улась к Мирейну. -  А  я  и  не  знала,  что  в  твоей  армии  есть
женщины-воины.
   - Есть несколько, - ответил он в звенящей тишине и улыбнулся.  -  Вся
эта группа должна была состоять только из  женщин,  но  я  не  принял  в
расчет мужчин. Они неистово воспротивились, почти взбунтовались.  Видишь
вон там их вожака, которого я наделил капитанским ожерельем? Из-за  него
мне пришлось уступить, и  теперь  отряд  будет  смешанным,  половина  на
половину. От нас обоих я прошу прощения, что  тебя  приветствует  только
десять человек: нам не хватило  времени  на  то,  чтобы  собрать  полную
сотню.
   - Тысяча человек и та едва ли смогла бы оказать вам достойную  честь,
моя госпожа, - сказал Кутхан просто и  гордо.  В  его  серьезных  глазах
мерцал отблеск улыбки. Кажется, он простил ее за ту их ссору под дождем.
   Элиан посмотрела на него  и  на  его  отряд.  Это  был  внимательный,
испытующий взгляд,  от  которого  не  ускользнула  ни  малейшая  деталь:
безупречный вид, оружие, гордость,  отраженная  на  их  лицах.  Одна  из
женщин  была  прекрасна,  как  бронзовый  цветок.  Другая,   безусловно,
родилась на красной земле  Хан-Гилена,  крепкая  и  сильная,  с  мощными
руками крестьянки. Взгляд ее был спокоен, на губах застыла еле  заметная
улыбка, словно в знак насмешки над этим парадом.
   В последнюю очередь Элиан посмотрела на  того,  кто  сделал  ей  этот
подарок. Она сказала очень спокойно:
   - Мой господин, очевидно, забыл: я не собираюсь  уходить  на  пенсию.
Если  он  хочет  уволить  меня,  то  пусть  сделает  это  открыто,   без
притворства. Так же спокойно он ответил: - Это не увольнение.
   - Пристало ли оруженосцу  хвастать  своей  собственной  стражей?  Тем
более если в этой страже есть высокородный дворянин?
   - Оруженосцу не пристало. А королева имеет на это право.
   Смысл ответа не сразу дошел до Элиан. Ее  язык  произносил  слова  по
собственному разумению: - Я не королева, а только принцесса.
   - Королевой становится та, что выходит замуж за короля, -  сказал  он
терпеливо, словно объясняя малому ребенку.
   - Но единственный король здесь... - Наконец  ее  разум  и  его  слова
встретились. Ее конечности похолодели. Голос зазвучал высоко и неистово:
- Ты не смеешь!
   - А почему бы и нет? - рассудительно спросил он. Ну как он  мог  быть
таким рассудительным? Ведь он поймал ее в ловушку. То ни  одного  слова,
кроме тех, которые она из него выбивала, а то  вдруг  это,  перед  лицом
всей свиты! Когда отказ невозможен! Когда нельзя не принять дар!
   Он протянул руки. Если бы это был не Мирейн, Элиан  сказала  бы,  что
это признак робости. Но это был Мирейн, и его спокойные  глаза  сверкали
как черные бриллианты.
   - Ты моя королева, - просто сказал он.  Ее  холодные  руки  безвольно
лежали в его  горячих  и  сильных  ладонях.  Ее  терзали  противоречивые
чувства. Смех, плач, крик ярости, черный ужас. Как он посмел так поймать
ее? Как он посмел быть таким уверенным  в  ней?  Она  не  вещь  в  руках
мужчины. Она это она. Она не хочет его. Хочет. Не хочет. Хочет!
   - Моя госпожа. - Его шепот, тихий как сон, был обращен одновременно к
ее разуму и слуху. - Моя королева. Любовь моего сердца.
   Элиан забилась в слепой панике. Не потому, что он сказал  это.  И  нс
потому, что он сказал это здесь, в присутствии своей армии. Хуже  этого,
намного хуже было то, что пело в ее собственном мозгу. Не важно, что  он
король и император, что в его  жилах  течет  кровь  бога,  что  из  всех
существующих женщин он выбрал ее, что он  кладет  полмира  к  ее  ногам.
Значение имеет лишь он сам. Мирейн.
   Она потеряла Илариоса из-за медлительности собственного языка,  и  он
уехал. Мирейн никуда не поедет, пока не сделает ее своей. Словно  у  нее
нет иного выбора, словно у нее вообще ничего нет.  Судьбы.  Пророчества.
Неизбежности. Элиан вырвала руки из его ладоней. - Благодарю  тебя,  мой
король, -  сказала  она  с  язвительной  мягкостью,  но  я  не  из  того
материала, из которого делают королев. Мирейн ничего не ответил, даже не
двинулся. Она с болью вспомнила, как он выглядел, когда она сказала  ему
о  том,  что  любит  Илариоса.  Точно  так  же.  Холодный,  спокойный  и
царственный, он ничего не предлагал и ничего не брал. Она показала зубы.
   - Этот отряд я принимаю, потому что это добровольный  дар,  такой  же
твой, как и их. Я думаю, что смогу управлять десятью воинами  и  служить
на пользу моего короля. Остальное... - она проглотила  ком  в  горле,  -
остальное, о сын Солнца, ты сохранишь для своей настоящей императрицы. -
Ею можешь быть только ты. Если бы они были одни,  она  ударила  бы  его.
Элиан укусила свой кулак, ощутив во рту вкус крови.
   - О мужчины! Ну почему вы всегда останавливаетесь на самом худшем?
   - И этим, - тихо спросил он, -  всегда  была  ты?  -  Да,  черт  тебя
возьми! Ты преследуешь меня, ты охотишься за мной. Ты  мечтаешь  о  моей
так называемой красоте, терпишь мою пресловутую дикость  и  ведешь  счет
моего рода и приданого  до  последнего  дальнего  кузена,  до  последней
золотой пылинки. Можешь ты понять или нет, что я ничего от тебя не хочу?
Ничего!
   Его  напряжение  превратилось  в  развлечение.   Ему   даже   удалось
улыбнуться. Хуже того: он осмелился не сказать ничего из того,  что  мог
бы сказать, ни об истине, ни о  жестокости.  Это  была  улыбка  великого
короля или статуи бога, спокойная, уверенная и мудрая. И  противостоящая
ее воле.
   Элиан сделала самое худшее: струсила, как всегда, и убежала от него.
   Она убежала, но не далеко. Бешеное желание сбежать на север  довольно
быстро ослабло. И все-таки она сложила свои вещи  на  постели,  все  еще
находившейся рядом с кроватью Мирейна. Получилась беспорядочная куча, на
удивление большая, при том что здесь не было ее оружия и трофеев.  Чтобы
справиться со всем этим, ей необходима была помощь слуги.
   Едва двинувшись, чтобы позвать кого-нибудь, Элиан осела на пол.  Куда
ей идти? В ее старые покои - он знал все пути туда,  как  общеизвестные,
так и тайные.
   И он без колебания воспользуется ими. Она знала это  его  настроение.
Мирейн Ан-Ш'Эндор получит все, что вознамерился получить.
   Топаз Илариоса лег  в  ее  руку.  Она  уставилась  на  него  и  долго
смотрела, почти не замечая. Ее мозг был пуст.
   Мелькнула чья-то тень. Элиан медленно повернула голову,  и  глаза  ее
расширились.
   Перед ней стояла прекрасная леди, которая никогда не  ходила  пешком.
Она всегда сидела на троне или в беседке, а по большим  праздникам  -  в
крытых носилках. Если же она решала удостоить пол особой чести и ступить
на него, то его обязательно покрывали коврами, и  только  тогда  подошвы
элегантных сандалий касались его. Тем более она  никогда  не  появлялась
неожиданно.
   Сейчас леди Элени была одна. На ней удобное, как у служанки,  платье,
на ногах - сапоги. Из тончайшей кожи, с инкрустацией  на  каблучках,  но
все-таки сапоги. Они выглядели так, словно она прошла в них по снегу,  и
- о чудо из чудес!  -  на  них  засохла  грязь.  Тяжелые  завитки  волос
блестели из-за попавших на них снежинок; если у нее и была накидка,  она
потеряла ее.
   - Мама, - удивленно сказала Элиан, - где твои служанки? Что ты  здесь
делаешь?
   Княгиня села на единственный в этой комнате стул и расправила юбки.
   - Мои служанки на своих местах. А я искала тебя. - Любой мог бы  тебе
сказать, где я.
   - Никто не мог. У твоего отца и брата другие заботы.
   - А у Солнцерожденного их нет. -  Солнцерожденный  занят.  -  Княгиня
слегка  нахмурилась.  -  Я  поклялась,  что  не  буду  тебе  ни  в   чем
препятствовать, и не намерена нарушать  своего  слова.  Но  должна  тебе
напомнить, что  наш  гость  больше  не  может  считаться  нашим  дальним
родственником. Он король.
   - Он по-прежнему остается Мирейном. - Он  Мирейн  Ан-Ш'Эндор.  Слова,
такие схожие с собственными мыслями Элиан, разбередили ее старые раны.
   - Я знаю, кто он такой! Я прислуживаю  ему  днем  и  ночью.  Днем,  -
повторила она, - и ночью.
   Ее мать не выказала ни малейшего признака досады или расстройства.
   - Я здесь не затем, чтобы обсуждать твою репутацию. И не затем, чтобы
умолять тебя принять его сватовство, как бы велик он ни был, пусть  даже
подобных ему не существует в нашем мире. Я  здесь  только  затем,  чтобы
понять: почему? Элиан ничего не ответила.
   - Может быть, дело в принце из Асаниана? - размышляла Элени.  -  Нет,
не думаю. Может быть, причина в  каком-нибудь  юноше  низкого  ранга,  в
слуге, или крестьянине, или солдате из армии Мирейна?  Тебе  не  следует
держать это в тайне от нас. Женщины из рода Халенанов и прежде  вступали
в брак с чужеземцами. Они даже выходили замуж за простолюдинов. Впрочем,
не похоже, что ты страдаешь от неразделенной любви.  Тогда  что,  Элиан?
Почему  ты  противишься  любому  мужчине,  который  интересуется  тобой?
Ответом было упрямое молчание. - Может быть, это пугает тебя?  Ты  более
неистова, чем обычно бывают девушки, и ты всегда  была  свободной.  Тебе
еще не довелось встретить мужчину, который был бы так же силен, как  ты,
или настолько же уверен в своей силе. Кроме Мирейна. -  Княгиня  сложила
руки. - Но, в конце концов, как бы ни был слаб мужчина, его жена  должна
отдать ему себя. Свое тело, конечно, а может быть,  и  сердце,  если  ей
посчастливится.  Отдавать  это  страшно  и  тем  страшнее,  чем  сильнее
мужчина. Таковы твои рассуждения, дочь моя? Ты боишься стать женщиной?
   - Нет! - вырвалось у Элиан. - Я знаю, что мужчины делают с женщинами.
Я видела это в армии. -  Несмотря  на  всю  браваду,  щеки  Элиан  залил
горячий румянец; язык прилипал к небу. - Это не страх, мама, поверь мне.
Я всегда хотела выйти  замуж.  Когда-нибудь.  Когда  настанет  время.  Я
всегда думала, что моим мужем будет Мирейн. Потому что так должно  быть.
Потому что по-другому быть не может.
   Потом я повстречала Илариоса. И ничего не должно было случиться, ведь
нет ничего сильнее судьбы. А если так, то как он смел  вмешаться  в  мою
жизнь? Весь мой мир рушился. И я убежала, чтобы быть в безопасности.
   К Мирейну. Который вел себя так, словно я для  него  не  больше,  чем
сестра. И я решила, что даже рада этому. Я  начала  думать,  что,  может
быть, в конце концов мои клятвы и  предначертания  были  плодом  детских
фантазий: слепое увлечение маленькой  девочки  своим  блестящим  старшим
братом.
   А Илариос отправился вслед за мной. Когда наконец  Мирейн  признался,
что я нужна ему, было уже поздно, да и говорил он  не  со  мной;  а  мое
сердце менялось, наслаждаясь этой новой  свободой.  Моя  жизнь  не  была
предопределена, я могла выбирать. Выходить  мне  замуж  или  нет.  Выйти
замуж за мужчину, которого я воображала, или не  выходить  ни  за  кого.
Илариос ухаживал за  мной,  и  я  начала  думать,  что  могу  стать  его
возлюбленной, а он - моим. Мирейн ничего не делал, чтобы остановить нас.
Возможно, я хотела, чтобы он ничего не делал. Но скорее я хотела,  чтобы
он что-нибудь сделал. Предъявил на меня права. Сказал, что я  принадлежу
ему. Но он молчал. А теперь, - сказала Элиан, - это случилось,  и  я  не
знаю, что мне делать. Он говорит, что любит меня. Я знаю... я знаю...  -
Голос ее дрогнул, недоверчивый, испуганный. - Я знаю, что люблю  его.  В
конце концов я знаю... я люблю его. Из-за него я  отказала  Илариосу.  -
Кулаки Элиан сжались, голос зазвучал громче.  -  Мама,  я  не  могу!  Он
король. Солнцерожденный. Сын  бога.  -  Но  он  по-прежнему  Мирейн.  Ее
собственные слова. Элиан ответила словами матери:
   - Он Ан-Ш'Эндор! - Волосы упали ей на глаза. Она отбросила их  назад.
- Он не тиран, которого  все  боятся.  Но  он  король.  Великий  король.
Император. Да разве я могу даже думать о том, чтобы быть рядом с ним?
   - Мне кажется, - сказала княгиня, - что  ты  только  это  и  делаешь.
Знаешь, какое имя дали тебе в  армии?  Калириен.  Быстрая  и  доблестная
госпожа. Обрати внимание, дочь моя:  доблестная  госпожа.  Когда  Мирейн
решил подарить тебе стражу, тысяча человек, прослышав об этом,  выразили
желание быть выбранными. А за ними толпилась еще  тысяча.  Ему  пришлось
провести трудную проверку, а потом еще более трудную, а потом  еще  и  в
конце концов подвергнуть каждого из  выбранных  испытанию  своей  силой.
Пятерым из них теперь завидует вся  армия,  потому  что  они  вознеслись
почти так же высоко, как принцы.
   - Ой, только потому, что теперь у них будет протоптана дорожка к моей
знаменитой постели.
   - Такие мысли не делают чести  ни  тебе,  ни  твоей  страже.  Где  та
правда, видеть которую мы учили тебя? Солдаты Ан-Ш'Эндора  выбрали  тебя
своей госпожой. И простолюдины сделали то же самое.
   - А как насчет дворян? - вскинулась Элиан. - Что ты скажешь о них?
   - Дворянин видит то, что видит. А некоторым даже удается понять это.
   - Нет, - сказала Элиан. Это было ее вторым словом.
   Первое она ясно и четко произнесла в самой глубине своего сердца.  Ни
имя отца, ни матери, ни даже няни, которая воспитала ее. С самого начала
это имя значило для нее больше всего. Мирейн.
   - Я боюсь, - сказала  Элиан.  -  Я  вовсе  не  доблестна.  Я  страшно
напугана. В конце концов я поклялась и сдержала слово, а потом влезла  в
интриги... Я не могу быть его королевой. Княгиня сказала очень мягко:  -
Ты можешь быть его любовницей. А все остальное придет.
   Это слово "любовница", сказанное матерью  своей  дочери-девственнице,
причем с такой нежностью, потрясло Элиан даже в большей степени, чем то,
что ее мать появилась здесь одна, что она говорит так  свободно  и  даже
знает, о чем думают солдаты.
   Элиан посмотрела на свои руки и на кровать. И там и тут  было  пусто.
Пока она говорила, пока ее разум  отвлекался  на  постороннее,  ее  руки
разложили все вещи по местам. Кроме топаза.  Он  лежал  в  ее  ладони  и
сверкал жестоким светом. Она спрятала камень.
   Она не плакала. Она скорчилась на кровати, поджав колени к подбородку
и прищурив воспаленные глаза.
   - Я не могу понять его. А что, если я нужна ему  только  из-за  моего
лица? Или из-за приданого и доброй воли моего отца?  Мирейн  никогда  не
вел себя как влюбленный. Он вообще едва замечал меня. Неужели он так  во
мне уверен? Или ему это безразлично? Он даже к Илариосу не  ревновал.  -
Разве?
   - Да! - взорвалась Элиан. Сделав усилие, она сдержала свой  голос.  -
Илариос хотел, чтобы я уехала с ним. Когда я сказала об этом Мирейну, он
не стал решать за меня. Он даже не попытался остановить меня.
   - Но он и не посоветовал тебе ехать, - улыбнулась княгиня. - Ах, дитя
мое, если ты ничего не замечаешь, то другие кое-что видят. Он не  сводил
с тебя глаз, когда вы были вместе с принцем, смотрел на тебя постоянно и
настойчиво. А когда ты уезжала верхом или уходила на прогулку, его разум
отправлялся вслед за тобой; он безо всякого повода  начинал  огрызаться.
Да, он ревновал. И очень сильно. - Тогда почему он не...  -  Он  слишком
горд.
   Конечно, он слишком горд. Мужчине приходится смиряться, чтобы должным
образом ухаживать за женщиной.
   -  Он  не  может  любить  меня!  -  закричала  Элиан.  Ее  мать  тихо
рассмеялась.
   - Но, дочь моя, он тебя уже любит. - Она слегка помрачнела. - Я  могу
понять твой страх. Мирейн дорог всем нам, и он, конечно, человек, но все
равно остается сыном Аварьяна. И тем не  менее,  даже  будучи  человеком
больше, чем богом, он  очень  раним.  Ему  легко  причинить  боль.  Будь
осторожна и не наноси ему рану, которая будет слишком глубока, чтобы  ее
залечить.
   - Я никогда... - Элиан осеклась. - О мама, ну почему  это  происходит
именно со мной?
   - Если бы я знала, - ответила княгиня, - я сама была  бы  богиней.  -
Она соскользнула со стула, опустилась  на  колени,  что  было  столь  же
необычно, как и все,  что  она  делала  в  течение  последнего  часа,  и
заключила дочь в объятия. - Когда я родила тебя, то поняла, что  у  бога
есть свои, совершенно особенные намерения на твой счет. Он наделил  тебя
множеством чудесных даров. Теперь он просит платы. Ты достаточно сильна,
чтобы сделать это. Поверь  мне,  дитя  мое,  -  сказала  она,  тщательно
взвешивая каждое слово, - ты достаточно сильна.

Глава 19

   Ночь перед днем  зимнего  солнцестояния  называлась  Мраком  Года.  В
старые времена этот день считался  празднеством  богини.  Когда  Аварьян
набрал полную и  непобедимую  силу  в  Хан-Гилене,  обряды  богини  были
запрещены и ее празднество померкло перед праздником Возвращения Солнца.
Но некоторые традиции сохранились. К наступлению  Мрака  Года  все  огни
тушились. Храм оставался темным, священники молчали.  Народ  сбивался  в
кучки и дрожал, думая о смерти и о холоде могилы.
   Дворец питался теплом своих старых стен, но, когда  теплые  солнечные
дни прошли, холод стал довольно ощутим. Музыка и пение  были  запрещены,
смех утих, и теперь залы казались еще темнее.
   Элиан провела несколько  чудесных  часов  в  тепле  вместе  с  Анаки,
которая, как молодая мать, не должна была страдать от холода. Но чувство
вины и долга заставило Элиан  выйти  наружу.  Небеса  начали  постепенно
освобождаться от снежного бремени.
   Элиан оставила их серую тяжесть ради ледяного воздуха дворца.  Мирейн
находился в рабочей комнате со  своими  писарями,  гревшими  руки  возле
слабого пламени ламп. Им она была не нужна, ему тоже, хотя он и  подарил
ей быструю улыбку занятого человека. Элиан решила почистить его доспехи.
Это было неприятное занятие, но оно чудесно согревало ее.
   Покрытые золотом пластины  мерцали,  великолепные  даже  при  тусклом
освещении. Когда Элиан, поджав  губы,  склонилась  над  шлемом,  начищая
зубец, который мастер не  смог  полностью  выровнять,  что-то  темное  и
мягкое упало ей на плечи.
   Она сбросила окутавший ее предмет. Им оказался плащ, чудесный плащ из
темно-зеленого  бархата,  подбитого  мехом  такого  же  огненно-красного
цвета, как ее волосы, легкий, теплый и  мягкий,  столь  же  приятный  на
ощупь, как и  на  вид.  Пальцы  ее  заблудились  в  складках  плаща,  от
удивления захватило дух. - Хазия, - сказала она. - Это, наверное, хазия.
Улыбающийся Мирейн уселся у ее ног. - Да, это она.
   - Но ведь это такая же ценность, как  рубины,  если  не  большая.  Он
жестом выразил согласие.
   - Зверек чуть крупнее мыши, очень редкий и к  тому  же  пугливый.  По
словам  торговца,  для  того  чтобы  накопить  шкурок  на   этот   плащ,
потребовалось добрых двадцать лет. - Он наклонил голову  набок.  -  Тебе
нравится?
   - Не будь дураком! - Краска залила ее лицо, она нахмурилась.  -  Тебе
не удастся купить меня, Мирейн.
   - Разве я не могу сделать тебе праздничный подарок?
   - Ты его уже сделал. Это стража. - А теперь еще один, - сказал  он  и
легко, почти рассеянно дотронулся пальцем до меха. -  Я  ужасно  богатый
человек, знаешь ли. Северные племена так богаты, что ты и представить не
можешь, а их самые богатые короли платят мне дань.  Постепенно  все  это
начинает казаться морским песком. Ничего  не  стоящее  излишество.  Если
только не использовать его для подарков. - Но ни к чему раздаривать все!
- вскричала Элиан, почувствовав укол практичности. Мирейн засмеялся.
   - Не надо этого бояться, моя госпожа. Даже если бы  я  вбил  подобное
себе в голову, мои казначеи быстро привели бы меня в чувство. Содержание
армии требует больших денег, да еще мой город. - При этих  словах  глаза
его загорелись. - Строительство начнется весной. И ты нам поможешь. Тебе
ведь захочется иметь что-то свое во дворце и в городе?
   - Какое значение может иметь то, что мне хочется? -  спросила  Элиан,
замерзшая в своем великолепном плаще.
   - Значение имеешь ты, - сказал Мирейн и совершенно спокойно  добавил:
- Когда сойдет снег, я хотел бы отпраздновать нашу  свадьбу.  Весной,  в
день твоего рождения.  Или,  если  хочешь,  в  день  моего  рождения,  в
праздник Вершины Лета. Или где-нибудь в промежутке.
   Элиан ненавидела его. Его  холодную  самоуверенно