ги,  по  которой  он  проезжал,  их
запыленные одежды явственно говорили о том,  что  они  проделали  долгий
путь, дабы встретить императорский  поезд,  но  как  только  царственная
особа приближалась к ним, они падали ниц и в молчании замирали,  потупив
взоры.
   "Все, что я вижу, это их задницы,  -  подумал  он.  -  Их  задницы  и
затылки. Как я могу познакомиться с ними поближе?"
   Тут не было привольных мест, чтобы раскинуть лагерь под  звездами,  и
первую  свою  ночь  на  асанианской  земле  ему  предстояло  провести  в
небольшом городке  Шонай,  в  замке,  принадлежавшем  управляющему  этой
провинцией  лорду.  Пожилой  невозмутимый  асанианин  проводил  молодого
императора в отведенные ему покои и, поклонившись, ушел.  Он  совсем  не
казался смущенным или обескураженным великой  честью,  выпавшей  на  его
долю.
   - Он не смотрит мне в лицо, - произнес Эсториан, когда тяжелые  двери
спальни закрылись. - Чего они все боятся? Что я напущу на них порчу?
   - Такова их вежливость, - сказала Сидани.
   Что Скиталица  делает  в  его  опочивальне,  Эсториан  не  знал.  Она
свободно ходила везде, где ей хотелось, и стража, по-видимому, мало  что
значила для  нее.  Равно  как  и  деликатная  боязнь  нарушить  чье-либо
уединение.
   Впрочем,  Эсториан  был  рад  ее  видеть.  Он  испытывал  потребность
выговориться,  а  придворные,  лоснящиеся  от  раболепия,  были  плохими
собеседниками  для  своего  господина.  Годри  ушел  проверить  сенелей,
Вэньи... Вэньи он нигде  не  мог  отыскать,  она  где-то  пряталась,  ей
абсолютно наплевать, хорошо ему сейчас или плохо.
   Потеряв ребенка, она стала просто невыносимой: молчала, не давала ему
прикоснуться к себе,  не  принимала  ничего  из  его  рук  и  откровенно
тяготилась его присутствием.
   Сидани выглядела так же, как и всегда. Она сидела на скамеечке  возле
пышного кресла, обхватив колени руками.
   Эсториан остановился напротив нее, тяжело  дыша.  Не  от  ярости  или
гнева. Просто воздух здесь был каким-то странным.  Порой  он  чувствовал
симптомы удушья и под открытым небом.
   - У тебя  развивается  болезнь  замкнутого  пространства,  -  сказала
Скиталица. - Тебя повергает в трепет Кундри'дж-Асан.
   - Как мне вести себя с ними? - спросил он, игнорируя ее заявление.
   Она пожала плечами.
   - Тебе следовало родиться в крестьянской семье.
   - Ну уж нет. - Он опустился на ковер возле ее  ног.  -  Такая  участь
была бы мне ненавистна. Я стал бы желать большего.  Мне  и  сейчас  мало
себя самого. Мне хочется стать мудрым и сильным.
   - Пока что ты только высокомерен, - ответила Сидани. - А  мудрость...
Она непременно к тебе придет, если ты проживешь достаточно долго.
   - А сейчас?
   - Нет, - сказала  она.  -  Сейчас  ты  только  избалованное  дитя.  -
Неинтересное, грязное, потное, которому пора пописать и  отправляться  к
своим слугам. Ступай в туалетную комнату, милорд.
   Она умела задеть его, не прилагая особых усилий. Он оскалил зубы.
   - Не знаю, зачем я держу тебя при себе?
   - Не ты удерживаешь меня. Меня удерживают твои несравненные  душевные
качества: скромность, доброта, застенчивость...
   Он рассмеялся. Он все еще продолжал сидеть возле нее, хотя упоминание
о туалетной комнате было вполне своевременным.
   - Здравомыслие, непритязательность, мягкая, как у  рыси,  походка,  -
продолжил он перечень, - бородка, которую так любит Вэньи...
   Его кадык непроизвольно дернулся.
   - Вэньи избегает меня. Она считает, что я ее предал.
   - Нет, дитятко. - Она выпрямилась и пристально посмотрела на него.  -
Вэньи винит во всем только себя.
   - Она считает, что мне все равно. Но это ведь был и мой ребенок.
   - Разве тебе сейчас так же плохо, как ей?
   Он ничего не ответил. Сейчас он был весь поглощен пришедшей ему на ум
мыслью.
   - Все будет хорошо, нужно только убедить в этом мать. Вэньи оправится
и родит мне нового малыша. И  тогда  сама  собой  отпадет  надобность  в
женитьбе на асанианке...
   - Да, дитятко, иногда твою  глупую  голову  посещают  светлые  мысли.
Действительно, закон Солнцерожденного гласит, что  первенец  императора,
не важно - девочка или мальчик, получает право  наследовать  трон  после
него. В законе ничего не сказано о том, что мать наследника должна  быть
знатного рода.
   - То-то и оно. - Он наклонился и подтянул носки. - Они  ждут  меня...
там. Толпы народа. Женщины любых сортов и  размеров,  но,  к  сожалению,
окрашенные в один цвет. Боюсь, их вид может испортить мне аппетит.
   - Они не так уж плохи, - заметила Сидани.
   - Спорим, что меня вытошнит!
   Она ничего не ответила. Она умела не замечать его глупых выходок.
   - Помни одно, - сказала она, помедлив, - эти люди  вовсе  не  исчадия
ада. Даже если у них желтые, как осенние листья, глаза.
   - Ничем не могу им помочь.
   - Перестань дурачиться.
   - Они убили моего отца.
   - Твоего отца убил сумасшедший дурак, и хватит скулить об этом. Целый
народ не может быть повинен в преступлении,  каким  бы  ужасным  оно  ни
было.
   - Я не желаю слушать все это, - выдохнул он сквозь стиснутые зубы.  -
Эту присказку твердят мне без конца и  мать.  и  Айбуран,  но  их  слова
ничего не значат. Я брюхом чувствую, что здесь к  чему.  Асаниане  несут
смерть.
   - Чушь! - рявкнула Сидани.  -  Ты  раздражен  и  снедаем  собственной
желчью. Желчь застит правду в твоих глазах.
   - Откуда ты знаешь, что правда, а что нет? - спросил он хмурясь.  Она
одарила его убийственно сладкой улыбкой.
   - Я живу немножко дольше, чем ты. И знаю, что глоток свежего  воздуха
и небольшая прогулка тебе вовсе не повредят.
   - Возможно, - проворчал он. - Как думаешь, что  они  скажут,  если  я
сорву крышу с дворца в Кундри'дж-Асане?
   - Что ты полный идиот. Впрочем, ничего  другого  они  и  не  ждут  от
грязного варвара. Иди умойся.
   Она умела вовремя унять его ярость. Эсториан  рассмеялся  и,  смеясь,
поднялся на ноги. Он уходил из опочивальни в добром настроении.

***

   Баня была совсем неплохой. Они обрили бы  его  наголо  -  и  лицо,  и
череп, и тело, - если бы он вовремя не запротестовал. Купали его  умелые
банщики, молодые мужчины, а один был пожилой и безбородый, скорее всего,
евнух. Он-то и подступил к Эсториану с  опасной  бритвой,  даже  рискнул
подобострастно улыбнуться, заглянув господину в глаза.
   Эсториан лоснился, как Юлия, умащенный ароматными маслами. Затем  его
одели, но не  в  десяток  императорских  мантий,  а  просто  в  комплект
расшитых  золотой  нитью  одежд,  включающих  мягкое,  льнущее  к   телу
исподнее, подмантию и верхнюю накидку,  похожую  на  плащ,  ослепительно
белую. Все это пришлось ему впору, чем он был немало удивлен,  ибо  если
на востоке его рост мог считаться средним, то здесь  он  возвышался  над
своими желтолицыми подданными, как пожарная каланча,  -  значит,  платье
было пошито по снятым с  него  прямо  в  купальне  меркам.  Даже  будучи
необутым, как и полагается властителю  в  своем  дворце,  он  все  равно
выделялся из толпы низкорослых аборигенов. Слуги  лорда  Мияза  принесли
императору зеркало - великолепно отполированную серебряную  пластину,  в
которой он, даже не нагибаясь, мог рассмотреть себя  с  головы  до  пят,
Эсториан остался доволен осмотром: пышная курчавая бородка, отпущенная в
пути, придавала его  лицу  выражение  значительности  и  силы.  Над  ней
янтарем горели широко посаженные глаза.
   Шляпы ему не подали, капюшона при плаще не имелось, и он  понял,  что
ему весь вечер придется  ходить  с  непокрытой  головой.  Высокий  слуга
оттенил его брови кисточкой, обмакнув ее в  золотую  краску,  волосы  не
тронул, и они, не схваченные даже тесьмой, свободно ниспадали на плечи.
   Они постарались на славу, однако темное бородатое лицо его и рост, по
асанианским  меркам,  наверное,  казались  уродливыми.  "Ворона  в  стае
зябликов", - внутренне усмехнувшись, подумал он.
   Ладно, пойдем посмотрим на них. Представим, что их мысли приятны.
   Евнух, оказавшийся главным в толпе слуг, повел его из ванной вниз  по
широкому коридору. Эсториан заметил, что его стены  увешаны  гобеленами,
изображавшими любовные сцены. Воздух  здесь  был  насыщен  благовониями,
откуда-то доносилось нежное мурлыканье.
   Он остановился.
   - Это что - женские покои?
   Евнух поклонился. Он явно не говорил на гилени. Эсториан  перешел  на
асанианский язык.
   - Разве пиршество состоится здесь? Зачем ты ведешь меня к женщинам?
   Евнух поклонился еще ниже.
   - Простите, сир, но леди императрица,  ваша  матушка,  она  приказала
мне...
   - Так это она? -  Он  снисходительно  потрепал  по  плечу  гололицего
человечка. - Ладно, веди меня, куда тебе ведено.
   Они вошли в просторный зал, освещенный ярким светом масляных ламп,  с
накрытыми столами; вороха цветов, разбросанные кругом, наполняли  воздух
благоуханием. Однако здесь не было ни блюд  с  изысканными  яствами,  ни
кубков, ни бутылок с драгоценным вином, и, осмотревшись, Эсториан  также
не заметил нигде следов присутствия императрицы. И все же он чувствовал,
что она где-то здесь, за рядами собравшихся, за магической стеной, столь
плотной, что его эго не могло туда заглянуть. Мудрая  леди.  Она  давала
ему свободу, осуществляя над ней жесткий контроль.
   Толпа собравшихся чуть колыхалась, бронзовея от  смущения,  ерзая  от
стыда, замирая от сладкого ужаса и сгорая  от  любопытства.  Драгоценные
камни переливались, словно ночные звезды.
   Он уловил быстрый шепот,  тихий  и  невнятный,  как  шелест  грибного
дождя:
   - Как он черен! И как высок! Можешь себе вообразить, что у него...
   Конец фразы перекрыл властный мужской голос.
   - Сир, - почтительно произнес лорд Шон'ая. - Для вашего  удовольствия
мы собрали здесь сад  весенних  цветов.  Не  угодно  ли  насладиться  их
ароматом?
   Жар опалил щеки Эсториана.
   - Эти цветы слишком нежны,  -  сказал  он,  -  и,  наверное,  поэтому
надежно укрыты от посторонних  взоров.  Лорд  Мияз  сделал  знак  рукой.
Девушки переглянулись.  Медленно,  одна  за  другой,  они  заколыхались,
поднимая вуали.
   Они были великолепны в своем смущении, в затаенной радости публичного
обнажения и демонстрации своей  красоты.  Некоторые  оказались  чересчур
пухленькими даже на его вкус, Другие, казалось, едва вышли  из  детского
возраста. Только одна или две осмелились вскинуть  глаза  и  тут  же  их
опустили.
   Эсториан двинулся вдоль шеренги асанианских красавиц. Они подбирались
под его взглядом, словно гвардейцы на  смотре,  от  них  исходили  волны
флюидов. Лукавство, трепетность, горделивость. Сражение  красоты  против
красоты, знатности против знатности, очарования против очарования.
   Он поражал их своими размерами, своей необычностью, своим  откровенно
скучающим видом. Голова его разболелась.  Где-то  здесь  притаился  маг.
Шпион. Не следует забывать об осторожности.
   Вряд ли от него ожидали, что он тут же выберет себе  невесту,  но  он
мог сейчас взять любую из них для ночных удовольствий.  Эсториан  хорошо
знал обычаи Асаниана.
   Его затошнило от этой мысли. Он дошел до  конца  шеренги  и  повернул
обратно. Они  шарахались  от  него,  как  птицы  от  кошки,  но  тут  же
возвращались на свои места,  демонстрируя  показное  смирение  и  полную
готовность принять то, что могло случиться. Он был хищником, они  -  его
добычей. Так уж устроен мир.
   Мышцы его лица растянулись в улыбке. Он надеялся, что она выглядит не
очень вымученной.
   - Благодарю, - сказал он. - Досточтимый лорд, милые леди,  невозможно
выбрать одну из вас, не обидев других. Мне хотелось  бы  побеседовать  с
вами и выпить немного вина. Возникло легкое замешательство.
   - Император столь же добр, сколь и деликатен, - сказал  наконец  лорд
Мияз, - но, может быть, ему не известно, что его ожидают мужчины...
   - Я выйду к ним позже, - быстро ответил Эсториан. - Пригласите  их  к
пиршественному столу. Как только чаша с вином обойдет круг, я  буду  рад
приветствовать их.
   Таким образом он обеспечил себе отступление. Лорд Мияз  понял  это  и
одобрительно кивнул.
   - Мудрое решение, сир.
   Он ударил в ладоши. Евнух, склонившись,  удалился.  Мияз  остался  на
месте, всем своим видом показывая, что готов выполнить  любое  пожелание
императора.
   Школа придворной жизни учит мужчин прятать решительность  под  маской
вежливости  и  за  пышными  комплиментами  скрывать  прямой  отказ.   Он
переговорил с каждой красоткой  в  отдельности,  хотя  его  выворачивало
наизнанку от однообразия желтых лиц, желтых глаз и блеклых волос. Нежная
белая кожа, синие глаза,  локоны  цвета  осеннего  вереска,  серебристый
смех, никогда не переходящий в самодовольное хихиканье, - вот  все,  что
ему было нужно сейчас.
   Потом он пировал с мужчинами и, падая от усталости, все  же  нашел  в
себе силы поддерживать светский разговор, но  вопрос,  который  сидел  в
каждой голове, так и  не  был  задан,  -  никто  не  осмелился  спросить
императора, чья дочь будет  осчастливлена  им  в  эту  ночь,  и  знатные
асаниане с подозрением поглядывали друг на друга.

***

   Потом он ввалился в отведенные ему покои,  но,  к  своей  досаде,  не
обнаружил в них Вэньи. Он надеялся, что она все же придет, хотя  бы  для
того, чтобы в очередной раз поссориться с ним. Ссоры с  Вэньи  укрепляли
его дух и просветляли разум после чрезмерных возлияний.
   Вахту у  дверей  опочивальни  несли  его  собственные  гвардейцы.  Он
одобрительно оглядел их суровые физиономии, ни при каких обстоятельствах
не искажавшиеся гримасой раболепия и страха.
   - Найди Вэньи, - бросил он краснокожему Алидану. - Скажи, что я желаю
ее видеть.
   - Но, милорд, - хмуро пробормотал гвардеец.
   - Что милорд? - передразнил он, потирая рукой шею.  -  Когда  ты  так
обращаешься ко мне, я вздрагиваю, ожидая какой-нибудь гадости.
   - Милорд, - повторил гвардеец, переминаясь с ноги на ногу,  и,  когда
Эсториан бросил на него свирепый взгляд, добавил: -  Сир,  Вэньи  велела
сказать тебе, что не придет сегодня.
   Ни сегодня, ни когда-либо еще. Если тебе нужна женщина, сказала  она,
ты знаешь, где можно утешиться.
   Ему показалось, что пошатнулись стены. Алидан, оранжеволикий гиленец,
быстро отпрянул в сторону.
   - Это сказала не Вэньи, - спокойно произнес  Эсториан.  -  Это  слова
моей матушки, досточтимой леди Мирейн.
   - Это слова Вэньи, - повторил Алидан. - Она сама сказала их мне.
   - Наученная моей мамашей!
   - Нет, - возразил гиленец. - Она сказала мне  вот  что.  -  Он  будет
отныне спать один или с желтой красоткой.
   Эсториан шагнул  вперед.  Алидан  попятился,  настороженно  глядя  на
своего господина. Но тот уже не видел его. Он мысленно попытался ощупать
магическую стену, возведенную против него маленькой островитянкой, и  не
нашел в ней изъяна.
   - Дура, - сказал он этой стене.
   И не получил ответа.

Глава 12

   Холод входил в ее душу, и она ничего не могла  с  этим  поделать.  Он
вытеснял из души остатки тепла, когда-то рожденного любовью и нежностью.
Потеря  ребенка  проделала  в  ее  сущности  дыру,  которую   невозможно
заштопать.
   Она все еще любила Эсториана, но это чувство было спрятано теперь так
глубоко, что казалось потерянным безвозвратно. Сердце  билось  в  груди,
словно шар, склеенный из осколков стекла.
   Когда она мысленно или вслух произносила его имя, мир вокруг озарялся
добрым и ласковым светом, но стоило ей увидеть его - и все  исчезало,  и
между ними вставала глухая стена. Он стал опять  чужим,  недосягаемым  и
странным существом, полубожеством в человеческом обличье.
   Таким  он  казался  ей,  когда  она  пришла  в  Эндрос,  -   далеким,
непредсказуемым, грубым, надменным. Потом она узнала его  ближе  и  была
покорена живой игрой его ума, мальчишеской  возбудимостью,  способностью
обижаться по пустякам и неодолимой любовью к кислым яблокам. Теперь  это
в прошлом.
   Все к лучшему, говорила она себе. Он должен жениться на асанианке. Он
никогда не смотрел на других женщин, но теперь ему придется смотреть. Он
не выдержит нанесенного ему оскорбления.
   Никто не пытался заговорить с ней. Придворные  побаивались  магов,  а
те, кто посмелее, были слишком заносчивы, у  гвардейцев  хватало  забот,
жрецы тоже занимались неустанной деятельностью. Она была теперь  одинока
и радовалась своему одиночеству. Ей было присуще острое чувство земли  -
первое чувство у тех, кто обладал магической силой.  Рожденная  у  моря,
она  смогла  постичь  тайны  воды.  Пользуясь  этими  данными  ей  свыше
способностями,  она  вносила  немалую  лепту  в   дело   охраны   своего
императора.
   Она знала, как эта земля обрадовалась его появлению, его  возвращению
к ней. Обрадовалась и затаилась, не зная, чего от него  ждать.  Все  шло
хорошо, но было несколько необычно, зыбко.
   - Он - только частично асанианин, - сказала она магам, собравшимся на
совет, когда подошел ее черед говорить.  -  Мы  все  знаем,  что  с  ним
случилось когда-то здесь. Сумеет ли он выправить линии своей судьбы? Или
будет жить, запутываясь в них все сильнее?
   - Если дело только в нем, - вмешался Шайел, земля для  которого  была
прозрачна, как вода, - то, кажется, я мог бы помочь ему заклинаниями.
   И покраснел, ловя  испытующие  взгляды  собравшихся.  Он  был  молод,
моложе Вэньи, и почти так же  бледен,  как  она.  И  чем-то  походил  на
Эсториана. Наполовину асанианин по матери, он хорошо  знал  уклад  жизни
этой страны, хотя скулы его были уже и волосы  прямее,  чем  у  коренных
жителей запада. Он  искренне  не  понимал,  почему  многие  считают  его
выскочкой. Если что-то возможно сделать, значит, это нужно  делать  -  и
все. Разве не так?
   - Нет, - сказал Айбуран.
   Черный горец  лениво  восседал  на  судейской  скамье,  облаченный  в
простую белую мантию. Его  густая  борода  была  аккуратно  заплетена  и
расчесана. Через некоторое время жрецы должны были отправиться  в  храм,
чтобы пропеть молитвы, сопровождающие закат Солнца.  Этот  храм  уступал
Главному храму Эндроса в размерах, но под его сводами  собиралось  вдвое
или даже втрое больше людей, чем в городе Солнцерожденного.
   - Дело не в императоре, -  продолжал  верховный  жрец,  -  не  в  его
поведении и не в его отношениях с этой землей. Я ощущал нечто  подобное,
когда сопровождал  его  отца.  Асанианин  никогда  не  почувствует  себя
присоединенным к Керувариону, пока  не  станет  с  ним  связан  кровными
узами. Другого способа управлять этой страной нет.
   - Правильно, - отозвался довольный Шайел. - Моя мать, когда  на  свет
появился я, живо признала моего отца, хотя он и был  простым  косоглазым
кочевником. Мы все, сказала она,  должны  оставаться  такими,  какие  мы
есть, иначе солнце свалится с неба.
   Вэньи почувствовала, что Айбуран мысленно улыбнулся.
   - Светило, плывущее по небу, не денется никуда, - сказала она,  -  но
Солнце, правящее Эндросом, может погаснуть.
   - Трудно представить, - возразил мрачный Оромин,  -  что  десятилетия
драки прошли даром...
   Вэньи отступила в тень. Сейчас начнутся бесконечные прения, в которых
не будет сказано ничего нового. Бесполезные и  бесцельные  упражнения  в
остроумии. Судьбе было угодно распорядиться так, что род  Солнца  и  род
Льва сошлись на поле битвы, породнившем две гигантские империи, но  этот
союз все еще  оставался  скорее  политическим,  чем  плодоносным.  Затем
Ганиман погиб в Кундри'дж-Асане, а его сын стал вынашивать планы мести.
   Властители Асаниана редко умирали своей смертью. Это, можно  сказать,
было здесь правилом хорошего тона. Но  только  не  для  Солнцерожденных.
Солнцерожденные делили мир на свет и тьму и не желали принимать западных
теорий. Эсториан, как один из них...
   Вэньи,  вздрогнув,  прервала  цепь  своих   размышлений.   Не   желая
вслушиваться в пустую перебранку жрецов, она потихоньку выскользнула  из
комнаты.
   Дворец был огромен, тяжел и завит в  спираль,  подобную  асанианскому
духу. Она долго блуждала по б