произведение   башмаком.   Облегчившись   столь
незатейливым образом, дядя Витя положил токер назад,  в  ухо,  и  упал  на
диван - немного передохнуть перед тем, как пересечь холл. Чудная музычка с
квакающим пением отключали его от хлопот, из-за курильниц голова  начинала
парить, как воздушный шар. Можно было позырить  вполглаза  на  длинноногих
девок,  которые  объемно  выступали  с  рекламных  щитов  и  еще  призывно
шевелились. Такие женщины в Пустомерже  не  водились.  Бабоньки  в  родной
деревне славились совсем другими размерностями. Холл быстро пустел, и  это
нравилось дяде Вите -  ощущение  такое,  что  он  царек-королек  в  личном
тронном зале. Ясными глазами дядя Витя принялся наблюдать, как прячутся  в
стены рекламные дамы, тонут в полу цветочные горшки, засасываются потолком
шторы, а люди торопятся к лифтам. Наконец, дядя Витя заметил, что в  холле
совсем один. Он привстал, еще  недоумевая,  но  уже  чувствуя:  происходит
кое-что  именно  в  его  честь.  Он  скромно  потупился,  потом  посмотрел
по-орлиному гордо, а затем по-быстрому сник. Кусок  стены  в  одном  месте
торжественно  отполз  вбок.  Из   пещерного   мрака,   хитро   поблескивая
глазками-огоньками, стали выползать здоровенные черепахи. Нет, это были не
черепахи, а похожие на них приземистые аппараты. И дядя Витя сразу  понял,
что с такими не договориться. Следом двинулись  другие  машины,  повыше  в
холке, рогами-захватами смахивающие на козлов. Приземистые, пуская струйки
пара из-под низа, построились свиньей, цепью вытянулись перед ними рогатые
устройства, и вся эта внушительная  рать  покатилась  на  маленького  дядю
Витю. "Я ведь предупреждал, теперь вам дороже обойдется", -  позлорадничал
токер.
     "Козлы" поднимали на рога и проглатывали всякую мебель,  вернее,  то,
что  попадалось  им  на  пути.  "Черепахи"  пропаривали   и   проутюживали
освободившиеся поверхности. Шансов  на  жизнь  вражеская  кодла  оставляла
мало. Дядя  Витя,  не  выпуская  покупок  из  окостеневших  ладоней,  стал
метаться, как броуновская частица. Но территория для  метаний  становилась
уже  и  уже,  неприятель  двигался  плотнеющими  рядами,  мимо   него   не
прошмыгнула бы ни мышка, ни сурок. В смятении чувств дядя Витя бросился  к
окну, желая убедительными жестами привлечь внимание  прохожих.  Но  стекло
быстро заволокло ядовитой моющей пеной, и дядю Витю успела  заметить  лишь
стайка  мальчишек.  Вихрастые  сорванцы  стали  тыкать  в  него  пальцами,
приседать, хлопая себя по коленкам, мотать головами,  почти  корчиться  от
смеха, дескать, ничего более забавного и за деньги  не  покажут.  А  когда
труженик  села  отчаялся  получить  помощь  извне  и  повернулся  к  своим
мучителям лицом, ткнуться было уже некуда. "Черепахи" взяли его в железные
клещи, какой-то "козел"  вздыбился  перед  ним,  поднял  на  рога  и  стал
подносить к  своему  разверстому  зеву.  Надломленный  психически,  сжатый
физически, дядя Витя хотел уже сложить ручки на груди - нате, жуйте  меня,
оболочки  с  аппаратами,  раз  заслужили  по  праву  сильного.  Но   вдруг
послышалась ласковая музыка со словами про  любовь.  Он  уперся  ногами  и
вывернул голову по  направлению  звука.  Совсем  рядом  одна  вестибюльная
колонна распахнулась и показала вход в лифт. Дядю Витю так поманило уютное
розовое нутро подъемного средства, что он моментально продумал комбинацию.
Перестал  упираться  ногами,  резко  выдохнул,  крутанулся  вниз  головой,
выдрался  из  захвата,  услышал  треск  своих  штанов,  упал   на   живот,
протиснулся под "козлом", перемахнул через "черепаху" и прыгнул, метясь  в
лифт. Проглиссировав, влетел в кабину точно, как шайба в ворота. По дороге
он ревел, что младенец, только на октаву ниже. Дядя Витя еще  приподнялся,
как раненый воин, ткнул носом  в  кнопки  и  снова  повалился.  Лифт  стал
взлетать к небесам - так показалось растекшемуся по полу телу.  И  катули,
как части организма, остались  при  нем!  Райские  впечатления  усилились,
когда двери бесшумно разошлись, и в кабину вполз  мягкий  душистый  туман.
Дядя Витя  поднялся  без  боли  и  поплыл-поплыл  в  этом  мареве,  вкушая
блаженство.
     Тут  и  гурии  возникли,  оголенные,  как  и  полагается.  Их  объемы
напоминали Настюхины телеса, а вот глаза  -  южный  овощ  маслину.  Эх,  и
Настеньку бы сюда за компанию, она беленькая,  эти  -  смугленькие,  прямо
картинка, мелькнуло в затуманенной голове дяди  Вити.  Разодранные  штаны,
удерживаемые до поры силой воли, стали спадать с него,  а  руки  вместе  с
сумками потянулись к нежным созданиям. Однако гурии,  заметив  дядю  Витю,
сразу превратились в гарпий и фурий. Они напали на него, стали царапать  и
терзать, драть в клочья и клевать, кусать  и  обзывать  на  южных  языках:
гуль,  зебб  и  шайтан.  А  дядя  Витя  был  уже  обмякший,   беззащитный,
безропотный, лишь  мог  приговаривать:  "Только  сумки  не  бейте".  Потом
появился мужчина в халате, чалме, туфлях с загнутыми носками на  ногах,  с
шампурами в руках. Дядя Витя понял, что доходчиво объяснить свое появление
он не сумеет и будет нанизан на шампуры  человеком  южной  национальности.
Если только сам не взбесится. И дядя Витя взбесился. Вскипятил злое в себе
и стал "объяснять". С криками "ура" и "русские не сдаются" пошел в  атаку,
а также выставил вперед авоську с коньками. И хозяин  гарема  был  смят  и
отброшен вместе со своими острыми шампурами. Северная ярость одолела южную
страстность. Натиск дяди Вити был так грозен  и  пассионарен,  что  мирный
труженик проскочил несколько помещений и оказался на каком-то помосте. Ему
захотелось остановиться, но  он  был  уже  в  воздухе,  слегка  повисел  и
отправился вниз, где его поджидала зима. Вначале дядю  Витю  ожгло,  потом
ничего, привык, но изо рта вместо слов вышли пузыри. Повсюду была  ледяная
вода. С ее помощью он догадался, что действие происходит  в  бане.  Однако
всплыть не удавалось, сидоры тянули его на дно.  Вокруг  уже  захороводили
тени товарищей  по  работе,  тучей  обозначилась  Настюха,  они  напевали:
"Прощай, милый мой, наверно, наверно, не быть нам  с  тобой".  Тут  что-то
впилось ему в уши и потащило вверх, к белому свету,  кислород  ворвался  в
съежившиеся легкие, а глаза увидели бороду гаремщика.
     - Слушай, дай рука, - сказал южанин, - нэ пажалеешь. Я тэбя раскусил.
Твой нэ хател мой женщын. Салам тэбе, салам.
     - Нет, не салам. Не брошу вещи, - прохрипел дядя Витя, - все равно ты
меня зарежешь.
     - Нэ хачу тэбя резать. Мой учился Гарвард,  Сорбонна,  Массачусетский
тэхналагический, да, - перечислил добрый магометанин и, сохранив дяде Вите
жизнь, неожиданно расщедрился. - Я тэбя атпущу.
     Наконец  жителю  солнечной  пустыни  (или  горы)   удалось   зацепить
упирающегося дядю Витю полотенцем и втащить на бортик бассейна.
     - А  я  все  равно  магометанство  не  приму,  -  продолжал  словесно
сопротивляться дядя Витя.
     - Ой, не в тот рай попадешь, - предупредил  окончательно  подобревший
горец (или пустынник) и отвел сочащегося жидкостью дядю Витю в его  номер,
поддерживая, как дорогого гостя, под локоть. Даже помог  вскарабкаться  на
второй ярус. Сутки пролежал мужественный человек пластом, не  выпуская  из
рук приобретений  и  окропляя  отходящими  водами  пенсионера  внизу.  Тот
почему-то не возражал. На следующий день выяснилось,  что  пенсионеру  уже
все решительно было до фени по причине трупного окоченения. Зато  к  этому
времени дядя Витя был бодр, весел, слегка под газом, хорошо побрит и почти
сух. Какой-то вызванный молодежью кибер прошелся по нему  утюгом.  Селянин
стерпел, ни разу не застонав. Долг  был  исполнен,  все  силы  отданы  на.
Трофеи, иначе не назовешь, остались  при  нем.  Некоторые  сумки,  правда,
подозрительно разбухли, раза в два, другие съежились до размеров ридикюля.
Зато мирно спал  в  кармане  билет  на  приближающийся  геликоптер  "Синяя
птица". И уж во всяком случае оболочки, системы и кто там  еще,  не  взяли
его тепленьким.
     В аэропорту дядя Витя повстречался со  своими  пустомержцами,  бабкой
Хавронией и дедом Прогрессом. Тех, оказывается, вчера понесло в  город  за
автозубами - у деда жевательный аппарат сломался  при  работе  с  орехами.
Лицо дяди Вити разгладилось, глаза прищурились, а рот стал  лыбиться.  Тем
более, что старички напитали его салом и хреном, когда он вспомнил, что не
кормил свое тело два дня. Токеры  пустомержцев  принесли  благие  вести  о
скорой посадке, и дядя Витя  проникся  расположением  даже  к  этой  ушной
заразе. Будущие пассажиры "Синей птицы" перебрались в  буферный  зал.  Там
токеры мило прогнусавили: "Пустомержа. Вторая (красная) дорожка".
     Пока ехали на самоходной дорожке, не горевали.  Дед  Прогресс  щелкал
новыми зубами, хихикал  и  подмигивал,  бабка  Хаврония  с  притоптыванием
исполнила  несколько  частушек  про  любовь  с  летчиком.  Потом   дорожка
уткнулась в кабину, похожую на аттракционный вагончик. Из токера выскочила
следующая  команда:  "Занять  места   согласно   стартовому   расписанию".
Пустомержцы стали рассаживаться, кто любит - к  окошку,  кто  не  любит  -
подальше от  иллюминатора.  Кресла  были  интересные,  новой  конструкции,
качающиеся во все стороны, так  что  бабка  Хаврония  боялась  осрамиться.
Кабина ехала и ехала себе по земле. Дед Прогресс предположил, что их опять
надрали: деньги взяли за воздух,  а  повезут  поездом.  И  бабка  Хаврония
заволновалась - значит, и рельсы уже успели положить, а вдруг прямо  через
огород, по огурцам. Но кабина их  успокоила,  потянулась  вверх,  в  конце
концов остановилась, щелкнули  крепления.  "Вот  и  прилепились,  легли  в
пузо", - сообразил дед. Полуженский технический голос  сказал  по  токеру:
"Кресла в позицию один. Объявляется минутная готовность".
     - Бабка, в позицию, - шутейно гаркнул дед и переключился без связи. -
Что-то я здесь нужника не вижу.
     Кабина  затряслась  вдруг  мелкой,  а  потом  крупной  дрожью,  почти
забилась. Из-за борта в уши проник, потом въелся в мозги  тяжелый  плотный
гул. Непривычная сила стала вдавливать пустомержцев в кресла, перемещать в
них все подвижные вещества, а затем, наоборот, пошло легчать. Дед забыл  о
нужнике, принялся хрустеть огурцом и поглядывать по сторонам.
     - Ой, Земля в иллюминаторе - все своих отправляет питомцев,  сыновей,
дочерей... - пропел он, а потом задумался. - Почему звезды-то вокруг, ведь
день же был, или это по телику звездные войны показывают?
     - Раз на небо забросили,  то  рано  или  поздно  шлепнемся  назад,  -
беспечно протараторила бабка.
     - А вдруг так и будем лететь, пока рогами  в  Солнце  не  упремся,  и
будет тогда яичница  на  этом  стуле...  Ай,  не  хочу,  -  дед  изо  всех
стариковских сил забил кулаком по иллюминатору.
     Появился некто в скафандре, кого раньше не видели.
     - Здрасьте, мил человек, - обрадовалась гостю бабка.
     Человек в скафандре мучительно думал, анализировал, взвешивал "за"  и
"против", полемизировал сам с собой и, наконец, пришел к единому мнению:
     - Понял, понял.  Представление  будете  давать  на  станции.  Комики,
значит.
     - Это почему комики? Думаешь, горшок на  голову  надел,  значит,  все
можно? - угрюмо спросил дед и привстал, сжимая в руках батон. - Я  ветеран
сельского труда, а не говноед какой-нибудь.
     - А-ха-ха, - залился человек в скафандре, - уже репетируют потешники.
Да что там, на станции, кроме комедии, показать можно? Невесомость, утечка
из санузла, тараканы порхают, как  птицы.  Может,  я,  конечно,  не  прав,
может, вы там "Мать" заделаете.
     - Я тебе сейчас такую мать-перемать заделаю, -  разгорячился  дед.  А
бабка сказала кротко. -  Из  нас  артист-клоун  только  ты,  мил  человек.
Вырядился, понимаешь... А мы делом заняты, мы на  вертолете  в  Пустомержу
летим. Поскорее бы надо, картошку пора  копать,  а  ты  тут  лясы  с  нами
точишь. Шел бы баранку крутить да педали жать, а то еще не туда залетим.
     - Ух и шутники, - подначил их не возражавший против репетиции человек
в скафандре, - ну, добро.
     - О-ооо, - по-ведьмовски завыла тут бабка.  Она  стала  выплывать  из
кресла, а дед с солдатской смекалкой старался поймать ее  клюкой,  но  при
этом бранился: "Так вот ты какая, чертовка, разводу мне давай  немедленно,
а то еще ночью загрызешь железными зубьями".
     И заварилось происшествие. Бабка "била  крылами"  под  потолком,  еще
кто-то из летучих стучал палкой колбасы по  шлему  человека  в  скафандре.
Многие, особенно дети, просились в туалет, другим  было  уже  поздно.  Три
сестры блевали, не стесняясь. Один дядя Витя сидел скромно, без претензий.
Он понимал, что оболочки, почему-то озлясь, не давали ему жизни на  Земле,
а теперь вообще загнали в безвоздушное пространство, и некому заступиться,
некому сказать веские слова: "Цыц, черти".
     То, что смахивало вначале на заблудившийся  в  космосе  пакет  из-под
кефира,  как  следует  разбухло,  до  размеров  пирамиды  -   будто   тьмы
насосалось. На борту пирамиды была светящаяся надпись: "Гнездо-2". Похожее
дядя Витя уже видел в каком-то боевике. Космонавт  кончил  ржать  и  уплыл
производить  точную  стыковку.  Тело  станции  входило  острием  прямо   в
дяди-Витину голову и ковыряло давно  слежавшие  слои  мозгового  вещества.
Что-то там уже  забурлило,  запузырилось.  Но  тут  один  задорный  мужик,
пытавшийся пробежать по спинкам кресел, лягнул  его  каблуком  в  затылок.
Мозговое вещество надолго успокоилось, излишек мыслей  вылетел  в  спертый
воздух кабины.
     Примерно в это же время пилоты пригородного вертолета  "Синяя  птица"
еще не кончили удивляться, что лететь им приходится в гордом  одиночестве.
Они не знали, куда могла задеваться обычная бестолковая толпа  пассажиров.
Но они не подозревали кое о чем более существенном  для  себя.  Где-то  на
полдороге в Пустомержу, только не в воздухе, а на земле  играло  несколько
детишек. Это были отпрыски дачников-горожан, симпатичные  такие  ребята  в
ярких костюмчиках. И  игра  у  них  была  не  какая-нибудь  убогая,  вроде
пятнашек, с которой и олигофрены справятся, а  интеллектуальная,  делающая
честь их папам и мамам.
     Юное дарование  в  шапочке  с  огромным  козырьком,  из-под  которого
выглядывал недетский  длинный  нос,  осмотрело  окрестности  в  игрушечный
бинокль.
     - Дымка какая-то. А на хрена она нам нужна? Верно, Жирный?
     - Спрашиваешь, -  отозвался  мальчик  плотного  сложения.  -  У  нас,
Носатый, тепловидение покуда не прорезалось.
     - А ну-ка, закрой варежку. Я, кажется,  слышу.  Будто  пухлый  мужик,
вроде тебя, пыхтит на бегу. Давай-ка прицел у  второго  на  пять  градусов
повыше. И проверь по индикаторам накачку у всех стволов.
     - Понял, - отозвался упитанный мальчик и стал сновать между деревьев.
К веткам были прихвачены клейкой лентой приспособления, в  них  закреплены
игрушечные бластеры или "лучеметы детские",  как  значилось  на  коробках,
раскиданных на траве. От бластеров тянулись проводки, которые сходились  к
самодельному пульту, его сжимал в руках мальчик с носом.
     - Если не свалится винтокрылый друг в воздушную яму,  бабахнем  прямо
по фонарю, - сказал главный мальчик, - ожог роговицы гарантирую. И  привет
тогда с того света.
     - Злые, злые мальчишки, - сказала девочка, третья из их  компании.  -
Вот я все папе расскажу.
     - Эй, Жирный, ты ее привел. Кто у нее ботинок? Нюхаю, что-то не то.
     - У нее папа - мент, - отвечал  крепыш.  -  Вообще-то  наклепать  она
может. Я как-то не подумал. Давай-ка я ей лекарство пропишу, - и  он  стал
наводить бластер на девочку.
     - Оставь удовольствие на потом, сейчас некогда. И ноги у нее длинные,
в моем вкусе, в общем, надо разобраться. А вот,  кстати,  и  сизая  птичка
защебетала.  Рано  пташечка  запела.  По   лазерному   дальномеру   тысяча
пятьсот... тысяча... пятьсот... пора.
     Носатый нажал кнопку.
     - Вот вам подарочек ко дню авиации.
     Блестящие ниточки потянулись от деревьев к вертолету, как будто  роща
захотела поиграть с машиной. Они соединились в солнышко,  которое  тут  же
полыхнуло изо всех сил на стекле кабины.
     Вертолет  закачался,  стал  разворачиваться,  но  свалился  набок  и,
болтаясь из стороны в сторону, пошел  к  земле.  Пару  раз  "Синяя  птица"
пробовала поднять нос, но от такого курса  уже  не  отклонилась.  Раздался
взрыв, как будто  воздух  треснул.  Дети  увидели  из-за  деревьев  только
шапочку огненного  гриба,  которая  округлилась,  оторвалась  от  ножки  и
прожила недолгую самостоятельную жизнь.
     - Не будет здесь больше летать,  -  крепыш  с  чувством  выполненного
долга утер капельки со лба.
     - Из тебя такой же шарик получится, только  поменьше  -  если  будешь
доставлять нам хлопоты, - обернулся  Носатый  к  девочке,  -  ясно,  сучка
младая? А теперь чеши отсюда. Куклу забрать не забудь.
     Девочка вышла из оцепенения, подхватила  свою  игрушку  и  заметалась
между деревьев, стараясь как можно скорее удрать.
     - Может, незаметно рванем ее гранатой, - предложил крепыш, - или папу
ее? Или обоих? И не надо будет заботиться об  останках.  Полный  капец,  с
гарантией.
     - Грубо, мой друг, по-жлобски. Не чувствуется моя школа, -  скривился
длинноносый  мальчик.  -  Пока  она  тут  ромашишки  нюхала,  я  ей  куклу
усовершенствовал. Вмонтировал туда  сто  грамм  взрывчатки  и  простенький
анализатор.  Сработает  на  слова  "бластер",   "вертолет",   "мальчишки".
Грамотно?
     - Еще бы, - опять поразился крепыш своему дружку. И помечтал.  -  Вот
пальнуть бы из дерьмострела, да по балетной труппе, по маленьким  лебедям.
Чтоб в газетах писали: "Средневековое варварство..."



                                  БЛОК 4

     В кабинет ввели дядю Витю, который, несмотря на внешнюю побритость  и
помытость, смахивал на плюшевого медвежонка, из которого полезла вата.
     Бордовые гардины, рассеянный зеленоватый свет,  легкий  искусственный
ветерок, колыхающий крошечные колокольчики, тонкий запах сандала, какое-то
восточное   пиликанье   -   все   это   мало   вязалось   с   дяди-Витиным
непритязательным видом.
     - За что, гражданин начальник? Почему замели? Я же свой, я нашенский,
- уныло заладил дядя Витя с порога.
     Молодой  человек  благородной  наружности   и   в   хорошем   костюме
располагающе улыбнулся.
     - Так уж и не за что... Да что мы с вами  сразу  препираться  начали.
Позвольте представиться. Феодосий Павлович Драницын, старший инспектор.  -
Феодосий сделал шаг навстречу и  крепко  стиснул  разжиженную  кисть  дяди
Вити. Потом он подвинул кресло и, слегка  надавив  на  плечи  задержанного
гражданина, усадил его.
     - Музыка не мешает, Виктор Васильевич?
     Дядя Витя быстро отозвался:
     - Никак нет, гражданин начальник, отлично помогает.
     - Кстати, не забрали вас никуда,  многоуважаемый  Виктор  Васильевич,
как бы вам не хотелось. Вы  находитесь  здесь,  в  стенах  Службы  Санации
Систем, так сказать, в гостях. Вот ваша гостевая карточка.
     - Значит, я могу итти отседова? - оживился дядя Витя.
     - Можете. Только не очень далеко. Ущерб-то нанесен, и за него  должен
кто-то отвечать. Мы -  экспертная  служба,  зависимая  только  от  совести
людей, работающих на ниве санации.
     - А если нет совести никакой? - спросил навскидку дядя Витя.
     - Совесть - это квалификация. Мы дадим заключение по тому, что вы  из
себя представляете. Если это  заключение  о  неполной  вменяемости,  тогда
только обеззараживание подсознания в нашей же клинике.  Палата  на  двоих,
предупредительный  уход,  сестрички  вокруг  бегают,   ягодицами   крутят,
подносят-уносят. Как только грязь отброшена, жизнь  продолжается  уже  без
конвоя. Так что от нас не торопятся уйти. Ведь все-таки быт здесь  неплохо
устроен, и хорошая перспектива. А  выпустим  мы  человека  со  справкой  о
полной вменяемости, он прямиком попадает в крепкие руки ребят, для