Эсториан вновь ухватился за черный плащ.  Оленеец  стоял  неколебимо.
Для асанианина он был слишком высок, и  голос  его  был  слишком  низок.
Может быть, он просто стар? Но кожа возле его глаз была гладкой,  как  у
мальчишки. Там, под вуалью,  угадывался  прямой  нос,  резко  очерченный
подбородок. Кто он? Демон? Или прислужник иных сил?
   Нет. Это просто  тупая  и  бессердечная  боевая  машина.  Эсториан  с
отвращением оттолкнул его от себя  и  бросил  взгляд  на  тела,  лежащие
рядом. Труп Годри съежился. Яд разлагал плоть. А дух  его  уже  летел  к
пустыням Варяг-Суви.
   Ночной злодей был облачен в костюм оленейца. Эсториан откинул  вуаль.
Плоские щеки, маленький нос, круглые пуговицы глаз. Это  лицо  ничем  не
отличалось от сотен и тысяч других асанианских лиц.
   - Он не из наших, - сказал оленеец.
   Эсториан,  ничего   не   ответив,   продолжал   раздевать   мертвеца.
Спокойствие. Только спокойствие. Все - позже. Ненависть, ярость,  тоска.
И, может быть, слезы.
   Полное  безволосое  тело.  Обритое  и  под   мышками,   и   в   паху.
Неожиданность: он - не евнух. Никаких пятен, знаков или других  отметин,
чтобы понять, из каких мест он пришел.
   - Как ты догадался, что он не из ваших?
   - На лице нет шрамов. - Оленеец помолчал и добавил: - На теле - тоже.
   - Тогда кто же он?
   - Дурак, - сказал оленеец.
   - У него хватило ума, чтобы проникнуть в мою спальню, околдовать  мою
плоть и попытаться меня убить.
   Голос его задрожал, но он справился с ним. Он должен быть спокоен. Он
должен.  Иначе  ему  нечего  делать  здесь  -  в  Золотом  дворце,   где
преступники разгуливают свободно, как евнухи.
   - Он убил моего слугу. Он далеко не дурак.  Он  -  маг  или  человек,
искушенный в магии.
   - Дважды дурак, - повторил оленеец. - Он притворился одним из нас.  А
это не так. Теперь те, кто его послал, будут иметь дело с нами.
   - Но как вы узнаете...
   - Узнаем, - сказал оленеец.
   Эсториан встал. Его вновь затрясло.
   - Будь добр, - указал он на тела, -  распорядись  относительно  всего
этого. А также найди Айбурана. Это жрец Солнца  из  Эндроса.  Ты  знаешь
его?
   - Мы знаем его.
   - Я не хочу, чтобы моя мать и мои, - сказал  он  с  усилием,  -  жены
узнали о происшедшем. По крайней мере до завтрашнего утра. - Его охватил
ужас. - Послушай, если убийц много, они ведь могут напасть на них.
   - Я распоряжусь, - коротко сказал оленеец.
   Он был надменен и холоден, но от его отрывистых фраз веяло сдержанной
силой. Когда он ушел, комната вновь наполнилась темнотой и  в  углах  ее
зашевелились зловещие тени.
   Эсториан сел возле Годри. Южанин уже  похолодел,  его  мускулы  стали
коченеть, он больше не казался спящим. Безжизненность, холод и  пустота.
Ничто, улетающее в ничто.
   Он пригладил мертвые волосы слуги, вытянул его ноги, сложил на  груди
руки. Нож злодея все еще был зажат в кулаке Годри, он оставил его в  том
же  положении,  как  трофей,  которому  пристало   находиться   в   руке
победителя. Все правильно. Годри выиграл эту битву.  Не  его  вина,  что
капелька яда проникла в его кровь, он все равно победил, и  даже  смерть
не в состоянии отнять у него эту победу.
   - Асаниан, - сказал он. - Это Асаниан. С его церемониями,  фальшью  и
ядом. О, как я ненавижу эту страну, Годри.
   Его слышали только мертвые. Стражу он разогнал  сам,  а  слуги...  Он
встрепенулся. Действительно, куда могли подеваться слуги? Возможно,  они
тоже мертвы? Или околдованы, так же как был околдован он сам.
   Он сел, откинувшись на пятки.
   - Такое больше  не  повторится,  Годри.  Я  буду  настороже.  Они  не
пробьются сквозь стены моей защиты.
   Он вскрикнул.
   Магические стены?! Его покои постоянно окружены ими. Как  мог  он  об
этом забыть! Ни один маг не сумеет сквозь них пробиться, ни один чародей
не сможет закинуть сквозь них свою сеть.
   Значит, здесь действовала не магия, а просто дурман, наркотик. Тонкое
вещество, подмешанное в грубое вино или распыленное в воздухе. Тогда все
становится  проще.   Тогда   есть   возможность   обнаружить   человека,
решившегося на такой шаг и подославшего убийцу. Кто  он?  Скорее  всего,
какой-то обиженный лорд или патриот, ратующий за  чистоту  императорской
крови!
   Голова пухла от лихорадочных  размышлений.  Затылок  раскалывался,  и
страшно ломило в висках, но все же это было лучше, чем праздно сидеть  и
предаваться тяжелым думам о том, что рядом с тобой лежит  мертвый  друг,
которого погубила твоя беспечность.
   Оленеец вернулся один. Эсториан узнал его по  глазам,  просвечивающим
сквозь тонкую ткань вуали.
   - Где Айбуран? - спросил он.
   - Там, - ответил оленеец. - Одевается после сна.  И  тут  же  придет,
если милорд захочет его видеть.
   - Да, - сказал Эсториан, - пригласи его, пусть придет, - и когда  тот
повернулся, чтобы уйти, добавил: - Постой. Скажи мне свое имя.
   Оленеец застыл на месте и некоторое время молчал. Потом спросил:
   - Вы действительно хотите его знать, милорд?
   - Да.
   Страж легким движением  руки  приспустил  вуаль.  Его  золотые  глаза
блеснули. Грозные, жаркие, отважные глаза льва. Так,  подумал  Эсториан,
судьба  посылает  мне  родственника.  Кто  он?  Боковой  побег  когда-то
могущественного клана? Или игра  природы?  Простолюдин,  которому  выпал
счастливый жребий.
   - Они называют меня Кору-Асан, - сказал оленеец. - Корусан.
   Эсториан рассмеялся. Коротко и негромко.
   - Желтый глаз, - сказал он.
   - Золотой, - поправил оленеец. - Если вам будет угодно.
   - Они зовут меня так же, ты знаешь? Однажды я слышал их разговор.
   - У вас острый слух, - сказал Корусан.
   - И взгляд, в который плеснули масла.
   - Золота.
   Поворачиваясь к двери, он слегка  наклонил  голову.  Это  могло  быть
знаком уважения. Или хитро скрываемой насмешкой.

Глава 24

   Присутствие Айбурана  успокаивало.  Его  неколебимая  невозмутимость,
казалось, обладала свойством извлекать порядок из  беспорядка.  Эсториан
знал, что северянин сделает все, чтобы не дать ситуации подмять его  под
себя. Ему хотелось, как в детстве, броситься на грудь косматому великану
и выплакаться всласть. Однако, как император  и  взрослый  мужчина,  он,
конечно, не мог себе этого позволить и потому недвижно сидел  в  кресле,
безучастно наблюдая, как растерявшие все свое высокомерие слуги хлопочут
вокруг него. Одни, суетясь и отворачивая лица, потащили тело  убийцы  на
внешний двор, чтобы распять его на высокой отвесной стене, другие унесли
тело Годри, чтобы после бальзамирования выставить его в Зале Цветов. Все
это происходило без вмешательства Эсториана, точно так же, как многое  в
Асаниане делалось без него. Император им был вовсе не  нужен.  Им  нужен
был символ, вывеска, имя, проставленное  на  документе  крупнее  и  выше
других. Как он живет и что он чувствует - этим не  интересовался  никто.
Асаниан в любом случае оставался Асанианом. И все тут шло своим чередом.
   Айбуран восстал над ним, словно башня Черного Замка.
   - Здравствуй, малыш, - сказал он низким, глубоким голосом.
   Эсториан одеревенел. Ему вдруг захотелось его ударить. Так  капризный
ребенок, получив долгожданную игрушку, внезапно  Швыряет  ее  на  пол  и
топчет ногами.
   - Годри мертв, - сказал он.
   - Я знаю. И сожалею об этом.
   - Неужели?
   Айбуран сел у ног Эсториана и обхватил руками его колени.  Лица  слуг
удивленно вытянулись,  по  толпе  придворных  прошел  шепоток.  Личность
императора Асаниана была неприкосновенна в  самом  прямом  смысле  этого
слова. Никто не имел права касаться его персоны, кроме особо  доверенных
лиц, личных слуг и женщин-избранниц.
   Айбуран несомненно знал  об  этом,  но  не  переменил  позы  и  долго
вглядывался в лицо своего бывшего подопечного.
   - Да, - сказал он наконец, - ты не очень-то хорошо выглядишь, малыш.
   - Есть от чего, - сказал Эсториан.
   - Могло быть и хуже.
   - Не для Годри.
   Они помолчали.
   - Видишь ли, - осторожно заговорил Айбуран. - Жизнь одного  человека,
даже горячо любимого тобой и уважаемого многими людьми, мало что значит,
когда речь идет о спокойствии двух империй.
   - В эту  ночь,  -  сказал  Эсториан,  -  я  не  могу  мыслить  такими
категориями. Я только знаю, что он мертв. - Но ты  -  жив.  -  Это  тоже
загадка. И еще вопрос - я ли это?  Я  меняюсь  здесь,  Айбуран.  Мне  не
нравится, что я так меняюсь.
   - Ты не меняешься, сын. Ты  расширяешь  свои  границы.  Керуварион  -
всего лишь половина тебя. В тебе начинает жить другая твоя половина.
   - Значит, вторая моя половина - это холод, тяжесть,  жестокость,  это
смерть моего отца и гибель моего друга, это я,  загнанный  в  ловушку  и
понимающий, что рядом находится тот, кто копает для меня яму...
   - Душа твоя плачет  сейчас  и  требует  мщения.  В  этом  нет  ничего
дурного, малыш.
   - Ты заменил мне отца. Ты можешь сейчас дать мне больше,  чем  пустые
слова?
   - Я только этим и занимаюсь. Ты задумывался о том, куда девалась твоя
сила?
   - Ее взял Асаниан.
   - Нет, - сказал Айбуран, - ее уничтожил  ты.  Ты  закрыл  все  каналы
своей сущности,  ты  иссушил  их.  Если  бы  ты  обладал  индивидуальной
защитой, разве мог бы убийца к тебе подойти. А если бы даже  и  подошел,
он был бы тут же опознан. Ты знал бы, кто он есть и кем подослан. Теперь
он мертв. Его дух скрылся. И даже магия не может  нащупать  его.  Но  он
ненавидел не тебя лично, он ненавидел свое представление о тебе.
   - Он ненавидел во мне императора, - сказал Эсториан глухо и горько.
   - Он ненавидел в тебе победителя. Кое-кто продолжает считать потомков
Солнца захватчиками, несмотря на  то,  что  со  времен  последней  войны
сменилось несколько поколений.
   - Таков я и есть. - Эсториан криво усмехнулся. - Им не за что  любить
меня.
   - Им не за что тебя ненавидеть, - сказал Айбуран.  -  И  многие,  кто
знает тебя, начинают понимать это. И Высокий двор, и двор Средний.
   - Но не те, кто мечтает о появлении мессии.
   - Ты слишком самолюбив, малыш.
   Эсториан не мог сдаться ему. Сам не понимал почему, но не  мог.  -  Я
знаю, ты желаешь мне только добра, - медленно заговорил он. -  Но  также
знаю, что ты  с  легкостью  можешь  положить  меня  поперек  собственных
коленей. И потому не желаю тебя слушать. Вместо того чтобы  помочь  мне,
ты заводишь длинную речь о моих недостатках. У меня их хватает, я знаю о
них больше, чем кто-либо другой.
   - Тогда скажи сам, чего ты от  меня  хочешь?  Твоя  душа  заперта  на
замок.
   Эсториан  качнулся  вперед,  чуть  не  коснувшись   губами   крупного
горбатого носа.
   - Ты оставил меня одного, Айбуран. Почему? Ты мог остаться  со  мной,
ты мог стать моим оплотом, но ты счел за лучшее устраниться.
   - И как бы все это выглядело? - спросил Айбуран.  -  Черный  медведь,
стоящий за троном, приникший к ушам властителя.  Кем  бы  они  посчитали
тебя тогда?
   - Императором-победителем, - ответил Эсториан.
   - Ты звал меня - я пришел, - сказал Айбуран.
   - Конечно, пришел. Но здесь уже нет малыша, которого следует опекать.
   Айбуран встал. Борода скрывала его лицо, но  глаза  верховного  жреца
Эндроса стали жесткими.
   - Я всегда приду, когда вы меня позовете, сир. А теперь позвольте мне
удалиться.
   - С радостью, - сказал Эсториан.

***

   Это было прекрасно проделано. Эсториан внутренне аплодировал себе.  С
помощью своей глупости он избавился от единственного оставшегося у  него
друга, он прогнал прочь  своего  приемного  отца.  Теперь  его  окружали
только асанианские лица. Чужие, непроницаемые.
   И пара  золотых  глаз,  посвечивающих  из-под  вуали.  Они  неотрывно
следили за ним.
   Когда он велел всем оставить его, оленеец не двинулся с места.
   - Кто-то должен охранять вас, - сказал он.
   - Вряд ли они попытаются повторить эту ночь, - пробормотал  Эсториан.
Однако не отослал стража.
   Пришел рассвет. Он чувствовал это каждой клеткой своего тела.  Ломота
в костях проходила, делалась сладкой.
   Он вышел в прихожую, где за занавеской стояла кровать Годри.  Там  на
стене висели боевые доспехи южанина, под  ними  темнел  сундучок  с  его
нехитрым имуществом. Душу Эсториана охватила щемящая жалость.
   Слез не было. Он  отвернулся  и  быстро  пошел  вперед,  не  разбирая
дороги. Очнувшись, понял, что стоит в каком-то саду, окруженном стенами,
но без крыши. Шел  дождь.  Мелкий,  похожий  на  изморось,  ледяной.  Он
обернулся. За спиной стоял Кору сан.
   - Ты вымокнешь, - сказал он ему.
   - Но не растаю, - сказал оленеец.
   Эсториан замер. Этот воин способен шутить? Странно. Черный  стражник,
сторожевой пес, тень в тени, вырастающая из тени.
   - Почему вы закрываете лица?
   - Обычай, - сказал оленеец. - Предосторожность.  Тот,  кто  не  видит
лица своего врага...
   - Воюет не с человеком, а с легионом,  -  продолжил  Эсториан.  -  Но
только не в твоем случае. Твои глаза выдают тебя. Ты принц Оленея?
   - Все оленейцы - воины, - ответил  страж  и  добавил:  -  Мертвый  не
помнит.
   - Шши'ф Оленей! - воскликнул Эсториан. - Враг всегда умирает  первым.
Я знаю этот девиз.
   - А оленеец - вторым. Жизнь теряет цену, как только враг поражен.
   - Я могу это понять, - задумчиво произнес Эсториан.
   Корусан рассмеялся. Жуткий  скрипучий  звук  в  медленно  отступающем
сумраке - таким казался его смех.
   - Вы вряд ли можете что-то понять, милорд. Вам  не  известно  чувство
утраты.
   - Я потерял отца. - Эсториан ощутил резкую боль в сердце.
   - Все отцы когда-нибудь умирают, - сказал Корусан. - Так  уж  устроен
мир.
   - Я вижу, с тобой ничего подобного не случалось.
   - Неужели вы думаете, что нас породила земля? Мы тоже люди, Солнечный
лорд. Мечи и вуаль не делают нас другими.
   - Сколько тебе лет, мальчик?
   Оленеец не торопился с ответом.
   - Пятнадцать, - сказал он спокойно. - А вам?
   - Я думал, каждый знает мой возраст - до часа.
   - Двадцать два года, двенадцать циклов Ясной Луны без  двух  дней,  -
сказал Корусан и, помолчав, добавил: - Плюс пять оборотов песочных часов
и еще пол-оборота.
   Эсториан, пораженный, молчал.
   - Ходят слухи, - продолжал оленеец, - что вы проживете сто лет,  если
никто не убьет вас прежде.
   - Ты находишься здесь,  чтобы  предотвратить  это  "если",  -  сказал
Эсториан.
   - О да, - подтвердил Корусан, - никто не сумеет  убить  вас,  пока  я
нахожусь рядом с вами, кроме меня самого. Подарите мне  эту  привилегию,
милорд.
   Эсториан рассмеялся. Это был первый его искренний смех с тех пор, как
он приехал  в  Кундри'дж-Асан.  Он,  казалось,  прогнал  обступившую  их
темноту.
   - Что ж, оленеец. Мне кажется, ты достоин того,  чтобы  вручить  тебе
свою жизнь.
   Он протянул ему руку. Пожатие оленейца было горячим и крепким. В  нем
ощущалась сила, способная  дробить  кости.  Эсториан  спокойно  вытерпел
боль. Это было ужасно. Это было прекрасно. Это  поднимало  настроение  и
волновало кровь.

***

   Корусан пришел в бешенство, когда понял, что в покои его врага проник
убийца. Такое вмешательство посторонних сил могло свести его собственные
планы на нет.
   Он побежал за ним, одержимый одним чувством - догнать и убить. Он  не
думал о том, что под черной одеждой оленейца может  скрываться  один  из
его братьев. На такой гнусный шаг не пойдет ни один воин, носящий вуаль.
А кровь ряженой куклы, посланной магами или кем-нибудь  там  еще,  стоит
недорого. Он не стал  обнажать  меча.  Меч  слишком  хорош  для  злодея.
Впрочем, даже ножом он никогда не ударил бы его в спину, он предпочел бы
схватиться с ублюдком лицом к лицу, но слуга черного короля  нуждался  в
его помощи. Он заколол марионетку, но слугу все равно не спас и  тут  же
пожалел о своем поступке, который никак не пятнал его чести, но  все  же
оставил после себя неприятное ощущение.
   Впрочем, это  ощущение  вскоре  прошло.  Его  сменили  уверенность  и
спокойствие. Отныне жизнь врага безраздельно  принадлежала  ему.  Он  не
уступит ее никому другому и даже не позволит черному королю  добровольно
уйти из мира сего, если тому вдруг придет в голову подобная идея.
   Определив его участь, он уже не даст врагу  избежать  ее,  он  станет
самой черной его тенью. И ему вовсе не помешает то, что он сейчас  почти
восхищается им.
   Этому мокрому от дождя баловню судьбы даже и в  голову  не  приходит,
что Корусан  намерен  воспользоваться  дарованной  ему  привилегией.  Он
слишком высокомерен для этого, слишком ребячлив. Корусан чувствовал, как
в кости его забирается ломота, как ноют старые шрамы. Он был болезненным
существом,  но,  слава  Небу,  дожил  до  этого  дня  и  сумеет  прожить
достаточно дней или циклов, чтобы исполнить свое предназначение.
   Он поморщился и чихнул.
   Львиные темно-золотые глаза расширились.
   - Знаешь, что я сделаю сейчас? -  спросил  враг,  потряхивая  мокрыми
колечками бороды. - Я спасу тебя от неминуемой гибели.
   - Я знаю, что гибель поджидает меня, - сказал Корусан. - Но не здесь.
Не сейчас.
   Солнечный лорд не слышал его слов. Сильные руки  сорвали  с  Корусана
плащ и швырнули на спинку кресла возле жаровни, где было тепло и сухо.
   - Ты весь дрожишь.
   Черный  король  потянул  к  себе  мокрый  покров,  заставив  Корусана
повернуться. Зная об  асанианской  стыдливости,  он  раздевал  его,  как
слуга, умело и быстро, покорно склонив шею, не трогая  вуали,  не  глядя
туда, куда не следовало глядеть, не касаясь того, к  чему  не  следовало
прикасаться.
   Вино горячило желудок, кружило голову, туманило мозг. -  Знаешь,  кто
ты такой? Ты маленькая, изящная, хрупкая статуэтка.
   Никто никогда не говорил с ним так.
   - Я могу сломать тебе шею раньше, чем ты остановишь  меня,  -  сказал
он, тяжело ворочая языком.
   Черный король уже встал и улыбался ему  белозубой  улыбкой  с  высоты
своего роста.
   - Конечно, сможешь, - сказал  он,  -  если  не  расчихаешься  в  этот
момент. У тебя совершенно синие ноги. Почему?
   Его нахальство дошло до того, что он вновь встал на колени и принялся
втирать огонь в ступни Корусана, улыбаясь, сверкая всеми зубами,  поводя
широкими мускулистыми плечами.
   Он даже не дрожал, хотя был совсем мокрый и голый,  лишь  в  короткой
своей юбочке. Он был как черное  пламя,  покрытое  черной  шерстью.  Эта
шерсть просыхала, скручивалась в мелкие кольца,  но  спина  дикаря  была
чистой и сверкала, словно кусок темного полированного стекла.
   Он был красив, как степной кот, и столь же грациозен в движениях.  Он
легко вскочил на ноги и, потянувшись к постели, сдернул  с  нее  одеяло.
Корусан накинул его на себя.
   - Достаточно! Это неприлично.
   - Разве прилично было бы позволить тебе умереть от горячки? Я мог  бы
лишиться еще одного слуги. - Он усмехнулся и добавил: -  Такого  бравого
желтоглазого молодца.
   - Золотоглазого, - сказал Корусан.
   Черный король рассмеялся.
   Варвар, наглец, высокомерный дикарь.
   Корусан привел себя в привычное состояние ненависти.
   Он отвратителен. Его манеры ужасны.
   И все же.
   И все же  волна  неодолимого  обаяния  исходила  от  него,  заставляя
окружающих проникаться к нему любовью. Не потому, что  он  -  император.
Потому что он такой, какой есть.
   Он с удовольствием убьет его. Но не сейчас.  Не  раньше,  чем  черный
король осознает, почему ему суждено умереть.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КОРУ-АСАН
Глава 25

   Годри был отправлен в последний путь наилучшим образом из  всех,  что
могла предложить чужеземцу столица Асаниана. Нет, его не зарыли в  песок
пустыни, но зато вознесли на  огромный  погребальный  костер,  сложенный
посреди Триумфального двора рядом с Залом Цветов,  в  котором  последние
два дня покоилось его тело.
   Эсториан пропел над останками  друга  несколько  ритуальных  песен  -
сначала молитву ухода  из  обрядов  Аварьянского  храма  Эндроса,  затем
усладил слух собравшихся напевами кланов Варяг-Суви, больше похожими  на
походные марши, чем на прощальные песнопения. Он  велел  зарезать  возле
костр