никогда  не
понимал их. Он всегда считал себя мужчиной, рожденным для женщин, с  тех
пор как начал себе кое-что позволять.
   Но то, что происходило сейчас, было далеким и от мужчин и  мальчиков,
и от мужчин и женщин, и даже, если говорить честно, от мужчин и  мужчин.
Тут намечался роман между императором и  гвардейцем.  Глупый,  дурацкий,
неосмотрительный, смертельно опасный роман.
   Корусан пылал, словно лихорадка опять охватила его  тело.  Глаза  его
плавились и блуждали, но он точно знал, чего хочет, он  умел  добиваться
своего. Эсториан, Солнцерожденный, сильный мужчина, щенок степного кота,
вынужден был признать, что у него появился достойный противник.
   Это не шло ни в какое сравнение  с  женской  лаской.  Жгучая  страсть
Вэньи, вкрадчивость Зианы, пламенность Галии  -  все  было  отброшено  и
забыто. Так или иначе, тем или иным способом они отдавали ему себя. Этот
мальчишка нападал. Он любил сражаться и брать и  сам  подчинялся  только
насилию.
   Они сошлись в битве, как два равных друг другу воина. Бойня  началась
в постели и закончилась  на  полу  среди  скомканных  подушек  и  одеял.
Эсториан, как подрубленный дуб, опрокинулся на спину,  широко  разбросав
руки. Корусан, часто и тяжело дыша, вытянулся рядом.
   Неожиданно он засмеялся. Его прерывистый смех можно было  принять  за
истерику, если  бы  в  нем  не  звучали  нотки  искреннего  веселья.  Он
приподнялся на локте, продолжая смеяться. Эсториан отшвырнул его руку и,
вскочив на одно колено, придавил другим узкую полудетскую грудь.
   Мальчишка бестрепетно встретил его взгляд.
   - Я подхожу тебе? - быстро спросил он.
   - Мне кажется, да.
   Поцелуй был коротким и мирным.  В  нем  сочетались  пряные  отголоски
недавней  оргии  с  целомудренными  нотками  подступающей  дремы.  Битва
закончилась, пришел приказ отдыхать. Щека Корусана  была  мокрой.  И  не
только от покрывавшей усталое тело испарины. Кажется, мальчик  беззвучно
плакал, но Эсториан счел за лучшее промолчать. Любое  его  слово  сейчас
привело бы подростка в ярость. Он просто тихо лежал рядом, пока  дурачок
не уснул. Даже  во  сне  его  мускулы  подергивались  и  содрогались  от
напряжения, словно он все еще продолжал воевать. Но лицо было спокойно и
безмятежно. Лицо юноши, лицо слуги,  который  на  миг  показался  своему
господину прекраснее всех женщин на свете.
   Эсториан осторожно высвободился из  объятий.  Корусан  шевельнулся  и
что-то пробормотал во сне. Темные тонкие брови были недвижны,  лихорадка
прошла.
   Но она не ушла совсем. Она переселилась в  Эсториана.  Быстро,  почти
бегом добрался он до купальни и омылся в остывшей воде. Его туника  была
порвана, но в шкафу  на  распялках  висели  другие,  он  схватил  первую
попавшуюся и набросил на  себя.  Он  перетянул  волосы  широкой  лентой,
надвинув ее на лоб.
   Его плечи болели, под ребрами покалывало, но худшая боль рождалась  в
душе. Он - порочен и был изначально порочен, прежде чем его  вовлекли  в
грех.
   И что же ему делать теперь?
   Он быстро шагал по спящему лабиринту комнат и коридоров.  Туника  его
развевалась, ему хотелось бежать. Только глаза гвардейцев удерживали его
в рамках минимальной пристойности.
   Опущенное копье преградило путь. Он фыркнул и зашипел, но охранник  -
грубо сколоченный коричневорожий  житель  равнин,  -  узнав  императора,
отвел древко в сторону и широко улыбнулся.  Эсториан  даже  не  повернул
головы.
   Не принесла успокоения и прогулка по крыше.  Звезд  не  было,  резкий
холодный ветер забирался под тонкую ткань, начиналась асанианская  зима.
Однако жизненно важные точки его тела пылали, реагируя на восход солнца,
оно уже поднималось над горизонтом, где-то там в заоблачной мгле.
   Ему следовало бы пропеть утренний гимн, но  звенящая  в  нем  пустота
отвергала молитву.
   - Ведь не такой же я дурак, чтобы влюбиться в мальчишку? - сказал  он
клубящейся мгле. - Он никогда даже не нравился мне. Так в чем же дело?
   Мгла хорошо слушала, но не решала загадок.
   - Со мной никогда ничего подобного не случалось, - отрывисто  говорил
он, и слова его уносил ветер. - Ничего похожего. Никогда.
   Он осекся, припомнив евнуха в Индуверране, но потом  решил,  что  тот
случай  не  в  счет.  Просто  тогда  он  на   какое-то   время   потерял
бдительность.
   - Осторожность, - сказал он. - Мне следует быть осторожнее, вот в чем
все дело. И не следует подпускать его близко к себе.  Он  мог  бы  убить
меня, ведь я был полностью в его власти.
   Он был во власти мальчишки много раз в эту ночь, но ничего дурного  с
ним не случилось. Не случилось? Похоже, что да.  Ничего  дурного,  кроме
любви, с ним не произошло.
   Любви?
   Любви хищной, дикой, кошачьей, любви зубов и когтей.
   Глупо, ужасно, нелепо и невозможно. Но все  обстояло  именно  так,  и
жалкие оправдания не в счет. Это пришло и  рассекло  его  жизнь  на  две
неравные половины.
   Он может  говорить  и  делать  что  хочет,  но  это  теперь  навсегда
останется с ним.
   В покоях императрицы царила  хмурая  тишина.  Часовые  встревожились,
заслышав чьи-то шаги, но, узнав императора, вновь погрузились в дремоту.
Если мать спит, то скоро проснется, жрица тьмы обязана  пропеть  молитву
вслед уходящему мраку, чтобы он не забыл вернуться  обратно,  усмехнулся
Эсториан  про  себя.  Он  не  таясь  шагал  сквозь  анфиладу  комнат,  и
караульные приветствовали  его:  одни  низко,  по-асаниански,  кланяясь,
другие едва удостаивали кивком, как все караульные Варьяна. Первые  были
евнухами, другие - керуварионскими женщинами. Эсториан был  единственным
мужчиной, имевшим право беспрепятственного входа во дворец леди Мирейн.

***

   Мужчиной ли?
   Эсториан вздрогнул,  вспомнив  о  ненасытности  Корусана.  Сейчас  он
казался себе человеком, очнувшимся от  долгого,  безмятежного  сна  и  с
ужасом обнаружившим на себе крепкие и тяжелые оковы. Ему нужно стряхнуть
их, забыться, уехать куда-нибудь, но он совершенно не представлял, каким
образом все это проделать.
   Он должен править этой страной, и тут ничего не попишешь.  Но,  может
быть, возможно править Асанианом, не находясь в Кундри'дж-Асане? Ему все
здесь осточертело, его  душат  эти  стены  и  этот  воздух,  пропитанный
затхлостью и враждебными чарами.
   Мать поможет ему. Она обязательно что-нибудь присоветует.  Он  долгое
время не подпускал ее к себе и горько расплачивается за свою ошибку.
   Последняя дверь была заперта, он  слишком  поздно  заметил  это.  Для
Солнцерожденного не существовало запоров, и эту задвижку он с  легкостью
открыл. Конечно, ему не следовало врываться без приглашения, но в  конце
концов она его мать, а он ее сын.
   Леди Мирейн все  еще  пребывала  в  постели.  Спальня  ее  освещалась
довольно  тускло.  Он  едва  сумел  разглядеть   копну   черных   волос,
разбросанных по подушке. Волосы  были  гордостью  леди  Мирейн,  серебро
седины не касалось их долгие годы. Потом навстречу ему метнулись  черные
пылающие глаза и вскинутые в испуге  руки.  Леди  Мирейн  резко  села  в
кровати. Голые крупные груди ее подпрыгнули вверх.
   Эсториан похолодел. Тень, лежащая рядом с матерью, обрела вдруг форму
и плоть. Это был черный,  обросший  жестким  курчавым  волосом  человек,
огромный, как башня или обломок скалы.
   Айбуран, шевельнувшись, открыл глаза и мгновенно оценил ситуацию.
   - Доброе утро, малыш, - хрипло пробормотал он.
   Этого просто не могло быть. Эсториан твердо знал  это.  Айбуран,  его
приемный отец, должен сейчас находиться в своем  храме.  Айбуран?  Храм?
Приемный отец?
   Но... может быть, не такой уж приемный?!
   Правую руку пронзила резкая боль. Он застонал и потряс кистью.
   О, бог и богиня, каким же глупцом он был еще секунду назад, к кому он
шел за помощью и  советом?  Кретин,  абсолютный,  бесповоротный,  тупой,
отвратительный в своей глупости. Они всегда были вместе, всегда  заодно,
они смеялись над ним, они ему лгали. Он не верил,  когда  ему  говорили,
что в жизни людей бывают черные дни, теперь его самого  настигла  черная
воля рока.
   Он повернулся.
   - Эсториан!
   Голос матери был высок  и  визглив.  Он  закрыл  уши,  чтобы  его  не
слышать.
   Он долгое время спал. Теперь он проснулся. Он долгое время был  слеп.
Теперь он прозрел. Он медленно поднес к глазам руки.
   Одна из них была черной, как ночь,  другая  блистала,  как  маленькое
солнце. Удивительный, невозможный, чудовищный мир! Но, даже  агонизируя,
он элегантен!
   Эта мысль заставила его усмехнуться.
   - Эсториан!
   Голос матери вновь настиг его, но он уже закрывал за собой дверь.  Он
увидел то, что давно должен был увидеть.
   И стал свободен. И понял, что  путь  к  свободе  лежит  через  бездну
отчаяния.

Глава 32

   Корусан  проснулся  один.  Он  долго  соображал,  где  находится,   а
сообразив, пришел в такую ярость, что свободно  мог  бы  покалечить  или
убить первого попавшегося ему  под  руку  человека.  Страшно  было  даже
подумать, что кто-нибудь, кроме оленейцев,  мог  увидеть  его  спящим  и
обнаженным, праздно валяющимся в императорской постели.
   Однако все слуги куда-то подевались, и он почти сожалел об  этом.  Он
чувствовал,  что  способен   отправить   к   праотцам   любого   идиота,
осмелившегося заглянуть в его пылающие глаза.
   Где черный  король?  Он  должен  умереть  первым.  Вчерашний  приступ
лихорадки несколько подкосил его силы, но не  настолько,  чтобы  Корусан
мог обо всем позабыть. Он зашел вчера далеко в  своей  игре...  чересчур
далеко, но не это его тревожило сейчас.  Подозрительно  то,  что  победа
была скорой и легкой.
   Но, как ни крути, все же это - победа.
   Его пальцы машинально мяли шелковую бахрому покрывала, и он  невольно
припомнил другой шелк. Шелк удивительно пышных и жестких волос варвара и
грубую, бурную, неистовую силу его ласк.
   Да, конечно, он преподнес сюрприз черному королю,  но  надо  сказать,
что и тот удивил его немало. Говорят, боги,  если  они  есть,  запрещают
такие вещи. Впрочем, об этом нечего сейчас думать.
   Любовь - ничто, когда у воина есть цель, и Корусан помнит об этом. Во
дворцах много комнат, но лишь одну из них человек избирает для сна.
   - Ты теперь полностью мой,  -  сказал  он  каменным  сводам  потолка,
обращаясь к сырому темному пятну, напоминавшему ненавистный образ. -  Ты
ведь принадлежишь мне. Отныне никто из них не прикоснется к тебе.
   Он улыбнулся. Он имел в виду женщин гарема,  которые  могли  принести
императору наследников. Корусан  оборвет  эти  нити.  Черный  король  не
должен продолжить свой род.  Вчерашние  действия  Корусана  продиктованы
именно этим соображением.
   Однако вождь вряд ли будет доволен. Грубые, прямолинейные люди. У них
на уме одно - убийство и только убийство. Убей, твердят они,  выследи  и
убей! Но разве гибель врага - главное в мщении? Гибель  врага  -  только
последняя точка, заключительный  и  малоприятный  аккорд.  Месть  хороша
тогда, когда она длится. И все же ни вождь, ни  Мастер  Гильдии  его  не
поймут. Его может понять только равный.
   Равный и  единственный  во  вселенной  человек,  обладающий  золотыми
глазами. Черный король. Черный пащенок Льва.
   - Я - мрак, - произнес Корусан в полудреме. Ты - свет, несущий тепло.
Я - мягкая слоновая кость, ты - сверкающий  черный  уголь.  Я  -  символ
Уверьена, ты -  символ  Аварьяна.  Теперь  мы  -  одно,  мы  союзники  и
противники, объятые единой сутью.
   Он смеялся и плакал. Он сложил первые в своей жизни стихи.
   - Ты ушел от меня, ты решил убежать, но разве может целое убежать  от
своей части?
   - Может.
   Корусан вскочил, встал на колени. Черный король вышел из-за  колонны,
возвышавшейся над постелью. Его голос был холоден  и  напряжен.  Знающие
императора люди сказали бы, что он сейчас близок к срыву.
   - Я думал, что ты ушел.
   - Я остался. - Корусан осторожно откинулся на пятки, положив руки  на
бедра. - Я полагал, что еще понадоблюсь вам.
   - Зачем? Чтобы снова пойти по пути греха? Чтобы  снова  подвергнуться
унижению?
   - Не я один виноват в том, что произошло, - Я сожалею.
   Он сожалеет. Корусан обнажил зубы.
   - Вы сожалеете обо мне? Или о том, что случилось?
   Глаза черного короля странно блуждали. Он словно высматривал, куда бы
прилечь. Корусан видел, как сжимались и разжимались  пальцы  его  правой
руки, как он прикладывал пылающую ладонь к холодной гравировке  колонны.
Говорят, солнечный знак порой причиняет варвару  страшную  боль.  А  еще
говорят,  что  эта  боль  послана  Солнцерожденным  за  вспыльчивость  и
гордыню.
   Черный король заговорил медленно, отчетливо, и взор его был устремлен
куда-то вниз.
   - Я вовсе не сожалею о том,  что  между  нами  было,  но...  но  надо
смотреть правде в глаза.  Ты  еще  очень  юн,  Корусан,  и  способен  на
сумасбродные поступки. Я же...
   - Вы же полагаете,  что  вы  ветхий,  убеленный  сединами  старец.  -
Язвительный тон Корусана заставил черного короля поднять глаза. - Однако
вы прожили на  свете  всего  лишь  пятую  часть  века,  отмеренного  вам
небесами, а я уже разменял четвертую четверть того, что отпущено мне.  Я
старше вас. Солнечный лорд, и приближаюсь к закату.
   - Чушь!
   - Это не чушь.
   Это всего лишь малая часть правды о Корусане, но он не станет  с  ним
откровенничать.
   - За красоту, которой вы так восторгались, сир, моя кровь  велит  мне
платить дорого. Мы умираем молодыми. Очень молодыми, Солнечный лорд.
   - Но не в столь же  цветущем  возрасте,  -  изумленно  сказал  черный
король. - Ты еще очень крепок. И, как все асаниане, свободно дотянешь до
пятидесяти. Тебе не о чем горевать.
   - Я не доживу и до двадцати лет, - Чудовищно. - Варвар  потер  руками
виски. - Ты хочешь сказать, что оленейцы не имеют потомства?  Тогда  как
же они пополняют свои ряды?
   - Женщины оленейцев рожают, - сказал Корусан, - но моя линия  чахнет.
Я последний в своем роду.
   - Тогда почему же...
   Черный король осекся и вновь помассировал длинными  пальцами  голову.
Его голос стал ясным и звучным, когда он заговорил вновь.
   - Я понял, о чем ты хочешь сказать. Ты просто болен  и  думаешь,  что
смерть следует за тобой по пятам. Оставь свои страхи, мальчик. Я  исцелю
тебя.
   - Никто в мире не может этого сделать, - сказал Корусан.
   - Положись на меня.
   Корусан усмехнулся. Он всегда смеялся над смертью и глупостью. Он, не
владеющий магией, имел внутренний взор, он видел  собственную  погибель,
дремлющую в  глубине  его  существа.  Она  пока  спит,  но  по  временам
пробуждается. Воля и снадобья усмиряют ее,  и  она  вновь  уходит  туда,
откуда ее никому не достать. Никому на свете. Даже Солнечному лорду.
   Руки черного короля возлегли на голову Корусана.  Одна  из  них  была
холодна,  другая   -   пылала.   Странное,   но   приятное,   утонченное
удовольствие.
   - Ты будешь жить, - сказал черный король, - даю тебе слово.
   - Солнечный лорд, - Корусан горько усмехнулся, - великий  властитель,
вы можете присягнуть, что не переживете меня?
   - Все в руках бога, - ответил король хмурясь.
   - Ответ, достойный жреца, -  сказал  Корусан,  -  или  короля.  -  Он
улыбнулся. - Если я не  накину  вуаль,  каждая  крыса  во  дворце  будет
узнавать меня в лицо.
   Эсториан вздрогнул и опустил руки.
   Через какое-то время Корусан ползал по полу возле  купальни,  собирая
свои вещи, и под руку ему поочередно попадались то бархат, то сталь.

***

   Слишком много иногда сваливается на одного человека. Чересчур  много.
Демарш бродячих  актеров,  странный  альянс  с  мальчишкой,  альянс  его
собственной матери со жрецом, и в довершение  ко  всему  этот  маленький
негодяй, кажется, собирается оставить его, ускользнуть в загробные дали.
Тут было над чем поразмыслить, и не было времени размышлять.
   Он попытался собрать воедино крохи своей силы, но ничего  в  себе  не
нашел. Он был пуст, как дупло старого дуба.
   Пустота,  сказал  он  себе,  праматерь  всего  и   должна   приносить
облегчение. Император не вправе  хандрить.  У  него  достаточно  золота,
чтобы купить все что ему нужно, и достаточно власти, чтобы одолеть  всех
врагов. Например, его святейшество лорда Айбурана  из  Эндроса.  который
без зазрения совести подобрал под свой зад постель леди Мирейн.
   Слуги напустили в купальню свежей ароматной воды, принесли мантии. Он
не стал умываться и оттолкнул  одежды.  Потом  ему  объявили  о  приходе
регента.  Он  принял  его  с  королевской  пышностью,  но  облачился  на
восточный лад - в свободную, расшитую золотом накидку,  шелковые  легкие
шаровары, а на ноги натянул мягкие сапоги, отделанные серебром.
   Лорд Фираз пришел к своим выводам.
   - Ваше величество, - сказал он, - я вижу, вы не расположены  посетить
Двор сегодняшним утром. Я передам высокочтимым лордам, что вы чувствуете
себя хорошо.
   - Нет нужды, - возразил Эсториан. - Я сам объявлю им  об  этом.  Мне,
кажется, у нас возникли кое-какие проблемы. Нам надо  уладить  маленькое
дельце с восстанием. Ведь, кажется, кто-то где-то поднял мятеж? Разве не
так?
   - Милорд, - заверил лорд Фираз, - вам незачем  беспокоить  себя.  Все
необходимое сделают за вас ваши слуги.
   - Я все-таки обеспокою себя, - заявил Эсториан, - ибо, сидя в золотой
клетке, я не вижу ничего, что мне следует видеть.
   -  Ах,  -  воскликнул  регент,  -  милорд  может  быть  уверен,   что
беспокоящий его вопрос будет решен быстро и к общему удовлетворению.
   Эсториан широко улыбнулся.
   - Ну конечно, - сказал он. - Я нисколько не сомневаюсь в  компетенции
наших  лордов.  Шаги,  предпринимаемые  ими  на  своем  поприще,  всегда
неожиданны, оригинальны и исполнены неподдельного величия.
   Регент едва приметно повел головой. Он  выглядел,  как  старая  дева,
которую тянут в лесок. Он столько сил потратил, чтобы вытряхнуть дикость
из этого варвара, и вот, пожалуйста, полюбуйтесь - все  возвращается  на
круги своя.
   - Слишком быстро я  ехал  в  Кундри'дж,  -  продолжал  Эсториан  свой
монолог, - слишком много придворных  толпилось  вокруг  меня.  Теперь  я
понял свою ошибку. Завтра я поступлю  иначе.  Я  поеду  медленно,  очень
медленно, чтобы мои подданные могли видеть мое лицо. А также мои враги.
   Лорд Фираз испустил короткий и жалобный вздох.  Мир  рушился  на  его
глазах, Асаниан летел в бездну.
   - Милорд, вы собираетесь совершить  путешествие?  Но  это  смертельно
опасно!
   - Пусть, - ответил Эсториан,  упрямо  мотнув  головой.  Он  взъерошил
рукой колечки аккуратно подстриженной бороды и вновь улыбнулся. - Завтра
я уезжаю, мой милый Фираз. Ты можешь  сопровождать  меня  или  остаться,
если захочешь. Я довольно долго дремал, мне пора пробудиться от спячки.
   - Но почему зимой? - жалобно пискнул регент. - Разве нельзя дождаться
весны... или лета, когда просохнут дороги?
   - Скажи, мятежники Ансаваара тоже будут дожидаться  весны?  Я  должен
усмирить их, мой лорд. Я не хочу найти там горы  истерзанных  трупов.  -
Сир собирается на войну?! Но это невозможно!
   Эсториан иронически вскинул бровь.
   - Ты говоришь это своему императору?
   Фираз поклонился, но спина его оставалась прямой.
   - Да, вы император,  милорд.  Но  императору  не  надлежит  принимать
участие в битвах.
   - Ты хочешь сказать, что подвиг Зиада-Илариоса - сказка? Что  это  не
он осадил Индуверран? А ведь он был не только императором, но и потомком
древнейшего асанианского рода. Разве я, варвар, не  могу  следовать  его
примеру?
   - Его наследники были разогнаны, а империя возмущена, -  заявил  лорд
Фираз. - У Зиада-Илариоса не было выбора.
   - У него были еще сыновья, что-то около полусотни, как говорят. Но он
без колебаний отправился на войну.
   - У вас нет сыновей, - ответил  регент,  -  после  вас  не  останется
никого, чтобы унаследовать вашу глупость.
   Это было большой дерзостью. За такие слова в Асаниане летели головы с
плеч, но Эсториан проигнорировал возмущение лорда, - Если мне  доведется
погибнуть,