несдержанность
может погубить нас всех.
   - Я сделаю то, что должен сделать, - сказал Корусан спокойно. -  Если
я проиграю, зачем вам жизнь?
   - Он - чужеземец. Он выше любого мужчины в  нашей  стране.  Его  кожа
черна, его голос грохочет, как горный обвал. И несмотря на все  это,  на
лице его горят глаза Льва. Такие же, как твои. И это ужасно.
   - Я видел портрет, - повторил Корусан. -  Он  не  ужасен,  он  просто
странен. Странность можно вынести, если знать, что она имеет конец.
   - Я думаю, - медленно сказал вождь, - что наши маги вряд  ли  одобрят
твою затею. Они назовут глупостью идти на такой риск.
   - А ты?
   - Я не одобряю, но я понимаю тебя. На твоем месте мне тоже захотелось
бы удовлетворить  свое  любопытство.  Мертвец  не  интересен.  Мне  тоже
интересно увидеть, каким он стал. Он был забавным ребенком.
   - Ты знал его? - Корусан вздрогнул.
   - Я охранял его. Мы играли. Он звал меня  по  имени,  но  никогда  не
видел моего лица.
   - Я вижу твое лицо, но не знаю твоего имени.
   - Неужели? - удивился вождь. - Меня  зовут  Асади.  Это  глупость,  -
добавил он, - скрывать свои имена. Мы  никогда  этого  не  делали,  пока
среди нас не завелись маги.
   - Моя мать умерла, - сказал Корусан, - прежде, чем ее  лоно  извергло
меня в толпу магов. Они дали мне то имя, которое я сейчас ношу. А  можно
узнать, как я мог бы именоваться при других обстоятельствах?
   - Почему нет, милорд Ушаян ин Муриаз?  Но  разве  твое  нынешнее  имя
плохо служит тебе?
   - Оно отлично послужит мне в Золотом дворце, - сказал Корусан.
   - Нет, - сказал вождь, - ибо оно говорит о многом. Как и твои глаза.
   - Глаза скроет вуаль, а имя повиснет на кончике моего меча. Ты должен
взять меня в Кундри'дж.
   Вождь молчал. Казалось, он колебался.
   - Ты - капитан императорской стражи. Ты сам набираешь свой отряд.  Ты
волен отказать мне.
   Его  лицо  стало  сердитым.  Он  гневался.  Он  устал  от  длительной
болтовни.
   - Я не могу отказать моему повелителю, - быстро сказал вождь.
   Он скрипнул зубами.
   - Ты тоже играешь в эту игру?
   - Конечно. Это большая игра. Игра королей.
   Вождь помолчал, потом гибким движением перекатился на колени и встал.
Взгляд его посуровел.
   - Позвольте мне разбросать колючки на магических тропах  вокруг  нас,
сир. Наши чародеи стали много воображать о себе. Пора умерить их пыл.
   Молот, бухавший в груди  Корусана,  стал  утихать.  Дрожь  прошла,  а
легкое головокружение не мешало мыслить ясно и четко.
   - Пора, - сказал он, поднимаясь. - Давно пора, мой капитан.

Глава 19

   Кундри'дж-Асан.
   Эсториан мысленно произнес это в  тишину,  царившую  в  нем,  тишину,
подобную той, которая сейчас скакала бок о бок с ним  и  которую  только
подчеркивали стук подков,  громыхание  брони  и  ржание  сенелей.  Небо,
склепанное из кусков листовой меди, полыхало жаром. Сейчас он был  всего
лишь высокий принц, в девяти мантиях, с бритым лицом, еще не  севший  на
трон и не удостоенный золотой маски.
   Он и при всем желании не мог бы почувствовать себя  императором.  Его
тело взмокло от пота - и плечи,  и  грудь,  и  пах,  натираемый  высоким
асанианским седлом. Он не позволил взгромоздить эту громадину на Умизана
и ехал на  сенеле  лорда  Душая,  спокойном  и  заторможенном  животном,
привыкшем к церемониальной рыси. Умизан разорвал уздечку, когда на  него
садился слуга,  потом  сбросил  беднягу  наземь  и  затоптал  бы  нахала
копытами, если бы не вмешался Годри. Сейчас жеребец скакал рядом,  косил
голубым глазом и, прижав уши к черепу, мечтал всадить в соперника  остро
отточенный рог. Эсториан чувствовал его досаду.
   Мне тоже нелегко,  брат,  сказал  он  ему  беззвучно.  Юлия,  как  ни
старалась, так и не смогла заставить себя войти под своды Первых  Ворот.
Она  пыталась.  Она  прижималась  к   Эсториану,   ползала   на   брюхе,
немилосердно колотя хвостом по пыльным камням. Перед мостом, перекинутым
через  широкую  коричневую  Шахриз'уан,  кошка  остановилась.  Ее  морда
наморщилась, оголяя клыки. Она ненавидела асанианские города, а этот был
королем среди городов Золотой империи.
   Она не могла по своей воле пересечь мост. Она ожидала приказа.
   Приказа не последовало.  Уходи,  сказал  он  ей,  ты  свободна.  Вой,
исторгнутый  рысью,  был  похож  на  протест.  Она  повернулась.  Сенель
шарахнулся  в  сторону.  Юл-кошка  в  мягком  прыжке  обогнула   его   и
заскользила  тенью  вдоль  каравана.  Последний  рогатый  дебил   поднял
копытами пыль перед ее носом. Дальше лежала равнина. Она приняла ее.
   Эсториан  затосковал,  услышав,  как  в  исчезающей  сущности  звенит
победная песнь. Но он был связан - и словом, и долгом.
   Он тяжко шевельнулся в седле. Такая верховая езда была  изнурительным
трудом. Жара подавляла. Город властно тянул к себе.
   Девять колец, вписанных в полукольцо  реки.  Шахриз'уан,  отягощенная
замками и мостами. Девять уровней, как и в структуре Двора  империи,  от
Нижнего до Высокого, от равнины, казавшейся мраморно-белой,  до  горящих
золотом куполов. Сейчас все это  было  обращено  к  нему  -  эти  тысячи
строений и храмов, эти прямые улицы и широкие площади, эти подстриженные
сады и висячие галереи. Стены, увешанные знаменами, фонтаны,  струящиеся
к небу потоки вина, мостовые, устланные коврами, циновками и гобеленами,
усыпанные ворохами цветов. Он вздрогнул, завидев толпы больных, нищих  и
калек,  попирающих  эту   красоту,   обступавших   бассейны   с   вином,
выставляющих напоказ свои  страшные  язвы.  Их  зловоние  смешивалось  с
ароматами   жертвенных   воскурений   и   благоуханием   тонких   духов.
Сопровождающие его асаниане молчали. Император  должен  знать  черное  и
белое и видеть неприглядное лицо смерти. Иначе как он  сможет  управлять
огромной страной? О чем он будет молить богов?
   Он миновал восемь ворот: белый мрамор и мрамор черный, ляпис, лазурь,
яшма,  малахит,  льдисто-синий  агат,  серебро  -  и  остановился  перед
венчающим все цвета  спектра  золотом.  Оплавленное  жарой,  пропитанное
солнечными лучами, оно испускало свет  подобно  огню,  пылающему  в  его
ладони.
   Сенель  мотнул  головой.  Эсториан  вознес  руку.  Ослепительный  луч
вылетел из нее и ударил в пылающее над аркой пятно. Камень.  Всего  лишь
покрытый позолотой гранит. Плечо заныло, затем по спине пошел легкий зуд
- он опустил руку.
   Ему захотелось смеяться. Скакавший впереди оленеец обернулся  и  чуть
шевельнул копьем. Свита, гвардия, множество слуг закручивались за спиной
императора в неровный клубок. Смутившись, Эсториан ударил сенеля  ногой,
и тот мелкой рысцой побежал вдоль сияющих стен.
   За Золотыми Воротами простирался высокий Бульвар  Львов,  уставленный
причудливыми фигурами царственных зверей, изваянных из  белого  мрамора.
Они словно  сторожили  вход  в  Золотой  дворец,  на  фронтоне  которого
дыбились подобные им существа, привставшие на задние лапы. Там,  похоже,
бурлило веселье, несомненно, связанное с его прибытием сюда  и  довольно
странное в этом не очень пригодном для веселья месте. Собственно говоря,
и  повод  для  праздника  был  странен:  нечистокровный  ребенок  нехотя
приближался к ожидающей его золотой клетке.

***

   Лорд Фираз стоя ожидал его за  воротами,  окруженный  толпой  принцев
крови. Он приветствовал  Эсториана  девятикратным  падением  на  колени,
потом взял его сенеля под уздцы и уверенно зашагал по каменным плитам.
   Перед ним раскрывались и сворачивались внутренние  дворы,  каждый  из
которых имел свое ритуальное значение. В первом они оставили сенелей.  В
другом многие придворные, сопровождавшие Эсториана, покинули господина и
двинулись к тронному залу по своим, строго регламентированным  путям.  В
следующем дворе при нем не осталось никого, кроме нескольких гвардейцев,
окруженных дюжиной черных фигур.
   Ведомый регентом, нимало не обеспокоенный тем, что  творится  за  его
спиной, Эсториан вступил в сердце Золотого дворца.
   Солнцерожденный несомненно строил тронный зал в Эндросе по  образу  и
подобию этого грандиозного помещения. Но в отличие от той,  сравнительно
недавно  возведенной  постройки  здесь  дремали  века.  Тысячи   пилонов
взлетали к золотому куполу, накрывавшему зал, в котором  свободно  могла
маршировать армия. Плиты пола были инкрустированы драгоценными камнями -
рубинами,  сапфирами,  топазами,  изумрудами...   Непосредственно   трон
окружал довольно широкий ров с водой, по внешним краям  которого  стояли
оленейцы.
   В далекие времена троном  для  асанианских  владык  служила  обширная
золотая чаша, покоившаяся на спинах каменных  львов,  пока  сравнительно
недавно одному из властителей не пришла в голову  фантазия  заменить  ее
широким, усыпанным подушками креслом, ножки которого подпирали мраморные
крестцы. В этом кресле свободно  могли  разместиться  двое,  а  над  ним
нависало чудо, созданное руками искусных  ваятелей:  стоящий  на  задних
лапах лев, обнимающий солнечный диск.
   Усовершенствовать подобным образом трон приказал Хирел Увериас, чтобы
свободно делить его с императрицей Варьяна. Потом там восседал  их  сын,
затем внук... Имена этой цепочки владык выстроились в  мозгу  Эсториана.
Хирел и Саревадин, Ганиман, Варуиан, Ганиман.  Теперь,  если  ничего  не
случится, трон займет он - Меруван Эсториан.
   Он несколько осовел от жары, и ему на секунду почудилось, что со спин
каменных львов сходит невысокая темная тень, мерцая белозубой  усмешкой,
медленно и плавно, едва касаясь  ногами  пола.  Отец.  Эсториан  тряхнул
головой. Тень растворилась в воздухе. Они убили его.
   Лорд Фираз, недовольный заминкой, слегка поклонился. Эсториан  шагнул
вперед. Ему показалось,  что  оленейцы  хотят  сомкнуть  строй,  но  они
почтительно расступились, пропуская его к трону.
   Лорд Фираз остановился у возвышения, на которое Эсториан  должен  был
взойти один. Кто-то, похожий на регента, как одна капля влаги походит на
другую, подал старику тяжелую, расшитую золотом мантию - десятую мантию,
превращавшую наследника во владыку.
   Это было нелегкой задачей  для  маленького  желтолицого  человечка  -
накинуть на плечи статного северянина последний  ритуальный  покров,  но
регент справился с ней и распростерся на полу возле его ног,  недвижный,
словно охапка соломы. Эсториан не должен был ни поднимать  высокочтимого
лорда, ни благодарить его за свершенный акт. Он просто  ждал.  В  гулкой
тишине, охватившей зал, послышался какой-то  звук.  Эсториан  оглянулся.
Придворные лежали плашмя на каменных плитах пола. Все,  кроме  безликих,
безмолвных стражей,  закутанных  в  черные  плащи.  Там,  где  на  камне
пламенели мантии принцев, вырос еще один оленеец.
   Время шло. Лорд Фираз, еле слышно покряхтывая, поднялся  с  колен.  В
руках он держал вещь, которую Эсториан хотел упразднить.  Золотая  маска
тускло сверкала. Слепое безглазое  лицо.  Облик  асанианина,  решившего,
уходя в иной мир, запечатлеть свою красоту. Широкие скулы, толстые щеки,
губы крупные и припухшие,  как  у  девушки.  Голый,  надменный  лик  без
морщин, словно при жизни этот человек  не  ведал  ни  душевных  мук,  ни
страданий.
   Эсториан протянул руку. Регент вздрогнул  и  сжал  пальцы.  Эсториану
пришлось приложить усилия, чтобы вынуть  из  его  рук  тяжелый  овальный
предмет.
   Золото было прохладным. Он поднял маску и заглянул  в  узкие  прорези
изнутри. Мир в  них  выглядел  непривычно  четко.  Оленеец,  стоявший  в
шеренге принцев, исчез. Лорд Фираз все еще пребывал в оцепенении. Редкие
волосы на его черепе чуть шевелились, будто от сквозняка.
   Эсториан опустил маску, не зная, как вести себя дальше.  Он  держался
прямо, но мантия, возложенная на него регентом, казалось,  весила  вдвое
больше, чем остальные его одежды, и тянула к земле. В абсолютной  тишине
Эсториан прошествовал к трону  и  сел,  ощутив  невероятное  облегчение.
Маску он расположил на коленях вертикально, придерживая руками.
   Лорд Фираз словно очнулся и вновь обрел надменный,  независимый  вид.
Нельзя было понять, как он отнесся к  самовольным  действиям  Эсториана.
Его  слова  заскакали  по  мраморным  плитам   пола,   будто   пригоршня
драгоценных ограненных камней.
   -  Смотрите,  принцы,  смотрите,  лорды  Золотого  дворца!  Вот   ваш
император!

***

   Это было похоже на  заверения  в  лояльности  от  прибывших  издалека
послов, только во сто крат хуже.  Спина  его  одеревенела,  зад  страшно
ломило,  паха  он  не  чувствовал.  Церемония   длилась   десятый   час.
Дьявольское измышление - притащить его в этот зал  прямо  с  дороги,  не
позволив ни перекусить, ни передохнуть.
   Порой ему приходилось в Керуварионе давать  аудиенции  важным  лицам,
возвратившись с охоты или после ночных  забав.  Ощущения  совпадали,  но
здесь не было ни доброй матушки, способной знаком вызвать его за  дверь,
ни верного Годри  с  чашей  восстанавливающего  силы  вина.  Придворные,
ожидая своей очереди, потихоньку перекусывали  в  углах  зала,  принимая
снедь  из  рук  заботливых  слуг,  он  видел  это,  но  не  имел   права
присоединиться ни к одной из пирующих групп.
   Варвар,  скачущий  в  Асаниан,  походя  отвергал  приглашения  важных
лордов, мечтающих затащить царственную персону за свой  стол.  Император
Асаниана мечтал, как о высшем благе, о чашке воды.
   Он мог бы прервать церемонию, симулируя обморок или просто  приказом,
но не хотел этого делать. Они, кажется, решили его извести,  но  он  все
выдержит. Он примет присягу от каждого, даже самого захудалого лорда, до
двадцать  девятого  колена  перечисляющего  своих  предков,  окруженного
скопищем своих сыновей, родичей и  кузенов,  каждый  из  которых  обязан
произнести речь в честь своего господина.
   Слава небу, провинциалы трех-четырех мантий были  менее  многословны,
чем столичные говоруны. Он отпускал их милостивым движением  бровей.  Он
молчал.
   Говорил за  него  лорд  Фираз.  Спокойный,  подтянутый,  привычный  к
длительным церемониям, он отвечал на цветистые  речи  фразами  столь  же
краткими,  сколь  политичными,  находя  приличествующие  каждому  случаю
слова. Эсториан не находил  в  них  ни  тени  пренебрежения  к  персонам
нижестоящих князьков. Столько лет битв, побед и неимоверных усилий! Чему
были посвящены они? Тому, чтобы он восседал  на  асанианском  троне,  не
смея пошевелиться, ощущая, как пустой желудок прилипает к хребту?
   Кто здесь раб? И кто победитель? Асаниане опускали  глаза.  Последний
из  них  отбежал  от  трона  и  замер,   превратившись   в   неподвижную
раззолоченную копну. Эсториан ждал. Копны стояли все так же  неподвижно.
Ни одна из них не выказала желания вновь обратиться в живое, испускающее
шелестящие звуки существо.
   Он встал, напрягая негнущиеся ноги.  На  плечи  его  вновь  навалился
неимоверный  груз.  Пространство,  испещренное  разноцветными   пятнами,
вытянулось. Тяжелые двустворчатые двери заскочили за горизонт. Он должен
был как-то добраться до них. Это казалось невозможным.
   Он попытался сделать шаг. И не упал. Одно движение  влекло  за  собой
другое. Шаги плодились, как дети  в  асанианских  гаремах.  Он  мысленно
рассмеялся и медленно, без посторонней помощи побрел к выходу.
   Гордость? Да. А еще неукротимое  упрямство.  Он  никогда  не  покажет
своей слабости никому. Особенно им. Он  ненавидит  их  за  то,  что  они
подвергают его испытанию. Он любит их, как препятствия, которые  удается
преодолеть.
   Он медленно, не шатаясь, добрел до дверей, распахнувшихся перед  ним,
и вышел в соседствующее  с  тронным  залом  помещение.  Проворный  слуга
совлек с него верхнюю мантию. Он благодарно улыбнулся. Второй слуга  уже
подавал ему чашу с водой. Он  обласкал  его  восторженным  взглядом.  Он
отметил, что среди слуг нет евнухов, и это тоже обрадовало его.
   Он погрузил губы в ароматную влагу, вовсе не  думая,  что  она  может
быть отравлена. На позолоченном подносе были разбросаны какие-то булочки
вперемешку  с  фруктами.  Он  не  стал   накидываться   на   пищу,   как
изголодавшийся зверь. Он чинно отламывал сдобные кусочки и  ел,  запивая
мелкими глотками воды. Асаниан, кажется, все же проник в него,  он  стал
сдержанным.
   Слуги спокойными и осторожными движениями освобождали его  от  одежд,
потом знаками показывали, что он может принять ванну.  Больше  всего  на
свете ему хотелось сейчас погрузиться в сон, завалившись прямо тут же на
кушетку, стоящую возле стены. Но купальня тоже сулила блаженство.  Если,
конечно, быть бдительным. Он вновь внимательным взглядом обвел слуг. Его
отвели  в  просторное  помещение.  Там  плескалось  озеро  теплой  воды,
зеленовато-синее, со стайками играющих рыбок. Он обнажил  душу,  пытаясь
коснуться далекой замкнутой сущности.
   Вэньи, посмотри! Здесь твое море, здесь  кусочек  того,  что  ты  так
любишь.
   Но она  отстранилась.  Она  свернулась  в  плотный  клубок,  выставив
жалящие иглы. Он остался один.
   Совершенно один.
   Здесь  не  было  ни  Годри,  ни  молодцов-гвардейцев,  ни  заботливой
матушки. Она ожидала в своем дворце  и  не  смела  явиться  к  нему  без
приглашения. Так повелевал асанианский этикет.
   Он открыл рот, чтобы отдать приказание слугам, и  вновь  закрыл  его.
Матушка подождет. В конце концов в том, что  происходит  сейчас  с  ним,
есть немалая доля ее вины.

Глава 20

   Вэньи гордилась  своей  выдержкой.  Покинув  Эсториана,  она  целиком
занялась собой и своими обязанностями жрицы. Она уже не мечтала о нем по
ночам, а в дневное время посвящала ему всего лишь  два  сердцебиения  из
трех. Иногда, когда они еще проживали  в  Индуверране,  она  видела  его
издалека. Он казался несколько усталым, с ощутимой прохладой в сердце.
   В Кундри'дж-Асане она совсем перестала его встречать. Он был  надежно
укрыт в своем дворце за золотыми воротами и  стенами,  куда  не  пускали
праздно прогуливающихся женщин и простой люд. У нее было  свое  место  в
храме Двух Сил, возле стены, покрытой ляпис-лазурью - в  третьем  кольце
столицы, Врата там действовали так же, как и в Эндросе. Так же, как и  в
Эндросе, в них имелись дыры для проникновения простых сил. Маги  древней
Гильдии интенсивно работали с ними. Она  и  жила  там  же,  в  обиталище
магов, в доме, который Гильдия построила для  себя.  Это  был  не  самый
богатый, но и не самый бедный из городских домов. Когда Гильдия вымерла,
этот квартал заселили  жрецы  бога  и  богини,  кое-что  изменив,  но  в
основном оставив все  как  есть.  Простой  люд  продолжал  ходить  сюда,
совершая свои религиозные отправления,  жизнь  населения  столицы  текла
своим чередом.
   Все в этом доме возбуждало любопытство  Вэньи,  она  бродила  по  его
спирально закрученным  этажам,  заглядывая  в  оставленные  лаборатории,
пытаясь проникнуть в  секреты  древнего  волшебства.  Айбуран  отказался
занять здесь место верховного жреца, хотя во многом превосходил  местную
верховную жрицу. Он стал служить там, где счел  это  более  необходимым,
дежуря возле Врат и изредка посещая  верхний  город,  чтобы  поклониться
алтарю Аварьяна и Уверьена. Он умело скрывал свои мысли, но Вэньи  знала
о его отношении к  хозяйке  здешних  мест.  Та  сильно  гордилась  своим
асанианским происхождением, презирала грязных выходцев из дремучей глуши
и за глаза называла Айбурана северным медведем, иногда прибавляя к этому
прозвищу словечко похлеще.
   Он нес свою службу тихо и достойно, не делая попыток выдвинуться  или
кого-либо поучать.
   "У нее нет силы", - мысленно бросил он  Вэньи  на  пятый  день  после
приезда в Кундри'дж-Асан. Вэньи и сама чувствовала  это.  В  присутствии
расфуфыренной и надменной леди  у  нее  начинались  приступы  удушья,  и
сердце ее содрогалось, как рыба, вытащенная из воды.
   При храме находился сад, в  котором  росли  странные  кроваво-красные
цветы-фрукты,  порождения   Магических   Врат.   Вэньи   сорвала   такой
полубутон-полуплод. Его запах был резким и  бодрил,  словно  чувс