говоря  ни  с  кем.
Единственной моей мыслью было найти короля.
   Однажды я нашла пищу и приют  в  одном  сарае.  Там  стояла  верховая
кобыла, старая, но крепкая. Я украла ее. Она помогла мне уйти от  погони
и добраться сюда. У ворот Хан-Янона я вновь обрела потерянный дар речи.
   "Моранден  пересек  границы",  -  говорила  я  часовым.  "Весь  запад
поднялся, чтобы следовать за ним", - кричала  я  на  базаре.  "Скоро  он
придет на восток, - сказала я в зале. - Беритесь за оружие и сражайтесь,
если вы любете своего короля!" - Женщина огляделась по сторонам, сверкая
глазами на израненном лице. -И здесь, от  советников  самого  короля,  я
слышу какие-то  уклончивые  слова,  отдающие  недоверием.  Должно  быть,
говорят мне, меня покинул рассудок. На западе нет никакой  армии.  Лорды
не повернули против своего короля. Я заблуждаюсь, я лгу, я самонадеянна,
а к тому же и скандалистка, женщина, одетая в мужскую одежду и  скачущая
на краденой кобыле с обрывком веревки вместо  сбруи.  Ну  так  отпустите
меня и покончите с этими моими бессвязными речами,  которые  не  годятся
для  королевских  ушей.  -  Не  годятся?  -  тихо  переспросил   Мирейн.
Старейшины, открывшие было рты,  чтобы  возразить,  поперхнулись  своими
словами. Алидан сжала руки Мирейна.  -  Может  быть,  -  сказала  она  с
внезапным проблеском надежды, -  может  быть,  они  послушают  тебя.  Ты
мужчина и кажешься здравомыслящим. Заставь их слушать, иначе  весь  Янон
будет потерян!
   - Мне нет нужды убеждать их. - Он встретился с ней  глазами.  -  Я  и
есть король.
   Какое-то время Алидан продолжала сжимать его руки. Она все  еще  едва
видела его, помня только свое горе, и гнев,  и  страшную  необходимость,
которая привела ее сюда. Она напряглась,  чтобы  сосредоточить  внимание
своих усталых глаз и осознать, что он не только ее слушатель и  источник
силы, но и король, ради которого она потеряла все что имела.
   - Я стремилась к тебе. Стремилась через  все  королевство,  я  искала
тебя. Чтобы узнать... стоишь ли ты... - Ее голос затих. - Чтобы  узнать,
стою ли я смерти твоего сына.
   Ее глаза закрылись от  боли.  Усталость  удержала  их  закрытыми,  но
Алидан заставила себя открыть их. К своему ужасу, она  начала  смеяться,
однако тут же овладела собой.
   - Ваше величество, я должна была  понять.  -  Она  хотела  преклонить
перед ним колени. Мирейн удержал ее на стуле. Его сила поразила женщину.
- Мой господин...
   - Ты моя гостья и не обязана оказывать мне почести. Идем. Тебе  нужны
еда, лекарь и сон. Алидан собрала всю свою волю. - Я  не  могу.  До  тех
пор, пока не узнаю: веришь ли ты мне?
   - Я призвал  моих  вассалов.  Когда  Ясная  Луна  станет  полной,  мы
выступаем.
   Старейшины задохнулись от изумления. Ни Мирейн, ни Алидан не обратили
на них никакого внимания. Она сжала его руки, поцеловала  сначала  одну,
потом другую и медленно отдала свое тело в руки усталости.
   - Ты - мой король, - сказала она, или подумала, или хотела подумать.
   Последним ее воспоминанием было лицо Мирейна  и  его  горячая,  почти
обжигающая ладонь на ее разодранной щеке.

Глава 20

   Задолго до того как Ясная Луна стала  полной,  рекруты  Янона  начали
заполнять замок и город.
   - Три тысячи, - подсчитал Мирейн, стоя на старом посту  его  деда  на
зубчатой стене.
   Ясная Луна висела над восточными горами, и диску ее не хватало  всего
двух дней до полноты. В воздухе чувствовался морозный запах, предвестник
долгой северной зимы. Мирейн слегка поежился и закутался в мантию.
   Имин сидела на парапете, наигрывая  на  арфе  старинную  замысловатую
мелодию. Неподалеку от нее вышагивал Вадин, беспокойный от ожидания.
   - Три тысячи, - эхом повторил он слова короля.  -  На  первый  взгляд
неплохо. Но должно быть в два раза больше.
   - Слухи доносят до Морандена еще большую цифру, - сказал Мирейн, -  и
это заставляет его медленно продвигаться на восток,  разрушая  и  сжигая
все на своем пути. Я не могу просить ни одного из лордов  оставить  свои
земли незащищенными. Вадин коротко и резко засмеялся. -  Не  можешь?  Да
они просто придерживают силы. Они знают Морандена; не все его любят,  но
он  известен  своей  силой.  Хотя  ты  и  законный  король,  но  еще  не
испытанный, к тому же родился  не  здесь.  Вот  и  получается:  если  ты
победишь, каждый паршивый барон сможет сказать,  что  помог  тебе;  если
проиграешь, то он заявит, что ты принуждал его, и  укажет  на  всех  тех
воинов, которых держал в качестве доказательства своей  благонадежности.
- Я никого не заставляю идти за мной. - Когда ты говоришь таким тоном, -
пробормотала Имин, - я знаю, ты мечтаешь, чтобы тебе возразили.
   Мирейн рассмеялся, но слова его прозвучали  мрачно.  -  Я  не  поведу
людей в эту битву против  их  воли.  Лучше  три  тысячи  преданных,  чем
двадцать тысяч, которые повернут против  меня  по  одному  слову.  -  Ты
грезишь,  -  простонал  Вадин.  -  Конечно.  Но  я  маг,  и  мои   мечты
исполняются. - Король не может править  страной,  полной  друзей.  -  Он
может попробовать. Он может даже - и это  уже  совсем  возмутительно!  -
мечтать о том, чтобы править целым миром друзей.
   - Разве человеку это  по  силам?  -  тихо  спросила  Имин,  перебирая
струны.
   Лицо Мирейна было в тени, но блеск луны отразился в его глазах.
   - Когда я был зачат, мой отец возвестил пророчество.  Он  предсказал,
что, завоевав предназначенный мне трон, я приду к развилке на пути  моей
жизни. Я либо погибну молодым, отдам  свой  трон  моему  убийце  и  буду
забыт, либо одержу над ним победу и возьму в свои руки весь мир.
   - Ты делаешь все возможное, чтобы выбрать первое.
   - Я делаю все возможное, чтобы быть верным моему народу и себе.
   - В основном себе. - Имин пожала плечами. - Ты король. Ты  поступаешь
по своей воле. А мы должны по ней жить или  умереть,  пытаясь  выполнить
ее.
   - Ты говоришь прямо как мои советники. Они в ужасе не только  потому,
что я намереваюсь отправиться на войну, но и  потому,  что  созвал  свои
войска, не посовещавшись с  ними.  Чтобы  заставить  их  замолчать,  мне
пришлось воспользоваться своей королевской властью. Теперь они убеждены,
что из меня разовьется тиран, да к тому же совершенно сумасшедший.
   - Я бы не назвала тебя тираном или сумасшедшим. Это не вполне  точно.
- Благодарю, - сухо ответил он. К ним присоединилась  четвертая  фигура.
Луна осветила длинный бледный шрам на щеке. - Алидан, - сказал Мирейн.
   Она поклонилась ему и подошла ближе к парапету в своем  развевающемся
плаще. Теперь, когда она могла выбирать, она надела женское  платье,  но
прицепила к поясу меч и кинжал. И лорды, и простолюдины смотрели на  нее
с неодобрением: до сих пор она не признавала никого,  кроме  тех  троих,
кто был рядом с ней сейчас.
   - Смотрите, - сказала она. - Великая Луна восходит.
   Башни Рассвета мерцали бледно-голубым  светом,  как  бы  через  толщу
чистой воды; над ними висел огромный полумесяц, призрачно-голубая  дуга,
затмевающая звезды вокруг нее.  В  полнолуние  она  была  величественна;
сейчас же, близкая к своему концу, она казалась  огромным  злым  глазом,
глядевшим на запад через Дол Янона.
   Алидан повернулась к ней спиной и подставила лицо ветру. Мирейн стоял
рядом с женщиной, и она невольно дотронулась рукой до своей щеки.
   - Говорят, - медленно произнесла Алидан, - говорят, мой господин, что
у тебя есть сила. Великая сила. Что ты знаешь все тайное. Что ты  можешь
низвергнуть огонь с небес. Почему же ты не испепелишь всех твоих  врагов
прямо сейчас и нс покончишь со всем этим?
   Сияние заставило ее опустить глаза вниз. Великая Луна сияла в  ладони
короля.  Солнце,  превращенное  в  бело-голубой  огонь   и   поглощенное
темнотой, когда пальцы Мирейна сжались в кулак. Его голос тихо прозвучал
в ночи, мягкий и странный, как будто он был  вовсе  не  здесь,  рядом  с
ними, а говорил откуда-то издалека.
   - Ту силу, которую я имею, я получил в дар от  своего  отца.  Знание,
творение, целительство; возможно, правление. Огонь же  принадлежит  ему.
Алидан почти не слышала его. - Если бы ты поразил их сейчас, то сохранил
бы свое королевство и жизнь своих людей. Янон снова был бы свободен.
   - Янон не был бы свободен. Десять тысяч человек погибли бы,  а  я  бы
все равно проиграл.
   Алидан напрягла зрение, стараясь увидеть его лицо. За все свои усилия
она была вознаграждена только размытым более темным пятном,  намеком  на
профиль.
   - Вся эта война ни к чему. Тебе не надо даже уничтожать армию  врага,
достаточно устранить предводителей. Без  сомнения,  ты  прольешь  больше
крови, вступив с ними в драку.
   - Я не могу использовать мою силу для разрушения. - Не можешь или  не
хочешь? Мирейн долго молчал. Конечно, он вспомнил  Умиджан  и  человека,
который умер, завлеченный им на клинок, приготовленный для него  самого.
В конце концов он произнес:
   - Это древняя война, война между моим отцом и его сестрой. Его победа
- жизнь. Ее - разрушение. Воспользовавшись его  дарами  для  победы  над
моими врагами, я сослужу добрую службу его главному врагу.
   - Смерть от огня, смерть от меча - какая разница? Все одно - смерть.
   - Нет, - возразил Мирейн. - Ни один смертный не  может  противостоять
огню. А я наполовину смертный. Я истреблю своих врагов, но и  сам  паду,
рассыпавшись в пепел, и душа моя будет  принадлежать  богине.  -  В  его
голосе, все еще каком-то отстраненном, прозвучала усмешка.  -  Так  что,
видишь, кроме всего прочего, я забочусь  и  о  своей  безопасности.  Это
закон моего отца. Для деяний света я могу совершать все,  что  позволяют
мне моя воля и сила. Но, обратившись к деяниям тьмы, я погибну сам. -  И
если  это  случится...  -   Если   это   случится,   не   будет   больше
Солнцерожденного и богиня победит в этой битве, в этой долгой войне. Ибо
я не только сын божий, которого он поставил правителем, но также  и  его
оружие. Меч Аварьяна, направленный против Тьмы.
   Алидан вздрогнула. Хотя  голос  Мирейна  -  голос  молодого  мужчины,
мальчика чуть старше ее сына, которого она потеряла, - был спокоен, само
это спокойствие было ужасно. Она положила руку на его плечо, жесткое под
плащом. - Мой господин. Мой бедный король. - Бедный? -  Слово  вырвалось
из самой глубины его груди, и все же оно утешило ее, потому  что  в  нем
слышался истинно человеческий стон,  вопреки  всем  тем  ледяным  далям,
которые держали его. - Бедный, говоришь? Ты осмеливаешься жалеть меня?
   -  Это  не  жалость.  Это  сострадание.  Нести  такую  ношу:  столько
предначертанного, столько божественного. И для чего? Почему  это  должен
быть ты? Пусть твой отец сам сражается в своих битвах.
   Она изрекала ересь и к тому же богохульствовала, а Мирейн был жрецом.
Но тень его головы пригнулась; и ответ  был  еще  тише,  чем  предыдущие
слова:
   - Я спрашивал его. Часто. Очень часто. Если когда-либо он и  отвечал,
то это на самом деле не было ответом: что такова его воля и что этот мир
- мой. И что даже боги должны подчиняться законам, которые они создали.
   - Как и короли, - сказала Имин. Это прозвучало почти как вопрос.
   - Как и короли. - Он проронил какой-то непонятный звук, то  ли  смех,
то ли плач. - И первый закон таков: пусть ничего не дается легко.  Пусть
каждый  человек  борется  за  то,  что  принадлежит  ему.  Не   нарушая,
разумеется, остальных законов. -  Что,  конечно,  -  дополнила  Имин,  -
укрепляет первый закон, делая достижение цели более трудным.
   - Вселенная совершенна даже в ее  несовершенстве.  -  Мирейн  плотнее
завернулся в плащ. - Холодно здесь наверху.
   - Даже тебе? - спросила Алидан. - Особенно мне. -  Он  отвернулся  от
стены. - Сойдем вниз?

***

   Десяти оруженосцам  короля  предстояло  пойти  с  ним  на  войну  под
предводительством Аджана, желающего убедиться, что они не  посрамят  его
выучку. Несколько избранных,  все  еще  не  могущих  прийти  в  себя  от
оказанной чести и страха, получили увольнение на ночь.
   - Убирайтесь, - рявкнул на них Аджан, -  и  дайте  другим  покой.  Но
помните: мы выступаем с первым лучом  солнца.  Кто  опоздает,  останется
здесь.
   Они увидели Вадина, когда он пришел в пивную в поисках Лиди,  и  были
уже достаточно пьяны, чтобы забыть, что они благоговеют перед ним.
   - Выпей с нами, - попросил Олван, впихивая свой собственный  кубок  в
его руки и не замечая, что расплескивает эль по столу. -  Ну  хоть  один
кубок. Это полезно. Согревает кровь. - И он подмигнул.
   Вадин начал было отказываться, но Аян держал его вторую руку,  и  все
они кричали ему: "Оставайся!" К тому же в заполненном до  отказа  шумном
зале он не мог разглядеть  Лиди.  Кто-то  потянул  его  на  стул.  Вадин
подчинился неизбежному и выпил то  немногое,  что  оставалось  в  кубке.
Компания встретила это радостными возгласами. Он поймал себя на том, что
широко улыбается. Лиди опять вернулась к нему, и очень скоро он пойдет к
ней, а теперь и его друзья вспомнили о былой дружбе.
   И тем не менее все как-то изменилось.  С  Лиди  было  лучше.  Глубже,
нежнее. Иногда, на вершине любви, ему чудилось, что он  видит  ее  душу,
подобную стеклу, наполненному светом, невыразимо  прекрасную.  А  здесь,
сидя в компании буйных молодых людей,  окруженных  парами  вина,  эля  и
клубами одурманивающего дыма, Вадин думал только о том, как бы выбраться
отсюда. И не то чтобы ему не нравились его товарищи. Некоторых он  почти
любил. Только... они казались такими дурашливыми, как дети, играющие  во
взрослых мужчин. Разве не приходило им в голову, что утром,  с  восходом
солнца, участь их будет достойна жалости?
   Он улыбнулся, взял кубок и стал ждать, пока  Лиди  найдет  его  сама.
Остальные становились неуправляемыми. Нуран  начал  танцевать  на  столе
танец войны .под дробь кулаков и рукояток мечей.
   Внезапно Олван  испустил  крик.  Нуран  сбился  с  ритма  и,  смеясь,
свалился со стола на колени к полудюжине товарищей. Олван  вспрыгнул  на
его место и возопил: - Мужчины!
   У него был сильный голос и ораторский дар, и он привлек  внимание  не
только оруженосцев, но и многих сидящих  вокруг.  -  Мы  преданы  нашему
королю? - Да! - гаркнули в ответ оруженосцы. -  Мы  будем  сражаться  за
него? Мы убьем предателя? Мы утвердим короля на его троне? - Да!
   - Тогда, - он упал па одно колено и понизил голос, -  слушайте  меня.
Мы должны продемонстрировать  ему  нашу  преданность.  Давайте  совершим
что-нибудь такое, чтобы  весь  Янон  заметил  нас.  От  ударов  кулаками
тяжелый стол пошатнулся. - Весь Янон! - радостным хором ответили они. Но
Аян нахмурил брови.
   - Что же нам сделать? Мы носим его цвета. Он дал  нам  новый  герб  -
Солнце, который сияет на плащах.  Мы  пойдем  с  ним  в  поход  и  будем
прислуживать ему и  смотреть  за  его  оружием.  Что  же  еще  мы  можем
сделать?
   - Что еще? - вскричал Олван. - О, мой дорогой, тысячи дел. Но  хватит
и одного. Давайте покажем ему, как мы его любим. Давайте пожертвуем  ему
наши бороды. Все пооткрывали рты.
   - Пожертвуем наши... - Аян замолк  и  погладил  свою  жидкую  бороду,
вырастить которую старался так долго и так упорно. - Олван, ты  сошел  с
ума.
   - Я принадлежу моему королю. У кого хватит смелости? Кто со мной?
   - Все девушки будут смеяться над нами, - сказал Сувин.
   - Они же не смеются над королем. - Нуран ударил рукой об руку. - Я  с
тобой! Ну-ка, у кого самый острый нож?
   Как только один сдался, остальные последовали за ним,  причем  Аян  -
последним и только из любви к Олвану. Вадин молчал, да его  никто  и  не
спрашивал. Когда они  высыпали  во  двор,  чтобы  достать  воды,  требуя
светильники, полотенца и мыло для бритья, он молча направился за ними  в
окружении шумных зевак.
   Первым был Олван, за ним последовал Аян с видом заключенного, идущего
на казнь. Кав, руки которого крепче всех держали нож, превращал друзей в
незнакомцев. Аян был красив, как девушка. У Олвана, огромного  и  крепко
сложенного,  до  самых  глаз  заросшего  бородой,  оказалось   под   ней
мужественное приятное  лицо.  Аян  посмотрел  на  него,  увидел  кого-то
незнакомого и сразу же безоглядно полюбил его.
   Другие толпились за ними, чтобы принести свою жертву. Кав  отдал  нож
Нурану и сам занялся водой и мылом. Его борода, густая и  поблескивающая
медью, была уже бородой мужчины; все взревели,  когда  она  исчезла.  Он
ответил тем же. Нуран поранил его. -  Кровь  богам!  -  завопил  кто-то.
Вадина передернуло. Друзья повернулись к нему.  -  Эй,  человек  короля!
Давай же, присоединяйся к нашему братству.
   Остальные уже  расставались  со  своими  бородами,  превращая  это  в
священнодействие. Сотни жертв приносились на этот невидимый алтарь.  Все
были совершенно пьяны, и казалось бы  чудом,  если  бы  утром  не  нашли
кого-нибудь с перерезанным горлом.
   Вадин напрягся, сопротивляясь обхватившим его рукам.
   - Нет, - сказал он. - Хватит. Он знает меня как облупленного. Мне  не
надо...
   Они рассмеялись, но глаза  их  сверкали.  Их  было  много,  они  были
сильны, и эль все еще управлял их поступками, делая их жестокими.
   - Ну же, парень! Будешь нашим капитаном. Разве не о  тебе  он  рыдал?
Разве не тебя он так любит?
   Вадин боролся. Они смеялись. Он проклинал их.  Они  повалили  его  на
землю и сели на него верхом. Кав опять взял остро отточенный  сверкающий
нож. Вадин лежал неподвижно. - Кав, - произнес он, - не надо. Его старый
друг смотрел на него чужим лицом. Кав ничего  не  выиграл,  принеся  эту
жертву: без своей прекрасной бороды он стал  даже  менее  привлекателен,
чем прежде, - огромный,  грубый  мужик,  с  челюстью,  выступающей,  как
гранитная скала. Он нагнулся и приложил к щеке Вадина обжигающе холодное
лезвие ножа. Вадин подставил свою скулу. С резким смехом Кав заткнул нож
себе за пояс. - Отпустите его, - сказал он и повторял до тех  пор,  пока
они не повиновались, рыча.
   Вадин  неловко  поднялся,  потирая  пораненное   колено.   Оруженосцы
подались назад. Теперь они поняли то, что он знал с самого начала, когда
сел рядом с ними. Он больше не был  одним  из  них.  Они  сами  пожелали
служить королю; он же принадлежал Мирейну полностью, помимо своей воли и
до глубины души. Он кивнул головой Каву, даже слегка улыбнулся - и ушел.
Они не пытались удержать его.

***

   Старуха, сидевшая у занавеси, взяла  у  Вадина  монету,  но  даже  не
пошевелилась, чтобы пропустить его. Она уставилась на него, как будто не
узнавая. - Кого ты хочешь?
   Он застонал. Конечно, именно сегодня, а не в  какой-то  другой  день,
Конди должна была впасть в маразм. - А кого ты думаешь? Конечно, Лиди. -
Ее нельзя.
   - Что ты мелешь? Она мне обещала. Обещала оставить  сегодняшнюю  ночь
для меня.
   - Ее нельзя, - повторила Конди. - Она ушла. Пришел  мужчина  и  купил
ее. Заплатил за нее золотой солнечный диск.
   Вадин был готов завыть во весь голос. Он  схватил  старую  ведьму  за
горло и тряс до тех пор, пока она не взвизгнула от страха. - Кто? Кто? О
боги, я убью его! Она не  захотела  сказать  ему.  Или  не  могла.  Если
сначала она прикидывалась тупой, то теперь его гнев заставил ее  шептать
правду; скорчившись, она стонала и  молила  его  уйти.  В  конце  концов
пришел хозяин таверны с одним из своих людей, а у  Вадина  еще  осталось
достаточно соображения. С горьким проклятием он развернулся и бросился в
ночь.

***

   Наружная дверь Мирейна была закрыта, внутренняя  заперта.  Счастливый
человек! У него была своя женщина; она любила его и принадлежала ему,  и
никто другой не мог купить ее. Вадин прошагал мимо  насмешливо  молчащих
стражей к себе в комнату, сбрасывая по пути свой роскошный наряд. Совсем
недавно он надевал его с такой радостью, думая о Лиди, о  том,  как  она
посмотрит на  него,  улыбнется  и  объявит  его  самым  красивым  из  ее
любовников; а потом они бы устроили целую игру, снимая это все.
   Вадин споткнулся, у него вырвалось резкое слово. Он совсем забыл  про
по