его  брак  с  принцессой,  то  есть   его
единокровной сестрой, в результате чего  и  появилась  империя,  которой
управляют из-за трона.
   -  Если  следовать  твоей  логике,  то  у  императора  Асаниана  и  у
Солнцерожденного есть кое-что общее: оба они женились на своих  сестрах.
Но он все-таки  правит  своей  империей,  хотя  злопыхатели  и  пытаются
преуменьшить его величие, утверждая, что он - марионетка Красного князя.
- Ледяная ирония Саревана обжигала. - Дитя, ты знаешь много слов и много
сказок, но до истины так и не  добрался.  Если  бы  ты  видел  господина
Ан-Ш'Эндора и взглянул на моего бога, то тогда, и только тогда, ты  смог
бы верно судить о них.
   - Тебя бесит, что я  не  желаю  принимать  твою  ложь  и  не  намерен
склонять голову перед твоим богом. - Меня  бесит,  что  ты  не  способен
видеть очевидное. Сареван резко развернулся, и косичка хлестнула его  по
боку. Хирел наслаждался вкусом победы: наконец-то эта невыносимая  маска
сорвана. Но всю радость убивал страх,  что  он  прогнал  этого  варвара,
этого чужака и насмешника, которого по крайней мере знал в лицо. А  кому
еще он мог довериться в этом чужом краю, где оказался один и без  оружия
и где за любым камнем мог скрываться враг. Хирел  пустился  вдогонку  за
быстро удаляющейся фигурой.
   Пройдя четверть мили, Сареван сбавил темп, но не удостоил  Хирела  ни
словом, ни взглядом. На его лице застыло угрюмое и дикое выражение.  Как
ни странно, от этого он стал казаться моложе, хотя по-прежнему напоминал
пантеру перед прыжком.
   - Может быть, - наконец заговорил Хирел, - твой Аварьян и  существует
как способ понять Первопричину, о которой говорят философы.
   Никогда еще Хирел не был так близок к тому, чтобы принести извинения.
Но Сареван пропустил его слова мимо ушей.  Проклятый  надменный  варвар!
Ему нужно все или ничего. Аварьян с его диском, лучами и палящим жаром и
то, как ему удалось зачать ребенка, не превратив его мать в пепел, - все
это, по мнению жреца, выше  понимания  обычных  людей.  Хирел  всплеснул
руками от возмущения. Возможно, этой паутины из лжи и легенд  достаточно
для простого человека, для какого-нибудь низкородного дикаря. Но Хирел -
принц и ученый и не станет  пресмыкаться.  Он  опять  позволил  Саревану
вырваться вперед, а сам пошел,  как  ему  было  удобно,  следуя  изгибам
дороги, все дальше и дальше уводившей его на запад.
   Хотя в этих отдаленных провинциях города встречались нечасто,  на  их
пути лежал один из  них,  достаточно  крупный  для  внутренних  княжеств
империи. Теперь святилищ и гробниц было все больше,  их  украшали  белые
надгробия и памятники, увешанные приношениями. Глядя на них, легко  было
определить самые свежие и самые богатые: над ними летали птички, роились
мухи и драгоценным блеском сияли стрекозы. Сквозь дымку Хирел  разглядел
вдали стену, к которой лепились домики.
   - Шон'ай, - сказал Сареван.
   Хирел попытался было произнести это слово на родном языке, но тут  же
скорчил гримасу. Это было всего лишь название города. Теперь  на  дороге
встречалось все больше людей, которые направлялись к воротам. Одни несли
корзины и узлы, другие везли тележки или вели в поводу вьючных животных.
Хирел заметил надменного человека в колеснице, дородную женщину на очень
маленьком пони и важного господина в носилках.
   Сареван шел размашисто, и очень скоро  они  оказались  в  самой  гуще
людского потока. Хирел старался держаться поближе к жрецу. Он так  долго
никого не видел, а если и видел, то издалека, и  столько  дней  созерцал
черную орлиную маску Саревана, что эти круглые золотистые лица  казались
ему странными.
   Как и следовало ожидать, на них таращились. Дети бежали за  Сареваном
и даже пару раз осмелились бросить в него камнями, но промахнулись. Жрец
не смотрел по сторонам. Его  поступь,  уверенная  и  грациозная,  как  у
пантеры, была достойна принца. Он возвышался над всеми,  кто  оказывался
рядом.
   Ворота города были распахнуты, и стража не делала попыток  остановить
людской поток. Это был не просто базарный день, а празднество  божества.
А это означало не только оживленную торговлю и  большую  прибыль,  но  и
торжественные процессии и жертвоприношения,  а  также  пиры,  попойки  и
гулянки. Повсюду - на стенах, на домах и  даже  на  некоторых  храмах  -
висели цветочные гирлянды. Цветы украшали шеи, запястья и лбы.
   Хирел уцепился за набедренную повязку Саревана и бездумно  передвигал
ноги в толкучке. Он презирал самого себя. Но ведь он принц,  и  подобные
шествия непривычны для него. Дорога перед ним всегда оказывалась чистой,
а толпа оттеснялась к обочинам. Никто никогда не толкал  его,  не  дышал
ему в лицо, не кричал у него над ухом. Хирел уже  ничего  не  видел,  не
соображал, не...
   Чья-то сильная рука подхватила  его.  Прозвенели  подковы,  мелькнули
рога, и там, где он только что стоял,  пронеслись  сенели.  Руки  Хирела
сомкнулись вокруг шеи Саревана, учащенное дыхание с трудом вырывалось из
его груди. - Неси, - выдавил он из себя, - неси меня.  Сареван  не  стал
тратить слов понапрасну. Он вклинился в толпу, и никто не дотронулся  до
него. Через какой-то благословенный миг  скопище  людей  исчезло.  Хирел
поднял голову, ошарашенно моргая. Было темно. Голос Саревана произнес:
   - Комнату, ванну и  вина.  Если  подсуетишься,  заплачу  серебром,  а
полетишь - получишь золото.
   Мало-помалу окружающее обрело четкость в  утомленных  глазах  Хирела.
Они находились в просторном помещении, заполненном  коврами,  подушками,
столами и густыми парами  эля.  Постоялый  двор.  В  полумраке  блестело
множество глаз, но никто не издал ни звука, наблюдая за сценой у  двери.
Рядом с ними стоял пухлый, лоснящийся человек с неприветливым лицом.
   - Покажи мне свое серебро, - сказал он.  Сареван  ослабил  хватку,  и
Хирелу показалось, что он заметил блеск  золота.  Без  сомнения,  хозяин
постоялого двора удовлетворился увиденным. - Пошли, - сказал он.
   Комната была крошечной, не больше расщелины в скале; лишь в самом  ее
центре Саревану удалось выпрямиться в полный рост. Но здесь было чисто и
имелось окно, которое распахнулось после того, как жрец пару раз  ударил
кулаком по раме, а подушки на кровати  оказались  довольно  мягкими.  Им
приготовили вместительную ванну с горячей водой, подали холодное сладкое
вино, пряники, клецки, щедро начиненные мясом, кашей и фруктами, и миску
с мягким ароматным сыром.
   - Нет, это не заразно, - говорил Сареван. - Он всегда был неженкой, а
тут еще праздничная  суматоха...  ну,  вы  понимаете.  Он,  конечно,  не
высокородный лорд, за которым надлежало бы ухаживать столь заботливо, но
его красота стоит того, и свою службу он выполняет исправно.
   Хирел полностью пришел в себя и осознал происходящее как  раз  в  тот
момент, когда хозяин  постоялого  двора  бросил  на  него  выразительный
взгляд и прикрыл за собой дверь. Он растянулся на мягкой уютной кровати,
все еще закутанный в полотенца, сырые после принятия  ванны,  о  чем  он
помнил  очень  смутно.  Во  рту  еще  оставался  привкус  вина.   Хозяин
постоялого двора строил ему глазки. А этот простолюдин сказал...  -  Как
ты посмел назвать меня своим рабом? - Было бы лучше, если  б  я  сказал,
что ты мой любовник? - съязвил Сареван. - Именно это ты и сделал!
   - Замолчи, - одернул его Сареван, словно  капризного  ребенка.  Хирел
повысил голос. - Пусть все боги приговорят тебя к... На  его  рот  легла
сильная рука.
   - Богов не существует, - напомнил ему жрец с ядовитой любезностью.
   Хирел задохнулся, извернулся и изо всех сил укусил эту ладонь.
   Того, что последовало, он никак не  мог  ожидать:  Сареван  с  хрипом
выдохнул воздух и отдернул руку. Хирел оторопело уставился на него. Кожа
жреца теперь вовсе не казалась ему темной. Она  была  похожа  на  черное
стекло, под которым пылал ужасающий мертвенный свет. Губы Саревана стали
серыми как пепел.
   Но ведь Хирел даже не прокусил до крови? Сареван отпрянул  как  можно
дальше и теперь находился на расстоянии пары шагов от Хирела.  Его  рука
дрожала, и он убрал ее за спину. Хирел запомнил,  что  это  была  правая
рука.  У  этого  человека,  обладавшего  безграничной  выносливостью   и
надменностью,   обнаружилась   слабость,   совершенно    непонятная    и
необъяснимая, поэтому стоило завязать узелок на память о ней. Как-никак,
это сравняло счет в их поединке.
   - Львенок, -  с  трудом  сказал  Сареван,  -  неужели  наставники  не
объяснили тебе, что такое настоящая честная схватка?
   - Если речь идет о настоящих и честных противниках, - ответил  Хирел,
- то объяснили.
   Сареван наклонил набок голову. Подумал. Обнажил белые зубы и взмахнул
левой рукой, словно фехтовальщик, проигравший поединок.
   - Я тебе не слуга, - сказал Хирел. - Тогда ты мой любовник.
   Хирел  издал  шипение.   Сареван   тряхнул   головой,   непринужденно
рассмеялся и плюхнулся в остывающую ванну.

Глава 3

   Хирел почти не спал. Когда он проснулся, то  обнаружил,  что  Сареван
исчез. На миг его охватила паника, но потом он заметил, что в  изголовье
кровати висит потрепанный заплечный мешок жреца. В  нем  было  множество
вещей и необычайно тяжелый кошелек. Значит, далеко он не ушел.  Хирел  с
облегчением вздохнул, доел остатки пшеничного пряника, налил себе  кубок
вина и выглянул в окно.  Внизу  не  было  ничего,  кроме  пустой  улицы.
Вернувшись на подушки, он сделал большой глоток терпкого  напитка.  Вкус
его был незнакомым, во дворце его сочли бы недостаточно  изысканным  для
Высокого принца. Но здесь вино показалось приятным.
   Он устроился поудобнее. В комнате было тепло, однако жара не казалась
нестерпимой. Один  из  шрамов  страшно  зудел  там,  где  Хирел  не  мог
почесаться: длинная  глубокая  борозда  шла  по  внутренней  поверхности
бедра. Сторожевой пес своим укусом чуть  не  лишил  его  мужественности.
Хирел и сам не понимал,  откуда  у  него  взялось  столько  силы,  чтобы
сломать шею зверю. Пес заплатил свою цену, но  Хирелу  до  самой  смерти
придется носить эту мертвенно-бледную отметину, уродующую его прекрасную
кожу.
   Он изменился. Он похудел так, что можно было пересчитать  ребра.  Еще
недавно по-детски пухлое тело стало угловатым. На бедрах появился легкий
пушок, и, глядя на себя, Хирел понял, в  чем  заключается  перемена.  Он
становится мужчиной.
   Быть может, ему следует потребовать женщину? Это живо сгонит  мерзкую
улыбку  с  лица  хозяина  постоялого  двора.  И  пусть  этот  несчастный
девственник жрец увянет от зависти.
   Хирел нахмурился. Невозможно представить себе засыхающего от  зависти
Саревана. Скорее всего он встанет у двери,  скрестит  на  груди  руки  и
будет нагло улыбаться, превращая подвиг мужской  доблести  в  вызывающий
содрогание безнравственный поступок.
   -  Будь  ты  проклят,  -  сказал  Хирел.  Его   голосу   не   хватало
убедительности. - Ладно, я уйду. Уйду прямо сейчас и  сам  найду  дорогу
домой.  Мои  братья,  увидев  меня,  в  ужасе  падут  ниц,  и  возмездие
совершится.
   Он сжал колени и перекатился на бок. Его  глаза  затуманились,  и  он
ничего не мог с этим поделать. Один, совсем один, под защитой  какого-то
ненормального, который поклоняется демону. Ни одна душа в целой  империи
не знает о том, что он остался в живых. Те же, кого волнует его  смерть,
тревожатся лишь о том, действительно ли  он  мертв.  Его  мать,  которая
любила  его  и,  безусловно,  страшно  избаловала,  два  года  назад  по
собственной воле ушла из жизни, а его отец - всего лишь золотая маска на
золотом троне; братья же мечтали сделать его евнухом и продать на  юг  в
рабство. И вот теперь Хирел возвращается домой, туда, где его  ненавидят
и боятся, а в лучшем случае - безразличны к  нему;  где  его  ждут  сети
придворных интриг и цепи королевской  власти,  где  каждую  секунду  его
будет подстерегать опасность нового предательства.
   Его передернуло. Он  должен  вернуться.  Разве  у  него  есть  другой
выход?
   Хирел знал, что ему делать. Одеться. Собрать остатки  еды.  Захватить
пригоршню серебряных монет из кошелька Саревана, чтобы купить коня и  до
самого Кундри'дж-Асана иметь возможность его кормить. Достигнув цели, он
сторицей возместит долг: отправит целый мешок золота  Орозии,  в  город,
название которого он не потрудился узнать, и даст ей указание отдать его
жрецу.
   Придумав план действий, он взглянул на  свою  одежду.  Она  оказалась
влажной. Хирел вновь чуть не расплакался.
   Открылась дверь. Чтобы войти, Саревану пришлось  нагнуться.  Несмотря
на худобу, плечи у него были крепкие и широкие, и он заполнил собой  всю
комнату. Лицо его окаменело, глаза горели.
   Хирел прислонился к холодной шершавой стене. Он и сам не помнил,  как
оказался возле нее. Каким-то образом жрец угадал его намерения украсть и
сбежать.
   Нет. Только настоящие маги смогли бы  проникнуть  в  чужой  разум,  а
настоящих магов не существует - одни шарлатаны. Сареван слепо  огляделся
вокруг, то сжимая, то разжимая кулаки. Его правая рука,  которую  укусил
Хирел, взлетела к ожерелью и вновь опустилась.
   - Они сожгли его, - хрипло вырвалось из самых глубин его груди. - Они
сожгли его до самого основания.
   - Что? - вскинулся Хирел, взбудораженный чувством собственной вины  и
неожиданностью.
   Сначала ему показалось, что Сареван его не расслышал, потому что даже
не посмотрел в его сторону. Но в конце концов он ответил все так же тихо
и хрипло:
   - Храм Аварьяна. Они его сожгли.  Сожгли  вместе  со  жрецами,  пепел
присыпали  солью,  а  посреди  развалин  установили   камень-демон,   до
тысячного поколения прокляв тех, кто молится Аварьяну, и его самого.  Но
почему? В чем причина столь непомерной ненависти?
   В его словах сквозила боль,  такая  сильная,  что  у  Хирела  сжалось
горло, и его собственные слова прозвучали сдавленно:
   - Здесь  Аварьяна  считают  врагом,  символом  завоевателя,  символом
империи, которая дерзнула воспротивиться нам  и  бросить  нам  вызов.  В
каждом жреце здесь видят шпиона, а  некоторых  действительно  уличают  в
этом. Но такая сильная ненависть... Я не понимаю.
   Смех Саревана прозвучал пугающе.
   - Зато понимаю  я.  Все  это  политика,  холодная  политика.  Игра  в
"королей и города", вот только пешки  здесь  заменяются  живыми  людьми.
Если сжечь храм властелина, откроется путь к  уничтожению  его  империи.
Они приняли мучительную смерть, мои братья и сестры.  Они  погибли,  как
морские пауки в котле.
   - Может быть, они оскорбили кого-то могущественного, - сказал  Хирел.
- Никакого заговора, просто личная месть. Но какова бы ни  была  правда,
тебе здесь находиться небезопасно, и ты не должен  медлить.  Теперь  уже
весь Шон'ай видел твое ожерелье.
   - О да, они видели  его.  Они  все  видели  меня,  ублюдка,  монстра,
порождение дьявола. Я опрокинул этот проклятый камень, пропел  хвалебные
гимны и наложил собственное проклятие.
   - Ты окончательно спятил. - А ты этого не знал?
   - Теперь они охотятся на тебя. - Сердце Хирела  отчаянно  билось,  но
голова была ясной. - Мы еще успеем  бежать.  Мы  скроемся  в  толпе.  Ты
можешь пригнуться, прикрыть тело и волосы или даже прикинуться хромым.
   -  Нет,  -  ответил  Сареван.  -  По  крайней  мере  один   из   моих
братьев-жрецов остался в живых, хотя его бросили в темницу. Но  я  найду
его. Клянусь Аварьяном, я найду его. - Его  слова  звучали  так,  словно
заключение в тюрьму было вещью невозможной,  словно  это  было  жестоким
личным оскорблением. И тем не менее, когда он вновь взглянул на  Хирела,
он казался человеком здравым, спокойным и рассудительным. - А ты  должен
идти. Юлан присоединится к тебе, когда  ты  окажешься  за  воротами;  он
будет охранять тебя, он укажет тебе путь  и  приведет  к  отцу  целым  и
невредимым. Никто не тронет тебя, пока он будет рядом.
   Все было верно и мудро. Хирел и сам намеревался сделать то же  самое.
Вот только...
   - Я не брошу тебя, - упрямо заявил он. - Львенок, - сказал Сареван, -
ты ничем мне не поможешь,  а  только  помешаешь,  и  к  тому  же  весьма
вероятно, что это приключение будет стоить мне жизни. Ведь на  развалины
храма наложил проклятие маг; он силен и не знает, что такое  милосердие.
Хирел усмехнулся. - Маг! Я прямо дрожу от страха.
   - И правильно делаешь, мальчик. Он не какой-нибудь ярмарочный  жулик.
Он наделен силой, реальной силой, и он вкусил мрака.
   -  Все  это  суеверие.  Мне-то  лучше  знать.   Я   видел   магов   в
Кундри'дж-Асане. Всякие там порошки,  заклинания  и  песнопения  да  еще
мистическое позирование. Толпу это впечатляет, а самих магов  обогащает.
Мой отец считает забавным держать наиболее презентабельных при дворе. Он
говорит, что они не способны повредить ему  и  в  один  прекрасный  день
могут пригодиться.
   - Этот день уже наступил, и лорд провинции воспользовался этим. Я  же
намерен вступить в бой с колдуном.  -  И  ты  осмелишься?  -  с  иронией
спросил Хирел. - Осмелюсь. Видишь ли, львенок, - сказал Сареван, -  я  и
сам один из них.
   Хирел уставился на него, тупо мигая. У этого парня не росли рога,  он
не заворачивался в плащ,  сотканный  из  звездного  неба,  он  не  метал
молнии, хлопая в ладоши. Перед ним был просто Сареван,  слишком  большой
для этой тесной комнатушки, и если ему что-то  и  требовалось,  так  это
ванна. От него исходил резкий запах  дыма  и  гнева.  Он  собрал  одежду
Хирела и кинул ее на кровать.  -  Одевайся.  Тебе  необходимо  выбраться
отсюда прежде, чем закроют на ночь ворота.
   Хирел  медленно  повиновался.  Он  с  радостью  избавится  от   этого
сумасшедшего. Маг, как же. Боги, ну разумеется. Еще  немного,  и  варвар
заставил бы Хирела поверить во все это.
   Сареван осмотрел мешок Хирела,  уложил  в  него  тминовое  печенье  и
яблоки, запеченные в тесте, прибавил к этому собственный бурдюк для воды
и, порывшись в своем мешке, достал кошелек.  Он  положил  его  вместе  с
остальными припасами юноши, ни разу не взглянув на него и не  сказав  ни
слова.
   У Хирела перехватило горло.  Сареван  протянул  ему  мешок,  и  принц
прижал его к груди. - Иди, - сказал жрец.
   Хирел попытался проглотить ком в горле. Время шло, а он не  мог  даже
пошевелиться.
   Сареван сгреб его в охапку, и принц оказался на улице точно  так  же,
как и вошел в дом: его волокли, будто  капризного  ребенка.  Улицы  были
запружены народом, с приближением ночи тени удлинились.  Хирел  принялся
брыкаться,  но  Сареван  не  обращал  на  это  внимания.  В  теле  жреца
чувствовалось какое-то новое  напряжение,  натянутость,  граничившая  со
страхом, но толкотня была  слишком  сильной,  людской  поток  -  слишком
стремительным. Он мог сопротивляться, но не мог подняться над дорогой со
всеми  ее  поворотами,  подъемами,  спусками  и  тупиками.   Их   словно
заколдовали, прокляли, обрекая на бесконечные разочарования.
   В конце концов оказалось, что дальше  двигаться  невозможно.  С  того
места, где они остановились, все еще был виден  постоялый  двор,  и  его
вывеска в виде солнечной птицы показалась Хирелу издевательством.
   - Я сделаю это, - пробормотал вдруг Сареван. - Я должен. - Что...
   Сареван выпрямился, глубоко вздохнул,  и  тут  Хирел  почувствовал...
нечто. Словно искра. Словно вспышка огня, слишком короткая, чтобы быть в
ней уверенным.  Словно  музыкальный  звук  на  грани  слышимости.  Хирел
ощутил, как волоски на его теле встали дыбом. - Там!
   Солнце  заблестело  на  военных  шлемах;  сенель  тряхнул  головой  и
привстал на задних ногах от резкого выкрика всадника,  который  указывал
рукой на жреца. Сареван ринулся в толпу. Люди расступались перед ним. Но
на помощь отряду, оставшемуся позади, подоспел другой и преградил  путь.
Толпа смешалась, и если они еще и могли спастись, то только взмыв  прямо
к небу. И Сареван воспользовался этим. Он устремился ввысь.
   В течение нескольких ужасных секунд он  парил  вместе  с  Хирелом,  а
толпа внизу громко кричала, видя и