Джудит ТАРР
ЗОЛОТАЯ ИМПЕРИЯ АСАНИАНА I-IV


ЗОЛОТАЯ ИМПЕРИЯ АСАНИАНА I
ЗАМОК ГОРНОГО КОРОЛЯ

Джудит ТАРР



ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.org.ru


Глава 1

   Старый король стоял на зубчатой стене, устремив взгляд на  юг.  Ветер
отбрасывал назад его длинные седые волосы и гудел в  тяжелом  плаще.  Но
веки властителя ни разу не опустились,  лицо,  суровое  и  бесстрастное,
словно высеченное из обсидиана, ни разу не дрогнуло.
   Скалы под ним круто обрывались вниз, камень  громоздился  на  камень.
Замок и скалу обрамляла зелень Дола, поля и леса простирались до  горных
бастионов королевства.
   На севере, западе и  юге  стояла  сплошная  стена  из  величественных
пиков. На востоке  лежали  Врата  Хан-Янона  -  перевал,  через  который
открывался единственный путь к сердцу владений короля. По другую сторону
перевала возвышались Башни Рассвета. Много лет назад их построили  боги,
во всяком случае, так считалось; построили и  удалились,  оставив  Башни
как памятник, как северное чудо.
   Высокие, неприступные и прекрасные, они были сработаны из камня столь
же редкого, сколь и удивительного. Серебристо-серые при свете  луны  или
звезд,  серебристо-белые  под  солнечными  лучами,   на   рассвете   они
переливались всеми цветами пробуждающихся  небес:  серебряным  и  белым,
розовым, кроваво-красным и нежнейшим изумрудным. Тот же камень  все  еще
переливался и под ногами у короля, хотя утро уже было в разгаре и солнце
повисло над виднеющимися вдали Башнями.
   Жрецы назвали бы знамением то, что рассветный камень так долго держит
свое сияние. Вопреки всем доводам  рассудка,  вопреки  годам  призрачных
надежд король всей душой хотел верить в это.
   Со Своего наблюдательного пункта у Южных ворот Вадин  видел  одинокую
неподвижную  фигуру,  которая  казалась   маленькой   из-за   высоты   и
расстояния. Каждое утро между восходом солнца и вторым  часом  пополудни
король стоял там -  в  любую  погоду,  даже  самой  суровой  зимой;  как
говорили, он стоял там в течение долгих лет, больше, чем прожил Вадин.
   Вадин  подавил  зевок.  Хотя  обязанности  часового  и  были   самыми
необременительными из тех, что возложены на королевского оруженосца, они
были также и наиболее скучными. К тому же Вадин недоспал. Прошлой  ночью
он был свободен и вместе с двумя другими  оруженосцами  помоложе  пил  и
играл в кости, потом снова пил, и ему повезло: в конце он  выиграл  свой
первый подход к девушке. При мысли об  этом  ему  еле  ужалось  сдержать
улыбку...  Он  решительно  подавил  се,  сделав  это  как  можно   более
незаметно. Старый Аджан, начальник оруженосцев, требовал не так много от
юных озорников, находился у него под  опекой.  Всего  лишь  абсолютного:
повиновения каждой из его команд, абсолютного совершенства в зале  и  на
тренировочной площадке и  абсолютного  молчания  на  часах.  Разрешалось
двигать глазами в прорези защитного  шлема;  разрешалось  с  регулярными
интервалами шагать от одного портала ворот к другому -  именно  тогда  и
можно было поднять взгляд вверх, туда, где колыхался черный плащ короля.
В  остальном  следовало  превратиться  в  статую  из  черного  камня   и
полированной бронзы и быть уверенным в том, что даже намек  на  движение
вблизи поста не останется  незамеченным.  Поначалу  такая  неподвижность
была мучительна.  Новичок,  выросший  дикарем  в  замке  своего  отца  в
Имехене,  Вадин  и  представить  себе  не   мог   большей   пытки,   чем
необходимость час за часом простаивать в доспехах, с копьем, наклоненным
под строго определенным углом, - солнце ли жжет голову, дождь хлещет  по
лицу или ветер пробирает до  костей.  Теперь  же  ему  было  всего  лишь
скучно. Вадин научился расслабляться, хотя со стороны казалось, что  oft
- само внимание; научился устраиваться так, чтобы Глаза  выполняли  свою
задачу, тогда как мозг был свободен для размышлений. Время от времени он
сосредоточивался на наблюдении за людьми, которые расхаживали  туда-сюда
в лежащем внизу городе. Некоторые приближались  к  замку,  в  том  числе
мальчишки, глазевшие на замечательно высоких стражников  в  великолепных
ливреях, по  одному  у  меньших  ворот  и  по  полроты  у  Ворот  Богов,
обращенных на восток; на слуг  и  зевак,  а  также  на  прибывающих  или
куда-то отправляющихся время от времени знатных господ. В  самом  начале
стражи Вадина выехал  сам  принц  Моранден  в  окружении  многочисленных
лордов и слуг, вооруженных и экипированных для охоты. Сын короля  бросил
взгляд на долговязого парня на часах, и в его глазах промелькнул  огонек
узнавания и мимолетная улыбка. Принц - гордый человек,  но  гордость  не
мешает ему заметить оруженосца.
   Вадин взглянул на солнце. Скоро Кав придет  сменить  его.  Затем  час
конных упражнений и час  занятий  с  мечом,  а  потом  он  должен  будет
прислуживать  королю.  Подобная  честь   очень   редко   предоставлялась
оруженосцу в первый год службы. Объявляя об  этом,  Аджан  хмурился,  но
Аджан всегда хмурится;  красноречивее  было  то,  что  он  не  прибег  к
язвительному сарказму. Только пробурчал: "Закрой рот, парень,  и  хватит
прохлаждаться. Уже почти рассвело". Это означало, что он  доволен  своим
самым новым и самым зеленым рекрутом, одним богам известно,  почему;  но
Вадин научился не ссориться с фортуной.
   Пока его мозг размышлял, взгляд отмечал все, независимо от его  воли:
пожилую  служанку  леди  Одни,  пробежавшую   с   каким-то   поручением;
старейшину совета и его свиту; шумную кучку фермеров, пришедших на рынок
и тратящих время на то, чтобы  разинув  рот  разглядывать  сияющее  чудо
замка. Когда они побрели обратно к городу, один так  и  остался  позади,
неподвижно застыв посреди дороги, и не отводил глаз от зубчатых стен.
   Нет, это был не мужчина. Юноша, возможно, одного возраста с  Вадином,
возможно, на год или  два  моложе,  потому  что  борода  у  него  только
начинала расти. Он стоял очень прямо и гордо и явно не был деревенщиной.
Темнокожий, как черное дерево, он наверняка был из Янона, однако же  его
одежда - плащ и штаны - и короткий меч на боку больше подобали  южанину.
Вадин сказал бы, что это парадокс, если бы не блеснувшее на шее у  юноши
крученое ожерелье  жреца  Солнца  да  широкая  белая  налобная  повязка,
которая отмечала его как посвященного, предпринимающего свое  семилетнее
странствие. Конечно,  юноша  был  моложе  его,  но  не  намного;  и  это
объясняло, почему янонец облачился в  одеяния  Ста  Царств.  Несомненно,
штаны были наказанием за какое-то нарушение.
   Жрец отвел взгляд и зашагал к воротам. Вадин  сморгнул.  Мир  потерял
резкость. Или же...
   Если бы подготовка Вадина не была вбита в него с таким  усердием,  он
бы расхохотался. Этот мальчик с лицом горного  лорда,  державшийся  так,
словно был столь же высок, как Хан-Янон, ростом не превосходил  ребенка.
Чем ближе он подходил, тем меньше казался.
   Тут он поднял глаза, и у Вадина захватило дух. Они были полны...  они
горели...
   Незнакомец быстро отвел взгляд. Теперь это был всего  лишь  оборванец
жрец в штанах, не достававший Вадину даже до  плеча.  И  Вадин  заставил
себя вспомнить о своих обязанностях. Юноша уже почти  прошел  ворота.  С
поспешностью, которая вызвала бы хмурый взгляд  начальника  оруженосцев,
Вадин выставил вперед копье, перегородив проход. Незнакомец остановился.
Он не был испуган и показался рассерженным. Скорее это его позабавило.
   О боги, ну и высокомерен же он! Вадин произнес своим самым  резким  и
низким, рокочущим голосом, как и полагается стражнику:
   - Именем короля, остановись, незнакомец. Ты идешь из Ста Царств?
   - Да.
   Голос жреца, такой же поразительный, как и его глаза,  был  на  целую
октаву ниже голоса Вадина, но неожиданно звонкий, с  мягкими  согласными
южанина.
   - В таком случае я должен отвести тебя к его величеству.
   Приказ гласил, что это следует делать немедленно,  без  исключений  и
вопреки любым другим приказам или обязанностям. Несмотря на бесстрастную
маску стражника, Вадина начало разбирать веселье.  Он  получил  огромное
удовольствие от возможности ухватить за воротник вооруженного  воина,  к
тому же еще и полного рыцаря, и приказать ему  -  со  всем  полагающимся
уважением - стоять на карауле у ворот, пока он не вернется или не придет
его смена.
   - По делу королевской важности, - сказал он,  стараясь,  чтобы  голос
его не звучал слишком жизнерадостно. - Постоянно действующий приказ.
   Рыцарю не пришлось спрашивать,  какой  именно.  Крученое  ожерелье  и
штаны незнакомца делали это очевидным.
   Владелец этих вещей смотрел на них с легким намеком на улыбку.  Когда
Вадин собрался повести его за собой, он исхитрился оказаться в положении
лидера и без колебаний шагнул вперед, не спрашивая о направлении. У него
была плавная походка охотника:  свисающая  до  пояса  черная  коса  едва
покачивалась при ходьбе, хотя шел он удивительно быстро. Вадину пришлось
изо всех сил работать своими длинными ногами, чтобы поспеть за ним.

***

   Король поднял лицо к жестокому солнцу. Оно снова карабкалось к зениту
и снова не  приносило  надежды.  Когда-то  король  готов  был  проклясть
солнце, но время лишило его ярости, как,  впрочем,  и  многого  другого.
Даже предзнаменование  рассветного  камня  ничего  не  значило.  Она  не
вернется. - Мой господин...
   Привычка и королевский  сан  заставили  его  обернуться  медленно,  с
царственным достоинством. Один из его  оруженосцев  стоял  перед  ним  в
доспехах стража ворот. Новичок, лордик из  Имехена,  на  которого  Аджан
возлагал большие надежды.  Он  стоял  по-солдатски  прямо,  делая  честь
своему начальнику.
   - Ваше величество, - произнес страж достаточно четко, хотя и  немного
скованнй, - из Ста Царств прибыл путник. Я привел  его  к  вам,  как  вы
приказывали.
   И тогда король увидел другого.  Он  терялся  в  тени  стражника,  сам
похожий на тень, маленький, гибкий, темнокожий.  Но  когда  этот  другой
поднял голову, высокий стражник словно растворился. Да,  такое  лицо  не
позабудешь: тонкокостное, преисполненное орлиной гордости,  не  особенно
красивое, но и не уродливое, лицо настоящего мужчины. Он смотрел в глаза
старика со спокойной, царственной уверенностью; казалось, незнакомец еле
заметно улыбается.
   И  король  был  готов  ответить  на   эту   улыбку.   Надежда   снова
возрождалась. Она разрасталась, балансируя на грани страха.
   Юноша сделал шаг в сторону от стражника, всего один шаг, словно желая
отделаться от его навязчивого присутствия. Это движение выдало таившееся
за видимым спокойствием напряжение. Однако когда  юноша  заговорил,  его
голос был тверд и прекрасен.
   - Я приветствую вас, мой господин, и свидетельствую о почтении вашего
вассала.
   Король  взглянул  на  Вадина,  который  тщательно  изображал   полное
безразличие.
   - Ты сопротивлялся ему? - спросил король незнакомца.
   - Нисколько, господин мой. Но, - добавил юноша с полуулыбкой, - я был
несколько высокомерен.
   Судя по блеску глаз оруженосца, незнакомец не погрешил против правды.
Король подавил смех, увидев, что в  ясных  глазах  незнакомца  появились
веселые искорки; застарелое горе вновь кольнуло воспоминанием и  вернуло
ему  королевскую  суровость.  Он  не  смеялся  и  не   встречал   такого
безграничного радостного бесстрашия  с  тех  пор,  как...  Голос  короля
прозвучал жестко и резко: - Так, значит, ты из Ста Царств, юноша?  -  Из
Хан-Гилена, ваше величество. Король медленно втянул в себя воздух.  Лицо
его не изменилось и не смягчилось. Только сердце застучало в груди.
   - Из Хан-Гилена, - повторил он. - Скажи, юноша, ты слышал  что-нибудь
о моей дочери? - Вашей дочери, мой господин? Голос юноши был холоден, но
взгляд  устремился  в  сторону   южных   просторов   Хан-Янона.   Король
повернулся, следуя за этим взглядом. - Да, у меня была дочь.  Когда  она
родилась, я сделал ее своей наследницей. Совсем юной девушкой  она  была
посвящена Солнцу. Достигнув возраста женщины,  она,  как  подобает  всем
чадам  Солнца,  отправилась  в  свое  семилетнее  странствие  жрицы.  По
окончании его должна была вернуться мудрая, полноправная жрица,  готовая
рассказывать чудесные истории. Но прошло семь лет и еще семь, а  она  не
вернулась. Теперь назначенный срок истек уже трижды, но никто до сих пор
не видел ее, и она ни слова не прислала мне.  До  меня  доходили  только
слухи, рассказы путников с юга. Говорили, жрица с севера, странствуя  по
Ста Царствам, отказалась от своих обетов и наследства ради  того,  чтобы
выйти замуж за царствующего князя;  говорили  также,  что  она  отвергла
князя и стала верховной жрицей в Храме Хан-Гилена; еще  говорили,  будто
она сошла с ума и  стала  ясновидящей,  с  которой  беседовал  сам  бог;
говорили, что она... умерла.
   Воцарилось молчание. Внезапно король резко обернулся, и  черный  плащ
взметнулся у него за спиной.
   - Меня называют безумцем, потому что я стою здесь день за  днем,  год
за годом, молясь о возвращении дочери. Хотя я состарился и скоро умру, я
не назначаю наследника, в то время как там, в тронном зале,  мой  сын  в
окружении юных воинов прожигает жизнь в азартных играх и спокойно спит с
очередной женщиной. Сильный мужчина, принц Моранден  из  Янона,  великий
воин, вождь людей. Он более чем достоин высокого трона. - Король обнажил
зубы в улыбке, скорее напоминающей оскал. - Человек не  должен  горевать
по дочери, когда есть сын, рожденный украшать тронный зал.  Так  говорят
люди. Но они не знают моего сына настолько, насколько я его знаю.  -  Он
сжал в кулаки свои тонкие жилистые пальцы,  похожие  на  когти  орла.  -
Юноша! Знаешь ли ты что-нибудь о моей дочери?
   Молодой жрец  бесстрастно  выслушал  короля.  Затем  он  открыл  свою
заплечную  суму  и   вынул   оттуда   крученое   ожерелье   из   золота,
переплетенного с горной медью.
   Король пошатнулся. Сильные молодые руки подхватили его, помогли сесть
на парапет. Он смутно видел рядом с собой спокойное неподвижное  лицо  с
темными от давней печали глазами.
   - Умерла, - проговорил юноша. - Она умерла. Король взял ожерелье,  не
в силах унять дрожь в руках. - Давно? - Уже пять  зим.  В  нем  вспыхнул
гнев. - И ты ждал до сих пор?
   Юноша вздернул подбородок; его ноздри раздувались.
   - Я бы явился, мой господин. Но шла война, мне  запретили,  и  никого
другого нельзя было послать. Не обвиняйте меня в том, что выше моих сил.
   В иные времена юноша или даже взрослый  мужчина  был  бы  высечен  за
подобную дерзость. Но король подавил гнев, чтобы не дать  ему  разрушить
свое горе. - Кем она была тебе? Юноша смело встретил его взгляд.  -  Она
была моей матерью.
   Нет, король не был поражен и даже не удивился. История о том, что его
дочь родила сына, тоже доходила до него.  А  для  жрицы,  обвенчанной  с
богом, зачать ребенка  от  любого  смертного  мужчины  означало  одно  -
смерть. Смерть для нее, ее любовника и их потомства.
   - Нет, - сказал юный незнакомец, лицо которого каждой своей линией до
боли напоминало о ней. - Она совсем не из-за меня умерла. - Тогда  из-за
чего же?
   Юноша закрыл глаза, пряча столь же неистовое и  жуткое  горе,  как  и
горе самого короля; голос его  прозвучал  тихо,  как  будто  он  сам  не
доверял ему.
   - Санелин Амалин была величайшей госпожой. Она пришла в  Хан-Гилен  в
конце войны  с  Девятью  Городами,  тогда  все  люди  оплакивали  смерть
княжеского пророка, который был к тому  же  любимым  братом  князя.  Она
поднялась, когда похоронный обряд подходил  к  середине,  и  предсказала
судьбу княжества, а Красный князь  признал  ее  своей  вещуньей.  Вскоре
после этого за свою великую святость она была взята в Храм Хан-Гилена  и
через год стала верховной жрицей. Не было никого более святого или более
почитаемого, чем она. Однако  же  кое-кто  ненавидел  ее  за  эту  самую
святость, и среди них та, что была верховной жрицей до прихода  Санелин.
Гордая и мстительная, она жестоко обращалась с чужеземкой, и за  это  ее
сместили. Пять зим назад в безлунную ночь эта женщина и некоторые из  ее
последователей выманили госпожу из храма ложью о болезни, которую только
она могла исцелить. Я думаю... я знаю, что Санелин видела правду. И  все
же она пошла. Я вместе с  князем  последовал  за  ней  почти  сразу.  Мы
опоздали совсем ненамного. Они сбили с  ног  и  оглушили  меня,  жестоко
ранили моего господина и убежали, ударив мать кинжалом  в  сердце.  -  У
него перехватило дыхание. - Ее последние слова были о вас.  Она  хотела,
чтобы вы узнали о се славе и о ее смерти. Она сказала: "Мой  отец  желал
видеть меня королевой и жрицей. Но  я  стала  больше,  чем  королева,  и
больше, чем жрица. Он будет горевать, но поймет, я думаю".
   Меж камней стонал ветер. Вадин пошевелился, и кожа  на  его  доспехах
скрипнула о бронзу. Внизу кричали дети, ржал жеребец и чей-то  фальшивый
голос орал обрывки застольной песни. Король очень спокойно произнес:
   - Ты рассказал прекрасную историю,  чужестранец,  зовущий  себя  моим
родственником. Однако хоть я и стар, пока еще в  своем  уме.  Как  могла
верховная жрица зачать сына? Разве она отказалась от своих обетов? Вышла
замуж за Красного князя Хан-Гилена?
   - Она не нарушала обетов  и  никогда  не  переставала  быть  невестой
Аварьяна. -  Ты  говоришь  загадками,  чужеземец.  -  Я  говорю  истину,
господин мой, отец моей матери. Глаза короля сверкнули.
   - Однако ты горд для человека, который, по его собственным словам, не
был зачат ни одним мужчиной. - Верно и то, и другое.
   Король встал. Он был очень  высок  даже  для  своих  соплеменников  и
башней возвышался над юношей, но и тени страха не промелькнуло  на  лице
пришельца. Такой была и Санелин, маленькая,  как  ее  мать  из  западных
земель, однако абсолютно неустрашимая.
   - Ты - ее живой портрет. Но тогда как же? - Его рука с жестокой силой
схватила юношу за плечо. - Как? - Она была  невестой  Солнца.  Как  ярко
светили эти глаза - ярко и страшно! Король призвал на  помощь  всю  свою
защитную силу, заслоняясь от них.
   - Это всего лишь титул. Символ. Боги больше не приходят  в  мир,  как
раньше. В наши дни они уже не ложатся с дочерьми человеческими. Даже  со
святыми, своими собственными жрицами.
   Юноша ничего не ответил, только поднял руки. Левая  кровоточила  там,
где в плоть вонзились ногти. На правой же полыхал золотом диск Солнца со
множеством лучей, заполнявший впадину ладони.
   От яркого света король сощурился. Священный ужас охватил  его,  грозя
поглотить. Но король был силен - род его восходил к сынам младших богов.
- Он пришел, - сказал сын Великого бога, - когда Санелин бодрствовала  D
Храме Хан-Гилена, где находится его самый  святой  образ.  Он  пришел  и
любил ее. От этого союза был зачат я; за  это  она  страдала  и  поэтому
пришла к славе. Можно сказать, что от этого она и умерла, -  завистники,
которые считали себя святыми, не могли вынести истинную святость.
   - А ты? Почему они оставили жизнь тебе? - Мой отец  защитил  меня.  -
Однако он позволил ей умереть. - Он забрал ее к  себе.  Она  была  рада,
господин мой. Если бы вы  могли  ее  видеть!  Умирая,  она  улыбалась  и
смеялась от чистейшего восторга. Она получила наконец  своего  любимого,
навсегда и полностью.
   Юноша и сам улыбался, рассказывая об этом, и его улыбка  лишь  слегка
омрачалась горем.
   Король  не  мог  разделить  эту  радость.  Чужестранец  тоже  недолго
предавался ей. Он уронил руки, закрывая сияние божьего знака. Теперь это
снова был обычный путник, оборванный, с израненными  ногами,  но  гордый
настолько, что это граничило с вызовом.  Его  подбородок  был  вызывающе
поднят, глаза устремлены вперед, но кулаки сжаты.
   - Господин мой, - сказал он, я ни на что не претендую. Если вы велите
мне уйти, я уйду. - А если велю остаться?
   Темные глаза загорелись. Глаза Санелин, отмеченные солнечным огНем. -
Если вы велите мне остаться, я останусь, потому что  это  путь,  ко