ься, не на  чем
было задержаться. Сумели княжеские воины оторваться в сумерках  от  черных
стражей, но к утру устали без седел, и бараны выдохлись от бешеной скачки.
К тому же все более чахлой и зыбкой становилась почва под ногами.  Грязной
свалявшейся сделалась шерсть и у взмыленного Барона.  Закопошились  в  ней
болотные пиявицы, некоторые из них добрались и до кожи Страховида.
     Крепослов молвил ему, что видел князя Эзернета  уже  неживым.  Черные
стражи первым делом подобрались к полководцу и  отсекли  ясную  головушку.
Семь лет, с самого отрочества,  Страховид  жил  умом  и  чувствами  своего
господина, который заменял ему отца, мать, а может даже  сына  -  токмо  к
князю одному  имел  боевой  холоп  заботу.  Сейчас  разом  были  обрублены
путеводные нити и Страховид словно погрузился в зябкую томящую пустоту.
     Потом  он  попробовал  вынырнуть  из  мрака,   утвердиться   на   том
единственном, что у него оставалось - ненависти  к  погубителям  князя.  А
ведь царь Макарий изшайтанился,  сделался  нечестивым  губителем  и  рабом
антихриста, подумалось Страховиду. Не зря в кабаках его кличут  -  Макарка
Зеленая Нога. Извел он лучшего и преданного  ему  воина.  Выходит,  что  и
верным слугам  Эзернета  не  сносить  головы,  не  допустит  злыдень  царь
Макарий, чтобы они поведали правду-истину об убиении светлого князя.
     После злодейства, учиненного минувшей ночью, живыми  осталось  семеро
псов-стражей, но княжеских ратоборцев на все про  все  токмо  двое.  Ну  и
пусть убьют, не жалко,  решил  Страховид,  однако  зараз  заметалась  иная
мысль: в  сем  случае  никто  не  поведает  людям  о  черном  коварстве  и
погубителей не осудит даже молва. Да, Бог воздаст им по  заслугам,  однако
высшая кара может свершиться лишь руками человеческими.
     Воины, покинувши спины усталых баранов, почали  месить  грязь  своими
сапогами, выискивая, где потверже. Однако  там  и  сям  мшина  разрывалась
водяными зыбучими окнами, в  коих  то  и  дело  бухали  пузыри  -  близкая
преисподняя дышала смрадом. Пару раз замечал Страховид узорчатые хребты  и
клыкастые морды ящеров-коркодилов. Это еще  не  беда,  тварь-то  заметная,
коли не свалишься в воду - она к тебе втихую не подберется. Другое дело  -
трупоедки, мелкие ядовитые ящерки. Одну такую гадину  Страховид  едва-едва
заприметил, когда остановился перекурить из чубука, и покромсал мечом.
     Трупоедка незаметно подкрадется и чиркнет двумя зубчиками  почти  что
без болести. А  како  станешь  ты,  возсмердя,  синим  опухшим  мертвецом,
устроит в тебе кладку яиц. Им непрестанный сугрев  будет,  а  вылупившимся
малькам - стол и дом. Ежели же трупоедка не устроит  в  теле  человеческом
своей кладки, то гибнет она мерзкой смертью,  ибо  новорожденные  тварюшки
остаются во чреве и начинают питаться маманькой, изгрызая ее изнутри. Зело
символическая тварь.
     Войско, конечно, любило князя Эзернета. А вот Макарий  Зеленая  Нога,
како выедет на войну  с  блестящей  свитой,  с  беловолосыми  отроками  из
дворцовой гвардии, так учинит неразбериху, каковую распутывать  приходится
князю Березовскому. Чего стоит  конный  натиск,  предпринятый  по  велению
государя на Лысые Холмы, где  за  день  легло  костьми  два  полка  лучших
всадников. Князь Эзернет увел тогда войско,  лишившееся  конницы,  почитай
что через трясину, иначе всем сорока  тысячам  теменцев  настал  бы  худой
конец от тюрков. Князь не токмо умом и отвагой государя превосходил, но  и
своим высокородством. Род его был знатен и в те времена, когда  о  предках
Макария никто слыхом не слыхивал, и тем паче  тогда,  когда  отцы  и  деды
Зеленой  Ноги  промышляли  лютым  разбоем  на  Теменском   море.   Неужели
червяк-мозгоед совсем лишил ума Макария - ибо несдобровать ему без верного
полководца...
     - Страховид, ты будто знаешь, за кем  мы  гонимся  со  столь  великой
резвостью? Энти долбоебы-стражи совсем отстали. Они, верно, притомились за
нами гнаться. На кой хрен мы им вообще сдались? - заметил Крепослов, уныло
вытаскивая сапог из грязи.
     - Сдались, не сомневайся. Ежели они нас не закопают, мы  будем  орать
на каждом майдане, что Макарий - никакой не помазанник Божий, а вор, стало
быть, и самозванец.
     Крепослов вытащив сапог, стал вытирать шапкой взопревший лоб.
     - Где-то я такое слыхал,  или  читал.  Ладно,  когда-нибудь  сам-друг
воскричим на каждом углу, или складно воспоем на два  голоса,  сопровождая
пенье ладной пляской. А сейчас-то куда почешем? Раньше мы путь  держали  в
составе войска, кое вели искушенные следопыты, а  до  того  еще  плыли  на
кочах по реке Таз. А ныне нам ведомо лишь, где  стороны  света,  да  и  то
приблизительно. Как добраться до тропок-дорожек, как  сыскать  сторожки  и
запасники? И вообще в энтих краях дьявол обитается. Да-да, он где-то здесь
прописан. Кому удалось отсюда выбраться, всякие жуткие вещи сказывали. Что
он превращает твою жизнь в сон, а ужасный сон в явь.  Что  душу  вынимает,
как семечко, и отправляет в преисподнюю, где из нее растет Древо Смерти.
     - Много чего по кабакам и трактирам сказывают, егда надобно на черпак
водки гроши наскрести, - устало отозвался Страховид. Более всего желал  он
нынче не слышать и не видеть ничего, и токмо поминать славные деяния,  кои
совершал он под началом доброго господина.
     Однако Крепослов не унимался:
     - У меня, друже, порохового зелья и пуль на пять выстрелов  осталось.
Како нам справится с медведем, не говоря уж о летучем упыре,  по  которому
надоть залпом палить?
     - Медведя ты изведешь нытьем, Крепослов,  а  упырь-кровосос  от  тебя
отравится. У меня запас еще на четыре  выстрела.  Можно  и  рыбу  острогой
бить, и птичьи яйца собирать. Так  перебиваясь  помаленьку,  мы  с  Божьей
помощью на избенку какую-нибудь наткнемся, где полно брашна [по-сибирски -
пища, угощение] будет. На воле-то проживем, коли не станем искать  встречи
с "черными".
     - И я согласно с тобой считаю, что на воле и проживем, и прокормимся,
и даже баскую бабу поимеем. Токмо  плюнуть  должно  на  "черных",  ети  их
налево. Ино сумеем еще возвернуться обратно тем самым путем,  каким  зашли
сюда. Ну, иж напоремся на стражей, лучше быструю смерть принять, чем гнить
заживо в энтих болотах.
     Страховид  не  заметил  в  друге   ни   устремленности   мыслей,   ни
заматерелости  чувств,   которые   помогли   бы   тому   стерпеть   долгое
изнурительное мучение.
     - Крепослов, у меня есть  нужда  пожить  еще.  Назад  не  пойду,  там
кобздец, так что прощай.
     Крепослов повернул первым и Страховид  смотрел  ему  вослед.  Друг  и
соратник становился все мельче, а небеса и болота все больше, он  удалился
шагов на двести, буде вдруг пропал. Баран его по-прежнему был  на  виду  и
что-то там искал на земле, и даже  косился  на  Страховида.  А  тот  зараз
ощутил, как навалилось единачество. Потом насыпал порох  на  полку  своего
пистоля, загнал пулю в длинный ствол и двинулся туда, где  только  был  да
сплыл его товарищ. Баран Барон неохотно поплелся следом.
     Слева и справа от мостика  из  зыбкой  почвы  стояла  гнилая  вода  с
камышовыми зарослями и кочками, на коих теснились кривые березки-карлики.
     С каждым шагом  копилась  тревога,  инда  приходила  и  отрешенность.
Страховид словно шествовал по большой  зале,  в  каковой  никогда  еще  не
бывал, и просторы,  залитые  водой,  становились  просто  росписью  на  ее
стенах. Даль приблизилась и сделалась вполне различимой и близкой, хотя не
слишком  четкой.  И  когда  отсчитал  воин  сто  пятьдесят  шагов,  что-то
промелькнуло среди зарослей. Или даже не промелькнуло, а только дало знать
о себе. Страховид сделал несколько шагов в сторону  и  съехал  в  воду  по
пояс, ноги сразу стала подсасывать илистая няша [по-сибирски жидкая топкая
грязь, донная тина], хотя и несильно. Умненький  Барон,  имея  собственные
понятия о жизни, за ним не последовал. Воин старался воздеть  повыше  свою
берендейку с пулечной сумкой и пороховым рогом. И просил Святаго  Ботаника
заступиться за него перед небесами, дабы не схватил прежде вражеской  пули
коркодил и не цапнула трупоедка. Еще двадцать шагов  по  тревожно  вязкому
дну и Страховид различил на поверхности  водной  две  плоскодонные  лодки,
одну совсем близко, другую поодаль, на них  плыли  черные  стражи,  числом
семь. А еще на воде лежало тело  -  Страховид  по  чекменю  сразу  признал
Крепослова. Промежду глаз мертвеца торчала  короткая  стрела,  "черные"  -
большие любители бесшумных арбалетов. Сгустившаяся тоска  навернулась  под
горло Страховида, с утратой последнего друга не кого было и жалковать.
     Княжий слуга выстрелил из пистолета  и  сбил  одного  из  "черных"  в
болото. Потом рванулся под водой, проплыл под днищем и вынырнул с  другого
бортика. Там, где враги не очень ожидали. Дернул  за  бортик  и  еще  двое
государевых псов упало в воду. Как они всплывали,  Страховид  потчевал  их
мечом по голове - приемам боя на плаву его  научил  один  пленный  азиатец
именем Масаеши Ояма. И что дивно, на разрубленной  черепной  кости  одного
стража, над диким выпученным глазом, блеснула  звездочка  о  тридцати  или
сорока  лучах.  Страховид  успел  сию  странность  приметить,  хотя  через
мгновение разрубленная голова паки  скрылась  под  водой.  Княжеский  воин
запрыгнул в плоскодонку, подхватил весло и айда грести изо всех оставшихся
сил.
     Те четверо, что плыли на втором дощанике [плоскодонная  лодка],  само
собой припустили за ним и, естественно, общая силушка у них была побольше.
Они еще и постреливали вослед, хоть и мазали, но  вопили  истошно:  "Стой,
ехида, не то промежность порвем."
     А засим перед Страховидом встала стена густых  камышовых  зарослей  с
несколькими узкими просветами. Куда грести, чтобы не  заблукать  в  густых
волосах болота? И тут обозначились полоски на воде  -  очередной  коркодил
без особых дум выбрал направление.  Воин  предпочел  за  лучшее  следовать
животной  мудрости.  Вскорости  Страховиду  показалось,  что   плоскодонку
подхватило какое-то течение, причем теплое. Здесь вообще было теплее,  чем
в окрестных местах; Страховид хоть  и  мокрый,  однако  же  еще  не  озяб.
Впрочем, сугрев возможно происходил оттого, что воин  работал  веслом  как
очумелый. Надо было поспевать за коркодилом,  который  резал  воду  словно
воздух. А зверь здоровенный такой, что прямо оторопь брала. Его  челюстями
можно было, раз-два, и плоскодонку напополам раскусить.
     Греб княжеский воин за своим коркодилом,  ажно  пар  из  ворота  шел,
заросли все гуще делались,  у  "поводыря"  появлялись  новые  товарищи.  А
Страховиду мнилось, что заплывает  он  в  какое-то  гадское  царство  -  и
призадумаешься, как такому обилию ящеров корма хватает? Впрочем  коркодилы
- умные хитрые твари. И вообще многие звери и домашние скоты  много  умнее
сделались, чем до Святой Чистки, так старики сказывают.
     Несколько раз Страховид миновал  скопления  коркодилов,  напоминающие
передовые дозоры. Прямо перед носом его плоскодонки то  и  дело  всплывала
жуткая морда с вылезающими вбок зубами, которая будто испрашивала  пароль.
Однако же ничего не дождавшись, мирно тонула  обратно.  Тем  временем  ход
лодчонки замедлился, понеже вода из узости  вытекала  на  простор.  А  там
Страховиду померещилось, что попал он на  вечевое  сборище  в  коркодильем
царстве. Шибко много сгрудилось ящеров,  терлись  они  боками,  теснились,
переползали по спинам "товарищей", словно по бревнам, но некое  благочиние
блюли. Воин убеждал себя не бояться изобилия гадов и почти  что  уговорил.
Да   вдруг    на    "просторе"    появилась    вторая    плоскодонка    со
стражами-преследователями. Неуемные люди зараз давай палить  в  Страховида
из  своих  пищалей,  и  фонтанчики  все   приближались,   знать   выстрелы
становились точнее и кучнее. В лодчонке, где плыл Страховид,  от  прежнего
экипажа осталась ручница, причем заряженная. Княжий  воин  выстрелил  лишь
раз, однако поначалу не знал, попал он или нет.
     А при стрельбе почудилось ему будто линии протянулись светящиеся, иже
соединили его и  вражеское  суденышко  воедино,  облегчив  прицеливание  и
меткую стрельбу.
     Страховид пальнул все-таки в "яблочко", потому что супротивники стали
вдруг утопать. Они прекратили стрелять и грести, переключившись толико  на
черпание. Коркодилы вовсю резвились вокруг стражей, да и возле  Страховида
тоже. Воин пытался избежать толчеи, выгребая на более свободное место.  Но
при том он сближался с дощаником черных  стражей.  Едва  бы  те  перестали
черпать воду и занялись бы меткой стрельбой, то и беглецу недолго бы  небо
коптить. Ан стражам было уже не до стреляния, хотя  обе  лодки  сплывались
все теснее и теснее.
     Страховиду мнилось, что коркодилы прямо подталкивают  его  к  врагам;
сиречь, многозубым тварям нет никоей разницы между ним и  кровавыми  псами
государя. А "псы", углядев поблизости  его  плоскодонку,  не  только  воду
сливали, но и тщились подгрести поближе. Однако проскрипели  ужо  для  них
ворота преисподней бездны. Лодочка "черных" черпала воду одним бортиком, в
другой  лупили  ящеры  своими  каменными  мордами.  Какой-то  из   стражей
изловчился перепрыгнуть к Страховиду. Бросил тело свое удачно, но все-таки
чуток не долетел. Страховид не рубанул мечом по его  голове,  показавшейся
из воды. Впрочем не стал  и  руку  протягивать.  Только  разок  успели  бы
щелкнуть часики, а коркодил уже поимел упавшего  стража.  Непонятно  даже,
почему ящер дозволил  выплыть  "черному"  на  поверхность.  Человек  тонко
взвизгнул, на большее видно запала не хватило, и  тотчас  исчез  по-новой.
Под водой ящеры его потрепали и прикончили, токмо красное  облачко  бывшей
жизни и всплыло наверх.
     Однако следующий страж был удачнее,  он  не  только  прыгучесть  явил
хорошую, но и с прирожденной ловкостью уцепился за  бортик  плоскодоночки,
вмещающей Страховида. Пришлось отвадить прыгуна мечом по голове. Княжеский
воин понадеялся, что прикончил беднягу, ино  коркодилы  драли  уже  дохлое
тело.
     Корыто, где сидели стражи, набрало  столько  жидкости,  что  получило
твердое направление -  ко  дну.  Одного  "черного"  ящер  утащил  даже  не
дожидаясь, буде обед окажется в воде - прянул в лодку  и  зажав  челюстями
туловище, плюхнулся обратно. Тут  последний  страж  сиганул  к  княжескому
воину из своей утопающей посудинки  -  просаживая  все  силы,  накопленные
страхом и отчаянием. Линия полета выписана была правильно, посему очутился
"черный" в гостях у княжеского воина.  Страховиду  приложить  меч  уже  не
удалось, цепкий страж  ухватил  его  за  запястье  правой  руки  и  заодно
попытался подпороть ножом. Десницу [правую руку] с ножом  вышло  придавить
коленом, однако вражеский боец употребил  борцовый  прием  -  изогнувшись,
ударил Страховида башкою под дых. Княжеский воин вылетел из лодки,  однако
же не забыл ухватить неприятеля за ворот и прихватить его с собой. В  воде
они недолго бились, не до  того  стало.  Перемирие  наступило,  когда  оба
увидели, что к ним метнулись длинные смертоносные тела ящеров.
     Плавание Страховида  было  борзым,  порывистым  и  нелепым.  Кажется,
кто-то из  коркодилов  норовил  уже  цапнуть  его  за  пятку,  како  вдруг
взметнулись  водяные  заросли  из  белесых  толстых  стеблей.  А  за  ними
шевельнулось что-то напоминающее  большой,  но  мягкий  колокол  молочного
цвета,  внутри  коего  просматривались  полупереваренные  останки   всякой
живности  и  даже  кости  крупного   четвероногого   зверя.   Пресноводная
сорокалучевая медуза по прозвищу "белая  смерть"  -  метнулась  догадка  в
голове Страховида. Жуткая думка, однако сейчас было не до боязни. Один  из
белесых "стеблей" мягко обкрутился вокруг ноги и выпустил  для  надежности
еще десяток выростов. Но не время было им заниматься, сперва надобно ножом
ткнуть под нижнюю челюсть ящера. Подколотый  коркодил  задергался  и  стал
удаляться, показывая некрасивое желтое пузо, только  и  самого  Страховида
скрутила резкая боль, впившаяся тьмой мелких ядовитых коготков в тело. Ибо
белесый "стебелек" ужо поработал,  выпустив  одну  стрекательную  ниточку.
Страховид недужно заметался, желая поскорее вынырнуть на  поверхность.  Он
отсек окаянное ловчее щупальце, однако голову его накрыло нечто  мягкое  и
как будто нежное ласковое. Воин знал, что за сим последует,  орудуя  ножом
он все-таки выдрался из  ядовитых  объятий  и  рванулся  к  берегу.  Когда
Страховид  доплыл  до  береговой  тины,  то  заметил  обрубок   ветвистого
щупальца, присосавшийся к коже, и потянулся,  чтобы  отодрать.  Но  прежде
стрекательные нити еще раз ввинтились в ногу, отчего резко сократились все
уязвленные мышцы. Воин, мгновенно теряя власть над телом, упал, а вместе с
тем нахлынула тьма. Она поглотила боль и разные прочие чувствования...
     Очнулся Страховид из-за больших комаров, чей размер превышал  фалангу
указательного пальца, а хоботок проникал глубоко под кожу. Ныли все  мышцы
и даже хрящные суставы. Голова лежала в  лужице  и  к  ноздре  подбиралась
юркая мушка, собираясь отложить там яички. Пока что Страховид мнил  только
одно - он от кого-то убегал. Или может догонял. Осколки  памяти  никак  не
складывались во единую картину. Ясно припоминалось лишь та  невзгода,  что
пресноводная медуза ужалила его ядом своим  преаспидным.  Вот  из  опухшей
ноги доселе торчат пожухлые стрекательные нити.
     Кроме мышечных болестей сейчас Страховид чувствовал иные  недужности,
наипаче зудение в глазах, и общую неуютность. Он провел ладонью  по  лицу.
Пальцы соскоблили какую-то липкую белесую дрянь. Клейковина. Подобралась к
нему,  пока  он  валялся  колодой  бесчувственной.  Страховид  знал,   что
клейковина  наверняка  успела  запустить  свои  тонюсенькие  щупики  вкруг
глазных яблок прямо в череп. Говорят, она мозг пьет. А может и  не  так  -
достоверно известно лишь то, что клейковина блудно ворошит и  перемешивает
начинку головы. Сумеет и память отнять, и добавить  чужое  памятование,  и
сделать так, что себя забудешь.
     "Я - Страховид, прежде боевой холоп,  а  затем  ближний  слуга  князя
Эзернета Березовского. Вместе с ним  ратоборствовал  в  восьми  битвах,  в
брани при Лысых Холмах прикрывал отход главных сил, стоя одесную от князя.
Но меня еще звали... Меня звали Демонюк, царь любил меня,  кормил  с  руки
сладостями, бороду трепал, по его велению выкорчевывал я смуту,  князей  и
бояр душил за то, что они государство на части разрывали..."
     Тьфу, что за зараза оказалась в его голове? Ведь он - Страховид, а не
черный страж, не этот кромешник Демонюк. Именно царь, а не князья, изнурил
государство самодурством своим.
     И все равно  Страховид  помнил  чужой  памятью  злобесного  окаемного
[беспредельного, кромешного] человека про то, как разорял  поместье  князя
Березовского. Военный начальник в походе тогда был, славу себе  добываючи.
А стражи во  главе  с  черным  полковником  Остроусовым  наскочили  ночью,
факелами  избы  крестьянские  закидали,  затем  взорвали  бревенчатый  тын
пороховым зарядом и разлетелись по усадьбе.  Порубили  дворню,  постреляли
ратных слуг, вздернули дворецкого на сук,  девок  горничных  растащили  по
темным углам. Ему невестка княжеская досталась - како показал ей  перчатку
свою, утыканную гвоздями, так она сразу присмирела, юбки  задрала  и  сама
еще помогала, шафирка... Все равно ее потом  прикончили.  Полковник  велел
всех баб к  упавшему  тыну  привязать,  юбки  им  завернуть  на  головы  и
натравить боевых псов, которые к тому же кобели ужасные. Псы  вначале  тех
баб  отзудили-задрючили  по-кобелячьи,  а  потом  еще  закусали  насмерть.
Княжескую челядь и холопов усадебных царские стражи прикрепили к воротам и
начали на них ездовых баранов испытывать - на бодучесть. Несколько боданий
и от тех мужиков только мешки переломанных костей остались...
     Экий чертов бред засел в голове. Видимо, дьяв