а  деле  же  все
наоборот. Это я принадлежу всем странам света.
   - Сейчас вы в Асаниане, - напомнил Фираз.
   - Я успел это заметить.
   У вельможи дрогнули крылья ноздрей.
   - Могу я говорить свободно, милорд?
   - Я очень рассчитываю на это, - сказал Эсториан.
   Зрачки  у  Фираза   расширились.   Он   явно   волновался.   Эсториан
почувствовал прилив гордости, хотя знатный  асанианин  ничем  другим  не
выдал своих чувств. - Хорошо, милорд. Надеюсь, я не  нанесу  вам  вреда,
если  позволю  себе  сделать  маленькое  замечание:  ваша   демонстрация
обнаженных  частей  своего  тела  не  может  быть   хорошо   принята   в
Кундри'дж-Асане.
   - Разве?
   Фираз проявил настойчивость.
   - Я верю, что вы сами знаете  это  и  в  вашем  поведении  есть  свои
резоны. Однако не можете же вы  желать,  чтобы  половина  вашей  империи
отвернулась от вас?
   - Почему нет?
   - Не понимаю, - сказал регент. -  Будьте  добры,  поясните  мне  свою
мысль.
   - Скажите положа руку на сердце, разве не легче станет Асаниану жить,
если он избавится от претендующего на его трон выскочки и  полукровки  и
возведет на престол императора чистых кровей?
   Фираз удивил Эсториана. Он рассмеялся.
   -  Сказать  да  -  значит  рисковать  навлечь  на  себя  обвинение  в
государственной измене. Сказать нет - значит расписаться  в  собственном
скудоумии. Милорд, вы и есть тот самый законный и чистокровный наследник
империи Льва. Это написано  на  вашем  лице.  Возможно,  некоторые  ваши
подданные слепы или плохо знают вас. Тогда, конечно,  стоит  им  кое-что
показать. Но, - добавил он, - не столь откровенно, как вы делали  это  в
зале для аудиенций.
   - Почему? - спросил Эсториан.
   - Умеренность не нуждается в дополнительном проявлении ее  сути.  Она
существует - и все.
   - Я не был голым.
   - Вы...
   Фираз оборвал себя и заговорил другим тоном.
   - Ваше величество, я ясно вижу, что  вы  не  глупец,  что  вы  сейчас
делаете свой выбор. Могу я узнать, куда клонится чаша весов?
   - Во всяком случае, не туда, где царит диктат чужой воли.
   - Кто может осмелиться диктовать вам, милорд?
   - Ваши слуги. Они вторгаются в дела моего поверенного, навязывая  мне
удобный для них распорядок дня. Ваши оленейцы пытаются  снять  с  постов
мою гвардию по вашей команде и без моего ведома.
   - Но, милорд, ваш поверенный только что проводил меня сюда.  Я  видел
также, что у  дверей  дежурят  гвардейцы  из  Эндроса  рука  об  руку  с
оленейцами из Кундри'дж-Асана. Эта картина умилила меня.
   - Мой титул кое-что значит даже в Асаниане.
   - Не надрывайте мое сердце, милорд. Мы все - ваши преданные слуги.
   - Надеюсь, мы больше не будем возвращаться к этим вопросам?
   - Могу ли я надеяться, в  свою  очередь,  что  вы,  ваше  величество,
будете терпимы к нашей несколько эксцентричной манере одеваться?
   - Это будет зависеть от степени эксцентричности.
   - Намерены ли вы по крайней мере соблюдать фундаментальные правила?
   - Обещаю не шагать по головам. В моей одежде прошу упразднить парик и
маску. Не препятствовать мне, когда захочу, гулять вне дворца.
   Фираз едва заметно кивнул и надолго умолк, словно  копя  силы.  Потом
сказал, тщательно выговаривая каждое слово:
   - Намерены ли вы, ваше  величество,  обучаться  искусству  управления
асанианской империей?
   Вопрос был тяжел, но прозвучал вовремя.  Эсториан  утомился  и  хотел
поскорее кончить дело.
   - Если учителем будете вы, обещаю стать самым прилежным  учеником  на
свете.
   Фираз улыбнулся.
   - Большей радости вы не могли мне доставить, милорд.

***

   Искусство ношения десяти верхних одежд было подобно искусству ношения
тяжелых доспехов. Семнадцать поклонов и  приседаний  в  полной  парадной
форме  выматывали  сильнее,  чем  урок  боя  на  длинных  мечах.  Нюансы
телодвижений и жестов, сопровождающих приветственный танец,  можно  было
разучивать всю жизнь. Эсториану хотелось завыть волком.
   Некоторые придворные из его свиты  уже  убыли  в  Керуварион,  другие
помирали от летней жары, скуки и бюрократических  притеснений.  Даже  на
перестановку постелей в спальнях  сквайров  тут  требовалось  разрешение
Высокого двора.
   Охота не развлекала. Это зимний вид спорта -  так  считали  асаниане.
Водные игры просто шокировали их, ведь купаться  в  мантиях  невозможно.
Вольные упражнения, равно как и игры с мячом,  не  возбранялись,  но  на
каждой мало-мальски удобной  площадке  тут  зеленел  огородик,  или  был
разбит  сад,  или  торчали  торговцы.  Равнина  за  крепостными  стенами
раскалилась как печь.
   Впрочем, солдаты его не роптали. Северяне,  как  все  разумные  люди,
любили поспать,  если  вокруг  мир  и  покой,  а  сенели  паслись  возле
пригодного для питья водоема.
   А придворные мало-помалу отбывали, как они говорили, в цивилизованные
края. Эсториан всем сердцем желал быть с ними, но из Индуверрана у  него
была одна дорога - в Кундри'дж-Асан.
   Он томился в собственных покоях, словно в тюрьме, не общаясь ни с кем
и не гуляя нигде, кроме небольшого, ограниченного высокими стенами сада.
Этого требовал этикет. Властитель Асаниана был отрезан от всего внешнего
мира, как последний негодяй, безумец или вероотступник.
   - Так дальше продолжаться не может, - заявил он однажды регенту. -  В
сопровождении стражи, в сорока слоях мантий, в носилках или пешком, но я
должен совершать прогулки и идти туда, куда захочу.
   Лорд  Фираз  шевельнул  левой  бровью  и  почтительнейше  просил  его
величество никуда не выходить без оленейцев. Эта нижайшая  просьба  была
равносильна  приказу.  Впрочем,  Эсториан  не  намеревался  вступать   в
пререкания с собственными подданными.
   Он так и не смог привыкнуть к присутствию  черных  молчаливых  фигур.
Вокруг них всегда крутились два или три мага, возбуждая в  нем  неровное
биение пульса и постоянную головную боль.
   - И еще, - сказал Годри. - Нет слов, они, конечно, лояльны. Но не  ко
мне, нет. К моему титулу, к положению, которое я занимаю.
   В последние дни Годри был постоянно мрачен.
   - Не думайте о них больше, чем они заслуживают, сир.
   - Я перестану думать о них, когда разверну Умизана в сторону Эндроса.
   -  Скорей  бы,  -  внезапно  сказал  Годри.  Он  нахмурился,   словно
устыдившись своего порыва, и добавил: - От них несет мертвечиной.
   - Годри, - одернул его Эсториан. - Ты хочешь, чтобы  я  отослал  тебя
домой?
   Лицо Годри вспыхнуло.
   - Я присягал вам, милорд, - произнес он медленно. - Только смерть или
ваша воля может освободить меня от этой клятвы.
   - Я отпускаю тебя, - сказал Эсториан.
   - Нет!
   Восклицание, казалось,  вырвалось  из  самого  сердца  Годри.  Южанин
замер, собирая воедино свои мысли и чувства.
   - Милорд, - сказал он  наконец  таким  рассудительным  тоном,  какого
Эсториан никогда от него не слыхал. - Вы, конечно, можете прогнать  меня
прочь. Вы - император. Но что помешает мне вернуться обратно?
   - Ты ненавидишь этот дворец, - сказал Эсториан.
   - Зато, милорд, я люблю вас.
   Эсториану нечего было возразить на  это.  Годри  произнес  эти  слова
естественно, без излишних эмоций, как бы констатируя непреложный факт.
   Таким  образом  Годри  остался  при  нем.  Его  молчаливая  мрачность
возбуждала Эсториана, его саркастическая  усмешка  служила  противоядием
против ползучей вкрадчивости асаниан. Гвардейцы научились ходить  вокруг
него тихо. Оленейцы демонстрировали ему свое уважение.
   - Он убивал, и убивал хорошо, - сказал как-то один из них.  Это  была
высшая оценка в устах оленейца.
   Клан воинов судил о  ценности  человека  по  своим  меркам.  Эсториан
никого не убивал своими руками, поэтому им не за что было любить его.

***

   Сидани тоже ушла, как только оправилась от  своей  странной  болезни.
День-два он еще чувствовал ее присутствие. Потом она поднялась,  собрала
свои нехитрые пожитки и двинулась в дорогу.
   Он попросту  проглядел  ее,  не  оценив  по  достоинству  ее  острый,
язвительный ум, ее способность  говорить  ему  прямо  в  глаза  вещи,  о
которых никто другой не осмелился бы и заикнуться.
   Скитальцы скитаются. Такова их природа. Выдумщики должны  иметь  пищу
для своих выдумок. Она  любила  Асаниан  не  больше,  чем  он,  видевший
кровоточащие  раны  ее   души,   открывшиеся   на   развалинах   старого
Индуверрана.  Вряд  ли  ее  лихорадка  была  вызвана  черным   приступом
ностальгии. Она не могла быть такой старой. Просто она душой прикипала к
своим выдумкам. Они, думал он, накапливались в ней с рождения.

***

   Пустота, образовавшаяся с ее уходом, усугублялась холодностью  Вэньи.
Она была где-то здесь, но не откликалась на его зов и не  выказывала  ни
малейшего желания разделить с ним ложе. Неудовлетворенность,  копившаяся
в его теле, искала выхода,  что  в  конце  концов  привело  к  странному
происшествию.
   Это произошло в один знойный пылающий день, именуемый в циклах  Ясной
Луны Солнечной Наковальней. Он пробудился от мрачного,  бесцветного  сна
на одинокой постели, с гудящей тупой головой и  отправился  в  купальню.
Она, как всегда, была уже приготовлена, и слуги ожидали его  с  глазами,
опущенными ниц, и лицами, не теплевшими от его приветствий.
   Вода приятно охладила разгоряченное тело. Руки слуг были ловки, легки
и  проворны.  Один  из  них,  расположившийся  сзади,  гибкими  твердыми
пальцами прошелся по всем болевым точкам на его спине и разминал  их  до
тех пор, пока боль не превратилась в удовольствие. Он, словно очнувшись,
устремился  навстречу  этим  искусным  рукам.  Он  желал  этих   сладких
страданий. Он заслужил их.
   Имен своих слуг он не знал, он не говорил с  ними.  Тот,  что  снимал
сейчас с его плеч напряжение, был серовато-коричневый евнух, молчаливый,
не выражающий ничего - ни ненависти, ни  любви.  И  от  этого  почему-то
становилось хорошо. Совершенное обслуживание. Безымянность,  безликость,
ненавязчивость.
   Спине полегчало, он испытывал блаженное чувство  умиротворенности  во
всем теле. Во всем, кроме одной его части.  Она  щемяще  екнула,  требуя
своей доли.
   В этот момент он мог  еще  подавить  едва  шевельнувшийся  позыв,  но
мускулы его наполнились предательской негой, мысли лениво  пробегали  по
краю сознания, охотясь за  туманными  грезами.  Он  видел,  как  главный
банщик привстал со  скамьи,  наблюдая,  затем  осторожно  махнул  рукой.
Легкая фигурка скользнула в воду.
   Он не был знаком с такими вещами. Он лежал в купальне  -  безвольный,
бездействующий,  спина  его  изгибалась,  как  арка,  в  умелых   руках,
повинуясь медленным, терпеливым поглаживаниям.  Он  словно  был  оглушен
наркотиком безмятежности, и гибкие пальцы касались самых  чувствительных
мест его тела.
   Как это все  получилось,  он  даже  впоследствии  не  мог  бы  внятно
сказать, но то, что они с ним делали, вдруг пробудило его -  внезапно  и
полностью.
   Он уже не мог шевельнуться. Асанианин держал крепко.  Он  видел,  как
они сплотились над ним. Почему они забирают только  жизнь,  когда  могут
пресечь линию его рода?
   - Нет, - выдохнул он. Тихо, устало.
   Асанианин словно ничего не услышал. Эсториан недвижно лежал под ним в
шелестящей воде, и сладкие судороги, выплескиваясь из недр его существа,
отзывались в чужом теле.
   Весь этот ужас, весь этот стыд был для них только работой.  Император
нуждался, и один из них удовлетворял его нужду.
   Он засмеялся, почувствовав отпускающие толчки. Он так глупо попался в
эту ловушку. Комедия ситуации заключалась в том, что любое его движение,
любая попытка высвободиться понималась как поощрение.
   Он осторожно положил руки на влажные бедра мучителя. Они напряглись и
замерли.
   - Все, - сказал он. - Все. Хватит. Достаточно.
   Асанианин вскинул ресницы. На краткий момент его взгляд столкнулся со
взглядом Эсториана. Ресницы дрогнули и опустились.
   - Это немного не то, что мне нужно, - сказал Эсториан.
   - Мой повелитель недоволен? - спросил асанианин шепотом.
   Он был молод, почти мальчик. С нервным взглядом  породистого  жеребца
или высокочтимой леди. Они воспитывали невольников, как принцев крови, и
добивались изумительных результатов. -  Твой  повелитель  в  порядке,  -
заверил Эсториан.
   - Я не удовлетворил его?
   Лицо мальчика побелело. Он начал дрожать.
   - Ну-ну, - сказал Эсториан. -  Ты...  э-э-э...  удовлетворил  меня  в
совершенстве.  Мы  просто  по-разному  понимаем,  что  такое...   ммм...
настоящее удовлетворение.
   Глаза асанианина недоверчиво вспыхнули.
   - Мне нужен... ммм... иной сорт.
   Он все еще сжимал полудетские ягодицы и, осознав это, мягко оттолкнул
мальчика к своим ногам.
   Невольник казался  ошеломленным.  Похоже,  он  считал  себя  мастером
своего дела.
   - Ах, - сказал  он  наконец.  -  Милорд  предпочитает  более  высокое
искусство. Возможно, он хочет женщину?
   Эсториан, словно рыба, вытащенная на берег, несколько  раз  открыл  и
закрыл рот.
   - Я не нуждаюсь ни в ком. И ни в чем.
   Слуги  недоверчиво  переглянулись.  Они,  кажется,  решили,  что   их
повелитель сошел с ума.
   - Потом, - сказал он, поднимаясь. - Позже.  Может  быть.  Я  вам  дам
знать.
   Это, кажется, немного их  успокоило.  Разумные  речи  приятны  любому
человеческому существу.
   Но сам он вовсе не чувствовал себя в полном здравии.  Стоя  в  мелком
купальном бассейне, он ощущал жгучее желание  что-либо  выкинуть.  Может
быть, пробежать нагишом через весь город.
   - Кундри'дж, - сказал он. - Кундри'дж-Асан.
   Они глазели на него в асанианской манере, искоса, угольками глаз.
   - Я сыт по горло, - закричал он на них, адресуя, впрочем, свой крик к
отсутствующему лорду Фиразу. - Я ухожу!  Сейчас  самое  время  навестить
Кундри'дж-Асан. Это как раз тот самый сорт, который мне нужен!

Глава 18

   Корусан  прожил  всю  свою  сознательную  жизнь  в  замке   оленейцев
Кунзеране, расположенном к северу от столицы Асаниана -  Кундри'дж-Асан.
Он, конечно, выезжал за крепостные стены вместе с молодыми  братьями  по
мечу - на охоту,  или  размяться,  или  совершить  покупки  в  небольшой
деревенской лавчонке, но никогда не удалялся  от  замка  на  расстояние,
превышающее полдня пути, и  никогда  не  имел  счастья  лицезреть  улицы
города, именуемого сердцем Золотой империи.
   На границе Оленея с  другими  землями  в  глухом  лесу  имелось  одно
местечко, которое он любил посещать в погожие летние дни. Он предпочитал
ездить туда в одиночку на сенеле,  который  прекрасно  помнил  дорогу  и
получал от этих экскурсий немалое удовольствие.
   Сейчас, въезжая под сень  раскидистых  деревьев,  он  заметил  фигуру
всадника, явно ожидающего его. Судя по плащу, вуали и парным мечам,  это
был один из братьев, но осанка и пылающий взгляд говорили, что перед ним
вождь.
   Корусан ощутил укол недовольства, но подавил его. Он не поднял  вуаль
и не промолвил ни слова.
   Вождь  толкнул  своего  жеребца,  подстраиваясь  к  аллюру  Корусана.
Некоторое  время  всадники  скакали  молча,  бок  о  бок,  уклоняясь  от
пролетающих над головой ветвей. Странное  соседство  тяготило  Корусана,
разрушая очарование уединения. В полном молчании они доскакали до места.
   Это была поляна  с  развалинами  каменного  строения,  скорее  всего,
бывшего пограничного форта. Часть разрушенной стены и плиты пола поросли
ползучими растениями, которые покрывались цветами весной  и  отягощались
сладкими плодами осенью. Стояло лето, цветы отцвели, плоды были  мелкими
и зелеными, но их сочная зелень все равно радовала глаз.  Пригодная  для
питья вода искрилась в подмывающем стену  потоке,  поляна  была  покрыта
манящей сенелей травой. Это было идеальное место для отдыха от скучных и
суетных служебных обязанностей.
   Корусан раз или два брал сюда Мерида, но по молчаливому  уговору  эти
прогулки друзьями не афишировались, и потому появление  вождя  на  столь
укромной тропе вселило беспокойство в его душу.
   Вождь, спешившись, ослабил подпругу своего жеребца, расстегнул пряжку
уздечки и пустил красавца пастись на привольный лужок. Сдвинув  вуаль  и
откинув капюшон,  он  с  наслаждением  помотал  головой.  Его  белокурые
волосы, скрученные в  тугие  колечки,  напоминающие  шерсть  деревенской
овцы, даже не шелохнулись.  Он  попытался  взъерошить  их  растопыренной
пятерней.
   - Ах, - выдохнул он, - я уже и забыл, как все это выглядит.
   Корусан медленными движениями разнуздал  сенеля  и,  хлопнув  его  по
крупу, взялся за свой капюшон. Присутствие вождя сковывало его, иначе он
по-другому выразил бы свою радость. Он  не  раскрепостился  даже  тогда,
когда вождь скинул рубаху и, развязав тесемки на брюках, пошел босиком в
воду ручья.
   Вождь долго молчал, погрузив  руки  в  быстро  бегущий  поток,  потом
искоса поглядел на Корусана.
   - Я шокирую тебя, мой юный принц?
   - Это зависит от того, чего вы хотите добиться.
   - У тебя всегда были безупречные манеры, - вздохнул  вождь.  -  Ты  -
больший оленеец, чем сами оленейцы.
   - Это упрек?
   - Нет, - сказал вождь. - Юноши всегда скрупулезны.  Это  обеспечивает
им будущее.
   - Мне иногда кажется, что я хороший объект для насмешек.
   - Мой юный принц чем-то задет?
   - Нет.
   Он умело сложил плащ и снял обувь. Вода была обжигающе холодна. Он не
стал ждать, пока ступни онемеют, быстро ополоснул  лицо  и  выскочил  на
горячий песок. Потом сел, обхватив руками  колени,  искоса  наблюдая  за
вождем.
   Вождь, омыв лицо и шею, вышел  из  воды  и  сел  рядом  с  Корусаном.
Откинулся на спину и, шумно выдохнув, сказал:
   - Утром я еду в Кундри'дж-Асан.
   Корусан ничего не ответил.
   - Прежде чем стать вождем оленейцев,  -  продолжал  вождь,  -  я  был
капитаном гвардии Золотого дворца. Я едва не достиг четвертого  разряда,
когда погиб Ганиман.  Теперь  появилась  возможность  вернуть  все  свои
регалии.
   - Я слышал, - уклончиво сказал Корусан. - И слышал также, что  дюжина
наших братьев выехала из Кундри'дж-Асана под началом регента.
   - Да, -  подтвердил  вождь.  -  Они  сейчас  в  Индуверране  и  будут
сопровождать императора в столицу.
   Сердце Корусана тяжело забилось.
   - Так, - сказал он. - Значит, он приезжает?
   - Да, - ответил вождь. - И я буду командовать его личной охраной.
   - Вы поедете в Индуверран?
   - Нет. - Он усмехнулся. - Мое звание не позволяет  мне  таскаться  по
пыльным дорогам.  Я  поеду  в  столицу,  чтобы  организовать  императору
достойный прием.
   Корусан задрожал.
   - Так скоро? Все должно свершиться так скоро?
   - Я обязан спросить, не желаешь ли ты сопровождать меня?
   - Я говорю - да, - сказал Корусан.
   Вождь прищурился.
   - Стоит ли так рисковать?
   - Разве есть другой выход?
   - Да. Ты можешь остаться здесь, пока твои слуги все подготовят.
   - Нет, - сказал Корусан, - я должен проделать все сам. Вождь  сдвинул
брови.
   - Я должен видеть его. Я должен понять, что он собой представляет.
   Он упреждающе поднял руку, хотя  вождь  не  сделал  попытки  что-либо
сказать.
   - Да, я видел его портрет и слышал рассказы о нем.  Скучные  сведения
порождают скучные выводы. Я знаю, что он любит кислые яблоки и ездит  на
жеребце с голубыми глазами, что несколько ножевых шрамов  рассекают  его
правое бедро. Я знаю о нем все, что знают наши шпионы. Но я не знаю его.
   - Мой принц,  существует  опасность,  что  он  сумеет  раскрыть  тебя
прежде, чем ты сможешь понять все, что тебе нужно.
   - Как? Я оленеец, я черный плащ, я безликий воин. А он не маг, кем бы
он там ни был в детстве. Он не может  читать  в  чужой  душе,  если  она
закрыта. Так утверждают наши маги.
   - Ты веришь нашим магам, принц?
   Корусан задержал дыхание.
   - Настолько, насколько они этого заслуживают.
   Вождь  долго  молчал,   внимательно   разглядывая   Корусана.   Потом
заговорил, тщательно подбирая слова.
   - Ты рожден в ненависти к нему. Сможешь ли ты  спокойно  смотреть  на
него, жить рядом с ним и  называться  его  слугой?  Твоя