ких  ящичков,  предусмотрительно затянутых  с  одной  стороны  сеткой,
хриплым голосом жителей предместья обратился с краткой речью к толпе:
     - Идите все сюда...  Поверьте мне:  то,  что вы  видели до сегодняшнего
дня,  -  это  все  равно,  что  вы  ничего не  видели.  Только подонок может
укокошить крысу...  Но  если  у  вас  есть лишние пять минут и  вы  захотите
провести их  с  нами,  то вам предстоит за ту же цену увидеть один из лучших
спектаклей...  Дамы и господа,  вы увидите, как работают артисты, которых мы
нанимаем только по праздничным дням,  воскресеньям и понедельникам,  а также
14 июля - в день празднования республики.
     В  толпе  улыбались,  аплодировали,  льстивые  возгласы  одобряли  речь
зазывалы.
     Иллюминатор стоял  на  эстраде без  пиджака,  засучив по  локоть рукава
сорочки  и  обнажив  мускулистые предплечья и  огромные ручищи,  испещренные
рубцами от  укусов крыс,  за  которыми он  присматривал.  Он  передавал крыс
собакам, приводимым на ратодром для участия в яростных боях.
     Позади себя Зизи вдруг услышал, как женский голос прошептал кому-то:
     - Он совсем не такой силач, этот тип, как себе воображает!
     Грум повернул голову и  увидел маленькую рыжеволосую женщину с  глубоко
посаженными глазами.
     "Я ее узнал,  -  подумал Зизи.  -  Она подружка хозяина.  От нее всегда
публика в восторге!"
     Между тем,  объявленное Горелкой представление началось,  и  зазывала с
повадками хулигана уже держал в  вытянутой руке большой упитанный шар серого
цвета, который яростно сопротивлялся.
     - Вот вам товар,  -  начал Горелка,  -  посмотрите,  какой жирненький и
плотненький, с зубами, которые могли бы разгрызать сталь скорее механической
пилы.  Да,  эта кобылица стоит 98 беговых лошадей! Дамы и господа могут сами
убедиться в этом, я держу ее в руках... Подходите!
     Но вокруг образовалась пустота, раздались испуганные возгласы, никто из
присутствующих не пожелал убедиться в отменных качествах животного.
     Действительно,  это  была  огромная крыса,  живущая в  сточных канавах,
превосходящая своими размерами ласку.  И толпа отступила,  опасаясь,  как бы
Горелка по недосмотру или по злобе не выпустил ее.
     Вдруг послышались ругательства,  отвлекшие внимание толпы,  и  сердитый
голос произнес:
     - Ну и народищу здесь понабилось, как селедки в бочке! Потеснитесь! Я и
моя половина тоже пришли на представление!
     Зизи заметил:
     - Бедо и Тулуш пожаловали. Ничего себе "избранное общество"!
     Соблюдая осторожность,  он вертелся вокруг клетки, стараясь скрыться от
вновь прибывших.
     Зизи хорошо знал как Иллюминатора и Горелку, так и Бедо и Тулуш.
     Ужасный хулиган Бедо наводил страх на весь Бельвиль,  а  теперешняя его
подружка,   неоднократно  принимающая  участие  в   его  делах,   промышляла
спекуляцией.
     - Мамаша Тулуш,  -  бормотал сквозь зубы Зизи, внимательно рассматривая
старуху, - тертый калач, скупщица краденого... у меня хорошая память.
     Больше он не занимался вновь прибывшими, увлекшись спектаклем.
     Зизи  протиснулся в  первые  ряды  ратодрома.  Горелка бросил  крысу  в
клетку,  и обезумевшее от страха животное бегало по кругу, ударяясь о сетку,
стараясь найти лазейку, чтобы убежать.
     Но все было напрасно,  и чем безумнее становилось животное,  тем громче
кричала толпа.
     И  если животному удавалось на один миг вцепиться в сетку,  удары палки
сразу же обрушивались на его когти,  заставляя отказаться от подобной затеи.
Его лапы были окровавлены...  Вдруг наступила полнейшая тишина: все увидели,
как  кучер  с  апоплексическим лицом  вывел  на  поводке сильного бульдога с
квадратной пастью, плотной грудью и с чрезвычайно кривыми ногами.
     - Вот  наш  чемпион,   -  объявил  Горелка,  повысив  голос.  Потом  он
перечислил все рекорды,  установленные бульдогом,  и продолжил: - На прошлой
неделе он загрыз шесть крыс в течение двенадцати секунд.
     Он подождал, когда стихнут аплодисменты.
     - Сегодня в первый раз ему придется бороться с крысами сточных канав...
Мы  увидим вскоре,  кто победит,  но я  уверен,  что крысиный король.  Могут
произойти кой-какие неприятные события...
     Быстрым движением Горелка открыл маленькую дверцу в  решетчатой клетке,
и   пес,    возбужденный   предстоящей   борьбой,   выскочил   на   середину
предоставленной ему арены. Одним прыжком он бросился на крысу.
     Но пес вдруг жалобно завыл: крыса укусила его в губу. Машинально он тер
лапой свою пасть,  проводил по кровоточащей ране розовым языком.  Но затем с
глазами,  сверкающими от бешенства, с обнаженными клыками он совершил второй
бросок и смело вцепился в жирный затылок крысы, сжав челюсти.
     С  этого  момента почти  побежденное животное извивалось в  неслыханных
мучениях,  и  напрасно  его  когти  проникали  в  грудь  пса,  последний  не
шевельнулся.
     Потом  крыса  издала  пронзительный  визг   и   упала,   став  вялой  и
неподвижной. Кровь хлынула из ее ноздрей.
     Бульдог,  выпустив крысу, разглядывал ее с любопытством своими большими
круглыми  глазами,   казалось,   плохо  понимая,   почему  этот   противник,
сопротивляющийся  столь   яростно  несколько  мгновений  назад,   теперь  не
двигается, не нападает на него.
     Раздались аплодисменты, и среди тех, кто хлопал особенно горячо в честь
победы бульдога,  находился человек, внешний вид которого и фигура привлекли
внимание Зизи и вызвали восхищение.
     "Здорово,  -  подумал грум.  -  Ничего не скажешь!  Похоже,  он кого-то
разыскивает..."
     Мужчина был  одет  изысканно,  утонченно,  если  не  в  высшей  степени
элегантно в  коричневый с  красной полоской костюм.  Тяжелая цепочка золотых
часов красовалась на его жилете,  тоном светлее пиджака.  Его желтые ботинки
блестели. На голове он носил шляпу-котелок, лихо надвинутую на уши.
     Своей  манерой  держаться он  выделялся в  этом  обществе  сомнительной
репутации,  состоящем из бродяг и  проституток.  И между тем,  он чувствовал
себя совершенно непринужденно среди этих людей.  У него были красивые черные
глаза, тщательно выбритое лицо, густые усы, навощенные на концах.
     "Вероятно, букмекер", - подумал Зизи.
     Не желая признаться самому себе,  он завидовал выправке этого человека,
его  крепким  плечам,   высокому  росту.   Но  внезапно  Зизи  прервал  свои
размышления и закричал:
     - Кто это толкает меня в спину?
     Но, повернув голову, удивился:
     - Гаду?
     Перед ним стояла старая женщина, сгорбленная, опирающаяся на палку. Она
была закутана в  шаль,  когда-то  многоцветную,  но под воздействием дождя и
солнца  давно  уже  выцветшую  и   получившую  теперь  зеленовато-коричневый
оттенок.
     Женщина была  безобразной,  какой-то  неопрятной.  Она  надела на  свои
волосы грязно-серую шляпу с пером,  лишенным свежести,  причем, шляпа сидела
косо на  ее  голове.  Из-под кружевной изношенной юбки виднелись ее  большие
ноги, обутые в стоптанные башмаки.
     Вид у нее был суровый, нелюдимый.
     - Да, это я, Гаду, - ответила она. - Вот уже более получаса я жду тебя,
бездельник!
     Зизи  извинился,   подчиняясь  превосходству,  благодаря  которому  эта
зловещая женщина, казалось, влияет на него.
     Он принял, однако, непринужденный вид и сказал:
     - Вот уже более двух часов, как я понапрасну вас дожидаюсь.
     Старуха сухо прервала его:
     - Ты   пришел  едва  ли  десять  минут  назад  и   остался  глазеть  на
представление вместо того,  чтобы найти меня...  Да, я видела... Тебе хорошо
известно, что я знаю все!
     - Разве?  -  спросил загадочно Зизи,  подумав о том,  как она удивится,
когда узнает о его новой работе.
     Но,  к  его большому удивлению,  подлая старуха отвела Зизи в сторону и
сказала ему:
     - У  тебя новые хозяева...  Вспомни-ка,  что я  тебе предсказала восемь
дней тому назад.
     - Черт возьми! - удивился Зизи. - Это действительно так. И как ты могла
все отгадать, матушка Гаду?..
     Но вдруг он разразился хохотом.
     - Бог  мой,  -  продолжал он,  -  не  надо быть особенно мудрым,  чтобы
догадаться об этом.  Ведь я не ношу более ливреи посыльного из ресторана,  и
на моей фуражке написано, что я работаю у аристократов.
     - Разве на  ней написано,  что ты работаешь у  барона де Леско на улице
Спонтини? Ну? Кто же прав, бездельник?..
     Зизи опустил голову.
     Гаду, раздвинув толпу, отошла в сторону и тихим голосом сказала Зизи:
     - Ты должен выбалтывать мне все, что узнаешь о своих новых хозяевах.
     - Черт возьми,  хватит делать из меня доносчика! У тебя на уме какие-то
особые делишки, если ты устраиваешь мне допросы...
     - Что?..  Что ты сказал?  - угрожающе спросила старуха. - Берегись, мой
мальчик! Не устраивай скандалов! Иначе это тебе дорого обойдется!
     Стараясь миролюбиво прийти к  соглашению,  Гаду  опустила в  руку  Зизи
монету в двадцать су,  что должно было смягчить сомнения грума, затем мегера
повела наставительную беседу самым нежным голосом:
     - Поговаривают,  что у  этой душеньки баронессы,  у  которой ты служишь
теперь, кроме законного мужа есть еще один тип... Ты должен следить за ней и
сообщать все мне.
     Зизи собирался спросить у  старухи,  что же ему придется делать,  но ее
взгляд предупредил его.
     "А вообще-то, чем я рискую?" - подумал он.
     И Зизи рассказал:
     - Уверен,  что у нее должен быть кто-то, а, в общем, они не мешают друг
другу...  Так, в первый вечер моей службы какой-то тип прибежал неожиданно и
влез в окно, чтобы сразу попасть в курятник. Его зовут...
     Старуха Гаду прервала его:
     - Плевать я хотела на его имя... Я знаю, это был доктор... Итак, что же
произошло?
     - Я слышал,  как они ругались... хотя, казалось, они были увлечены друг
другом... Потом этот тип смотался также через окно. Он драпал по саду...
     - Хорошо, - сказала она. - Что же ты заметил на другой день?
     - На другой день,  - продолжал колеблясь Зизи, - ну, конечно же, хозяин
вышел рано утром до второго завтрака и вернулся только поздно ночью.
     - А хозяйка?
     - Хозяйка вышла в два часа как раз, когда я смог освободиться, я шел за
ней... Мне не терпелось узнать, где же свил гнездышко ее любовник...
     - И ты узнал? - прервала старуха Гаду.
     - Да,  на улице Жирардон на Монмартре.  Я волновался, что влип, слишком
досаждая ей...  Она  была  очень раздосадована,  как  будто у  нее  какие-то
неприятности...  В таком же состоянии она покидала улицу Жирардон. Потом она
наняла такси и вскоре вернулась на улицу Спонтини.
     - Улица Жирардон?  - переспросила удивленно старуха, как бы захваченная
врасплох. - Что заставило тебя подумать, что именно там живет ее любовник?
     - Просто так предположил.
     - Хорошо... И это все, что ты знаешь?
     - Да, все.
     Старуха снова спросила:
     - Что сегодня поделывает баронесса?
     - Я не знаю,  матушка Гаду,  так как сегодня, воспользовавшись тем, что
дворецкий Дезире навострил лыжи,  я  сразу же прошмыгнул через дверь,  чтобы
прийти к тебе на свидание.
     Старуха вынула из-за корсажа серебряные часики.
     - Без четверти шесть,  -  сказала она.  -  Убирайся и живо!  Мне нужно,
чтобы ты  еще остался на  этом месте,  постарайся там продержаться как можно
дольше и извинись за свои шалости. Сматывайся быстро!
     Однако Зизи не  двигался.  Его  взгляд вновь остановился на  элегантном
мужчине, уже привлекшем его внимание несколько минут назад.
     - Кто этот человек? - спросил он у Гаду, убежденный, что старуха должна
все знать.
     Она действительно все знала и ответила:
     - Это бразилец Альфонсо. Самый красивый и дорогостоящий мужчина... Чтоб
мне провалиться на этом месте!
     - Чем он занимается и что продает? - спросил Зизи.
     Старуха,  как  бы  сомневаясь,  посмотрела  на  грума,  затем,  немного
поколебавшись и пожав плечами, ответила:
     - Ничего особенного...  путешествует,  занимается торговлей...  продает
то,  что запрещено полицией.  Например, опиум... Все это приносит доход, так
как запрещено... Кроме того, он занимается еще и другими делами.
     Зизи улыбнулся, это означало, что он понял последний намек старухи.
     В  этот  момент  Альфонсо  поддерживал степенный разговор  с  маленькой
рыжеволосой женщиной,  дочкой хозяина ратодрома.  И Зизи, убегая, крикнул на
ходу матушке Гаду:
     - Я понял,  что это значит - заниматься другими делами... И блондинками
тоже.
     Час спустя ратодром опустел. Клиенты мало-помалу уходили, растекаясь по
соседним  маленьким  кафе,   низкоразрядным  кабакам,   расположенным  вдоль
проспекта Сен-Уэн.
     Горелка,  оставшийся в  здании после ухода публики,  составлял один  за
другим ящички с  крысами в помещение типа ангара,  который он запер на ключ.
Затем он пошел побеседовать с хозяином,  человеком огромного роста, стоявшим
у входа в загон и взимавшим плату с посетителей.  В течение десяти минут они
упорно  обсуждали вопрос  о  зарплате Горелки и  пришли наконец к  обоюдному
согласию.
     Волоча ноги,  переваливаясь с  боку на  бок,  Горелка шел по  проспекту
Сен-Уэн в  направлении к  Парижу.  Он брел в  вечерних сумерках с  опущенной
головой, поглощенной своими мыслями. Ну, прямо задумчивый мечтатель!
     И  вдруг внезапно вздрогнул:  кто-то  дотронулся до его руки.  Горелка,
совесть которого не  была  особенно спокойной,  не  любил сюрпризы подобного
рода.
     Он  сразу остановился,  затем обрадованно вздохнул.  К  нему  подходила
старуха Гаду.
     - Я хотела бы тебе составить компанию. Я также возвращаюсь в Пантрюш.
     Они шагали молча,  на некотором расстоянии друг от друга, затем старуха
Гаду осторожно спросила его:
     - Нельзя сказать, что у тебя довольный вид, Горелка. Ну, как идут дела?
     Он гордо выпрямился:
     - Дела идут... но, между прочим, могли бы идти лучше.
     - Сколько ты получаешь на ратодроме?
     - Примерно пятьдесят су.
     - Нежирно, - заметила старуха. - А слесарное ремесло ты забросил?
     - Вот те на!  - произнес Горелка. - Это ремесло для виду, все равно как
вывеска на лавке,  а лавка-то пустая,  товара в ней нет. Знаешь ли, я корплю
на этой работе с утра до вечера! Вот в чем беда...
     - Понятно,  -  поддакнула Гаду.  -  А  тебе не  подошло бы  хорошенькое
дельце? Чтобы ты смог заработать...
     - Чтобы я смог заработать?  -  переспросил машинально Горелка, который,
опасаясь себя скомпрометировать,  посмотрел на старуху украдкой,  делая вид,
что не понимает.
     Она же семенила рядом с  ним,  опустив голову,  устремив свой взгляд на
дорогу,  продолжая говорить и,  казалось,  не замечая, как он внимательно за
ней наблюдает.
     - Добиться удачи можно только одним ударом, одним, но мощным. И если бы
я  была уверена,  что ты  не  струсишь,  то  можно было бы состряпать дельце
сообща.
     - Что бы  я,  да струсил?  Этого со мной не бывало,  -  сказал ворчливо
Горелка.
     Гаду стояла перед ним неподвижно.
     - Послушай!  -  Она устремила на него свой взгляд.  -  У меня есть одно
дело,  и мне не хватает такого молодца-силача, как ты, но который не стал бы
доверять скандальным людям.
     Горелка слегка побледнел и сказал, запинаясь:
     - Все   эти   штуки,   когда  можно  влипнуть,   доставляют  одни  лишь
неприятности. Все это вздор. Я не привык решать дела с ходу.
     - Ну и шутник же ты!  - засмеялась Гаду. - С тобой не соскучишься! Даже
если вдруг влипнем,  если будет все плохо,  здесь риска не  больше,  чем при
путешествии в новые земли, откуда возвращаются при деньгах. Президент всегда
помилует...
     - Почем знать? - усомнился Горелка.
     Но подлая старуха говорила наставительно:
     - Хорошо известно, что... судьи робеют, относятся попустительски к тем,
кто смело водит их  за нос,  а  что касается президента республики...  можно
быть в нем уверенным.  Этот человек, в сущности, добрый дядя, который охотно
подписывает помилование.  И  нечего бояться,  я  тебе говорю,  даже в  самом
худшем случае.
     Оглянувшись вокруг и убедившись,  что никто их не подслушивает, Горелка
спросил:
     - Да что же нужно сделать-то, скажите, матушка Гаду.
     Зловещие глаза старухи сверкнули от  радости.  Она  поняла,  что отныне
этот  хулиган завоеван ею.  И  нужно  только  проявить достаточную ловкость,
чтобы добиться его безграничной преданности.
     Гаду взяла за руку Горелку, притянула его к себе и сказала игриво:
     - Знаешь,  к  любому делу не  приступают сразу же,  и  потом,  наконец,
хорошо бы, чтобы это прошло незаметно, чтобы не влипнуть...
     - О чем же идет речь?  -  прервал ее Горелка, который любил точность во
всех делах.
     - Об одной бабенке,  -  объявила Гаду, прищурив глаза, - с которой надо
бы уладить дело.  Помни,  если я к тебе обращаюсь,  Горелка, значит, считаю,
что ты работаешь по-серьезному и не будешь отлынивать от дела...
     Разговаривая таким  образом,  Гаду  снова искусно сверкнула глазами,  и
нельзя сказать, чтобы это немного не взволновало Горелку!
     Намек на  его прошлое,  сделанный Гаду,  имел существенное значение для
него.
     "Вот те на!  - подумал Горелка, - уж не сам ли Фантомас подослал ко мне
эту старуху? Может быть, действительно, Фантомас?"
     По  правде говоря,  неуловимый маэстро ужасов передавал новости о  себе
через воров.  Никто не  забыл,  однако,  что и  за Горелкой числился должок,
когда он работал под начальством короля ужасов.
     - Это можно было бы уладить, - начал Горелка.
     Гаду усмехнулась:
     - Черт возьми,  я  правильно подумала.  Мы  к  этому еще вернемся,  мой
мальчик...


     Покинув Гаду,  Зизи возвратился на улицу Спонтини к шести часам вечера,
проскользнув через  черный  ход  для  прислуги почти  бесшумно,  как  кошка,
которая стремится улизнуть со своей украденной добычей.
     - Даю голову на отсечение,  -  говорил себе Зизи, - что я собирал о них
сведения только в  качестве развлечения!  Если я понадоблюсь хозяевам и меня
не найдут на месте, это плохо кончится! Ах, черт возьми!
     Зизи действительно плохо начал на  своем месте.  Еще  прошло очень мало
времени с  тех пор,  как он служил у барона де Леско,  но он не отличался ни
особенным усердием,  ни  пристрастием к  работе.  Он  уходил после  полудня,
слонялся по улицам, не стремясь даже получить разрешение на отсутствие.
     - Вот что, - решил грум, когда проскользнул в людскую, - дай Бог, чтобы
все обошлось!  В конце концов, если меня спросят, чем я занимался, то скажу,
что начищал до блеска крышу!
     Но это объяснение было малоправдоподобным, причем, в такой степени, что
он стал искать другое.
     - Между тем, - рассуждал он, - я мог бы навестить мою больную бабушку!
     Но потом ему показалось, что это опасно!
     - Что за  глупости!  -  заключил он.  -  Не следует говорить о  больной
бабушке.   Вдруг  им  вздумается  заняться  моей  семейкой.   Но  она  столь
малопривлекательна, что я бы предпочел, чтобы они о ней ничего не знали.
     В  то время как он рассуждал таким образом,  в  людскую вошел дворецкий
барона - Дезире.
     - Ты наконец вернулся, проклятый бездельник!
     - Разумеется,  -  ответил Зизи.  -  Вы, наверное, приняли меня за моего
брата, мсье Дезире?
     - За твоего брата? - переспросил Дезире. - Почему же?
     - Но не меня же вы назвали бездельником.
     К несчастью, Дезире был не в духе, чтобы шутить.
     - Помалкивай!  -  грубо приказал он  груму.  -  И  прекрати паясничать!
Откуда ты вернулся?
     - Оттуда, - ответил Зизи, предпочитая не давать определенных ответов.
     - Ты был в погребе, не правда ли?
     - Да,  -  ответил грум,  на этот раз не колеблясь, поскольку Дезире еще
утром приказал ему убрать туда бутылки.
     Но  Зизи не  везло.  Едва он сказал неправду о  том,  что "вернулся" из
погреба, как дворецкий резко схватил его за руку и встряхнул:
     - Ну что же,  если это так,  тебя ждет хорошенькая взбучка от господина
барона!.. Хозяин в ярости!..