я у местных, "поручили  себя
тяжущиеся правде божьей и попросили поля". А по-простому, сделал я попытку
побега, за которую, как вы помните, у колдуна принято  было  отправлять  в
холодную. Случилось так.
     Продал он меня на рынке в роли жеребца,  а  я  взял  и  не  вернулся.
Ускакал конь рощицами да перелесками. На коня нашелся  серый  волк.  Видит
конь, что смерть на хвосте, вместо него  появляется  медведь-шатун,  хочет
волка душить. Тут на место волка лев появляется, смело идет на медведя.
     А дальше сюжет за сюжетом, как в калейдоскопе. Я ведь тоже не  зря  у
него колдовские секретные рецепты потихоньку из  стола  выуживал.  Полетел
ввысь гусик, а за ним рванул по небу сокол-сапсан.  Гусик  последовательно
оборачивался ершом, бобром, кабаном, битюгом, перстнем.  Ну  и  погоня  не
отстает. Из сокола  получилась  щука,  потом  крокодил,  саблезубый  тигр,
мясник, директор магазина, по-местному купец. Торговый  человек  проник  к
очередной царевне, на пальчике  у  которой,  по  очередному  сюжету  засел
перстенек. Отдай, говорит, красавица, мне свое  украшение.  И  царевна  не
продешевила, обменяла перстень  на  натуральный  товар  -  соболью  шубку,
которая, как и любое колдовское изделие с маркой "Новинка", немного погодя
превратилось в дворницкую куртку. Но и с украшением не все, выпало оно  из
передающей руки и стало стайкой блох, совсем уж из другого  сюжета.  Купец
оборачивался псом, хамелеоном, спецом-блоховыводителем  и  всех  паразитов
поймал, за исключением одного. Тот сидел  на  спине  у  царевны,  которая,
следуя за своей курткой в другой сюжет,  стала  дворничихой.  Блоха  вдруг
перекинулась милиционером - разорвался весь наряд у дворничихи до неглиже,
кинулся неутомимый сыщик вдогонку за спецом, арестовывать  за  работу  без
патента. Убежали они далеко.  Там  еще  долго  гонялись  друг  за  другом,
превращались в самое разное и даже в одно и тоже. Был сюжет,  где  учитель
долго читал лекцию, в которой убеждал своего ученика дать себя проглотить,
для своего и общего блага. Случилось и  так,  что  начальник  отдела  стал
сержантом, а сержант - начальником отдела, потом каждый вернулся  на  свое
место, но долго не мог разобраться: за что и с кем  он  все-таки  борется.
Наконец колдун нашел сюжет, в котором он обернулся  чудом-юдом,  пасть  от
земли до неба, ни проехать, ни пройти, а ученик всего лишь  ветерком.  Тот
гулял по пасти, но никак не попадал в "черный  ящик"  к  большому  мастеру
своего дела. Наконец, разинутая пасть  стала  намного  больше  мастера,  и
тогда ветер, проскочив между  зубов,  так  дунул  со  стороны  спины,  что
чудо-юдо вывернулось наизнанку. Когда удалось вернуться не слишком доброму
волшебнику в человеческое обличье, в качестве осложнения наступила у него,
а вернее, уже у начальника отдела Люденса, путаница внутренних  и  внешних
ощущений. Однако, будучи ученым до мозга костей, он по-прежнему прибегал к
обобщениям  и  стройным  выводам  из  них.   В   результате   плодотворной
деятельности  была  создана  политэкономия  желудка  и  философия  заднего
прохода. Кстати, и у сержанта (чуть не забыл, что это я) не  обошлось  баз
проблем. Он стал чаще говорить "мы считаем" или  "мы  требуем",  наверное,
под впечатлением блошиного периода своей биографии. На этой печальной ноте
кончается мой рапорт. Дорогой коллега,  оформляйте  мне  отпуск  с  учетом
сверхурочных, еду жениться на Марье-царевне. Надо еще  свидетеля  Тристана
найти и свидетельницу Изольду, без них никак.

     12/9/32 Майор-инженер Рубакин. Рапорт рассмотрен, письмо прочитано.
     Рапорт отправлен на реагирование подразделениям,  письмо  положено  в
сейф... Чего это я сказанул, так все же быть  не  может.  Надо  собраться,
подобраться, волю в кулак, кулак еще куда-то.  Жениться  он  действительно
уехал, только не на царевне, а на Марии Тимофеевой.  Что  сталось  с  этой
верной  прислужницей   дома   Люденсова?..   Афанасий-Афанасий6   конечно,
безутешен, и чего-то синяк у  него  на  оба  глаза  растекся.  Дар  Веттер
изучает айкидо. Люденс после  последнего  семинара  подвергается  скрытому
допросу и скрытому медобследованию, которое может перейти в  открытое.  Он
заявил перед всеми учеными Института, что сюжетная тактика устарела.  Надо
не разрабатывать схемы поведения, а полностью  отменить  их.  Моделировать
лучше сам организм, например, его собственный. Создать  бессмертную  копию
размером с  игровое  царство.  Поток  информации  в  такую  модель  должен
имитировать реку  ощущений  от  органов  чувств  и  информационный  химизм
поступающей внутрь пищи. Аналогового отражения требует информация идущая и
из организма, включая путь-дорогу к прямой кишке. Чем это не политэкономия
брюха и философия  задницы?  Ученые  смешались,  все,  кроме  Мережко,  он
ласковым, но безучастным взором смотрел издалека, из той невероятной дали,
где нет нарождающегося и умирающего, верхнего и нижнего, правого и левого,
истинного и лживого... Может, мы, действительно, существовали и существуем
не по своим сюжетам. Мережко и ему подобные тешили себя хозяйничаньем  над
судьбами электронных персонажей. Люденсу этого показалось мало, он  сделал
персонажами нас, пристегнул к программным модулям всех,  от  Прозорова  до
Алексеева Комарова. И стали мы получеловеки,  ушедшие  от  своей  жизни  в
обслуживание вычислительной среды  и  игроков-победителей.  Что  не  очень
обидно: не одна, так другая среда будет на шее висеть, а игроки  -  те  же
персонажи, хоть и могущественные: кощеи, колдуны. Кажется, среда нам  даже
милость  теперь  оказывает.  Люденс  своим  беспрерывным   сплайсингом   в
экваториальной области устроил круговерть из сюжетов и  игровых  схем,  да
получил по балде от "Глобпака". Гиперкомпьютер переорганизовался, устранил
источник нестабильности. Хаотические на наш взгляд сплайсинговые  вихри  в
высоких широтах - это уже его работа. Чтобы возмущений и флуктуаций меньше
было, он нам помог: дал каждому право на собственный сюжет-судьбу.  А  для
наглядности  пристегнул  некоторых  наших  товарищей  к   своим   модулям.
Самоорганизация, адаптация - процессы чисто технологические, но  "Глобпак"
показал отнюдь не железное хайло. Под видом обаятельного Тристана он вывел
Прозорова из  хитроумных  схем  Люденса  по  отлову  Мережко  и  превратил
исполнительного унтера в душу живую; он вернул зрение Марии Тимофеевой, он
дал убежище  даже  изрядно  нагрешившему  Мережко,  через  этих  людей  он
разговорил и меня. Можно ли утверждать,  что  в  любой  открытой  схеме  с
большой долей хаоса  в  недрах  рано  или  поздно  родятся  способности  к
целенаправленному поведению,  разумность?  А  потом  еще  и  душевность  -
например,  на  уровне  конечных  во  времени,  но  насыщенных   глобальной
информацией  элементов.  Наверное,  нельзя,  даже  постыдно   для   такого
охранителя научных устоев, как я. Правда, я ливером чувствую, что в случае
с человеческой стаей произошло именно так. А на свете  все  происходит  не
однажды.