нув, молоденькая черкешенка тихо произнесла:
     - Как  жалко!  Вы  могли  бы  выглядеть еще  богаче с  этим  прекрасным
украшением!
     Соня  Данидофф,   помолчав  секунду,   неожиданно  воскликнула,  широко
улыбнувшись и обнажив свои ослепительно белые зубы:
     - Ты будешь сейчас довольна, Надин. Мы дополним туалет княгини, украсив
ее плечи ожерельем с тремя нитями жемчуга...
     И   Соня  Данидофф  приложила  к  своей  белоснежной  груди  сверкающее
ожерелье, представ в такой красоте, в какой Надин еще никогда ее не видела.
     - Вы  похожи  на  святую деву  Марию,  которую можно  увидеть на  наших
иконах, - прошептала Надин, опускаясь от волнения на колени...
     - Боже  мой!  Это  же  богохульство,  Надин,  я  всего  лишь  смиренное
человеческое создание.
     И,  продолжая перебирать свои драгоценности,  забавляющие ее не меньше,
чем  служанку,  которой  было  трудно  представить подобные  суммы,  княгиня
добавила:
     - Закончим  с  туалетом,   Надин,  итак  еще  одно  украшение,  которое
оценивается в два миллиона франков!
     Своими точеными пальцами Соня Данидофф застегнула на  затылке жемчужное
ожерелье.  Княгиня еще раз посмотрелась в зеркало и осталась довольна собой,
уверенная в эффекте, который она произведет на Томери, ее будущего мужа.
     Она  набросила на  плечи  роскошную соболиную шубку,  которая  была  не
лишней  в  этот  прохладный  апрельский  вечер,  и  приказала  Надин  подать
автомобиль...
     - Дырявая Башка! Дырявая Башка!
     Мамаша Косоглазка зря орала и  надсаживалась от крика,  в  ответ стояла
тишина.
     Безобразная мегера,  открыв  дверь  лачуги  и  выйдя  за  лавку,  чтобы
окликнуть своего напарника в  темном коридоре,  выходящем на  площадь Дофин,
вернулась,  бурча под  нос  ругательства,  в  кухню -  маленький закуток под
лестницей.
     - Где его черти носят,  этого дурака?  -  ворчала она,  смакуя из чашки
напиток, который она сделала сама, плеснув в оставшийся на дне кофе изрядную
порцию рома.
     Было около одиннадцати часов вечера. Вокруг стояла абсолютная тишина, и
визгливый голос мамаши Косоглазки резким эхом раздавался по всему дому.
     Отпив  немного из  чашки,  старая  торговка краденым минуту  помолчала,
затем вновь подошла к выходу в коридор:
     - Дырявая Башка, черт тебя возьми! Дырявая Башка!
     На этот раз мегера орала уже диким голосом.
     Дырявая Башка по-прежнему не отзывался.
     - Он  не  может быть  в  своей хибаре,  -  разговаривала сама  с  собой
старуха, - иначе, несмотря на его тупость, он услышал бы меня и пришел...
     Косоглазка пожала плечами и продолжила:
     - Наверное,  таскается где-нибудь, но где? От него ничего не добьешься,
он же через пять минут забывает,  что он только что делал...  Ладно,  черт с
ним, обойдемся без него...
     Торговка  краденым с  острова  Сите  вернулась в  магазин  и  собралась
взяться за работу,  когда дверь, ведущая на набережную, резко распахнулась и
в  помещение  ввалился  какой-то  субъект,  запыхавшийся и  взмыленный после
быстрого бега.
     Вбежав со всего разгона в  полутемную комнату,  посетитель остановился,
оглядываясь по сторонам.
     Мамаша  Косоглазка,  которую  ее  профессия научила  быть  осторожной и
недоверчивой, на всякий случай вооружилась первой попавшейся под руку вещью.
Ею  оказалась сабля,  старая кавалерийская сабля,  валявшаяся среди  другого
хлама, выставленного на продажу.
     Это  было  ошеломляющее  и  одновременно  комичное  зрелище:   старуха,
держащая в руках грозное оружие,  которым она даже в случае необходимости не
могла бы воспользоваться.  Но у прибывшего не было дурных намерений,  совсем
наоборот.  Отступив на  пару шагов,  он  оперся о  стол и  вытер пот со лба,
по-прежнему не  в  состоянии что-либо  сказать,  настолько частым  было  его
дыхание.
     Мамаша Косоглазка, внимательно присмотревшись, узнала его.
     - А,  -  пробормотала она,  - это ты Рыжий... Ты, однако, запоздал... Я
тебя жду уже полчаса!  Эрнестин будет здесь через пять минут.  Из-за чего ты
задержался?
     Внешность  человека,   которого   мамаша   Косоглазка  назвала   рыжим,
действительно соответствовала кличке.
     Его  коротко  постриженные  волосы,  росшие  на  круглой  голове,  были
ярко-рыжего цвета с  красноватым оттенком.  Одутловатые щеки и нос картошкой
были  обильно усыпаны веснушками,  подбородок чисто выбрит и  отливал рыжим.
Наконец,   над   маленькими  глазками-буравчиками  нависали   рыжие   брови,
дополняющие звериный облик субъекта.
     Вошедший  был  с  непокрытой головой,  под  черным  залатанным пиджаком
виднелся жилет с металлическими пуговицами, по швам брюк были пришиты желтые
лампасы.  Его  профессию  можно  было  определить  с  первого  взгляда,  он,
наверное,  был  слугой,  возможно,  судя по  ливрее,  лакеем в  каком-нибудь
богатом доме.
     Отдышавшись, человек еще все-таки не чувствовал себя уверенно в берлоге
мамаши Косоглазки.
     Время от  времени он вытирал лоб,  но крупные капли пота вновь и  вновь
появлялись на его узком лице.  Он продолжал дрожать всем телом и  беспокойно
поглядывал из-под насупленных бровей.
     Мамаша Косоглазка,  не  обращая внимания на  эти  мелочи,  спросила его
напрямик:
     - Давай, выкладывай, с добрыми или с дурными вестями ты пришел?
     Человек невнятно пробормотал:
     - Как посмотреть! Хотя, скорее, с добрыми...
     В глазах старой торговки краденым мелькнул алчный огонь:
     - Значит, наша дамочка нацепила свои побрякушки?
     Рыжий утвердительно кивнул головой.
     Мамаша Косоглазка,  по-видимому, хотела заслужить расположение Рыжего и
заставить его разговориться,  потому что,  сходив в заднюю часть лавки,  она
вернулась оттуда со стаканом рома.
     - Выпей, - сказала она, - это тебя взбодрит.
     Выпив наполненный до краев стакан, Рыжий, казалось, немного успокоился.
     Наконец он начал объяснять:
     - Я не мог прийти раньше,  мамаша Косоглазка,  мне нужно было подождать
девчонку...
     - Как,  кстати,  ее зовут? - спросила мамаша Косоглазка, которая любила
вникать во все подробности.
     Рыжий четко произнес:
     - Надин!
     И добавил:
     - Чертовски красивая женщина, глаза - огонь...
     - Да,  да,  -  прервала его  мамаша Косоглазка,  затем пренебрежительно
спросила:
     - Вот только сумел ли ты что-нибудь вытянуть из нее?
     Рыжий выпятил грудь.
     - Конечно,  -  ответил он,  -  мне сейчас все известно... и потом, я ее
возлюбленный.
     Косоглазка  недоверчиво  и   слегка  насмешливо  посмотрела  на  своего
собеседника.
     - Не может быть, с таким видоном...
     Рыжий наивно произнес:
     - О, возлюбленный - это так, к слову... девчонка очень добродетельна.
     - Тем хуже,  -  заявила мамаша Косоглазка,  -  у  нас честные дамы не в
почете. Ну ладно, бог с ним, говори же, что тебе натрепала девчонка?
     Рыжий уже совсем освоился и четко,  в двух словах,  объяснил все мамаше
Косоглазке.
     - Так вот,  -  начал он,  -  я ждал около часа,  затем появилась Надин.
Развязать ей  язык  не  представляло для  меня особого труда.  Я  даже и  не
спрашивал ни  о  чем,  она  все выболтала сама,  настолько ее  поразил наряд
княгини,  ее  госпожи,  которая нацепила на  себя целую кучу драгоценностей!
Похоже, их там на сотни тысяч, одних только бриллиантов и жемчуга...
     Мамаша Косоглазка подсчитала что-то про себя и сказала:
     - Настоящий жемчуг,  настоящие бриллианты будут стоить столько, сколько
ты говоришь.
     На тротуаре перед лавкой послышались шаги. Рыжий вновь начал дрожать.
     - Кто это, - спросил, озираясь, он. - Сюда идут?
     Но мамаша Косоглазка лишь усмехнулась:
     - Не нервничай, Рыжий, я же сказала, что тебе нечего здесь бояться...
     Человек в одежде лакея тем не менее с беспокойством переспросил:
     - Мне больше нечего здесь делать, я ведь сказал все, что знал.
     - Да ладно тебе,  все нормально, - ответила мамаша Косоглазка. - Ты все
рассказал... однако, если хочешь повидаться с Эрнестин...
     Рыжий не услышал конца фразы.
     Продолжая дрожать, он направился к выходу.
     Мамаша Косоглазка не задерживала его.
     - В  конце концов,  -  на  прощание бросила она ему,  -  это дело твое,
разлюбезный ты мой, давай, дуй быстрее, пока не наложил в штаны!
     Оставшись одна, торговка проворчала:
     - Не мужики, а тряпки, трясутся от страха из-за пустяков.
     Мамаша Косоглазка еще продолжала ругаться, когда в комнату кто-то вошел
из задней части магазина.
     Это действительно была толстуха Эрнестин.
     Войдя в  лавку,  проститутка,  на  голове которой была  широкая шляпа с
вуалеткой,  скрывавшей лицо,  первым делом освободилась от этих аксессуаров,
несколько стеснявших ее.
     Вместо приветствия она быстро спросила:
     - Ну как?
     Мамаша Косоглазка ввела ее в курс дела.
     - Дело на мази,  -  заявила она,  -  только что от меня ушел Рыжий.  Он
узнал  через  служанку,  что  княгиня отправилась на  бал  разряженная,  как
королева.
     Эрнестин с облегчением вздохнула и толкнула локтем старуху:
     - Давай,  шевелись, мамаша Косоглазка. Мне нужны тряпки нищенки, наряди
меня как следует, нам нельзя терять ни минуты.

     Эрнестин,  облачившись в  лохмотья нищенки,  которые  превратили ее  из
проститутки в бедную девушку,  одну из тех,  кому подают на улице милостыню,
прошла в заднюю часть лавки.
     Она  помогла мамаше Косоглазке вытащить из  шкафа ящик,  где  находился
самый настоящий аптекарский склад:  склянки с  разными жидкостями,  пакеты с
медицинскими бинтами, куски ваты.
     При  свете  коптящей лампы  женщины внимательно рассматривали этикетки,
нюхали склянки...
     Что они такое замышляли?
     Что за таинственные снадобья готовили эти ведьмы?
     По их движениям и обрывкам слов,  которыми они обменивались, можно было
догадаться о сути их замыслов.
     Эрнестин с помощью мамаши Косоглазки тщательно приготовила компрессы из
ваты и  мази,  на которые в  порядке эксперимента капнула немного желтоватой
жидкости, вызвавшей тошнотворные испарения.
     Затем Эрнестин спрятала под кофтой склянку с хлороформом...
     Уличная проститутка под  бдительным присмотром Косоглазки готовила -  в
этом не было никаких сомнений - то, что в воровском мире называли маской.
     Маска из ваты,  которую сильно прижимают к лицу жертвы, чтобы та тотчас
же погрузилась в летаргический сон.
     Занимаясь  приготовлениями,  женщины  продолжали болтать  между  собой.
Любопытная мамаша Косоглазка забрасывала Эрнестин вопросами,  а  та быстро и
резко отвечала.
     - Черт  возьми,  все  очень  просто:  когда  автомобиль остановится,  я
подойду к правой дверце автомобиля,  клянча милостыню...  Правда,  возможно,
княгиня и не захочет подать мне монету,  но я все же отвлеку ее внимание,  а
тем временем Мимиль,  зайдя с другой стороны, откроет дверцу и нацепит ей на
морду компресс...  Она и пикнуть не успеет, Мимиль к тому же придержит ее...
Ну  а  я,  заметив за  это  время,  где,  в  каких местах у  нее  прицеплены
драгоценности, быстро обработаю их, и они отправятся в мою "торбу"...
     Мамаша Косоглазка кивнула головой.
     - Ничего не скажешь,  хорошо задумано,  -  процедила она,  -  но как вы
остановите автомобиль?
     Эрнестин успокоила торговку краденым:
     - Это сделают другие...  возможно даже, что они как раз занимаются этим
в данный момент...
     Мамаша Косоглазка еще раз перебила ее:
     - Слушай,  так что,  Мимиль не разбился?  Ведь он же грохнулся со своим
аэропланом...
     Толстуха Эрнестин хихикнула:
     - Да,  это правда,  он грохнулся,  бедняга,  да еще с какой высоты,  но
ничего себе не сломал... на этот раз повезло.
     - Он заговоренный,  -  заверила мамаша Косоглазка и, перейдя к другому,
спросила: - Ты говорила об остальных. Кто они?
     - Ну, - сказала Эрнестин, удивленная таким вопросом, - она считала, что
уж кто-кто,  а мамаша Косоглазка все знает,  -  будет, как полагается, Дьяк,
мой любовник... ну и потом Борода.
     - Ого,  -  воскликнула мамаша Косоглазка.  - Раз в деле Борода, значит,
оно стоит свеч.
     Эрнестин посмотрела мамаше Косоглазке в глаза.
     - Да,  -  сказала она, - дело серьезное, и если с хлороформом ничего не
получится... ну что ж... тогда в ход пойдут ножи...
     Эрнестин глянула на свои серебряные часики.
     - Уже за полночь, - заметила она, - мне нужно двигать, надо узнать, что
там происходит...
     Она собралась уходить, но мамаша Косоглазка задержала ее.
     - Выпей стаканчик рому, это придаст тебе смелости.
     И та, и другая никогда не упускали повода чокнуться.
     Выпив, Эрнестин прищелкнула языком.
     - Отличный ром, - сказала она, - пробирает до костей...
     - Да, - подтвердила мамаша Косоглазка, - ром хорош.
     Она доверительно шепнула приятельнице:
     - Как раз этот сорт больше всего любит Нибе.
     Произнеся фамилию тюремщика, торговка краденым вдруг встрепенулась.
     - Кстати, - спросила она, - а Нибе в деле или нет?
     Эрнестин приложила палец к губам:
     - Тссс,  Нибе всегда в  деле,  ты  же знаешь,  Косоглазка.  Но он,  как
известно,  предпочитает поставлять информацию, а сам работает очень редко...
К тому же сегодня, кажется, у него дежурство в тюрьме...
     Наконец, набросив на голову старый платок, Эрнестин распрощалась:
     - Ладно, пока и до скорого, мамаша Косоглазка...

     Из  особняка  сахарозаводчика Томери  открывался чудесный вид  на  парк
Монсо.
     К  этому  великолепному зданию  вела  небольшая улица,  тихая  и  почти
пустынная, известная под названием авеню Валуа.
     По  обе  стороны  от  этого  авеню,  выходившего на  бульвар  Малешерб,
возвышалось несколько редких особняков.
     Все эти жилища выглядели напыщенно и богато, и если авеню днем казалось
спокойным,  тихим, можно даже сказать безмолвным, то вечером оно было просто
забито  многочисленными  роскошными  экипажами,   в   которых  их  владельцы
приезжали на приемы или балы, устраиваемые обитателями этих мест.
     Сегодня вечером оживление, царившее на подступах к авеню Валуа, было не
совсем обычным.
     Автомобили  и   кареты,   вытянувшись  в  длинную  очередь,   подвозили
приглашенных на бал,  устраиваемый сахарозаводчиком Томери,  к подъезду, над
которым возвышался огромный навес.
     На этот прием было приглашено все светское общество,  и ярко освещенные
вестибюли особняка поглощали в  себя самых красивых женщин,  самых известных
мужчин, избранных деятелей, короче, всех, кого называют "сливками парижского
общества".
     В  то  время как  двое конных муниципальных гвардейцев словно кариатиды
замерли с  обеих  сторон входа  в  особняк Томери,  целая  туча  полицейских
обходила  экипажи,   занимаясь,   главным  образом,  тем,  что  отгоняла  от
аристократической улицы  Валуа  нищих  и  оборванцев,  заполнивших,  кто  из
любопытства, а кто и из менее благовидных побуждений, дорогу, ведущую к дому
сахарозаводчика.
     Полицейские помогали  также  пристраивать на  бульваре Малешерб кареты,
которые всю ночь должны были ожидать своих хозяев.
     Следить  за  порядком  из-за  такого  небывалого  наплыва  приглашенных
сегодня было трудно.
     Один  из  капралов,  который не  впервые нес  службу во  время подобных
церемоний, говорил своему молодому коллеге:
     - Я  повидал на своем веку немало балов и  приемов,  но этот у  Томери,
поверь мне, ни в чем не уступит приему в Елисейском Дворце.
     Некоторым  виноторговцам,  державшим поблизости свои  лавки,  разрешили
работать всю ночь.  Они прекрасно понимали, что скучать им не придется и что
до самого рассвета,  то есть до окончания бала, у них будут выгодные клиенты
в лице водителей и кучеров экипажей.
     Хотя было уже около часа ночи,  на бульваре Малешерб и  при подъездах к
улице Монсо царило великое оживление.
     Если,  как  можно было  предположить,  в  гостиных особняка Томери было
полным-полно народу,  то за его пределами к  стойкам пивных тянулась очередь
из   посетителей,   которых  быстро   и   ловко   обслуживали  виноторговцы,
предлагавшие самый разнообразный выбор напитков.
     Большинство этих  слуг,  кучеров и  водителей хорошо знали друг  друга,
поскольку уже не  первый раз встречались в  подобного рода местах и,  следуя
давно заведенной традиции, приветствовали друг друга именами своих хозяев.
     Так,  можно было услышать, как во время беседы выкрикивали, приветствуя
имя  какой-нибудь  персоны,  известной в  мире  политиков или  в  предместье
Сен-Жермен, а на пороге появлялся лакей в обшитом галуном костюме либо слуга
с гладко выбритым лицом и напомаженными волосами.
     А  то  еще  раздастся имя  какой-нибудь мировой знаменитости,  например
Виктора Гюго, Мак-Магона, Клебера... Это означало, что водителей или кучеров
называли не по фамилии их господ,  а  по названиям проспектов или бульваров,
на  которых жили их  хозяева.  Со всей этой элитой слуг перемешивался всякий
подозрительный  сброд,   девицы  с  непокрытой  головой,   нищие,   которые,
пресмыкаясь и  раболепствуя,  предлагали посторожить лошадей или присмотреть
за машиной,  чтобы те,  кто отвечал за свой транспорт, могли воспользоваться
минутой свободы и сходить опрокинуть стаканчик.
     Слуги были рады,  в свою очередь, поиграть в господ, и охотно принимали
предложения оборванцев.
     Затерявшись  в  толпе,   Эрнестин  и  Мимиль  внимательно  смотрели  по
сторонам,  не  упуская при этом из  виду своих сообщников,  Дьяка и  Бороду,
которые напялили на себя удивительным образом преобразившие их наряды.
     Борода,  вырядившись в голубую блузу и нацепив на голову большую мягкую
шляпу,  смахивал на  крестьянина или,  по  крайней мере,  жителя  пригорода,
который выглядел чужим в этом обществе.
     Он бродил по улице, стараясь не уходить далеко от своего дружка Дьяка.
     Дьяк ловко преобразился в кучера из богатого дома,  который,  хотя и не
на службе,  все равно по привычке,  а  также из-за тщеславия не расстается с
атрибутами своей профессии. На нем был красный в клетку сюртук с рукавами из
черного люстрина.  Он  все время жевал табак,  как это делают многие кучеры,
которые не могут курить на рабочем месте,  а  потому и  утешают себя дешевым
пакетиком жевательного табака.
     Внезапно  Дьяк   остановился  перед   водителем,   который  отходил  от
великолепного лимузина. Автомобиль был полностью задрапирован изнутри тканью
кремового цвета,  в  то  время как снаружи машина была со вкусом выкрашена в
темно-каштановый цвет.
     - Эй,   Казимир,   -  воскликнул  Дьяк,  приближаясь  с  распростертыми
объятиями и улыбкой на лице к водителю.
     Шофер  машинально ответил на  дружеское пожатие.  Однако после короткой
паузы он наивным голосом спросил:
     - Но я что-то тебя не узнаю?
     - Ты меня не узнаешь,  - вскричал Дьяк, - значит, ты не помнишь Сезара?
Вспомни, Сезар, который служил у Ротшильдов в прошлом году...
     Нет, Казимир не припоминал.
     Но  ему хотелось верить,  что он  знает Сезара,  -  с  тех пор,  как он
поступил на службу к Соне Данидофф, он увидел и узнал столько людей, что его
забывчивость была вполне простительна...
     К  тому же Сезар выглядел славным и приветливым малым,  достаточно было
глянуть на его светившуюся от радости рожу, чтобы быть уверенным, что вскоре
от  него последует предложение зайти в  пивную.  Дьяк,  довольный,  что  так
быстро и легко стал другом шофера Сони Данидофф, о существовании которого он
узнал два дня назад, действительно, подмигнув, предложил:
     - Послушай, Казимир, а не опрокинуть ли нам по стаканчику?
     Дьяк как нельзя лучше попал в цель.
     Выпивка была  одним из  грешков Казимира.  Отличный шофер,  степенный и
серьезный  мужчина,  он  имел  два  порока:  любил  выпить,  о  конечно,  не
злоупотребляя и не напиваясь в стельку, и любил поболтать.
     Дьяк  познакомил Казимира  со  своим  спутником  Бородой,  которого  он
представил под кличкой Па