следует  спросить  об  этом  у  нее,  -  сказал  раб,  еще  раз
поклонившись.  -  Она  сама  скажет  вам.  Это  женское  искусство,  мой
господин, но вы принц, и она скажет вам. Он снова поклонился  и  убежал.
Мирейн взял в руки покрывало, все еще слегка улыбаясь знакомой улыбкой.
   - Да, перед принцем они ведут себя  совершенно  иначе.  Когда  я  был
простым жрецом, меня помещали в хлеву или,  если  семья  была  набожной,
вместе со слугами; никто и не думал заикаться,  когда  я  заговаривал  с
ними. Но ведь тогда я был тем же Мирейном, что и теперь. Так  в  чем  же
дело?
   - Тогда у тебя не было власти. Тогда ты не мог  вынести  им  смертный
приговор, который был бы исполнен.
   Мирейн перевел взгляд на Вадина. - Вот, значит, какова  отличительная
черта принца? Возможность безнаказанно убивать?
   - Это одна из возможностей применения власти. - Нет, - сказал Мирейн.
- Власть может гораздо больше.
   - Конечно, если только ты не поваренок в таверне на горе.
   Принц  завернулся  в  великолепное  покрывало,  сдвинул  брови,  упер
подбородок в кулаки. Присутствие рабов больше не мешало Вадину выполнять
обязанности оруженосца, и он принялся чистить и сушить доспехи Мирейна и
его оружие. Когда он снова поднял глаза, Мирейн сказал:
   - Я не желаю  быть  всего  лишь  высокомерным  палачом.  Я  собираюсь
показать людям, каков должен быть настоящий король.  Это  вождь,  страж.
Защитник слабейшего перед сильнейшим.
   Вадин возвел глаза к небу и затем, прищурившись, еще раз оглядел  меч
Мирейна. Лезвие слегка затупилось. Вадин потянулся за точильным  камНем.
- Все посмеиваешься, - произнес Мирейн скорее  грустно,  чем  гневно.  -
Только  это  ты  и  знаешь?  Страх  и  сила  -  в  этом  все  могущество
сильнейшего? - А что же еще?
   - Мир. Спокойствие. Жизнь без страха. Закон, который управляет каждым
человеком, от низшего до высшего.
   - Какие странные у тебя мечты,  мой  господин!  Это  что,  проявление
южной болезни?
   - Ты опять издеваешься. - Мирейн глубоко вздохнул. - Я понимаю.  Если
король надеется править, он  должен  воспользоваться  силой,  иначе  его
скинут с трона. Ну а если сила  смягчится  милосердием?  Если  правитель
может научить другому, более мягкому образу действия всех, кто  хочет  и
может  научиться?  Если  он  захочет  отбросить  свои  сомнения   и   не
поддаваться соблазнам силы? Представь это, Вадин. Представь и скажи, что
ему придется делать.
   - Он долго не продержится в Яноне, мой господин. Мы все  здесь  дикие
варвары. Мирейн фыркнул.
   - Ты такой же варвар, как князь из Хан-Гилена. - Не совсем, -  сказал
Вадин. - Можешь меня убить, но штаны носить я не буду.
   - Князь Орсан просто пожал бы плечами при мысли о килте. Ведь  сидеть
в седле в килте страшно неудобно.  И  чрезвычайно  нескромно.  -  Должно
быть, он такой же нежный, как  женщина.  -  Он  не  нежнее  меня.  Вадин
вопросительно взглянул на Мирейна. - Не ты ли опасался собственной  тени
всего  день  или  два  назад?  -  Ему  удалось  увернуться  от  подушки,
запущенной в него с устрашающей силой. - А как  насчет  милосердия,  мой
господин? - У меня есть милосердие. И я берегу его. - Да ну? - усомнился
Вадин. - Превосходство силы -  вот  что  делает  тебя  принцем,  а  меня
оруженосцем.
   - Святые небеса, да ты философ! Один из этих новых  логиков.  Что  ж,
придется научить тебя читать, и тогда ты станешь величайшим  наставником
в Девяти Городах. - Упаси боже, - с чувством сказал Вадин.

***

   Вадин ужинал в зале, поневоле оказавшись среди принцев,  в  то  время
как  менее  значительные  персоны   располагали   временем   по   своему
усмотрению. По крайней мере  ему  позволили  сидеть  рядом  с  Мирейном;
никому не  пришло  в  голову  по,  глупости  или  от  избытка  храбрости
запретить ему это. Он  подозрительно  посматривал  на  Морандена  и  еще
подозрительнее - на своего подопечного, который пробудил в семье хозяина
замка такое восхищение, словно был их родственником.  Особенно  влюблены
были женщины, хотя юноша с глазами лани -  Вадин  предположил,  что  это
младший сын хозяина, - тоже явно потерял голову. Он прислуживал  Мирейну
за столом с каким-то благоговением,  просто  таял  от  каждого  слова  и
взгляда  и  дрожал,  если  слузгай  или  долг  позволял  ему   оказаться
достаточно близко к Мирейну.
   - Хорошенький, - заметил Вадин, когда мальчик отошел наполнить  вином
опустевший кувшин. Мирейн приподнял бровь.
   - Он хочет упросить меня взять его в поход. Что мне делать?
   - Почему бы не взять? Кажется, он вполне способен к обучению.
   Бровь поднялась еще выше, но тут Мирейну задали какой-то вопрос, и он
отвернулся.
   Предоставленный сам себе, Вадин продолжал краешком глаза  следить  за
мальчишкой. Оживление угасло. Мирейн,  конечно,  не  собирался  брать  с
собой этого мальчика. Слуг вокруг него было больше  чем  достаточно.  Но
паренек оказался на редкость хорош собой.  Даже  красив,  если  говорить
честно. Гибкий, изящный, с огромными влажными глазами; бороды у него еще
не было - лишь легкий пушок на гладкой  коже  щек,  и  хотя  волосы  уже
достаточно выросли с тех пор, как в детстве обрили его голову, он еще не
начал  заплетать  их  в  косички,  как  принято   у   взрослых   мужчин.
Задрапированный в мягкую шерсть, увешанный драгоценностями,  он  походил
на восхитительную девушку. И вел он себя  как  девушка,  замирающая  при
виде Мирейна.
   У Вадина разболелась голова. Он вдруг понял, что хмурится. Но кто  он
такой, чтобы проявлять неодобрение? Пару раз и с ним случались  подобные
интрижки, хотя, безусловно, он предпочитал в постели женщин.
   Мирейн улыбнулся мальчику. Как его звали?  Итхан,  Истан  или  что-то
вроде того. Это была одна из любимейших улыбок Мирейна,  теплая,  но  не
обжигающая. Мальчик наклонился  к  нему  и  тут  же  поспешно  отпрянул,
охваченный трогательной стыдливостью. Встретившись глазами с Вадином, он
отступил назад и исчез.
   Сидя среди вздыхающих и  обмирающих,  Вадин  спокойно  наблюдал,  как
Мирейн выходит из зала, трезвый, без всяких происшествий и, главное, без
намерения задерживаться здесь. Быть может, его, как  и  Вадина,  утомила
чрезмерная назойливость юного влюбленного.
   Мирейн уснул сразу же и очень крепко, как всегда. Вадин,  деливший  с
ним слишком широкую кровать, не мог сомкнуть глаз.  Мысли  не  тревожили
его; чувствуя теплое тело рядом с собой, он мечтал, чтобы это была Лиди.
Одна или две рабыни бросали на него взгляды; быть  может,  если  бы  ему
удалось незаметно уйти...
   Мирейн повернулся во сне и прижался  к  Вадину,  как  щенок  к  своей
матери, пытаясь зарыться в его  длинное  гибкое  тело,  потом  пару  раз
вздохнул и затих. Вадин вздохнул гораздо глубже. Мирейн не  имел  ничего
общего с женщинами, кроме разве что кожи. И волос.  Своими  волосами  он
заткнул за пояс этого Итхана или Истана. Косички Мирейна  расплелись,  к
утру они все перепутаются, и голова  будет  похожа  на  воронье  гнездо.
Вадин бессознательно пригладил волосы принца. И  продолжал  гладить  их,
осторожно распутывая непокорные пряди и пытаясь  не  разбудить  Мирейна.
Это успокаивало, словно он гладил любимую собаку.
   В Яноне схватились бы за оружие, знай  они,  о  чем  он  тут  думает.
Мирейн  бы  только  рассмеялся.  Ему  нравилось  и  удавалось  выглядеть
величественно, однако, несмотря на это, он был убежден в своем уродстве.
Да, его нельзя было назвать красивым и тем более смазливым.  Но  он  был
прекрасен. Странно, потрясающе и неумолимо прекрасен.
   Рука Вадина застыла. Он услышал медленное мощное  дыхание,  посмотрел
на руку, перекинутую через его грудь. Внезапно ему захотелось  вырваться
на свободу и сбежать.  И  так  же  внезапно  возникло  желание  стиснуть
Мирейна в объятиях и бормотать ему на ухо бесконечный  поток  глупостей.
Разбудить его таким образом и бросить вызов его буйному характеру. Вадин
лежал очень тихо, не  шевелясь,  и  заставлял  себя  вспоминать  правила
дыхания. Вдох - выдох; вдох - выдох. Вот так. Выдох. Вдох...
   Но пари свое он еще не проиграл. Там  речь  шла  только  о  дружбе  и
ничего не говорилось о любви.
   "Будь он проклят, - думал Вадин, продолжая сосредоточенно  дышать.  -
Проклят, проклят, проклят".

Глава 9

   Как и предсказывал Мирейн, Истан принялся умолять взять его с  собой.
Мирейн был с ним добр, но непреклонен.
   - Я отправляюсь на битву, - сказал он, - и у  меня  есть  оруженосец,
избранный самим королем. Оставайся здесь, чтобы  возмужать  и  научиться
всему, чему тебя может обучить наставник.  А  когда  твои  волосы  будут
заплетены в косички, если ты сможешь и захочешь, приезжай в Хан-Янон,  и
мы рады будем встретить тебя.
   Огромные глаза Истана наполнились слезами, но  ему  удалось  сдержать
их. Так он меньше походил на мальчика и совершенно  перестал  напоминать
девушку. Когда Мирейн уезжал,  Истан  поднялся  на  надвратную  башню  и
смотрел, как принц удаляется. Вадин знал, что он не  двинется  с  места,
пока они не исчезнут из вида.
   Мирейн не забыл о нем: это было для  него  несвойственно.  Просто  он
сосредоточился на маячивших впереди горных вершинах,  где  и  находились
Окраины,  а  также  на  голубом  покрывале,  принесенном  ему  в  дар  и
упакованном среди прочих вещей.
   Ехавший рядом с ним  Вадин  хранил  молчание.  Его  пробуждение  было
мучительным, но вовсе не потому, что большую часть ночи  он  провел  без
движения и сна; это Мирейн, поднявшись  с  кровати,  заставил  Вадина  в
испуге проснуться. Без тени смущения принц  выпутался  из  его  объятий,
будучи в мрачном настроении, как всегда в ранний  час,  однако  старался
держать себя в руках и демонстративно не замечал краски стыда,  залившей
лицо Вадина. Вадин взглянул на него, все вспомнил, понял, что  ненавидит
себя, и замер, охваченный леденящим ужасом.  Мирейна,  единственного  из
всех людей, волшебника и сына бога, путешественника  по  чужим  разумам,
невозможно  было  обмануть.  Вадин  мог  бы  изобразить  самое  истинное
безразличие или проявить мудрость и повести себя так,  будто  ничего  не
случилось,  но  Мирейн  все  равно  узнал  бы.  Понял  бы.  И  будь  ему
действительно до этого дело, Вадин умер бы от стыда; но если Мирейна это
не интересовало, значит, все обстояло еще хуже.
   Пока Вадин продолжал лежать под покрывалом, Мирейн принес ему вина  и
при этом вел себя как обычно. Его глаза не светились божественным огнем,
они все еще были туманными и сонными, но взор  постепенно  прояснялся  и
становился сосредоточенным. Вадин хлебнул теплого сладкого вина,  и  это
успокоило его. В конце концов, возможно, ему нечего бояться. Не такие  у
него глаза, чтобы по ним можно было что-то прочесть, а Мирейн никогда не
станет проникать в глубины сопротивляющегося разума.  И  не  важно,  был
Аварьян его отцом или нет, но утром Мирейн  чувствовал  себя  не  лучшим
образом. К тому времени, когда принц привел в порядок свои мысли, Вадину
удалось овладеть собой.
   Ветер бил ему в лицо, свежий и холодный от нерастаявших снежинок.  Он
знал, что справится с этим. Он же не Истан. И не тело Мирейна  было  ему
нужно, или, если уж на то пошло, не до такой степени, чтобы бредить  им.
Ему требуется нечто иное. Может быть, что-то неощутимое.
   - Смотри!  -  крикнул  Мирейн,  вытягивая  руку.  Раздалось  хлопанье
огромных крыльев, и прямо на плечи Мирейна  с  неба  упал  орел,  словно
сокол, приученный к путам; это был белый горный орел, королевская  птица
Янона, спутник королей. Взгляд встретился со взглядом,  солнечный  огонь
соприкоснулся с пламенем Солнца. Издав пронзительный крик, орел взмыл  к
Солнцу. Вместе с ним устремилась душа Мирейна, оставив опустевшее тело в
высоком боевом седле.
   Глаза Вадина защипало, и он уткнулся в холку Рами. Боги и демоны,  он
и в самом деле спятил. Ревновать к птице!  И  все  из-за  странствующего
колдуна, который захотел стать королем и которому это желание, вероятно,
сулит смерть. Глаза Вадина наполнились слезами.  Порыв  ветра  унес  его
ругательства.

***

   Окраины медленно приближались. Холмы вздымались все выше, превращаясь
в горы, вокруг простирались пустоши, где зелень не устояла под  натиском
камня, деревья зачахли и изогнулись под постоянно дующими  безжалостными
ветрами. Кажется, стопа лета не касалась  этой  земли.  Там,  где  могла
пробиться трава,  стояла  весна,  задержавшаяся  из-за  поздно  сошедших
снегов; горные пики  все  еще  были  покрыты  ими,  соперничая  в  своем
сверкании с самим солнцем. Но далеко внизу царили зелень, тепло и покой,
а когда они поднялись выше, Вадин,  окинув  взглядом  всю  страну,  смог
увидеть стены Дола Янона, хотя Башен или  замка  не  было  видно.  Башни
находились слишком близко к восходу солнца,  замок  же  оказался  хорошо
защищен окружавшими его горами.
   Теперь они передвигались с большей осторожностью, опасаясь  вражеских
разведчиков или шпионов и чувствуя себя чужаками в этом краю, восставшем
против своего властелина. Однако они и не крались, словно воры. Моранден
решил выдать свое присутствие  в  Окраинах,  но  не  желал  обнаруживать
точное место нахождения. Он не скрываясь мог проехать  через  деревню  -
какую-нибудь горстку лачуг под нависающими скалами, - затем словно ветер
пронестись по тайным тропинкам на большое расстояние и разбить лагерь на
целый день, или на ночь, или же только на час.
   - Беспорядок, - сказал Мирейн Вадину, - сбивает бунтовщиков с  толку.
Они не  так  уж  могущественны,  как  им  хотелось  бы;  а  колеблющимся
приходится напоминать, и часто в присутствии их господина, что приносили
присягу верности до самой смерти.
   Один из мелких вождей вспомнил  об  этом  и  попытался  ублажить  обе
стороны. Он поселил у себя зачинщика  беспорядков,  устроил  пир  в  его
честь, потом арестовал его прямо в постели и послал донесение о пленнике
принцу  Морандену.  Моранден  приехал,  улыбался,  наблюдал  за   казнью
бунтовщика. А когда палач принес ему  окровавленную  голову,  он  поднял
руку. Его люди схватили незадачливого вождя,  и  под  холодным  взглядом
Морандена палач снова выполнил свою работу.
   Вадин не был чужд  скоропалительного  правосудия.  Он  в  нем  вырос.
Однако именно Мирейн, который  воспитывался  среди  мягких  нравов  юга,
смотрел на все это, не отводя глаз, в  то  время  как  Вадину.  пришлось
отвернуться: вместе со стыдом и отвращением он почувствовал дурноту.
   - Я могу убивать, - прошептал он, задыхаясь. - Я могу убивать в  бою.
Я знаю, что могу. Но я никогда... никогда бы не мог... Господи,  как  он
смотрел, когда попал к ним! Как смотрел!
   Мирейн не оскорбил его проявлением жалости или сочувствия.
   - Он знал, чем рискует, но отказался в это верить.  Предатели  всегда
так делают.
   Им отвели отдельную уборную,  и  они  ненадолго  удалились  туда.  На
пороге Вадин повернулся, встав спиной к кожаному занавесу, который падал
на ступеньки. - А ты поступил бы так же, как твой дядя? Мирейн не  спеша
облегчился. Факел над его склоненной головой наполнял помещение  тусклым
мерцанием, но Вадину удалось заметить, что губы  Мирейна  плотно  сжаты.
Наконец принц произнес:
   - Не знаю. Я... я не знаю. - Он затянул пояс на своем килте.  -  Меня
никто не предавал.
   Пока. Непроизнесенное слово тяжело повисло в воздухе.

***

   Моранден  восстановил  свое  положение.   Его   вассалы   слали   ему
многочисленные уверения в преданности. Но  вожди,  зачинщики  восстания,
знали, что они не могут надеяться на милосердие. Собрав все  .оставшиеся
силы, они устремились в безопасные места.
   - В Умиджан, - сказал капитан разведчиков Морандена,  который  загнал
сенеля, чтобы настигнуть своего господина на дороге из Шуана в Керат.
   Вадин  слышал  это,  так  как  Мирейн,   которого,   возможно,   вело
предвидение,  проехал  в  голову  колонны,  и  стража  старшего   принца
пропустила его.
   - Да, -  тяжело  дыша,  повторил  разведчик,  принял  из  рук  самого
Морандена флягу и сделал жадный глоток. - Они прятали в Керате человека,
умирающего от лихорадки. Прежде чем умереть, тот человек кое-что сказал.
Умиджан даст укрытие бунтовщикам, если они сумеют быстро туда  добраться
и если принесут там присягу.
   Лицо Морандена хранило суровость. Умиджан был сердцем Окраин,  а  его
властелин -  ближайшим  родственником  принца.  Единокровный  брат,  как
шептали те, кто распускал слухи, что он вообще не сын короля Рабана.  За
исключением громадных построек Хан-Янона, Умиджан  был  самым  мощным  и
неприступным укреплением всего королевства. Запершись внутри  его  стен,
беглецы могли выдерживать осаду сколь  угодно  долго.  Или  же  столько,
сколько решил бы барон Ус-тарен, а он не отступил бы так просто, ибо сам
был  потомком  длинной  череды  бунтовщиков,   сопротивлявшихся   своему
властелину.
   - А если мы доберемся туда первыми? - привлек всеобщее внимание голос
Мирейна.
   По крайней мере один  клинок  обнажился  перед  ним.  Принц  взглядом
заставил его опуститься.
   - Что, если мы успеем добраться в Умиджан прежде них? Что тогда будет
делать Устарей?
   - Это невозможно, - проскрипел один из самых приближенных к Морандену
капитанов. - Если они миновали Керат целый день назад или  даже  раньше,
значит, к рассвету завтрашнего дня окажутся в крепости. Нам их ни за что
не догнать, а уж о том, чтобы перегнать, и говорить нечего.
   - Но если нам это удастся, - продолжал настаивать Мирейн, - то пойдет
ли лорд на государственную измену? Или же Устарей просто играет  в  свою
обычную игру и победитель получит его помощь, а проигравший  станет  его
врагом? Разведчик ухмыльнулся - Да, мой  принц,  ты  прав.  Это  великая
игра, и лорд Умиджана -  большой  ее  знаток.  Но  они  от  нас  слишком
оторвались, и мы не успеем догнать их.
   Сенель Морандена волновался, прижимал уши и косил глазом на Бешеного.
Старший принц предвосхитил его выпад, и после  удара  пена,  покрывавшая
удила, окрасилась кровью, но мысли Морандена были далеко. Он не  отводил
глаз от Мирейна. Вадин ничего не  смог  прочитать  в  этих  глазах.  Они
ненавидели, да, но не  до  ослепления;  они  оценили  противника  и  его
жеребца и сузились.
   - Ну, племянник, - сказал Моранден, и  это  было  настоящей  уступкой
перед лицом всей армии, - раз уж твоя светлость решила не придерживаться
отведенного тебе места, поведай-ка нам то, о чем мы еще не знаем.
   - Мне ничего не известно, господин командующий,  -  сказал  Мирейн  с
явной насмешкой. - Но я не  верю,  что  мы  проиграли.  Дай  мне  десять
человек на самых быстрых сенелях, и я от твоего имени встречу  предателя
у ворот Умиджана.
   - А почему ты? Зачем рисковать жизнью наследника трона, отправляя его
на дело, которое может быть для него смертельным?
   - Потому что Бешеный - самый быстрый сенель во всем Яноне, -  ответил
Мирейн, - и никакого другого всадника, кроме меня,  он  не  потерпит.  В
скачке ему нет равных.
   Все, кто стоял поблизости, замерли и слушали, передавая по рядам, кто
что сказал. Мирейн бросил вызов Морандену, команды которого до  сих  пор
никто не осмеливался обсуждать, и Моранден отлично  это  понимал.  Но  в
этом вызове не было вражды ни с той, ни с другой стороны. Сейчас,  перед
лицом общего неприятеля, ее и не могло быть.
   - Если я отправлю тебя, - сказал Моранден, - и  ты  попадешь  в  лапы
врага или тебе не удастся убедить Устарена в том, что  ты  действительно
король, а не пешка в этой игре, то сам Умиджан ополчится против меня.
   - Нет. Клянусь именем моего отца. Это дело целиком на  моей  совести.
Если, конечно, вы позволите мне заняться им, мой господин командующий. -
А если я не позволю, мой господин солдат? - Я подчинюсь вашей воле. И мы
потеряем Умиджан, - сказал Мирейн.
   Мышастый жеребец опустил рога, вызывающе фыркая. Моранден стукнул его
кулаком. Внезапно принц рассмеялся низким раскатистым смехом, в  котором
звучала горечь.
   - Ладно, парень, ты добился своего. И может быть, тебе