ия сделали бы это, если бы не  присутствие  вашего
величества.
   - Теперь тебе небезопасно здесь оставаться.
   - Раз уж вы, милорд, заговорили об этом,  значит,  это  действительно
так.
   Торуан  осушил  чашу  вина  и  вновь  протянул  ее  слуге.  Его  руки
подрагивали.
   - Объясни, зачем тебе все это понадобилось?
   Торуан взял в  обе  ладони  серебряный  сосуд  и  робко  взглянул  на
собеседника.
   - Боюсь, милорд, вы этого не поймете.
   -  Я  пойму.  -  Эсториан   старался   говорить   как   можно   более
доброжелательно, но пальцы актера невольно сжались, суставы их побелели.
- Они держат меня здесь за семью замками. Неужели дела в стране  обстоят
именно так, как вы их показываете со сцены? Или я полный глупец?
   - Я никогда не считал вас глупцом, милорд, - сказал Торуан, - но  вы,
укрывшись в дворцовых покоях,  отсекаете  от  себя  все.  Даже  малейшие
намеки на реальную жизнь раздражают вас.
   -  Кто  внушил  тебе  эту  мысль?  Моя  мать?  Жрецы?  Мой   двор   в
Керуварионе?
   Ресницы актера дрогнули и опустились, евнух  уткнул  лицо  в  чашу  с
вином.
   - Я действительно получил приглашение во дворец через посланца  вашей
матушки-императрицы. Но это случилось уже после того,  как  мы  задумали
поставить этот спектакль. Мы  объездили  много  городов  и  селений.  Мы
слышали, что говорят люди. Их речи полны недовольства и скрытых угроз.
   - Им не нравится варвар, сидящий на троне?
   - Да, милорд, но это не вся правда. Они замышляют мятеж.
   - Сомневаюсь. Люди любят почесать языками. Пустые угрозы,  застарелые
обиды - все идет в ход. И все остается на прежних местах. Разве не так?
   - Трудно не согласиться с вами, милорд, -  сказал  Торуан,  -  и  все
же...
   - Ладно, - поморщился Эсториан, - оставим  это.  Кто  писал  для  вас
текст  песен?  Айбуран?  Он  неплохо  владеет  пером,  я  знаю.  Разбуди
дремлющего - неплохой ход. Уверен, что это его идея. Но  я  не  потерплю
крамолы в собственном храме.
   - Милорд, - Торуан умоляюще воздел руки, - я действительно виделся  с
верховным жрецом,  признаю  это.  Но  я  говорил  с  ним  только  как  с
посланником леди Мирейн. Он убедил меня, что вы защитите нас, даже  если
очень рассердитесь. Вы сумасбродны, сказал он, но справедливы.  А  пьесу
свою мы писали сами. Мы вынуждены были для этого удалиться в Керуварион.
   - Ну  да,  чтобы  оттуда  подстрекать  мятежников  к  выступлению.  -
Эсториан не  был  рассержен,  вовсе  нет,  но  его  гнев  уже  порывался
соскочить с удерживающей его цепи. - Поставить  такой  спектакль,  чтобы
люди после него тут же бежали к торговцам ядами или разыскивали  наемных
убийц.
   - Вы должны обо всем знать, -  сказал  Торуан  упрямо,  как  истинный
северянин или совершеннейший идиот. - Айбуран думает так, и леди  Мирейн
тоже. Вы давно отвернулись от них. Они надеялись через меня  достучаться
до вашего сердца.
   - Они достучались,  -  мрачно  буркнул  Эсториан.  -  Можно  сказать,
достукались. Теперь у меня должна болеть голова, как  вытащить  тебя  из
беды. Высокий двор не любит шутить.  Итак,  что  же  ты  мне  советуешь?
Вернуться обратно в Керуварион?
   - Прежде  всего  вам  надо  пошире  раскрыть  глаза  и  выглянуть  за
дворцовые стены, - сказал Торуан. Спеси в  его  голосе  поубавилось,  но
упрямства еще хватало. - Все обстоит плохо, милорд, и станет  еще  хуже.
Сидя  сиднем  в  своем  дворце,  вы  все  сильнее  раздражаете  их.  Они
вооружаются. Они называют вас захватчиком, а кучку  ваших  гвардейцев  -
армией насильников, грабящих Кундри'дж-Асан.
   - Они называли меня захватчиком, когда я находился в  Керуварионе,  и
то же самое  говорят,  когда  я  пришел  к  ним.  Не  вижу  тенденции  к
ухудшению.
   - Они убили сборщика налогов в Ансавааре.
   - Простой люд издревле склонен бросаться на палку, которая  их  бьет.
Ты видел, как все это было?
   - Они прогнали отряд стражников, явившийся усмирить их,  и  захватили
город, засели в его  стенах.  Они  объявили  себя  свободными  от  вашей
власти.
   - Неужели? - Эсториан привстал с кресла. - Но их необходимо обуздать.
Почему я ничего не знаю об этом?
   - Потому что вы засыпаете на ходу, милорд. Это бедствие, это чума. Вы
ведь знаете эту болезнь. Когда она проникает в дом, она поражает сначала
мужчину, потом женщину, потом детей, потом домашних  животных.  В  одних
случаях они выживают, в других - нет, однако все это  не  очень  опасно,
если чума не выходит за пределы локальной ячейки. Но все  пропало,  если
она проложит себе дорогу во внешний мир. Она кочует от дома к дому,  она
охватывает весь город, потом ползет  через  селения  к  другим  городам.
Тогда начинается эпидемия, и вымирают земли, и прекращается  жизнь.  Вот
чем грозит вам маленький бунт, милорд. Мятеж быстро перерастет в большое
восстание, если его вовремя не подавить. Застарелая злоба питает молодые
обиды.
   - Как странно, - усмехнулся Эсториан. -  Сначала  они  прилагают  все
силы, чтобы меня сюда заманить, потом лезут  из  кожи  вон,  чтобы  меня
выкурить. Как ты думаешь, они удовлетворятся когда-нибудь?
   Торуан не понял его или просто задумался. Он вздрогнул.
   -  Милорд,  я  плохой  советчик,  но  думаю,  что  вам  следует  чаще
выглядывать за стены дворца. Дела обстоят хуже, чем тогда, когда вы сюда
прибыли. Много хуже. В  некоторых  городках  я,  как  северянин,  просто
боялся за свою шкуру. Тучи сгущаются, и скоро грянет гром.
   - Мои гвардейцы свободно разгуливают по столице. Никто не  плюется  и
не бросает камни им вслед. Никто не потревожил и меня, когда  я  однажды
прошелся до храма. А я был безоружен и не накладывал  на  лицо  грим.  -
Кундри'дж это только  Кундри'дж,  милорд,  -  сказал  Торуан.  Он  обвел
взглядом покои, в которых они сидели. - Как вы можете здесь  оставаться?
Вы задохнетесь, сир.
   - Они ведь сами учили меня терпению, -  продолжал  Эсториан,  оставив
без внимания слова актера. - Передай моей матушке и жрецу, что я  оценил
их настойчивость и усилия. Тебя никто  не  посмеет  тронуть.  Ты  можешь
отправиться с труппой в Керуварион, где ваше искусство найдет  достойный
прием. Но, - добавил он, - будь впредь мудрее  и  не  разыгрывай  глупых
трагедий. Люди не любят глядеться в правдивые зеркала.
   - Мы играли только для вас, - сказал Торуан.  Он  отодвинул  от  себя
чашу и опрокинул ее вверх дном. - Мы любим вас и преданы вам.  Но  мы  -
лишь капля в бушующем море.  Асаниане  возбуждены.  Они  сменили  старые
шляпы  на  новые,  но  не  сменили  взгляды.  Умоляю  вас,  сир,  будьте
настороже!
   - Я всегда осторожен, - ответил Эсториан. Ему вдруг стало  невыносимо
скучно. Он надеялся на  приятный  вечер,  но  этот  самонадеянный  идиот
безнадежно испортил его.
   Впрочем, он вовсе не порицал рвения актера. Талант всегда мечется  от
одной крайности к другой. Иное дело - матушка и  Айбуран.  Они  все  еще
считают его ребенком и злятся, теряя свое влияние на него.
   Со всей возможной  вежливостью  он  постарался  поскорее  выпроводить
болтливого комедианта, отправив его под охраной в покои  императрицы,  и
внушил гвардейцам, что они отвечают за безопасность  певца  головой.  Он
надеялся, что этого будет достаточно.
   Он почти улыбался, вспоминая реакцию Высокого двора на  спектакль.  С
досточтимых лордов слетела асанианская невозмутимость. Но они  вынуждены
были прикусить  языки,  потому  что  их  император  рукоплескал  дерзким
актерам. Варвар, наверное, думали они, простолюдин, болван.
   Он бесцельно блуждал по своим покоям, почему-то не чувствуя привычной
усталости. Слуги крадучись следовали за ним, он  прогнал  их.  Гвардейцы
сопротивлялись дольше, но в конце концов пришлось ретироваться и им.
   Он попытался уснуть, но сон  бежал  от  него.  Он  развернул  свиток.
Строчки дрожали и сливались в одну толстую линию. Он пил  вино,  пока  в
голове не стало светло и ясно, потом решил  прогуляться  по  крыше,  где
когда-то любил принимать солнечные ванны. Сейчас там, наверное, сыро  от
моросящего денно и нощно дождя.
   Какая-то тень скользнула к нему, когда он ступил  на  гремящую  жесть
кровли. Он улыбнулся широко и открыто, впервые за много дней.
   - Желтоглазый, - сказал он, - я рад тебя видеть.
   Корусан ничего не ответил. Это было  вполне  в  его  манере,  поэтому
Эсториан ничуть не обеспокоился. Он сделал оленейцу  знак  следовать  за
собой и вернулся в покои. Он шел, не оглядываясь, свободно болтая о  том
о сем, с языка его словно слетели оковы,  так  радовался  он  тому,  что
маленький охранник нашелся.
   В  геральдическом  зале,  увешанном  боевыми  знаменами  и  доспехами
прежних времен, его лопаткам  вдруг  сделалось  холодно.  Он  обернулся.
Корусан  стоял,  прислонившись  к  колонне,  устремив  на  него  горящий
блуждающий взгляд. Лихорадка, подумал Эсториан, протягивая  к  мальчишке
руку. Он знал, что Корусан ненавидит прикосновения посторонних людей, но
не видел иного способа проверить свое подозрение.
   - Ты пылаешь, - сказал он.
   - Это ничего, - храбрился Корусан. Но дрожал мелкой дрожью.
   Он был болен, сомневаться в этом мог  только  глупец.  Эсториан  едва
сумел уговорить упрямца прилечь на  стоящий  рядом  диванчик.  Потом  он
сидел над ним, раздумывая, не  кликнуть  ли  лекаря.  Больной  вел  себя
неспокойно. Он дергался  и  уворачивался  от  дружеских  рук.  Эсториану
пришлось применить силу.
   - Я велю заковать тебя в цепи! - прикрикнул он.
   Пальцы мальчишки вцепились в его запястья.
   - Я часто болею, - отрывисто  заговорил  оленеец.  -  Это  совсем  не
должно волновать вас, милорд. Это пройдет, как всегда, и не сделает меня
ни хуже, ни лучше.
   - А когда это должно пройти? - спросил Эсториан. - Сколько мне ждать?
Как ты будешь охранять меня, если не можешь даже подняться?
   - Я могу! - Мальчишка  встал,  несмотря  на  протесты  Эсториана.  Он
двинулся вперед на  дрожащих  ногах  и  упал  бы,  если  б  господин  не
подхватил своенравного слугу  под  руку.  Шаг  за  шагом,  спотыкаясь  и
пошатываясь, они добрались до купальни.
   Купальня встретила их приветливым светом масляных ламп. Озеро  теплой
благоухающей воды разливалось под низко  нависшими  сводами.  Плеск  его
напоминал щебет весенних ручейков. Эсториан  усадил  мальчишку  на  край
бассейна.
   - Выкупайся, - сказал он. - Это изгонит из тебя холод.
   Корусан озирался вокруг так,  словно  никогда  не  бывал  в  подобных
местах.
   - Надеюсь, ты хотя бы изредка моешься? - спросил  Эсториан  с  легкой
иронией. - Или оленейцы подобно котам только пьют  из  встречающихся  на
пути водоемов?
   Корусан зашипел, совсем как степной кот, и Эсториан не мог удержаться
от смеха.
   - Мы моемся, - сердито сказал мальчишка, - но не на публике.
   - Я отвернусь.
   Корусан презрительно повел головой, обмотанной черной тканью,  словно
знатный владыка, которому все  равно,  как  отнесется  к  его  поступкам
слуга. Эсториан встретил его взгляд и утонул в  золотой  бездне.  Что-то
сдвинулось в них обоих, но оба не понимали -  что?  Возможно,  весь  мир
содрогнулся во сне и снова застыл на своем неподвижном ложе.
   Золото, думал Эсториан. Цвет без углов, мягкий и бесконечный. Легкий,
будто птичье крыло, и тяжелый, как камень. Нечто среднее между янтарем и
лимоном. Сейчас этот свет стегает его как хлыст, но он умеет и обнимать,
он обволакивает и тянет...
   Корусан опустил веки и вновь вскинул их, но тяжело, как бы  борясь  с
сонливостью.  Эсториан  едва  успел  подхватить  его,  чтобы   не   дать
соскользнуть в воду. Тело его было упругим, но уже не таким напряженным,
как минуту назад, он, видимо, расслабился и отдыхал. Потом с неожиданной
силой оленеец оттолкнул императора и сдернул со своей  головы  покров  и
вуаль.
   У Эсториана в груди защемило. Никогда прежде ему не доводилось видеть
столь совершенной красоты, такого изящного  человеческого  лица,  словно
вырезанного рукой гениального скульптора из цельного  куска  выдержанной
слоновой  кости.  Ни  единой  неровной  линии,  ни  одной  родинки,   ни
какого-либо пятна, только четкость и соразмерность, и  даже  два  тонких
шрама, сбегающих от  выпуклых  скул  к  подбородку,  не  портили  облика
оленейца.
   - Если бы ты был женщиной, -  сказал  Эсториан  восхищенно,  -  самые
знаменитые певцы обеих империй слагали бы песни в твою честь.
   - Только не в Асаниане.
   Мальчишка накрутил на указательный палец один из локонов своих желтых
спутавшихся волос и безжалостно дернул. Эсториан вздрогнул.
   - Бессмысленно слагать песни в честь женщины или оленейца.
   - Или принца двора?
   - Этого, - сказал Корусан, - я не знаю.
   Его голос звучал странно,  мышцы  лица  стали  подергиваться,  словно
болезнь вновь оживала в нем. С каким-то ожесточением он размотал  кушак,
потом отстегнул ножны с мечами и снял кожаный пояс. За ними  последовали
обе рубашки, сапоги, брюки и все остальное, что было на нем. Он  оставил
на шее только цепочку  с  топазом  и  стоял  перед  Эсторианом  нагой  и
прекрасный, глядя куда-то в сторону и в потолок. Он  являл  собой  нечто
среднее между мальчиком и мужчиной, и мускулистые  плечи  бойца  странно
сочетались в нем с мягким, почти женским изгибом бедер и легкими  худыми
ногами танцора. Тонкие хрупкие линии шрамов рассекали его кожу в  разных
местах, он не был неженкой и, судя по всему, не отступал в схватках.
   Какое-то время он как будто колебался, потом молча прыгнул на  своего
господина. Все с тем же молчаливым ожесточением он  сорвал  с  Эсториана
тунику и швырнул ее в груду одежд, темневшую на полу.
   Эсториан почувствовал, как легкий  холодок  пробежал  по  плечам,  он
поежился, раздумывая, что еще может выкинуть его одичавший любимчик.  Он
не боялся этого львенка, хотя и знал, что сила его велика.
   Холодок опять  царапнул  его,  кожа  покрылась  пупырышками.  Корусан
протянул руку и молча  коснулся  его  плеча.  И  опять  между  слугой  и
господином проскочила какая-то искра, потрясшая их обоих. Это  было  так
неожиданно, что  показалось  Эсториану  забавным.  Он  засмеялся.  Глаза
Корусана превратились в узкие щелки, он опять прыгнул на своего хозяина,
опрокидывая его на ворох одежд.
   Эсториан, падая, сильно двинул кулаком в бронзовый бок,  чтобы  сбить
дыхание  дебошира.  Он  действовал  почти  инстинктивно,   одной   рукой
прикрывая горло, а другой пытаясь сковать движения нападавшего.  Корусан
извернулся с невероятной гибкостью. Тело его горело  сухим  лихорадочным
жаром. Эсториан, рванувшись в сторону, вложил все  свои  силы  в  мощный
бросок, но добился только того, что они оба рухнули в бассейн.
   Мягкая, теплая  вода  накрыла  борцов.  Ноги  подростка  оплели  торс
мужчины. Эсториан забился, как рысь,  попавшая  в  сети.  Утоплен...  он
будет утоплен...
   Оттолкнувшись   пяткой   от   скользкого   пола,   он   вынырнул   на
благословенный  простор,  отфыркиваясь,  хватая  ртом  воздух,   пытаясь
разжать клещи, стискивающие его чресла, но хватка Корусана была мертвой.
Скверный мальчишка, маленький негодяй... Ему показалось, что он  плачет.
Как-то очень уж подозрительно вздрагивала  мокрая  желтоволосая  голова,
уткнувшись в его плечо, и  желтые  руки,  охватившие  шею,  и  бронзовые
скошенные  лопатки.  Он  был  легким  как  перышко  в   этой   ласковой,
обволакивающей их воде.
   Эсториан  осторожно  погладил  вздрагивающую  спину.  Она  глянцевито
поблескивала, кожа мальчика натянулась, под ней  прощупывались  ребра  и
позвонки. Он переместился к стенке бассейна и  выпрямился,  стараясь  не
потревожить свою драгоценную ношу. Сердце  его  опять  пронзила  щемящая
боль.
   Дыхание мальчика успокоилось. Корусан, шевельнувшись, разжал  ноги  и
встал на плоское дно купальни. Но он не отстранился от своего господина,
и Эсториан расценил это как жест безграничного доверия. Мальчишка сейчас
был в полной его власти.
   Его голова,  лежащая  на  плече  Эсториана,  моталась  из  стороны  в
сторону, как у капризного ребенка, но ребенком этот маленький негодяй не
был. Одна рука оленейца продолжала  охватывать  шею  императора,  другая
принялась осторожно и вкрадчиво исследовать  выпуклости  плеча.  Твердые
пальцы мальчишки сбежали вниз  -  до  локтя,  переместились  на  брюшной
пресс, помяли, словно массируя, бедра мужчины, потом поднялись выше - на
грудь, и еще выше - к самому горлу. Помедлили - деликатно, как  пальчики
опытной соблазнительницы, - и зарылись в мокрый  шелк  бороды.  Эсториан
опустил взгляд. Золотые пылающие глаза метнулись ему навстречу.
   Лицо мальчишки сейчас казалось мертвенно-белым, и шрамы,  рассекающие
его щеки, приобрели багрово-красный оттенок. Эсториан  кончиком  пальцев
провел по ним.
   - Меч? - полуутверждающе спросил он.
   - Нож, - сказал Корусан. Его голос вновь стал холодным и спокойным. -
Один след - в знак посвящения, другой - за мою вспыльчивость. Я вел себя
плохо, когда меня принимали в братство.
   Он сражался за свою  вуаль  и  мечи?  Конечно.  Тут  не  о  чем  было
спрашивать. Все ясно и понятно без слов. - Скажи, ты  с  самого  детства
такой красавчик?
   Корусан растерянно  захлопал  ресницами.  Редкое  и  весьма  отрадное
зрелище. Эсториан позволил себе улыбнуться. Мальчишка нахмурил брови.
   - Разве красота так уж важна?
   - Конечно. Особенно если ее закрывают вуалью. Скажи, зачем  тебе  это
надо? Чтобы люди не говорили, вон пошел хорошенький дурачок?
   Глаза Корусана посуровели.
   - Ты, - медленно, чуть задыхаясь, сказал он,  -  ты,  мужественный  и
сильный мужчина, ты отвергающий свою  собственную  красоту,  ты  вздумал
судить меня?!
   Мальчишка оскалил зубы.
   - Яне... - Эсториан не успел договорить и взвыл от  резкого  укуса  в
плечо.
   - О, бог и богиня!
   Мальчишка откинул голову и, кажется, собирался повторить свой маневр.
С ужасающим спокойствием Эсториан наблюдал  за  ним,  ощущая  холодок  в
позвоночнике. И вновь между ними пролетела искра и  принесла  мгновенную
боль, словно тысячи крохотных раскаленных шпаг  разом  вонзились  в  его
тело. Он не знал, чего теперь ждать от маленького безумца. Лунатик опять
оскалил ровные белые зубы, как будто собирался откусить собственный язык
или сожрать заживо стоящего рядом с ним человека. Он начал с губ,  потом
перешел к подбородку, потом стал вгрызаться в горло, потом укусил сосок.
Однако яростные укусы его были бескровны. Хищно урча, как голодный  пес,
он глодал его руки и кисти, потом вцепился зубами в бедро, потом...
   Эсториан, тяжело  дыша,  выбрался  из  бассейна.  Безумный  мальчишка
тащился за ним, подобно  огромному  морскому  крабу,  оставляя  на  полу
блестящие лужи. Он явно не желал стоять на своих собственных  ногах.  Он
обхватил руками колени Эсториана, обжигая горячим  дыханием  его  бедра.
Эсториан ощутил тяжелый толчок в паху.
   Он смутился. В  бронзовой  коленопреклоненной  фигурке,  склонившейся
перед ним, не было ничего женского. Его обнимал полумальчик-полумужчина,
безумец, маленький негодяй, наглец. Он заслуживал примерного наказания.
   Эсториан опустился на колени. Поцелуй был быстрым и острым как лезвие
бритвы. Зубы  их  стукнулись  друг  о  друга,  дыхания  пресеклись.  Они
зашатались и опрокинулись на груду одежд.
   - Бархат, - сказал Корусан. - Бархат и сталь.
   - Сталь, - вторил Эсториан. - Сталь и слоновая кость.
   - Помни, твоя жизнь принадлежит мне.
   - А твоя - мне.
   Слова эти легко слетели с его  губ,  но  он  знал,  что  это  правда.
Корусан встал. В нем не было ни  сомнений,  ни  колебаний.  Он  протянул
императору руку и потянул за собой.
   Эсториан повиновался. Он молча шагал за своим слугой,  изумляясь  все
больше и больше. Он мог сейчас, сию же минуту прекратить весь этот  бред
- одним жестом, одним словом, но воля его словно уснула. Мальчишка, таща
его за руку, вышагивал впереди, в  нем  не  было  ничего  жеманного  или
порочного. И все же его с неодолимой силой влекло к нему.
   Он знал, что мужчины  порой  увлекаются  мальчиками,  но