Ветер яростно ударил  в  лицо  Хирела.  Он  бросал  вызов  наследнику
Золотого трона, вторгшемуся в страну своих врагов. Принц  простер  руки,
принимая этот вызов. Ветер налетел на него, стремясь сбросить с высокого
постамента. Но юноша твердо держался на ногах,  и  ветер,  ослабив  свои
порывы, незаметно  улетел  прочь.  Резко  рассмеявшись.  Хирел  повернул
назад.
   Он последовал за Юланом, скользя и  спотыкаясь,  хватаясь  за  стволы
деревьев.  Солнце  садилось   с   тревожной   быстротой;   сумерки   уже
расползались между деревьями. Юлан начал спускаться медленнее,  и  Хирел
вцепился в густой мех на шее кота,  удерживаясь  от  падения  на  крутой
тропинке.
   Он и не подозревал о существовании ложбины, пока не  упал  туда.  Она
напоминала место, в котором они стояли лагерем, и ничем не отличалась от
других ложбинок, в изобилии встречавшихся на этом  изрезанном  трещинами
горном склоне:  овальная  полянка,  окруженная  деревьями,  и  небольшой
ручеек. Однако деревья вокруг этой полянки  росли  гуще,  а  в  каменной
стене, отвесно вздымавшейся над  лугом,  имелась  щель,  разверзшаяся  в
мрачную пустоту. Здесь было довольно красиво, но  Хирелу  это  место  не
понравилось,  и  не  только  из-за  того,  что  Юлан   исследовал   его,
настороженно  приподняв  кончики  ушей.  Пещера  хищно  разевала  пасть,
подобно логовищу драконов. По его телу пробежали мурашки,  сердце  гулко
забилось, но Хирел заставил себя  войти  внутрь.  Это  было  всего  лишь
место, откуда вытекал источник. Если кто-нибудь и  обитал  в  расселине,
это  существо  не  могло  быть  соперником  для  дикого  кота,   который
настороженно к чему-то принюхивался, замерев рядом с Хирелом.
   Источник пел и журчал в каменной  впадине.  Хирел  наклонился,  чтобы
напиться, и похолодел. В  воде  что-то  лежало.  Какая-то  белая  вещица
работы искусного мастера, очертаниями очень  напоминавшая  череп.  Череп
ребенка или маленькой женщины, изящный, вглядывающийся в  небо  золотыми
каменными глазами.
   Хирел изнемогал от жажды, но отскочил от воды. Юлан сидел возле входа
в пещерку и рычал. Хирел медленно подошел к нему, не в силах обернуться.
   Если все верно, то  череп  в  ручье  принадлежал  ребенку.  Мальчику,
одному из бронзово-красных жителей этой страны, с более тонкими,  чем  у
других, чертами лица и с волосами цвета потускневшей бронзы. Его  смерть
не была быстрой и  легкой.  В  его  пустых  глазницах  поблескивали  два
топаза, и череп смотрел на Хирела с ужасающим подобием сознания.
   Увидев скелет, Хирел все  понял  и  все  же  не  поверил  собственным
глазам. Мрачные ритуалы Золотоглазой Уварры не были редкостью в Асаниане
даже в нынешнее просвещенное время. Но он  никогда  не  думал,  что  они
распространились так далеко на восток и существуют в самом сердце страны
Аварьяна, почти в самом Эндросе. Тысячу  богов  почитали  на  западе,  а
более других - ее, королеву света и повелителя  пылающей  тьмы,  бога  и
богиню в одном лице, спасительницу и  разрушительницу.  Хирел  носил  ее
светлое имя; его темное имя посвящалось детенышу льва и священному зверю
Уварры, и это защищало наследника Асаниана от всех  опасностей,  которые
таят в себе силы ночи.
   Суеверие, вот как он всегда это называл.  Он  лучше  других  видел  в
темноте и никогда не боялся мрака, но демоны или боги тут  были  ни  при
чем. Уварра - это всего лишь вымысел, который,  попав  на  восток,  стал
Аварьяном и из божества рождения и смерти превратился в единственного  и
истинного бога. Восток всегда наделял светлый лик  мужскими  чертами,  а
тьму называл богиней, которую ненавидели и  боялись,  которой  запрещали
поклоняться. В Асаниане на все это смотрели как на необходимость, хотя и
мрачную, как сама смерть - слуга Темной Дамы.
   Но здесь... Это не  была  жертва  во  имя  искаженной  и  извращенной
Уварры. Она не пользовалась Глазом Силы. К тому же  на  груди  мальчика,
над пустой впадиной его живота, были вырезаны вычурные буквы,  священные
письмена Асаниана на одном из древнейших языков, адресованные тому,  чье
имя  Хирелу,  которого  породил  свет  и  защищала  ночь,  называть   не
полагалось.
   Прежде он это делал, и часто.  Теперь  он  молчал.  Он  не  мог  себя
заставить. Он прибегал к своей логике. Если есть маги...
   В глубине груди Юлана родился рык. Почти такой же пронзительный  звук
сорвался с губ Хирела, прежде чем он смог подавить его.  Он  вскочил  на
теплую уютную  спину  и  ударил  пятками  по  серым  бокам,  словно  кот
превратился в сенеля.  Юлан  зарычал  в  ответ  на  нахальное  поведение
Хирела, но все-таки развернулся и понес принца прочь от этого места.
   Хирел седлал свою кобылу, то и  дело  прерываясь.  На  этот  раз  она
стояла спокойно, как будто знала, что всю ночь ему было плохо. Он ужасно
мучился, его желудок выворачивался наизнанку. И дело было  не  только  в
мерзости этого жертвоприношения. Ему показалось, что  все  кошмары  мира
обрушились на его голову, все разом, беспощадно и немилосердно. А  рядом
не было никого, кто постарался бы хоть чем-нибудь помочь ему.
   Теперь же, в  предрассветный  час,  его  опустевший  желудок  наконец
успокоился. Хирел был слаб, но чувствовал себя легким и очистившимся,  и
даже кислый вкус во рту исчез благодаря траве, от  которой  дыхание  его
кобылы становилось сладким. Он пробежал рукой по черно-коричневому шелку
ее шеи. Кобыла уткнулась мордой в его затылок и принялась пощипывать его
волосы.  Хирел  тихонько  рассмеялся  безо  всякой  причины,  ведь  ночь
кончилась и наступал день, и он хотя бы ненадолго избавился от ужаса,  с
которым встретился на полянке.
   Внезапно  кобыла  напряглась  для  прыжка,  но  устояла   на   месте.
Появившийся Юлан с поистине королевским высокомерием игнорировал ее.  Он
что-то бросил к ногам Хирела и унесся прочь.
   И снова нахлынула прежняя тошнота, только теперь  Хирелу  было  вдвое
хуже. Он долго стоял  без  движения,  а  когда  прошла  целая  вечность,
ужасная и прекрасная вещь все еще блестела в траве у его  ног.  Это  был
круглый топаз, размером  и  формой  напоминавший  глаз  ребенка.  Он  не
причинил никакого  вреда  дрожащим  пальцам  Хирела,  и  тем  не  менее,
прикоснувшись к нему, юноша содрогнулся.  Он  сунул  камень  в  мешочек,
прикрепленный к поясу, и чувствовал его обжигающее присутствие, пока  не
заставил себя почти забыть о нем. До  тех  пор,  пока  не  придет  время
вспомнить.

***

   Путники упорно двигались  вперед,  не  жалея  ни  лошадей,  ни  себя.
Сареван, провалившийся в забытье, похожее на сон смерти,  передавался  с
рук на руки, словно ценный груз. Они поднялись на Стену, оставив  далеко
позади место жертвоприношения. Небо наконец сбросило покрывало  бури,  и
они увидели город - Эндрос Аварьян, Трон Солнца, белые стены  и  золотые
башни, и скалу над  рекой,  и  волшебную  башню,  словно  черный  коготь
выросшую на верхушке этой скалы. Мрак и свет столкнулись  лицом  к  лицу
над потоком Сувиена,  но  оба  они  были  рождены  волей  разума  и  рук
Солнцерожденного.
   Отряд поспешил  вперед.  Гора  сбросила  их  с  себя,  и  перед  ними
раскинулась зелено-золотистая равнина с рассеянными  по  ней  селениями.
Местные жители заметили группу дикарей из озерного края,  среди  которых
оказался  принц  с  запада  и  какой-то  человек,  похожий  на   дикаря,
безжизненно привалившийся к луке седла. Никто не бросал им вызова. Отряд
был сильным и к тому же находился в самом центре мирной империи.
   Хирел, все еще не пришедший в себя от повторного приступа тошноты, не
отводил глаз от  стен  Эндроса.  В  Кундри'дже  этот  город  в  насмешку
называли побеленной деревушкой, каменным лагерем, грубой пародией на сам
Золотой город. Говорили, что там все безвкусно, что  там  только  грубый
камень и голая, лишенная растительности земля, что его белый  и  золотой
цвета чересчур ярки для подлинной красоты. Словно  высокомерие  варвара,
смешавшееся с изяществом южанина, заявляло во всеуслышание: "Смотрите, я
тоже могу основать империю  и  возвести  город,  и  предрекаю,  что  мое
творение будет стоять тысячу лет".
   И все-таки чем ближе Хирел подъезжал, тем красивее казался ему город.
Яркий - да, но построенный в гармонии изгибов, плоскостей и углов. Город
выглядел чистым и молодым, как свежевыпавший утренний снег, а  вовсе  не
безвкусным. Он будто вырос из земли,  как  вырастают  горы,  неожиданно,
величественно и неизбежно.
   Но не одно это делало Эндрос Аварьян реальным. Здесь жили  люди,  они
въезжали в город и выезжали из него,  они  ели,  разговаривали  и  пели,
работали и ленились, покупали, продавали и торговались,  им  требовались
выгребные ямы, мусорные кучи и могилы. Эти люди были разными и вели себя
в соответствии со своим воспитанием и привычками. Хирел видел чернокожих
великанов,  раскрашенных,  бородатых  и  гладко  выбритых,   и   женщин,
обнаженных  до  пояса  или  закутанных  в  покрывала  по  самые   глаза,
вышагивавших так гордо, словно им принадлежал весь мир. Он  видел  людей
из равнинных племен, с миндалевидными глазами, с красной, бронзовой  или
коричневой кожей, которые откровенно таращились на их отряд и  обсуждали
вслух, чего ищут чужаки в их  городе.  Там  и  сям  попадались  странные
белокожие  существа  с  Восточных  Островов,  сторонившиеся   остальных.
Изредка Хирел с болью замечал  лица  своих  соотечественников,  холеных,
полнотелых, с кожей всех оттенков золотого цвета - от коричневато-серого
до цвета старой слоновой костя, с вьющимися светлыми волосами и сияющими
желто-коричневыми глазами. Впрочем, ни у кого из них кожа не была  такой
бледной, как у Хирела, волосы не отливали таким чистым золотом, а  глаза
не казались янтарными. Вот  они-то  знали  правила  вежливости,  они  не
пялились на чужаков и держали свои мысли при себе,  неторопливо  шли  по
своим делам.
   Юлан снова куда-то исчез. Он избегал городов, в том числе, кажется, и
этого. Возможно, так было даже  лучше:  узнав  его,  люди  узнали  бы  и
Саревана, и тогда началось бы столпотворение.
   Однако анонимность имеет свои  слабые  стороны.  Хирел,  выросший  во
дворцах, знал о существовании стражи и ее службе. Однако  он  не  мог  и
предположить, что ему и его спутникам не разрешат проникнуть за  пределы
определенной территории. По  их  виду  стража  поняла,  что  это  сброд,
дикари, приехавшие бог знает откуда, а имя  Саревана  не  могло  служить
пропуском во внутренние покои. Внешние  пределы  дворца  были,  конечно,
великолепны,  но  путешественники  запутались   в   сложных   переходах.
Находились люди, которые  за  определенную  мзду  предлагали  им  услуги
проводников, но большинство в ужасе отшатывались, видя на  руках  Рокана
бесчувственное тело, издававшее  ужасный  запах.  Где-то  во  внутренних
дворах группа  вооруженных  людей  пыталась  убедить  зхил'ари  оставить
сенелей и оружие; результатом стали две или три разбитые головы.
   Если после этого их не  прогнали,  то  только  благодаря  настойчивым
объяснениям 3ха'дана. Хирел попал под скользящий  удар,  предназначенный
кому-то другому. Его мозг никак не мог приспособиться к  звучанию  языка
гилени. Он расслышал только имя Аварьяна и уловил в непонятных  репликах
угрожающие нотки. Стража все-таки пропустила их,  заставив  спешиться  и
снять оружие. Они держались плотной группой,  поручив  Саревана  заботам
Газхина, самого крупного и сильного среди них.
   Казалось, они бродят здесь уже целую вечность без всякого успеха.
   - Нам надо видеть императора, - твердил  3ха'дан  на  вполне  сносном
гилени, но в ответ слышал либо смех, либо фырканье, а чаще всего на него
вообще не обращали внимания. - С нами ваш принц, черт возьми. С нами сын
императора! Смех усиливался.
   - Вот этот? - насмехались люди. -  До  того  как  этот  парень  начал
гнить,  он  был  мальчишкой-дикарем.  Шуток  здесь  не  любят,   а   его
императорское величество не станет оживлять мертвого чужака.
   Эти слова  были  сказаны  смуглым  полным  человеком,  разряженным  и
увешанным побрякушками,  весь  облик  которого  выдавал  в  нем  мелкого
чиновника. Какой-то горожанин,  которого  убедило  если  уж  не  имя  их
подопечного, то отчаяние, направил их к этому чинуше, сидевшему в  своей
позолоченной щели и презиравшему их всеми своими куриными мозгами. Он не
узнал принца в скелете, обтянутом разрисованной кожей.  Кулаки  Саревана
были судорожно сжаты, и их невозможно было  разжать,  чтобы  подтвердить
его личность.  К  тому  же  всем  было  прекрасно  известно,  что  принц
Саревадин путешествует вместе со своими сподвижниками где-то на  западе.
Очевидно, думал чиновник, эти люди лгут, чтобы проникнуть к  императору.
Ему  слишком  часто  приходилось  слышать  подобную  ложь.  И  что   тут
удивительного, если весь мир готов погрузиться в ад притворства, лишь бы
добиться хотя бы мимолетного внимания Солнцерожденного. Или его милости.
Или его знаменитой магии.
   Они  ушли  под  его  разглагольствования  о  необходимости  ограждать
императора от назойливых людей. Большинство зхил'ари были за  то,  чтобы
штурмовать внутренние ворота. В ответ Газхин скорчил гримасу.
   - Вы настоящие идиоты. Проведете остаток жизни в цепях, вот и все.  Я
считаю, что надо  попасть  в  храм.  Жрецы  узнают  нашего  господина  и
приведут к нему его отца. Нам надо было идти туда сразу же.
   Хирел нахмурился, глядя в  мощеный  пол.  Это  была  его  ошибка:  он
предложил идти прямо к императору, а зхил'ари, не зная нравов дворца, не
стали ему возражать. Однако усвоили урок достаточно быстро.
   Несмотря на то что их дело было безотлагательным, они  задержались  в
тихом внутреннем дворике, куда завел их спор. Здесь бил  фонтанчик.  Они
умыли свои разгоряченные лица, раненые промыли раны,  а  3ха'дан  смочил
губкой тело Саревана. Хирел сделал несколько  глотков  воды,  обнаружил,
что может удержать их в себе, и отошел в сторонку.
   В действительности это был скорее садик, нежели двор. Глиняная плитка
лежала только по его краям и вокруг фонтана, все остальное  пространство
было занято травой и цветами. Молодое стройное деревце стояло на  страже
у ворот, которые распахнулись, стоило лишь Хирелу  толкнуть  створки.  И
снова трава, мягкая, ровно подстриженная. Конюх выгуливал здесь  сенеля,
черного жеребца невероятной красоты. Он мог быть только японских кровей,
а кони Янона считались  лучшими  в  мире.  Хотя  его  рога  от  возраста
загибались словно  кривые  сабли,  он  носился  как  жеребенок.  Прыжок,
скачок, круговой поворот; степенная  рысца  вбок,  неожиданный  яростный
рывок, и при этом безупречная размеренность движений, как у танцора  или
воина. Тем не менее на жеребце не было узды, а всадник неподвижно застыл
в седле, положив руки на бедра.
   Хирел не отводил от него глаз. Еще никогда ему не приходилось  видеть
подобной верховой езды. Он хотел научиться этому. Очень хотел.  И  прямо
сейчас.
   Он оставался незамеченным. Жеребец сосредоточился на своем искусстве.
Всадник сидел словно в забытьи. Это  был  молодой  человек,  темный  как
ночь, один из этих гладко выбритых северян. Жрец Аварьяна. Очень похожий
на Саревана, правда, если бы у последнего не было его рыжей гривы: такая
же тяжелая длинная косичка жреца, раскачивающаяся у самого крупа сенеля,
такой же килт, едва  прикрывающий  обнаженные  ноги,  такое  же  золотое
ожерелье на голой груди, такое же резкое лицо с орлиным профилем. Он  не
обладал той возмутительной красотой, какой был наделен Сареван,  но  его
нельзя было назвать уродом - он попросту являлся самим собой.
   Сенель   остановил   свой   летящий   галоп   и   принялся   ритмично
пританцовывать на месте, словно ему задавал такт барабан, а потом застыл
на месте. Онемевший разум Хирела отказывался воспринимать виденное.  Они
как будто высечены из камня. Черный человек на черном жеребце, золото на
его шее и в его ухе, складки тускло-коричневого килта и рубины,  ставшие
глазами сенеля.
   Изваяние всадника покинуло спину изваяния  коня,  и  Хирел  изумленно
уставился на него. Потому что, несмотря на облик  и  одежду  северянина,
этот незнакомец не был великаном -  его  с  трудом  можно  было  назвать
высоким человеком. Высокий по асанианским меркам, мужчина среднего роста
с точки зрения южан, среди дикарей он казался бы маленьким как  ребенок.
В первый раз с тех пор как  он  очнулся  возле  костра  Саревана,  Хирел
почувствовал,  что  мир  сжимается  до  нормальных  размеров.  Он  снова
превратился в рослого юношу, высокого для своих лет,  который,  по  всей
видимости,  превзойдет  ростом  отца,  считающегося   невысоким.   Этому
человеку он без напряжения мог смотреть в глаза.
   - Ты даже представить себе не можешь, - сказал он,  -  какое  счастье
просто стоять прямо и смотреть в лицо, а не в грудь, или в пряжку ремня,
или еще того хуже.
   Великолепная улыбка всадника сделала его еще моложе, совсем юношей.
   - Бесспорно, это самое забавное из того, что когда-либо говорилось по
поводу моего роста.
   Его голос звучал чудесно,  глубоко  и  вместе  с  тем  чисто.  Как  у
Саревана. Невероятно похоже.
   Хирел никогда не попадал в одну и ту же  каверзную  ситуацию  дважды.
Теперь он уже познакомился с магией и отнюдь не считал, что эта  встреча
произошла благодаря слепой судьбе. Но он был до такой степени  ошарашен,
что произнес невпопад: - Это и есть Бешеный?
   - Ну разумеется, - сказал всадник в золоте и тряпье, наблюдая за тем,
как Хирел гладит жеребца по шее, а тот смиренно терпит это. После своего
буйного танца Бешеный не был даже разгорячен. Он сопел в ладонь  Хирела,
притворяясь, что собирается ущипнуть его, и вращал глазами  в  ответ  на
улыбку принца.  Пальцы  Хирела  вцепились  в  черную  гриву.  А  всадник
наблюдал за ним, довольный и, по-видимому, заинтересованный. - Ты только
что добился редкостной  милости,  чужеземец.  Лишь  несколько  избранных
могут коснуться боевого коня Солнцерожденного.
   Хирел не склонил головы. Он знал, что если сделает это, то упадет,  а
Высокого принца никто не должен видеть поверженным.
   - Мы принесли вам вашего сына, господин император. Но  никто  нам  не
верит, мы ходим туда-сюда, и я боюсь, что...
   Он не успел закончить  фразу.  Повелитель  Керувариона  исчез.  Хирел
остался один на один с Бешеным, который не давал ему упасть.
   - Но ведь Солнцерожденный стар, - сказал он. - Старше, чем мой отец.
   Наконец его пальцы разжались и отпустили  длинную  гриву.  Он  должен
следовать за императором, зхил'ари не сумеют узнать своего повелителя  в
таком небрежном виде. Тут не избежать недоразумения, а Сареван находится
на пороге смерти, если уже не переступил его.
   Хирел пронесся через  ворота  и  резко  остановился.  Солнцерожденный
стоял в середине круга. Все зхил'ари отступили назад с  благоговением  в
глазах. Они узнали своего хозяина, может быть, инстинктивно, как  звери.
Только Газхин, который держал тело  Саревана,  не  двинулся  с  места  и
остался сидеть на краю фонтанчика. Его лицо ничего не выражало.
   Император взглянул на тело, лежащее на руках  Газхина.  На  его  лице
тоже ничего не отразилось. Но молодым он больше  не  выглядел.  Он  стал
угрюмым, измученным долгой жизнью стариком.
   Подняв  безжизненное  тело  Саревана,  он  с  невыразимой   нежностью
принялся укачивать его. Он ничего не говорил, может быть, потому, что не
мог. В полном молчании он повернулся, прошел через внезапно  собравшуюся
толпу, словно сквозь пустой воздух, и скрылся из виду.

Глава 7

   Хирел добился, чтобы им всем разрешили пройти во внутренний дворец  и
обращались с ними, соблюдая хотя бы видимость приличий. Бедняги дикари с
Лунных  Озер,  лишенные  возможности  сражаться,  чувствовали  себя   до
крайности растерянно. Они  шарахались  от  мешающих  им  стен,  тревожно
разглядывали потолки и подпрыгивали  как  олени,  когда  за  их  спинами
хлопали двери. Они  пугались  спокойных  немногословных  слуг  так,  как
только м