднял руку, в которой
держал свое смертоносное оружие...
     В  этот  момент Жером Фандор,  остановившись в  конце сточного колодца,
высунул голову из  отверстия туннеля,  выходившего на  крутой берег Сены,  и
прикидывал, по всей видимости, как ему оттуда выбраться.
     Еще  секунда  -  и  нож  Нибе  с  ужасной силой  опустился бы  на  тело
несчастного и по самую рукоятку вошел бы в затылок журналисту, но неожиданно
Дырявая Башка,  неизвестно почему, быстро замахнувшись ногой, сильным ударом
в поясницу послал репортера в пустоту ночи!
     Было слышно, как тело тяжело шлепнулось в Сену...
     Все  произошло настолько стремительно,  что одно мгновение Нибе стоял с
открытым ртом,  продолжая держать правую руку в  воздухе и  силясь осознать,
что же только что случилось.
     - Идиот! - заорал наконец он, глядя на юродивого.
     Дырявая Башка  скорчил свою  глупую улыбку,  пожал плечами и  ничего не
ответил.
     Трудно   описать   негодование   надзирателя  тюрьмы,   который   из-за
невообразимой неловкости Дырявой Башки  упустил такую прекрасную возможность
избавиться от этого проклятого журналиста.
     После  этой  необъяснимой дурацкой  выходки  оба  сообщника вернулись в
лавку,  где  мамаша  Косоглазка и  толстуха  Эрнестин с  беспокойством ждали
окончания операции. Но, мало того, что мужчины вернулись ни с чем, без каких
либо  известий от  Матроса,  который  обычно  был  очень  пунктуальным,  они
упустили такой прекрасный представившийся им шанс.
     Не  зная,  впрочем,  почему Нибе держит зуб на  журналиста,  Эрнестин и
мамаша  Косоглазка начали  тем  не  менее  осыпать всяческими ругательствами
несчастного Дырявую Башку, как будто он являлся причиной всего зла на свете.
     Последний тщетно пытался оправдаться, поднимал глаза к небу, бил себя в
грудь и бормотал какие-то непонятные извинения.
     Он не мог объяснить свое поведение.  Ему,  наоборот,  казалось,  что он
помог Нибе...
     Обсуждение случившегося продолжалось еще часа два.  Вдруг Дырявая Башка
встрепенулся,  словно очнулся от глубокого сна,  и  с  самым идиотским видом
спросил:
     - Но что я такого сделал? В чем меня упрекают?
     Сначала все недоуменно переглянулись,  но затем поняли:  в  самом деле,
прошло два часа, и Дырявая Башка уже все забыл.



Глава VI. В обратном направлении

     Жером  Фандор  осуществил свою  прогулку по  крыше  Дворца Правосудия и
дымоходу,  заканчивающемуся странным сточным колодцем,  который вывел его  к
Сене,  в ночь со вторника на среду (трагедия на улице Норвен была обнаружена
в понедельник утром).
     Когда  Жером Фандор почти добрался до  реки,  на  него  сзади обрушился
страшной силы удар,  и  он тут же свалился в воду.  Но Жером Фандор,  помимо
всех других качеств,  отличающих энергичного человека,  имел еще одно, очень
важное: прекрасное самообладание.
     Очутившись в  реке,  он  немного проплыл под  водой  и,  вынырнув,  как
заправский пловец поплыл к арке моста Пон-Неф. Слегка отдышавшись, журналист
пробормотал:
     - Странно!
     Затем,   вновь   погрузившись   в   воду,   он   поплыл   саженками   к
противоположному берегу Сены, да с такой скоростью, которой поаплодировал бы
не один тренер по плаванию.
     Приплыв  к  берегу,  журналист  тихонько  спрятался за  грудой  камней,
которая оказалась здесь как раз кстати.  Там Жером Фандор снял с себя пиджак
и  штаны и  выкрутил одежду.  В самом деле,  неприлично было показываться на
публике в костюме, с которого ручьем стекала вода.
     Высушив  кое-как  одежду,  Жером  Фандор  быстро  напялил ее  на  себя,
приобрел более или  менее приличный вид и  невозмутимо вышел на  набережную,
где,  заметив кучера,  медленно ехавшего и дремавшего на сиденье, поспешил к
карете, сказав возничему свой адрес.
     В  четверг утром,  когда  журналист входил в  редакцию "Капиталь",  его
остановил мальчик-рассыльный и прошептал на ухо:
     - Господин Фандор,  в  гостиной сидит симпатичная женщина,  которая вот
уже целый час дожидается вас.  Она не  захотела называть свое имя,  сказала,
что вы поймете, кто она.
     - Какова она из себя? - равнодушно спросил Фандор.
     - Красивая, говорю же я вам, блондинка, одетая во все черное...
     Фандор остановил мальчика:
     - Хорошо, я иду.
     Через  несколько минут,  которые потребовались,  чтобы положить плащ  и
трость в зале редакции,  Жером Фандор входил в малую гостиную редакции,  где
его ждала Элизабет Доллон.
     Заметив журналиста,  девушка тут же поспешила навстречу ему.  Взгляд ее
светился от счастья, было заметно, что она пребывает в сильном возбуждении.
     - Ах,   месье,  -  сходу  заявила  она,  беря  в  порыве  благодарности
журналиста за руку,  -  ах,  месье,  я знала,  знала,  что вы придете мне на
помощь.  Я прочитала вашу вчерашнюю статью. Спасибо, спасибо вам, но, умоляю
вас,  поскольку мой бедный брат жив, скажите мне, где же он? Смилуйтесь надо
мной, скажите быстрее.
     Смущенный  таким  трогательным обращением,  Жером  Фандор  мгновение не
знал, что сказать.
     "Капиталь"   действительно  опубликовала   вчера   сенсационную  статью
Фандора,  в которой репортер,  отныне ставший признанным экспертом по делу с
улицы Норвен, описал с некоторыми недомолвками свои ночные приключения.
     "Если,  -  писал он,  - Жак Доллон, исчезнувший из своей камеры, где он
якобы  лежал мертвый,  совершил побег из  тюрьмы предварительного заключения
через знаменитый дымоход Марии Антуанетты,  если он выбрался на крышу Дворца
и спустился затем по другой трубе к сточному колодцу,  который ведет к Сене,
не значит ли это,  что Доллон жив и что он живым покинул тюрьму?" Журналист,
который охотно допускал в своих статьях легкую иронию, не смог удержаться от
того, чтобы, несмотря на всю серьезность обстоятельств, не запутать полицию,
неизменного соперника репортера,  и  не попытаться убедить ее,  так же как и
публику,  что герой с  улицы Норвен еще жив,  в то время как сам Фандор был,
разумеется,    уверен,   что   несчастный   художник-керамист   мертв,   это
подтверждалось, впрочем, показаниями многочисленных свидетелей.
     Но  сейчас,  когда репортер стоял перед девушкой,  до него вдруг дошло,
насколько жестокой была начатая им игра.  Из-за этой статьи в  сердце сестры
Доллона зародилась надежда,  которую нельзя было ей давать. Он посеял в душе
девушки радость, на которую она не могла рассчитывать.
     При  виде этого несчастного создания,  несколько жалкого,  но  поистине
очаровательного в  своем  обретении счастья,  Жером Фандор почувствовал себя
смущенным.  Он искренне ответил на ее трогательное пожатие и растерялся,  не
зная, с чего начать объяснение.
     Наконец решившись,  поскольку затянувшее молчание становилось для  него
невыносимым, он тихо начал:
     - Я глубоко виноват перед вами,  мадемуазель,  виноват, что написал эту
статью в  том виде,  в  котором вы  ее прочитали,  не поставив вас об этом в
известность.   Мне  следовало  бы  догадаться  о   последствиях.   Некоторые
профессиональные обязательства поистине  тягостны,  поскольку  они  ведут  к
тому,  что  нарушают душевный покой  тех,  кто  более  чем  кто-либо  другой
нуждается в  поддержке.  Увы!  Не надо сохранять напрасные иллюзии,  клянусь
вам,  что я  говорю вам со  всей откровенностью,  на которую способен,  и  с
огромным желанием помочь вам,  чтобы вы не тешили себя надеждой там,  где не
осталось места  никаким надеждам.  Из  всего  того,  что  я  узнал,  увидел,
неотвратимо вытекает,  что  вашего несчастного брата  в  живых больше нет...
Если раньше я сомневался в его смерти,  то сейчас я в этом абсолютно уверен.
Мужайтесь: время - лучший доктор. Ищите забвения, мадемуазель, ищите покоя!
     После  проблеска надежды,  появившегося после того  как  она  прочитала
статью Фандора,  опубликованную накануне,  удар был  слишком мучительным,  а
слова журналиста -  жестокими:  они  отбирали у  нее  последний шанс увидеть
своего брата живым...
     Вновь наступила тягостная пауза.
     Фандор, глубоко сочувствующий горю, которое читалось на прекрасном лице
Элизабет,  не знал,  что ему делать,  и лихорадочно перебирал в голове слова
утешения, желая хоть чем-нибудь помочь в этом страшном несчастье...
     Элизабет приподнялась,  готовая уйти:  бедняжка поняла,  что продолжать
беседу бесполезно.
     Она хотела остаться одна, чтобы выплакаться вдоволь...
     Жером  Фандор собрался проводить ее,  когда в  гостиную,  не  постучав,
заглянул мальчишка-рассыльный.
     - Господин Фандор, там с вами хочет поговорить один мужчина.
     - Скажите ему, что меня нет. - ответил журналист.
     Но рассыльный настойчиво продолжал:
     - Господин Фандор,  видите ли,  он пришел по делу Доллона, говорит, что
он работает сторожем на пристани для прогулочных катеров и кое-что знает!
     Жером  Фандор  и  Элизабет одновременно вздрогнули,  посмотрев друг  на
друга.
     Репортер кивнул головой:
     - Хорошо, пусть войдет...
     Пока рассыльный выполнял распоряжение журналиста,  последний повернулся
к девушке:
     - Скажите, мадемуазель Элизабет, вы чувствуете себя достаточно сильной,
чтобы слушать подробности по  делу  вашего брата?  Если  этот человек пришел
дать свидетельские показания о вашем брате,  которого, говорю я вам, уже нет
в живых... не кажется ли вам, что было бы лучше...
     - Я постараюсь быть сильной! - кивнула головой девушка.
     В комнату в сопровождении рассыльного вошел посетитель. Это был славный
малый лет сорока,  одетый весьма скромно;  на  голове у  него была фуражка с
золотыми якорями, какие носили служащие парижского речного флота.
     - Месье!.. Мадам!.. Ваш покорный слуга!
     Казалось, сторож с пристани был сильно смущен...
     - Господин Фандор,  -  наконец начал он,  -  вы,  разумеется,  меня  не
знаете,  зато я  о вас знаю очень многое.  Я каждый день читаю ваши статьи в
"Капиталь".  Правда!  Здорово вы пишете!  Я  своей благоверной так и говорю:
"Господин Фандор  описывает все  эти  преступления и  истории,  словно пишет
роман с продолжением". Но, конечно, если вы и привираете немного, то что ж с
того, каждый пишет, как может, не так ли?
     Жером Фандор прервал комплименты своего почитателя.
     - Конечно,  конечно! - ответил он. - Но говорите же, что вас привело ко
мне?
     - О, я бы сказал, вещи совершенно невероятные! Так вот. Я как раз вчера
читал вашу статью о том,  что Жак Доллон,  такой же живой,  как и мы с вами,
совершил  побег,   выбравшись  на  крышу  Дворца  Правосудия.   Я  про  себя
усмехнулся,  поймите,  дело в  том,  что  я  сторож на  станции катеров Мост
Пон-Неф,  и эти события происходили, так сказать, в моем районе. Итак, я как
раз  читал газету неподалеку от  того  места,  где,  как  вы  предполагали в
статье,  внутри сточного колодца крысы могли пожирать труп  арестованного...
Так вот, господин Фандор, я пришел вам заявить, что этого не было.
     - Ну-ка, ну-ка! Что же вы видели?
     - Ах, что я видел? Я видел, как улепетывал этот Доллон!..
     При  последних  словах  сторожа  Элизабет,   бледная  как  мел,   резко
оттолкнула стул,  на  котором сидела,  и,  сцепив  руки  в  умоляющем жесте,
бросилась к нему.
     - Мадемуазель,  -  объяснил Фандор,  -  также пришла по этому делу, вот
почему ее так заинтересовали ваши слова...  Но вы можете сказать точнее, при
каких обстоятельствах вы видели, как совершил побег Жак Доллон?
     - Ну  что ж,  представьте себе,  что вчера утром я  поднялся чуть свет,
чтобы  проверить  крепления плавучей  пристани,  которые  в  последнее время
немного расшатались.  В  этот момент я  заметил,  как из  отверстия сточного
колодца,  о котором шла речь в статье,  выпал в воду какой-то крупный пакет.
Правда,  хочу вам признаться,  что я был тогда еще в полусонном состоянии...
Поэтому я  сначала не  обратил на это внимания,  тем более,  что из-за этого
мерзкого дождя  из  отверстий сточных колодцев всегда падает всякая гадость.
Но гляди-ка ты,  через некоторое время я вижу,  что этот пакет, вместо того,
чтобы  плыть  по  течению,   устремился  поперек  реки,   двигаясь  прямо  к
противоположному берегу Сены?
     - Ну, а что было потом? Что было после?
     - А после,  милая дамочка, это повернуло за арку моста Пон-Неф, и я уже
не знаю,  что с ним стало.  Но, как я сказал своей женушке, с которой болтал
сегодня утром, пусть мне плюнут в лицо, если это не тот парень, сбежавший из
тюрьмы.  Говорю вам,  он  прыгнул у  меня прямо на  глазах в  Сену и  вплавь
перебрался на другой берег...
     Сторож сделал паузу, затем продолжил:
     - Вот  все,  что я  хотел вам сообщить,  господин Фандор...  Кто знает,
может это  пригодится для одной из  ваших будущих статей...  Не  надо только
говорить, что это я вам рассказал, не хочу неприятностей от начальства.
     Элизабет Доллон уже ничего не слушала.
     Повернувшись к  Фандору,  она смотрела на него радостными,  блестевшими
как от лихорадки глазами и еле-еле шептала:
     - Он жив!..
     Нет, Жером Фандор не мог допустить, чтобы у девушки появились напрасные
иллюзии  после  рассказа,   который  наверняка  произвел  на   нее   сильное
впечатление, но который тем не менее не имел никакого значения.
     Он  в  нескольких словах  поблагодарил сторожа  пристани за  полученные
сведения и отпустил его.
     Едва за ним закрылась дверь, как Жером Фандор бросился к Элизабет:
     - Бедняжка!
     - О,  не жалейте больше меня! Меня не надо больше жалеть! Мой брат жив!
Этот человек его видел!..
     Нужно было избавить ее от ложной надежды...
     - Ваш брат умер,  -  заявил он,  - если бы это был он, то сторож должен
был видеть его позавчера утром, а не вчера утром, и потом, уверяю вас...
     - Но, в конце концов, этот господин говорил правду...
     - Уверяю вас,  что  у  меня  есть все  основания считать,  что  пловец,
который переплыл Сену, был не вашим братом...
     - Боже мой, кто же это тогда был?
     Жером Фандор секунду поколебался.
     Должен ли он был выдавать ей свой секрет? Он сдержал себя:
     - Это был не он, я это знаю!
     Его тон был таким твердым,  голос его звучал так искренне, что Элизабет
Доллон,  поверив,  что он говорит правду, опустила голову и начала тихо-тихо
плакать...
     Жером Фандор позволил девушке немного поплакать,  затем мягко спросил у
нее:
     - Вы  не  против,  чтобы мы  поговорили еще  немного?  Видите ли,  меня
удерживают страшные обязательства... Я не могу вам всего сказать, хотя я так
хотел бы вам помочь! Но прежде всего, умоляю вас, избавьтесь от надежды, что
брат ваш по-прежнему жив...
     Элизабет печально вытерла слезы и,  стараясь, чтобы ее голос не дрожал,
произнесла:
     - Ах, месье! Что же со мной будет? Я надеялась на ваше доброе сердце, я
думала, что найду в вас поддержку, опору, вы же обещали мне, и вот сейчас вы
меня оставляете...  О,  сейчас я  вижу,  в  своих статьях вы пишете одно,  а
думаете совсем другое;  я  в  отчаянии...  Если бы вы знали,  как мне нужно,
чтобы меня кто-то  поддержал,  кто-то помог,  я  в  полной растерянности,  я
совсем одна, я так одинока...
     Девушка не  могла продолжать,  рыдания душили ее,  тело ее  мелко-мелко
вздрагивало.
     Жером Фандор подошел к  ней и  тихим нежным голосом,  испытывая большую
симпатию и огромную жалость к этой несчастной девушке, под чье очарование он
попал, попытался успокоить ее, отвлечь от мрачных мыслей:
     - Ну,  мадемуазель,  успокойтесь же. Я обещал вам помочь, я сделаю это,
будьте уверены.  Но для этого мне нужно узнать немного о вас.  Кто вы,  ваша
семья,  ваш брат,  кто ваши знакомые,  друзья и враги.  Очень важно, чтобы я
вошел в вашу жизнь не как судья, а как товарищ, которого интересует все, что
волнует вас.  Доверьтесь мне! Если вы мне расскажете о себе, то, может быть,
тогда  общими  усилиями мы  сможем  приоткрыть тайну,  которая  до  сих  пор
остается нераскрытой.
     По  мягкой и  искренней интонации,  с  которой говорил молодой человек,
мадемуазель Доллон поняла, что он говорит правду.
     Этой  бедной одинокой девочке необходимо было облегчить душу перед тем,
кто выказал бы по отношению к ней хоть каплю участия.
     Очень быстро,  совсем не  по  порядку,  но  все-таки  доходчиво девушка
обрисовала журналисту главные вехи своей, довольно простой, жизни, какую она
вела подле брата, которого она боготворила.
     Она рассказала о своем детстве, не подозревая, что Жером Фандор - он же
Шарль Рамбер - когда-то в детстве играл вместе с ней.
     Она в нескольких словах упомянула об убийстве маркизы де Лангрюн -  это
был  такой же  трагический эпизод в  ее  жизни,  как и  ужасная смерть отца,
старого  управляющего Доллона,  который,  перейдя  от  маркизы на  службу  к
баронессе де Вибре, также стал жертвой преступления.
     Она рассказала,  как Жак Доллон и она,  оставшись сиротами, переехали в
Париж, имея при себе лишь небольшие сбережения, накопленные отцом.
     Элизабет работала портнихой, Жак занимался искусством.
     Постепенно молодой человек, благодаря трудолюбию и таланту, выбрался из
нужды, а его сестра оставила мастерскую и переехала жить к нему. Жак Доллон,
создав себе с  тех пор определенную репутацию в  обществе,  достиг успехов в
твор