м, выполняя свой холодный  долг,
был ясен. Хотя бы в этом он был сыном своей матери и,  возможно,  своего
отца.
   - Трон, - пробормотал Моранден. - Сейчас он пуст.  А  мальчишка...  Я
слышал, как он просил за меня. Он отменит приговор. Я брошу ему вызов, и
он падет. Завтра утром я буду королем. - Завтра утром ты будешь  скакать
к Окраинам. - Ты сошла с ума? Уехать теперь, когда ты бросила мне в лицо
весь Янон?
   - Ты отправишься в изгнание, как приказал тебе твой отец. Ты горюешь,
ты справедливо гневаешься, но ты человек чести и делаешь то,  что  велел
твой король. Если новый король призовет тебя обратно, так что  ж,  разве
он король тебе? Ты ему не присягал и не станешь присягать  этому  убийце
твоего отца.
   - Ты убила моего...
   Одия дала ему пощечину. Он стоял с открытым ртом и смотрел на нее.
   - Дурак, - бросила она. - Недоразвитый. Тебе противостоит не человек.
Он маг, сын бога. Весь Дол Янона находится  под  его  влиянием.  Каждый,
кого он встречает, тут же начинает ему поклоняться. Вспомни  поездку  на
Запад, вспомни, каким он был: не выделяясь среди твоих людей, он обращал
их к себе улыбкой или взглядом, магией завоевывал их души. И он же  стал
великим победителем  войны,  которой  не  было.  Он  придумал  скачку  в
Умиджан, он участвовал в ней и победил, тогда как  ты  выполнял  скучные
обязанности. Ты был всего лишь лордом-командующим, он - великим  героем.
И ты собираешься встать в зале перед телом короля и  оспаривать  трон  у
сына бога? - Ее губы презрительно изогнулись. - Подумай! Некоторые  тебя
любили, все уважали, смотрели как на будущего короля. За пределами Дола,
возможно, ты им все еще являешься. Иди туда, покажи себя, будь с людьми.
А в это время чужеземец узнает,  что  трон  может  приковать  властелина
словно цепями. Когда же он наконец обретет силу, чтобы их разбить, когда
он выйдет из Дола, чтобы Потребовать себе все королевство,  покажи  ему,
что он король лишь во внутренних землях.  Остальное  будет  принадлежать
тебе, у тебя за спиной будет армия,  присягнувшая  тебе  как  королю  по
праву. Тогда ты бросишь вызов узурпатору.  Тогда  ты  будешь  править  в
Яноне.
   Пока она говорила, Моранден затих, собрался с мыслями,  справился  со
своей яростью. Он выслушал мать почти спокойно, играя  перевитыми  медью
косичками своей бороды. Когда Одия закончила, он прошелся раз-другой  по
длинной пустой комнате, остановился, обернулся к ней.
   - Подождать? Что ж, я умею ждать. Я жду уже двадцать лет. Но даже мои
бедные мозги видят брешь в твоем заговоре. Если маленький ублюдок маг  -
а я допускаю, что это возможно, так как видел его в Умиджане, - если  он
мастер магии, как могу я бросить ему вызов? Я воин, а не колдун.
   - Он воображает себя воином. Если ты вызовешь его так, как  я  скажу,
он откажется от своей силы, чтобы встретиться с тобой. А уж я  присмотрю
за тем, чтобы он сдержал свою клятву. - Ты. Вечно ты.
   - А где бы ты был, если бы  не  я?  -  Одия  протянула  ему  руку,  -
Попрощайся  со  мной,  сын.  Твой  конь  готов,   поклажа   собрана,   и
сопровождающие ждут тебя. Не задерживайся, иначе рассвет  застанет  тебя
здесь.
   Моранден подошел к матери словно против воли и  сухо  поклонился,  не
коснувшись губами ее ладони. - Ты останешься здесь? После того,  что  ты
сделала?
   - Я провожу своего старинного врага на  погребальный  костер.  -  Она
повелительно махнула рукой. - Иди. Я пришлю тебе известие на Окраины.
   В последний раз наклонив голову, Моранден повернулся  на  каблуках  и
оставил ее.

***

   Когда  взошло  солнце,  Одия  все  еще  стояла  у  восточного   окна,
завернувшись в плащ и закрыв голову вуалью.
   Легкие шаги на пороге и присутствие человека за ее  спиной  не  сразу
заставили ее обернуться.
   - Посторонние нечасто приходят сюда, - сказала Одия полыхающему небу.
   - Не думаю, - произнес мрачный тихий  голос,  -  что  мы  друг  другу
посторонние.
   Тогда женщина обернулась. Конечно, она была мудра, и у нее было много
шпионов, и все-таки Мирейн удивил ее. Он  действительно  был  маленького
роста, но все равно казался выше ее. И он  так  походил  на  отца  своей
матери...
   Быстрым жестом она  отвела  его  чары.  Он  стал  меньше  ростом,  но
ненамного. Он все  еще  был  в  своем  белом  одеянии,  теперь  мятом  и
испачканном, лицо его осунулось от усталости. Но он  был  спокоен  и  не
показывал гнева. - Король умер, - произнес он. Одия удивилась сама себе.
Не выдержав тяжести этих простых слов, она рухнула на пол  и  заплакала,
словно  женщина,  у  которой  только  что  убили   любимого.   Ей   было
по-настоящему больно. Боль рвала ее изнутри.
   - Ненависть, - сказал Мирейн, - вышла из того же лона, что и  любовь.
Уверьен и Аварьян были рождены одновременно.
   Она приподнялась на  руках.  Он  опустился  возле  нее  на  колени  и
наблюдал за ней, как наблюдал  бы  за  животным,  занимающимся  каким-то
странным ритуалом,  свойственным  его  породе.  Но  взгляд  его  не  был
холоден. Он горел огнем проницательности.
   Мирейн пошевелился и сел на пятки,  уперев  кулаки  в  бедра.  Правый
кулак не мог сжаться, в нем горело напряжение боли.
   - Теперь ты принадлежишь мне, - проговорил он. - Ты и  все  имущество
моего деда. Ты об этом подумала, когда посмела здесь задержаться?
   Одия выпрямилась одним гибким движением, как рысь,  в  честь  которой
она была названа.
   - Я не принадлежу никому. Его смерть развязала мои узы, и я свободна.
   Он отрицательно махнул рукой, неожиданно сверкнув золотом.
   - Будь ты рабыней или просто наложницей, это было бы так. Но он  взял
тебя  клановой  брачной  церемонией,  а  клановые   жены   переходят   к
наследнику. Чтобы тот  использовал  их  или  подарил  кому-нибудь,  если
захочет.
   - Нет, - сказала она. - Он никогда... - Это  записано  в  книгах  его
царствования. Это есть в памяти его певицы. Ты, конечно, знала об  этом.
Руки Одии опустились на трепещущий  живот.  Горе  се  прошло,  ненависть
полыхала темно-красным огнем. Ложь, черная ложь.  Она  знала  эту  форму
кланового брака, которую на западе называют "бракосочетание мечом".  Она
никогда через это не проходила. Ее забрали из ее  комнаты,  швырнули  на
пол в зале ее отца перед его высоким троном, она была...
   - Он никогда не насиловал тебя на виду у  своих  людей  или  в  крови
твоего  отца.  -  Этот  голос  не  был  ни  молодым,  ни  мягким,  и  он
поразительно напоминал голос старого  короля.  -  Он  провел  над  тобой
мечом. Произнес слова, которые делали тебя  его  супругой.  Он  дал  имя
ребенку, которого ты носила. - Моранден его сын!
   Как же низко она пала! Она стала пробиваться обратно к  центру  этого
сражения. - Мы не были соединены мечом, не были.  -  Потому  что  ты  не
соглашалась произнести  те  слова?  Это  не  имеет  под  мечом  никакого
значения.
   Мирейн встал и вскинул голову, глядя на нее  с  высокомерием.  Ей  бы
следовало посмеяться над ним, снова разбить его чары, восстановить  свои
силы. Но она могла только смотреть, пылая  яростью  и  понимая,  что  он
сильнее, чем она себе это представляла.
   Теперь ей было это известно. Она больше не будет  его  недооценивать.
Одия позволила своей  голове  склониться,  а  телу  осесть,  словно  она
потерпела поражение. - Что ты со мной сделаешь? -А что я должен сделать?
- сказал он так беспечно, что она чуть не выдала себя. - Я не хочу  тебя
в своей постели. Я не доверяю тебе в своем замке и не  доверяю  тебе  за
его пределами. Я даже мертвой тебе не доверял бы.
   Одия изобразила  на  лице  ужас.  -  Неужели  ты  убьешь  беспомощную
женщину? Мирейн весело засмеялся.
   - Да что вы, госпожа! Вы забыли свои ежедневные часовые упражнения  с
мечом? Или приготовленное вами собственноручно снадобье, которое сделало
вино моего деда таким сладким?  -  Его  смех  оборвался,  и  он  холодно
продолжал: - Довольно. Ты вводишь меня в соблазн, ты втягиваешь  меня  в
свою тьму. Живая или мертвая, ты мне враг. Живая или мертвая, ты  будешь
стараться меня свергнуть.
   Она ждала с мрачным терпением. Может быть, она и не  так  сильна,  но
она старше и ее ненависть  чище,  .  не  разбавлена  детскими  причудами
сострадания. Потому что он думал о сострадании, даже когда говорил  свои
жестокие слова. Если бы он хотел убить ее, то не стал бы столько тянуть.
Мирейн развел руки, темную и золотую. - Ты можешь проводить короля к его
погребальному костру. Но если ты это сделаешь, знай, что ты сделала свои
выбор и должна последовать за ним в огонь. Если хочешь жить, сегодня  же
покинь замок и поклянись никогда больше не поднимать руку  против  трона
или его господина. Хотя ты и выберешь жизнь, не думаю, чтобы твоя богиня
тянула с тем, чтобы забрать ее. - Это и весь выбор? - Это  все,  что  ты
получишь.
   Одия молчала.  Не  взвешивала  предложенное:  дело  того  не  стоило.
Взвешивала самого Мирейна. Лелеяла свою ненависть.
   - Я хотела бы, -  сказала  она  через  силу,  -  чтобы  ты  был  моим
ребенком. - Благодари всех своих богов, что это не так. Она улыбнулась.
   - Я выбираю жизнь. Как  ты  и  думал.  В  этом  состоит  преимущество
женщины: не нужно думать о чести или бояться быть опозоренной трусостью.
   Мирейн поклонился низко, как королеве, и непринужденно ответил ей  на
улыбку.
   - Ах, госпожа, - сказал он, - я так хорошо это знаю, я, король и  сын
бога. Меня связывает честь, и стыд, и данное мною слово. Но что все  это
значит для меня... что ж, в этом и заключено великое  преимущество  быть
тем, кем я являюсь. Я могу все сделать по собственному подобию.
   Она склонилась еще ниже, до самого пола, и в этом только отчасти была
насмешка. Когда Одия выпрямилась, Мирейна уже не  было.  И  несмотря  на
солнечный свет, струящийся в широкое  окно,  комната,  из  которой  ушло
величие его присутствия, показалась ей темной и серой.

Глава 16

   Высокий, чуть ли не до  небес,  погребальный  костер  Рабана,  короля
Янона,  сложили  в  большом  дворе  замка  из   дерева   редких   пород,
пропитанного маслами и благовониями бога. В  ногах  короля  уложили  его
любимую собаку, чтобы охранять его и прокладывать путь  в  страну  бога;
голова лежала на боку его рыжего скакуна, верхом на котором он проделает
этот путь. Король был одет в простой плащ с  капюшоном,  чтобы  обмануть
демонов, которые могут сидеть в засаде именно на него,  не  на  простого
путешественника, однако чтобы такой же ошибки не произошло перед вратами
бога,  под  плащом  на  нем   было   все   великолепие   его   усыпанных
драгоценностями королевских одежд.
   Перед погребальным костром Мирейн стоял один,  Его  килт,  совершенно
простой, был подпоясан полосой кожи и выкрашен в тусклую охру траура. Он
не связал и не заплел свои волосы, не надел никаких украшений. Босой,  с
непокрытой головой, без родственников у  себя  за  спиной,  он  выглядел
слишком хрупким для бремени, которое старый король взвалил на него.
   Ритуал погребения был долгим, солнце как будто зависло в небе подобно
кованой бронзе.  Многие  из  собравшихся  жителей  Янона  уступили  мощи
Аварьяна и отошли в тень или сделали то, что  сделал  Вадин,  -  создали
себе тень из своих охряных плащей. Но Мирейн, стоявший в  центре  двора,
не искал облегчения и не получал его. Его голос в песнопениях был так же
тверд в конце, как и в начале.
   Наконец жрица Аварьяна вышла вперед со священным огнем в сосуде.  Все
склонились перед  ним.  Она  благоговейно  возложила  сосуд  на  алтарь,
который  стоял  между  Мирейном  и  погребальным  костром.   Прислужник,
следовавший за ней с  незажженным  факелом,  опустился  на  колени.  Она
благословила его, и он повернулся к Мирейну.
   Молодой король  не  шевельнулся.  Прислужник  моргнул  и  начал  было
хмуриться, не смея торопить наследника, но беспокоясь, что жрица ждет.
   Мирейн  медленно  потянулся  к  факелу.  Его  пальцы  сомкнулись   на
деревянной рукояти. В чаше мерцало пламя, над ним  нависал  погребальный
помост. "Зажигай же его, - молча внушали ему наблюдавшие. - Во имя любви
бога,  зажигай  огонь!"  Где-то  внутри  совершенно  неподвижного   тела
произошло некое странное движение. Мирейн  швырнул  факел  вверх,  и  он
полетел, кувыркаясь, прямо к солнцу.
   Руки  Мирейна,  теперь   свободные,   широко   распахнулись;   голова
откинулась, глаза раскрылись  навстречу  солнечному  огню,  затопившему,
заполнившему его. Из башни огня, которым стало теперь его смертное тело,
выбросилась вперед вспышка.  Она  попала  прямо  в  центр  погребального
костра, и промасленное дерево взревело  огНем.  Жрецы  бежали  от  этого
великого взрыва света и жара. Один Мирейн стоял перед ним, не  осознавая
опасности. Его тело опять принадлежало ему, и он пел посвященный  Солнцу
гимн скорби и торжества.

***

   Земля  была  тусклой  и  холодной.   Унылый   дождь,   начавшийся   с
наступлением  вечера,  погасил  костер.   Мирейн   вздрогнул,   моргнул,
непонимающе взглянул на дымящуюся обгорелую кучу - остатки погребального
костра своего деда.
   Сколько раз Вадин заговаривал со своим господином после того, как его
песня стихла, оруженосец и сам не знал. Он сделал еще одну попытку  и  в
отчаянии обнял мокрые замерзшие плечи хозяина, легонько потянув  его  за
собой.
   - Пойдем, - позвал он хриплым от холода голосом.
   И Мирейн услышал и пошел с ним. Он  качался,  спотыкался,  но  упрямо
держался на ногах, позволяя оруженосцу вести себя прочь.
   Вадин  доставил  его  не  в   королевские   покои,   которые   теперь
принадлежали ему по праву, а в  его  прежнюю  комнату.  Там  был  зажжен
огонь, разгонявший сырой холод. Мирейна ждала ванна и сухая одежда и еще
вино и хлеб,  чтобы  разговеться  после  траурного  поста.  Он  едва  ли
замечал, кто за ним ухаживает, хотя и позволил привести себя в  порядок,
накормить и уложить в постель.
   Когда он уже лежал, завернутый в  одеяла,  взгляд  его  наконец  стал
осмысленным. Мирейн увидел, кто склонился над ним. На Вадина он  смотрел
без удивления, но еще одна фигура, склонившаяся над  королем,  заставила
его вздрогнуть и привстать.  Имин  толкнула  его  обратно  в  постель  и
удержала на месте. - В чем дело? - спросил он. - Почему  ты  здесь?  Она
совершенно спокойно приветствовала его возвращение к действительности.
   - По крайней мере сегодня ты имеешь право на покой. Я слежу  за  тем,
чтобы ты его получил. Вадин скорчил гримасу.
   - Кстати, это вовсе не легко. А завтра будет  невозможно.  Король  не
может принадлежать себе, он принадлежит Янону.
   Мирейн снова попытался подняться с постели,  однако  они  совместными
усилиями удержали его. Он сердито смотрел на них,  но  сопротивлялся  не
слишком настойчиво. - Я должней идти в зал. Поминальный пир...
   - Никто не ждет тебя сегодня, - сказала Имин. - Но...
   - Молодому королю нет  необходимости  вином  сопровождать  старого  в
страну бога. Тем более что огонь самого бога отправил мертвого в дорогу.
- Так говорят люди?
   - Так  произошло,  -  сказал  Вадин  и  через  миг  добавил:  -  Ваше
величество. Мирейн сел на постели, опираясь  на  дрожащие  руки.  -  Так
произошло, - эхом повторил он. - Видите, что со мной стало.  Вряд  ли  я
тот бог, каким меня все, должно быть, считают.
   - Нет, ты всего лишь его сын и наш  король,  -  спокойно  и  буднично
поддержала его Имин. - Если кому и нужны были  доказательства  того  или
другого, ты дал их.  Великолепным  образом.  Он  напрягся,  собираясь  с
силами. - Я ничего не могу поделать. Куда бы я ни повернулся, куда бы ни
пошел, бог ждет меня. Иногда он берет меня и  манипулирует  мною  словно
мечом; а  когда  отпускает,  я  становлюсь  как  новорожденный  ребенок.
Бессильный, безмозглый, совершенно  бесполезный.  -  Даже  боги  не  все
могут.
   - В Хан-Гилене, - сказал Мирейн, - это назвали бы ересью.
   - Есть боги, и есть Высший  Бог.  Моя  вера  достаточно  здрава,  мой
господин.
   - В Яноне - возможно. - Он взглянул на Вадина. - Я не бог. И пока еще
не король. Не уверен, что когда-нибудь  им  буду.  -  Завтра  будешь,  -
сказал Вадин. - По названию. А вдруг мой дед ошибался?  Он  был  великим
королем. Он думал, что нашел другого подобного себе. За это он  заплатил
жизнью. Что, если он умер напрасно?
   - Это не так, - оборвал его Вадин,  изо  всех  сил  пытаясь  сдержать
готовые пролиться слезы. - Он знал это. Неужели ты думаешь, что Рабан из
Янона мог так просто уйти, не  знай  он,  что  оставляет  королевство  в
хороших руках?
   Вдвоем с Имин они заставили Мирейна снова лечь. - Вот так. Отдыхай, у
тебя впереди длинный день. - Длинная жизнь.  -  Вспышка  сил  угасла,  и
Мирейну трудно было даже говорить. - Я так верил, что  имею  право,  что
достаточно силен, что смогу быть королем. Я был совершеннейшим глупцом.
   Они промолчали. Имин, однако, улыбнулась и мягко покачала  головой  в
знак отрицания. Он отвернулся от них обоих.
   Теперь из глаз Вадина хлынули слезы, и он с трудом справлялся с ними.
Но он плакал не нестарому королю. Старик ушел со  славой.  Ему  хотелось
лечь и завыть из-за молодого короля.
   Теплая рука коснулась его плеча. Он встретился взглядом с Имин.
   - Он сильный, - мягко сказала она. -  Конечно!  -  взвился  Вадин.  -
Но... будь все проклято, слишком рано!
   - Для смерти короля время никогда не бывает подходящим,  -  вздохнула
Имин. Ее глаза тоже подозрительно блестели. - Тебе необходимо отдохнуть,
юный лорд. Ты хоть раз прилег после Игр? Вадин не помнил, да ему было  и
все равно. - Я не устал.  Мне  не  нужно...  Не  успев  сообразить,  что
происходит, он очутился в своей крошечной комнатушке, постель  его  была
расстелена, и руки Имин расстегивали пряжку на его поясе.  Он  оттолкнул
ее руку. Она рассмеялась легко и нежно, как  девочка,  и  ловко  раздела
его. Когда он вцепился в свой килт, она подставила ему ногу и  сбила  на
постель, оказавшись на удивление сильной. - Спи, - приказала она. - Или?
   - Или я буду сидеть на тебе,  пока  не  заснешь.  Это  прозвучало  не
пустой угрозой и вовсе не было чем-то неприятным. Для немолодой  женщины
у нее была прекрасная фигура. Тонкая, но красивая.
   Имин прикоснулась губами к  его  лбу.  Этот  поцелуй  был  чист,  как
поцелуй матеря. Голос ее звучал совершенно по-матерински: -  Спи,  дитя.
Приятных снов. Вадин заворчал, но не поднялся. Еще раз улыбнувшись,  она
оставила его.

***

   Вадин мог бы проспать весь лунный цикл и не заметить этого, но Мирейн
после краткого ночного сна встал обновленным. Он  даже  улыбался  -  что
было большой редкостью, - пока его не  коснулась  какая-то  тень.  Может
быть, воспоминание о смерти короля или о собственном королевском титуле.
   Он встал, потянулся и снова обрел свою улыбку, обратив ее  к  Вадину.
Она стала шире, но тут же исчезла, и Мирейн почувствовал холод и страх.
   - Аварьян, - проговорил он очень тихо. - Отец. Не думаю, что  могу...
- Ваше величество...
   Они  оба  мгновенно  обернулись.  Перед  ними  стоял  слуга,  пожилой
человек, держащийся с большим достоинством, одетый  в  королевскую  алую
ливрею - цвет Мирейна. Если он и  был  смущен  тем,  что  увидел  своего
нового господина дрожащим как ребенок, то хорошо сумел это скрыть.
   - Ваше величество, - сказал он, - ванна ждет вас.
   В спальне королю Янона служили люди в возрасте и с высоким положением
среди себе подобных, в зале и повсюду в королевстве ему служили  пажи  и
оруженосцы, сыновья из благородных семей; а в ванной, что было  и  очень
почетной службой,  -  дочери  высочайших  лордов  Янона.  Все  они  были
девственницами, молодыми и не обиженными  природой,  одетыми  практично,
хотя и не совсем достаточно, в тоненькие белые туники.
   Вадин вошел вместе с Мирейном. Он не был уверен, что так положено, но
никто не сказал ему, что это запрещено, и не попытался его остановить.
   Вадин  воображал  себя  бывалым   человеком.   И   уж   конечно,   не
девственником. Однако он с горящими ушами  резко  остановился  сразу  за