шим на церемонии".
     Он  уже исписал несколько листов и  с  удовольствием думал о  том,  что
такими темпами он  закончит статью до  обеда и  у  него  будет свободен весь
остаток рабочего дня, когда его окликнул мальчишка-рассыльный:
     - Господин Фандор, вас спрашивают по телефону.
     Фандор,  как и  все журналисты,  имел привычку в подобном случае девять
раз из десяти просить отвечать,  что его нет в редакции.  Однако на этот раз
его что-то удержало и он ответил:
     - Хорошо, я иду.
     Он подошел к телефонной кабине и снял трубку:
     - Алло!  Да, это я, Фандор! А, привет, старина, как дела?.. Есть что-то
новое?  Алло!  Неужели?  Нет, не может быть?.. Правда? В таком случае... Да,
обхохочешься,  представив,  как у них вытянулись физиономии!..  Да, ты прав,
дурная шутка... Ладно, до скорого, договорились...
     Быстро  выбежав  из  кабины,  Фандор  вновь  подошел  к  ответственному
секретарю:
     - Представьте,  старина,  неожиданно свалилась одна новость.  Мне нужно
заскочить во Дворец Правосудия. Я больше вам не нужен сегодня утром?
     - Нет. Поезжайте. Что там стряслось?
     - О,  ничего сенсационного... Просто этот Жак Доллон, помните, убийца с
улицы Норвен? Так вот, этот болван только что повесился в своей камере!..
     Выйдя из редакции "Капиталь" на улицу Монмартр,  как всегда в  этот час
загроможденную тележками  мелких  торговцев,  которых  все  обычно  называют
одинаково - "зеленщик", Жером Фандор остановил такси:
     - Во Дворец Правосудия! Высадите меня на бульваре Дворца.
     Несколько минут спустя он уже проходил через зал ожидания,  по-дружески
приветствуя знакомых адвокатов, и через Торговые Ряды, где вокруг телефонных
аппаратов  толпились  журналисты,   ведущие  судебную  хронику.  Наконец  он
оказался у места, которое было принято называть Прокурорскими кулуарами.
     ...Прошло немало времени, как Жером Фандор утвердился в редакции газеты
"Капиталь" в качестве лучшего репортера.
     Его  профессиональное чутье,  необыкновенная активность,  поразительная
цепкость позволяли ему добиваться успеха там, где других ждала неудача.
     Молодой человек сумел сделать себе имя в  этом имеющем свои особенности
мире журналистов и репортеров, где удача ждет только смелых и трудолюбивых.
     Он  ни  в  коей мере не относился к  тому презренному типу журналистов,
которым  удается получить информацию,  лишь  утомляя вопросами осведомленных
лиц.  Напротив, Жером Фандор удивительным образом воплощал в себе идеального
репортера,  который  самостоятельно ведет  расследование и  находит  истину,
опираясь лишь на свои собственные силы и свою сообразительность.
     Открытый и  простой  в  общении с  людьми,  он  повсюду находил друзей,
которые не раз выручали его в затруднительных ситуациях.
     Проходя через  дверь  канцелярии отделения предварительного заключения,
Жером Фандор подумал:  "Отличный парень все-таки этот Жуэ.  Эту  новость еще
никто  не  знает,  он  мне  позвонил  раньше  всех.  Занятный будет  у  меня
материал".
     Друг Фандора приветствовал его крепким рукопожатием:
     - Мне показалось,  ты был не в  очень хорошем настроении,  когда я тебе
звонил. Однако же, признайся, я подбросил тебе неплохую информацию?!
     - Ох, эта информация просто-напросто доказывает, насколько несовершенны
управленческие  структуры  правосудия,   к   которым  ты   имеешь  несчастье
принадлежать...  Поразительно!  В  кои-то  веки  вам  удается  арестовать по
горячим следам убийцу важной персоны,  в  кои-то веки вы собираетесь вынести
ему  суровый приговор,  используя все эти ваши процедурные штучки,  как этот
тип наказывает себя сам: вы допустили, чтобы он покончил с собой в первую же
ночь после ареста!
     Жером Фандор пустился в рассуждения,  но, заметив выражение лица своего
приятеля, понизил тон:
     - В чем дело?
     Атташе прокуратуры встал со стула:
     - Дело в том,  старина, что сейчас ты прогуляешься по коридорам Дворца,
а я скоро вернусь и мы с тобой поговорим.  Но без шуток,  дело серьезное, ты
никому не должен рассказывать о том, о чем я тебе скажу.
     - Положись на меня.
     Через  несколько минут  друзья встретились в  одном  из  тех  коридоров
Дворца,  который известен лишь адвокатам и  обвиняемым и  где  так  удобно и
уютно беседовать,  что метр Анри-Робер заявил однажды,  что он наконец понял
почему все уголовники становятся неисправимыми рецидивистами!
     - Ну что,  -  спросил журналист, - что случилось? Он повесился или нет,
твой убийца?
     - Мой убийца?  -  ответил атташе прокуратуры.  -  Мой убийца?  Знай же,
малыш, Жак Доллон невиновен!
     - Невиновен?  Невиновен!  Ну  и  ну!  Это  что,  сейчас  вошло  в  моду
переделывать всех убийц в невиновных? Какие у тебя основания утверждать это?
     - Вот они, я переписал это для тебя пять минут назад. Читай...
     Молодой служащий прокуратуры протянул журналисту листок бумаги.
     Копия письма, принесенного метром Жерэном прокурору Республики, письма,
адресованного метру Жерэну г-жой баронессой де Вибре.
     Репортер недоверчиво хмыкнул:
     - Ну, бумажка какая-то!
     - Читай, читай, ты увидишь...
     Журналист начал читать:
     "Дорогой метр,  я уверена, что Вы простите меня за то беспокойство, что
я Вам причиняю;  я обращаюсь к Вам,  потому что Вы -  единственный искренний
друг, которому я доверяю.
     Только что я получила письмо от моих банкиров Барбе и Нантей, о которых
я  Вам часто рассказывала и  которые,  как Вы  знаете,  ведут мои финансовые
дела.
     Это письмо уведомляет меня,  что я разорена.  Вы понимаете:  абсолютно,
полностью разорена.
     Особняк,  в  котором я  живу,  мой  автомобиль,  вся роскошь,  что меня
окружает и без которой я не мыслю своей жизни,  -  со всем этим, как говорят
они, я вынуждена буду расстаться.
     Эти люди нанесли мне неожиданный жестокий удар...
     Дорогой метр,  прошло около двух часов,  как  я  получила это известие,
которое оглушило меня и  от  которого я  все еще не могу отойти.  Я  не хочу
ждать,  когда все начнут меня жалеть и успокаивать,  так как в этом случае я
стану надеяться, что катастрофа, может быть, не так страшна, как это кажется
и  т.  д.  У меня нет семьи,  я уже стара;  кроме единственного удовольствия
помогать молодым талантам,  которым я  покровительствую,  моя  жизнь пуста и
бессмысленна.
     Дорогой метр, друзьям объявляют о решениях, подобным тому, что я только
что приняла,  прямо и  открыто:  когда вы  получите это письмо,  меня уже не
будет в живых.
     На моем секретере,  прямо передо мной, стоит совсем маленькая склянка с
ядом,  который я  скоро  выпью до  последней капли,  без  дрожи и  почти без
страха, сразу после того, как сама лично отправлю Вам по почте это письмо.
     Признаюсь Вам,  мне ненавистна мысль - это у меня инстинктивно - о том,
что  меня потащат в  морг,  как  это  бывает каждый раз,  когда самоубийство
оставляет какие-то сомнения.
     Именно поэтому я  Вам и пишу,  чтобы,  благодаря Вашему вмешательству с
этим письмом, можно было избежать возможных ошибок правосудия.
     Я убиваю себя сама.
     Не нужно вменять в вину кому бы то ни было мою смерть, никто не виновен
в ней, кроме, возможно, злого рока, погубившего меня и мое состояние.
     Еще раз прошу простить меня,  дорогой метр,  за все неудобства, которые
причинит Вам моя смерть, и прошу Вас верить, что мои дружеские чувства к Вам
были всегда очень искренни.
     Де Вибре"
     Жером Фандор не сдержался:
     - Черт  возьми!   Вот  это  бомба!   Жак  Доллон  невиновен,   вы   его
арестовываете,  и  он пугается до такой степени,  что кончает с  собой!  Да,
старина, ну и порядочки на Часовой набережной!
     - Здесь никто не виноват.
     - То есть,  -  возразил Жером Фандор, - скорее, здесь все виноваты. Ах,
ваши самоуправные аресты,  это просто прелесть!  И вы, черные мантии, можете
еще  хвастать,  что  обладаете  необыкновенным  чутьем!  Черт  возьми,  этот
мальчишка,  если  он  покончил с  собой,  потеряв всякую надежду оправдаться
перед выдвинутым против него обвинением,  наверное,  был не  очень-то  весел
вчера вечером?  Тюремщики должны были проявить бдительность и  не спускать с
него глаз. Бог мой! Если вы допускаете, чтобы невиновные вешались в тюремных
камерах,  я  тем  более  не  удивлюсь тому,  что  преступники разгуливают на
свободе!
     - Ты смеешься,  но, дорогой мой, я заверяю тебя, что история эта совсем
не смешная...  Разумеется,  пока еще во Дворце не знают об этом письме.  Его
совсем недавно принес к  прокурору нотариус г-жи  де  Вибре метр  Жерэн.  Ты
приехал как  раз  через несколько минут после того,  как я  отнес оригинал в
следственный отдел. К этому делу приставлен Фюзелье.
     - Ты думаешь, он сейчас у себя в кабинете?
     - Скорее  всего.  Он  должен  был  сегодня утром  приступить к  первому
допросу этого бедняги Доллона.
     - В  таком случае я  иду к  нему.  Сам черт не помешает мне вытянуть из
этого увальня Фюзелье данные,  необходимые для самого прекрасного репортажа,
который я когда-либо делал.  Да,  спасибо тебе большое за всю эту интересную
информацию.  Но  я  тем  не  менее  накатаю статью,  которая не  пожалеет ее
величество судебную мантию.  Нет, правда, эта история действительно довольно
мрачная, но еще больше комичная!
     Равнодушный к упрекам, адресованным его другом ко всей судебной братии,
атташе прокуратуры повел плечами:
     - Ты же знаешь, я...
     - Да.  да!  Прощай,  Понтий Пилат!  Я поднимусь наверх,  в следственный
отдел.
     - Тогда до скорого.
     - До завтра.
     И Жером Фандор вновь углубился в коридоры Дворца,  стремительно шагая и
саркастически улыбаясь, предвкушая - как настоящий профессионал, оценивающий
всякий  факт  с  той  стороны,  сколько  строчек можно  из  него  выжать,  -
разворачивающиеся  события,  которые  послужат  ему  материалом  для  резкой
статьи, направленной против самоуправства судебных органов.
     Жером Фандор подошел к кабинету Фюзелье.
     С  этим представителем судебной власти его связывало давнее знакомство:
Фюзелье  был  судебным следователем,  который вместе  с  инспектором полиции
Жювом,  так трагически исчезнувшим и  до сих пор оплакиваемым Фандором,  вел
все запутанные и сложнейшие дела, в которых был замешан Фантомас.
     Лично ведя все  эти  дела,  следователь,  случалось,  частенько помогал
Жерому Фандору, подбрасывая кое-какую информацию.
     Поначалу  скептически  настроенный  по  отношению  к  замыслам  Жюва  и
журналиста,   которые  долгое  время  имели  лишь  одну  цель  -  арестовать
Фантомаса,  молодой следователь постепенно увлекся тем, что сначала принимал
лишь за богатое воображение инспектора полиции.
     Обладая острым умом  и  имея  открытый характер,  Фюзелье искренне и  с
живым интересом следил за  расследованиями,  которые вели Жюв  и  Фандор.  И
понемногу,   побежденный  логикой  инспектора,   он  также  начал  верить  в
существование Фантомаса.  С  тех  пор  судья  увлекся  поисками  знаменитого
преступника.
     Благодаря  поддержке  судьи  Жюву  удалось  предпринять столько  ходов,
преодолеть столько процедурных преград,  и  вообще,  добиться очень многого,
чего бы он никогда не смог осуществить без нее.
     Глубоко  уважая  Жюва,  Фюзелье быстро  проникся большой симпатией и  к
Фандору...
     Журналист предался размышлениям о прошлом.
     Эх,  если бы  Жюв  был рядом,  если бы  слепая смерть не  достала этого
верного слугу правосудия,  искреннего друга,  настоящего мужчину, никогда не
отступающего перед  опасностью,  Фандор  с  самого начала целиком отдался бы
этому делу Доллона,  но Фандор остался один, он один чудом избежал смерти от
взрыва бомбы,  разворотившей дом леди Белтам в  тот трагический день,  когда
они с Жювом едва не схватили Фантомаса...
     Жюв  пал  жертвой своей безрассудной отваги...  и  Фандор с  тех пор не
проявлял по отношению к уголовным делам прежней прыти.
     Но падать духом Жером Фандор не собирался.
     Из  общения с  ушедшим из жизни полицейским он научился не щадить себя,
находя  удовлетворение в  простом  исполнении  своего  долга.  По  некоторым
признакам дело Доллона могло стать интересным,  уже им  стало...  Ладно!  Он
возьмется за него.
     Это нужно было сделать.
     И Жером Фандор поспешил к Фюзелье.
     Журналист к тому же высоко ценил судью.  Между ними было нечто большее,
чем обычная симпатия и уважение.
     - Господин Фюзелье,  - заявил сходу Жером Фандор, пожимая руку судье, -
вы наверняка догадываетесь, почему я к вам зашел?
     - По делу с улицы Норвен?
     - Лучше сказать,  по делу тюрьмы предварительного заключения.  Именно в
этой тюрьме вся эта история приобретает неожиданный и трагический поворот.
     Фюзелье улыбнулся:
     - Черт возьми, вы уже знаете?
     - Что Жак Доллон повесился?  Да!  Что он был невиновен?  Тоже да! Вы же
знаете, что в "Капиталь" всегда узнают все раньше всех.
     - Разумеется!  -  согласился судья.  -  И  бесполезно выпытывать у вас,
откуда вы получили все эти подробности... Но если вам все известно, то какие
еще  каверзные  вопросы,  покушающиеся  на  мою  профессиональную тайну,  вы
заготовили?
     - Признайтесь,  что здесь достаточно материала для отличного репортажа.
Но  как  это  вы  дали  маху,  точнее они,  с  Часовой набережной?  Разве за
подсудимыми не присматривают в тюремных камерах?
     - Конечно,  присматривают!  Вчера,  когда  Доллона  доставили в  тюрьму
предварительного заключения,  его сразу же отвели к г-ну Бертильону, который
снял с подследственного все необходимые антропометрические данные. Кстати, я
только что,  всего несколько минут назад,  видел самого Бертильона;  он  мне
поведал о том,  что Доллон при встрече с ним был,  пожалуй, подавлен, совсем
упал  духом,   без  возражений  позволил  снимать  с  себя  все  необходимые
измерения,  но  вместе с  тем,  сказал он  мне,  Доллон даже  не  намекал на
самоубийство и не было ничего такого, что могло бы насторожить его.
     - Черт возьми!  Не должен же он кричать о своем решении на каждом углу.
Ну, а потом, когда его увели из кабинета Бертильона?
     Г-н Фюзелье раздраженно бросил:
     - Потом...  Что  вы  хотите,  чтобы я  вам  сказал?  Охрана увела его в
камеру,  и  там его заперли.  В полночь начальник охраны совершал обход и не
заметил ничего необычного.  Несчастного обнаружили повешенным утром,  в  тот
момент когда разносили похлебку.
     - На чем он повесился?
     - На кусках своей рубашки,  связанных и скрученных так,  что получилось
нечто вроде веревки.  О, я вижу, куда вы клоните! Вы, наверное, думаете, что
тюремщики допустили оплошность,  оставив ему подтяжки, галстук или шнурки от
туфель. Нет, никаких нарушений со стороны охраны не было. И это самоубийство
до сих пор остается необъясненным. Этот несчастный юноша должен был обладать
дьявольской силой,  поскольку он  привязал лоскуты  своей  рубашки к  спинке
кровати и задавил себя, резко дернувшись назад. Смерть, по-видимому, была не
легкой...
     - Я не могу на него взглянуть? - спросил Жером Фандор.
     - Почему бы не сфотографировать? - усмехнулся судья.
     - Эх, если бы это было возможно...
     Тут  журналист был  вынужден  прервать свою  речь,  так  как,  тихонько
постучав в дверь, в кабинет судебного следователя вошел мальчик-рассыльный.
     - Господин следователь, вас спрашивает одна дама.
     - Скажите ей, что у меня сейчас нет времени.
     - Дело в том, господин следователь, она предупредила, что у нее срочное
дело.
     - Спросите ее имя.
     - Вот ее визитная карточка.
     Фюзелье  бросил  взгляд  на  кусочек  бристольского  картона  и  сильно
вздрогнул.  -  Элизабет Доллон!..  Ах,  я  совсем забыл,  что  она приезжает
сегодня... Боже мой!
     Судебный  следователь  замер,   растерянно  теребя  в   руках  визитную
карточку,  когда дверь кабинета широко распахнулась и к нему,  вся в слезах,
бросилась молодая девушка.
     - Месье, где мой брат?
     - Но, мадемуазель...
     Пока судья машинальным жестом приглашал посетительницу присесть,  Жером
Фандор незаметно отошел подальше,  в  угол комнаты,  довольный,  что Фюзелье
забыл о  нем  и  что  он  сможет присутствовать при  беседе,  обещающей быть
довольно интересной.
     - Мадемуазель,  -  заявил г-н Фюзелье,  -  прошу вас,  успокойтесь. Ваш
брат, возможно, был арестован по ошибке...
     - О, господин судья, я уверена в этом, но это все так ужасно!
     - Мадемуазель, ужаснее было бы, если бы он оказался виновным.
     - Но его не отпустили на свободу? Значит, он не смог защитить себя?
     - Да, да, мадемуазель, он защитил себя; скажу больше, что...
     Фюзелье запнулся, мучительно подыскивая, как лучше сообщить м-ль Доллон
страшную новость о смерти ее брата...
     Но та не оставляла ему времени собраться с духом.
     - Ах,  вы колеблетесь, месье, - говорила она, - вы знаете что-то новое,
вы напали на след убийц?
     - Можно быть уверенным... По крайней мере, я считаю... Да, мадемуазель,
ваш брат невиновен...
     - Ах!
     Лицо девушки внезапно расцвело.
     После ужасной ночи, которую она провела в поезде, возвращаясь в Париж с
телеграммой Сыскной полиции в руке, она приняла новость о невиновности брата
как избавление от тяжкого груза, давившего на нее.
     - Какой кошмар!  Но,  господин судья, в телеграмме, которую я получила,
говорилось, что он ранен; я надеюсь, ничего серьезного?
     До сих пор сохраняя,  благодаря профессиональной выдержке, невозмутимый
вид, Фюзелье вдруг помрачнел.
     - Ваш брат пережил сильное потрясение.
     - Где он сейчас? Я могу его видеть?
     - Помилуйте,  мадемуазель,  я  же  вам сказал,  после такого потрясения
лучше было бы... Я боюсь, что, встретившись с ним...
     - О,  месье,  что вы такое говорите.  Неужели вы считаете,  что, увидев
меня, ему станет плохо?
     Фюзелье не отвечал, и она вдруг разрыдалась.
     - Ах,  вы  что-то скрываете от меня!  Утренние газеты сообщили,  что он
также  стал  жертвой преступников!  Поклянитесь мне,  что  с  ним  ничего не
случилось!
     - Но...
     - Я  же  вижу,  что вы  скрываете от  меня правду!  -  продолжала она с
испуганным лицом, заламывая в отчаянии руки. - Где он, месье? Где он? Я хочу
его видеть! Я хочу его видеть! Ах, сжальтесь надо мною...
     Девушка  умоляюще  смотрела  на  побледневшего  судебного  следователя,
внезапно ее осенила страшная мысль.
     Элизабет Доллон начала подозревать ужасную правду.
     - Он умер! - крикнула она и рухнула в кресло, содрогаясь от рыданий.
     Фюзелье поспешил успокоить ее.
     - Мадемуазель, - жалобным тоном начал он, - мадемуазель...
     В смятении он неловко пытался найти слова утешения, но у него ничего не
выходило.
     - Я клянусь вам,  -  говорил он, - что ваш брат... Без всяких сомнений,
ваш брат не был виновен...
     Но девушка была уже не в состоянии слушать судебного следователя.
     Посидев несколько минут неподвижно,  с опущенной головой, она поднялась
и, пошатываясь, словно в тумане, заявила:
     - Отведите меня к  нему!  Я хочу его видеть!  Его убили.  Мне нужно его
видеть.
     Она требовала позволения припасть к  брату с такой настойчивостью,  что
Фюзелье отбросил осторожность,  не решаясь отказать девушке в этом последнем
утешении.
     - Успокойтесь, пожалуйста, мадемуазель, я отведу вас к нему... Но, ради
бога, будьте благоразумны. Успокойтесь.
     И Фюзелье поискал глазами Жерома Фандора,  о котором он вдруг вспомнил,
ища  у  того  моральной  поддержки...   Но  Жером  Фандор,  воспользовавшись
возникшим замешательством, потихоньку покинул кабинет следователя.
     История с  самоубийством Жака Доллона действительно была неприятной для
служащих тюрьмы предварительного заключения и  нарушила их  спокойную жизнь.
Охранники расхаживали туда-сюда,  беседовали друг с другом,  прислонившись к
дверям тюремных камер, в которых содержались заключенные...
     Начальни