кнув вперед.
   Напряжение Вадина достигло предела, теперь он был почти  спокоен,  за
это бесконечное мгновение познав истинное лицо смерти. И тут  он  увидел
стены, и мощеный двор, и толпу людей, и Бешеного,  влетающего  в  ворота
вместе с кобылой Джерана. Ворота захлопнулись за ними. Медленно-медленно
золотистая кобыла опустилась на камни. Джеран упал рядом и заплакал.
   Они победили в этой скачке. Они добрались до Умиджана.

Глава 10

   Вадин лежал на земле. Было холодно, и он  не  помнил,  как  упал.  Он
заставил себя подняться. Все его тело болело и ныло,  и  он  знал,  что,
оказавшись на ногах, безусловно сойдет с ума.  Но  ему  необходимо  было
позаботиться о Рами,  иначе  она  умрет,  он  должен  позаботиться  и  о
Мирейне, иначе его честь оруженосца будет погублена.
   Рами занимались те, кто утверждал, что знает, как с  ней  обращаться.
Еще больше людей собралось вокруг кобылы Джерана; несколько добровольцев
подошли к Бешеному. Мирейн...
   Мирейн стоял в окружении гигантов,  глядя  прямо  в  глаза  человеку,
который был выше Вадина настолько, насколько  Вадин  был  выше  Мирейна.
Несмотря на то, что тело его было истощено,  а  разум  затуманен,  Вадин
понял, кто это, благодаря  несомненному  сходству  с  Моранденом.  Голос
Мирейна звучал ясно, гордо и неукротимо.
   - Добрый день, лорд барон, приветствуем вас именем принца  Морандена.
Он предлагает вам приготовиться к его появлению и требует, чтобы  место,
где он намерен отдохнуть, было  очищено  от  паразитов.  Вадин  с  шумом
втянул  в  себя  воздух.  Люди,  стоявшие  вокруг,  казались  столь   же
пораженными  этими  словами,  как  и  он  сам,  а  некоторые  были   так
оскорблены, что  не  могли  двинуться.  Но  барон  Устарей  взглянул  на
посланца своего родственника и рассмеялся.
   - Что?! А разве мой двоюродный братец не пожелает поохотиться на крыс
в часы досуга?
   - Только если вы сами намерены войти в число добычи.
   Вадин протиснулся к Мирейну. Он не надеялся принести большую пользу -
свидетели этого разговора держали метательные копья или  туго  натянутые
луки. К тому же жители Умиджана были слишком высоки  даже  для  северян.
Вадин казался здесь самым заурядным юнцом, у которого едва  хватало  сил
стоять на ногах, не то чтобы драться.
   Ему позволили встать за спиной его господина, что показывало  степень
их презрения. Мирейн не заметил его.  Принц  смотрел  на  барона  сверху
вниз, и это ему удавалось. Устарей был менее горд, чем Моранден, или  же
он был хитрее: казалось, он уступил по доброй воле.
   - Крысами займутся. Как  должен  я  называть  гонца,  принесшего  мне
приказ своего лорда?
   - Так, как сам принц Моранден называет  меня,  -  ответил  Мирейн.  -
Посланцем.
   - Итак, ваше величество посланец, должен ли я  разместить  вас  среди
воинов? Или же мне стоит поступить мудрее и  обращаться  с  вами  как  с
гостем? Или как со жрецом? Или, может быть, как с наследником Янона?
   - Где бы меня ни разместили, я останусь  самим  собой.  -  Подбородок
Мирейна упрямо выпятился. - Господин барон, вам еще предстоит  охота  на
крыс, а мои товарищи нуждаются в  отдыхе  и  уходе.  Даете  ли  вы  свое
разрешение?
   Устарей низко поклонился и  сделал  знак,  который  Вадину  показался
знакомым. Другие повторили этот знак, когда барон заговорил:
   - По приказу Сына Солнца все  должно  быть  исполнено.  -  Его  голос
превратился в громовой рев. - Хо, Умиджан! Мы идем в бой.

***

   Вадин лежал в кровати, которая казалась  ему  божественно  мягкой,  и
чувствовал, как болит каждая кость и каждый мускул  его  тела.  Он  спал
столько, сколько хотел, но его тело не могло вылечиться так быстро. Даже
в ушах гулко стучала кровь. Кто-то храпел неподалеку. Очевидно, Джеран и
Туан, которые спали в нише для стражи в огромной комнате замка Умиджана.
Мирейн, который никогда  не  храпел,  занимал  другую  половину  большой
кровати, достаточно крепкой и широкой даже для самого барона Устарена.
   Кто-то должен был поместить их в это место, раздеть и  вымыть.  Вадин
вспомнил,  как  входил  сюда,  чья  это  комната,  но  тут  его   память
обрывалась. Двух солдат внесли,  когда  они  были  без  сознания.  Вадин
пришел сам и был этим несказанно горд. Мирейн же не  только  пришел,  но
еще и отдал кое-какие приказы. Он сам  улегся  в  кровать,  просто  ради
того, чтобы доказать, что может это сделать.
   Ценой  некоторого  усилия,  стоившего   ему   немалой   боли,   Вадин
приподнялся на локте. Мирейн спал как дитя, лежа на  животе  и  повернув
голову к Вадину, а его рука  была  сжата  в  кулак.  Возможно,  будь  он
моложе, он засунул бы большой палец себе в рот. Но лицо принца вовсе  не
было детским. Даже во сне его покрывали морщины усталости.
   Зубы Вадина судорожно сжались. Мирейн никогда не спал на  животе.  Он
вытягивался на спине или сворачивался в клубок  на  боку.  И  не  только
усталость послужила причиной этой глубокой  складки,  которая  пролегала
между его бровями.
   Вадин очень осторожно откинул  одеяла.  Спина  Мирейна  была  чистой,
ровной, не пораненной. Никакая стрела его не достала. На нем  был  килт,
безусловно чужой: слишком длинный, он  дважды  оборачивался  вокруг  его
талии, Вадин, который знал, что Мирейн  спит  обнаженным,  как  и  любой
мужчина в Яноне, насторожился.
   Килт, эта трогательная уловка, соскользнул во сне,  обнажив  то,  что
его хозяин намеревался скрыть. Вадин чуть не завыл  как  зверь.  Мирейна
нельзя было назвать неженкой, и он убедительно доказал это, но ведь  ему
не приходилось всю жизнь проводить в седле под жалкой защитой килта  или
боевой туники. А  только  что  ему  пришлось  участвовать  в  Величайшей
Скачке, длившейся полдня, ночь и еще один почти полный  день.  И  он  ни
разу, ни на мгновение не показал, что с него заживо сдирают кожу.
   Вадину следовало бы догадаться. Он должен был подумать  об  этом.  Он
должен был...
   - Ерунда, - проснулся Мирейн. Он выглядел не  менее  изможденным,  но
его глаза прояснились. - Ты никому об этом не скажешь.
   Вадин понял. Дело не в том, что о Мирейне стали бы думать хуже,  дело
было в его проклятой гордости...
   - Да при чем тут это! - огрызнулся Мирейн. - Ты  что,  не  понимаешь?
Если узнают, что я ранен, то будут вертеться вокруг нас день и ночь,  да
еще и часового у двери поставят.
   Пожалуй,  Мирейн  прав.  Вадин  принялся  разматывать  килт.   Мирейн
вспыхнул, но не сделал попытки остановить его.
   Все было не настолько плохо,  как  могло  оказаться.  Раны  выглядели
чистыми, хотя смотреть на них было не так уж  приятно,  и  не  гноились.
Вадин осторожно прикрыл их и встал. Только подойдя  к  двери,  он  вдруг
понял, что совсем  забыл  о  собственной  боли.  Он  отодвинул  засов  и
крикнул:
   - Мазь из красного корня и самые мягкие повязки, какие сможете найти,
и что-нибудь поесть. Быстро!
   Медленно закрыв дверь, он осторожно двинулся обратно.
   Мазь принесли в закрытом горшке, и это, конечно, был красный  корень:
от него так воняло, что на глаза навернулись  слезы.  Повязки  оказались
тонкими и мягкими, еда питательной  и  горячей,  и  вдобавок  им  подали
кувшин эля. Было похоже, что здесь их неприятности не ждут.  "Интересно,
- молниеносно пронеслось в голове Вадина, - это ради  Мирейна  или  ради
Морандена?" Он запер дверь перед любопытными лицами и пошел к Мирейну.
   Принц сидел, и это вызвало у Вадина восхищение и одновременно ужас.
   - Ложись сейчас же,  -  приказал  он  Мирейну.  Непостижимо,  но  тот
повиновался. Снова оказавшись на животе, он издал слабый вздох и  закрыл
глаза. Глаза Вадина были  широко  раскрыты  и  горели  сухим  огнем.  Он
вспомнил свою мать в день, когда  пестрый  жеребец  пронзил  рогами  его
отца: вероятно, он выглядел так же, как она тогда. Вадин был напряжен  и
очень  разгневан.  Гневом  насыщенный  голос  заставлял  слова   звучать
жестоко.
   -  Крепись.  Почувствуешь  сильное  жжение.  Руки  Вадина   оказались
нежными. Мирейн лежал спокойно, стойко перенося боль. Конечно, он жил  с
огнем  в  руке,  по  сравнению  с  которым  все  это  было  лишь  теплым
дуновением. Однако не только боль причиняла ему мучения,  но  и  чувство
стыда. Вадин сказал:
   - Теперь ты стал посвященным. Ты обагрил кровью свое  седло,  и  тебя
помазали красным корНем. - Что заставляет тебя думать, будто я  нуждаюсь
в утешении?
   -  Значит,  ты  не  нуждаешься?  -  сказал  Вадин,  начиная  медленно
накладывать повязки, покрытые мазью. -  Значит,  ты  огрызаешься  просто
потому, что это тебя забавляет? А ты знаешь, каким образом  я  обзавелся
такой дубленой шкурой? Днем - сидя в седле, а ночью  -  лежа  с  красным
корнем, прожигающим до костей, и с полудюжиной  повязок,  намотанных  на
меня как штаны.
   - Лучше бы ты надел штаны с самого начала и избежал такого страдания.
   - Это было бы слишком легким решением. Ты сам не принял бы его.
   Мирейн поднялся, чтобы Вадин мог наконец закончить  свою  работу.  Он
двигался осторожно и выглядел таким же угрюмым, как его дед.
   - Легкость. Вот в этом-то и  дело.  От  слова  "штаны"  так  и  несет
легкостью, удобством и южной изнеженностью. Я не могу надеть  их  здесь,
потому что тогда меня не будут считать ни мужчиной, ни принцем. Хватит и
того, что я брею бороду, это и так причина скандалов, но это  еще  можно
терпеть. Пусть мои раны неудобны,  пусть  это  больно,  пусть  я  пролил
кровь. Мужчины в Яноне с радостью пожертвуют своими бородами  ради  моды
или хвастовства, но они скорее умрут, чем сунут ноги в штаны.
   - И я скорее умру, чем сделаю это. - Вадин наложил последнюю повязку,
но все еще оставался на коленях. Было так странно  смотреть  на  Мирейна
снизу вверх и понимать, что колдовство тут ни  при  чем.  Он  уселся  на
пятки. - Мне удобно в килте, и я не собираюсь прибегать к помощи бритвы.
   - Да ты философ! - Мирейн улыбнулся так внезапно, что Вадин  моргнул,
а палец принца скользнул по щеке оруженосца. Это движение  было  слишком
коротким, чтобы счесть его оскорблением  и  чтобы  сойти  за  проявление
ласки.  -  А  еще  ты  намного  красивее  меня  и  слепо   отказываешься
воспринимать очевидные факты. Ведь  не  только  твой  чудесный  характер
привлекает твою Лиди.
   - Конечно, нет.  Она  любит  мою  чистую  медь  и  серебро,  случайно
попавшее ко мне в карман.
   - Не говоря уже о твоей великолепной улыбке.  И  об  этой  ямочке  на
подбородке... ой!
   Вадин сцепил руки, еле удержавшись от того, чтобы не ударить принца.
   - Тебе лучше одеться, мой господин, - сказал он. - Пока остальные  не
проснулись и не увидели. - Они не увидят.
   Но Мирейн все же  отправился  за  одеждой  и  нашел  тунику,  которая
выглядела на нем скорее как длинное платье, и  Вадин  почувствовал,  что
снова овладел собой.  Когда  принц  взялся  за  еду,  Вадин  оказался  в
состоянии последовать его примеру,  удерживаясь  от  сердитых  взглядов.
Иногда ему даже удавалось выдавить улыбку, хотя и несколько напоминающую
оскал.

***

   Когда  наконец  прибыл  Моранден,  Мирейн  встретил   его   в   своем
собственном килте  и  плаще,  уже  вычищенных  и  зашитых.  Сопровождали
старшего принца его родственники из Умиджана,  и  на  копье  каждого  из
воинов красовалась отрубленная  голова  бунтовщика.  Отрубленные  головы
были и на копьях воинов Янона, которые с песнями подходили к крепости.
   Женщины Умиджана затянули протяжную песнь:  в  ней  слышался  восторг
победы и плач по погибшим. Среди всеобщей суматохи одиноко стояли Мирейн
и три его спутника, оставшиеся в живых.  Вокруг  них  словно  сгустилась
тишина, в которой прозвучал уже знакомый Вадину щелчок пальцев. Он снова
подумал, что где-то встречал этот знак,  но  у  него  опять  не  хватило
времени, чтобы вспомнить.  Все  направлялись  к  Мирейну;  Моранден  шел
впереди, отдав поводья первому попавшемуся слуге, и смотрел в лицо  сына
своей сестры. Радость победы переполняла  его,  делая  великодушным;  он
обнял своего соперника, и Мирейн улыбнулся в ответ,  словно  они  всегда
были лучшими друзьями. Вадин не мог понять, почему ему совсем не хочется
присоединять свой  голос  к  восторженному  гулу,  поднявшемуся  в  этот
момент. Воины звенели копьями о щиты, выкрикивая:
   - Мирейн! Моранден!  Моранден!  Мирейн!  Когда  наконец  установилось
некое подобие тишины, Моранден сказал:
   - Хорошо сработано, родственник.  Великолепно.  Если  бы  ты  не  был
рыцарем Хан-Гилена, я сделал бы тебя рыцарем Янона.
   Мирейн улыбнулся, глядя в  радостное  и  величественное  лицо,  такое
любезное сейчас, и со всей учтивостью ответил:
   - Я воспринимаю твои слова так, словно они правда, дядюшка.
   Моранден рассмеялся и хлопнул его по спине, чуть не  сбив  с  ног,  а
затем обратился к барону:
   - Полагаю, ты устроил моего родственника и ухаживал за ним  так,  как
он того заслуживает. Ведь он ни больше ни меньше как наследник Янона.
   - Я уступил ему собственную комнату, - сказал Устарей, -  и  отдал  в
его распоряжение собственных рабов. - Которыми, - вставил  Мирейн,  -  я
вполне доволен.
   Ну что за праздник любви!  Вадин  почувствовал  тошноту.  К  счастью,
долго это не  продолжалось:  необходимо  было  позаботиться  о  раненых,
распорядиться трофеями и улечься в постель с женщинами в соответствии  с
триумфальным ритуалом.  Мирейну  предложили  отдых  со  всем  положенным
лечением последствий недавней скачки. Хотя никто не узнал правды и ни  о
чем не догадался (при ходьбе он не хромал, а два  дня,  проведенные  без
седла, разгладили морщины усталости на его лице), его баловали и  нежили
словно принцессу, и он ничего не мог с этим поделать. Однако он  покинул
внутренний двор замка с большой охотой.
   Джеран отправился навестить свою кобылу, жизнь которой,  по-видимому,
была вне опасности благодаря  помощи  Мирейна.  Туан  следовал  за  ним,
поглядывая на сеновал и на одну из служанок. Мирейн тащился на некотором
расстоянии за ними.
   Бешеного поместили в отдельное стойло.  Он  стерпел  прикосновение  к
себе чужих рук, решив, что это делается только  для  его  пользы,  но  с
присутствием другого жеребца, который вел  себя  здесь  как  король,  не
смирился. Величественный молодой гнедой  сенель  получил  ужасные  раны,
хотя Бешеный воздержался от  того,  чтобы  забить  его  насмерть.  Вадин
подозревал, что дело здесь в  презрении.  Черный  демон,  казалось,  был
весьма доволен своей ссылкой: рядом находилась Рами, а золотистая кобыла
Джерана медленно возвращалась  к  жизни,  и  глаза  ее  снова  блестели.
Покоряясь повелительному взгляду  принца,  Бешеный  благосклонно  принял
лакомства,  припасенные  для  него  Мирейном,  и  фыркнул,  когда  Вадин
заметил:
   - Можно подумать, ему  пришлось  участвовать  в  чем-то  не  страшнее
парада. На нем даже царапины нет. Мирейн ласково погладил  голову  Рами.
Брешь в стене, через которую просунулась ее  морда,  образовалась  здесь
одновременно с появлением Бешеного.
   - На этой красавице тоже, - сказал принц. - Она уже разленилась.
   - Можешь поговорить с ней, - угрюмо произнес Вадин.
   - Сенели не пользуются словами. - Мирейн  осмотрел  копыто  Бешеного,
осторожно наклонившись над ним, и как будто разговаривал с сенелем: -  Я
для Рами - великий господин, который сияет в ночи, повелитель  магии.  Я
могу разговаривать с ней и понимать то, что она хочет мне  поведать,  и,
быть может, она хорошо думает обо мне. Но тебя единственного она любит.
   Вадин едва расслышал все это.  Слова  были  только  словами,  звуком,
затуманивающим мысли, память же нанесла ему удар такой силы, что он чуть
не упал. Люди в  Хан-Яноне,  уроженцы  Окраин,  тайные  знаки  и  щелчок
пальцев, который раздавался везде, где появлялся Мирейн.
   - Знак, - произнес Вадин. - Знак, который они подают друг другу  так,
чтобы ты не видел. Это Великий Знак против принца  демонов.  -  Знаю,  -
спокойно  сказал  Мирейн,  выпуская  из   рук   копыто   и   разглаживая
запутавшуюся прядь в черной гриве.
   - Знаешь? - Вадин с трудом удержался, чтобы не закричать,  и  перешел
на шепот. - Ты знаешь, что это значит? Здесь  владения  богини.  Аварьян
здесь такой же враг, каким богиня стала  в  Хан-Гилене  и  каким  король
хочет сделать ее в Хан-Яноне. Враг. Противник. Обжигающий дьявол. И  они
знают, что ты его сын. Любой человек в Умиджане может убить тебя, и  все
признают его святым.
   - Но пока никто не пытался. Никто не пытался сделать  это,  когда  мы
были здесь одни, без всякой защиты. Теперь появился Моранден, а из  Дола
идет его армия.
   - Откуда ты знаешь, что  Моранден  не  станет  подстрекателем  твоего
убийства? Он отправил тебя сюда. Может быть,  это  отлично  подстроенная
ловушка? - Значит, теперь ты против него? Желчь горьким комом  подкатила
к горлу Вадина. Он сглотнул.
   - Нет, это не так. Только теперь мне стало ясно,  что  бы  я  сделал,
будь я на месте Морандена, среди своих вассалов. Я бросил бы тебе  вызов
и убил бы тебя, а потом позаботился о том, чтобы правда никогда не вышла
наружу.
   - И тем не менее, - сказал Мирейн, - ты кое о чем  забыл.  Армия  уже
научилась хорошо ко мне относиться.
   - От этого очень легко разучиться. - Вадин схватил  его  за  руку.  -
Давай сбежим. Прямо сейчас.
   Мирейн перевел взгляд с его руки на лицо и холодно приподнял бровь. -
Ты неожиданно  стал  трусом?  -  Я  не  привык  медлить  возле  ловушки.
Свободная рука Мирейна медленно приподнялась в знак несогласия.
   - Нет, Вадин. Немало всякого случилось из-за моей гордости, но сейчас
я не могу убежать. Эта игра слишком хорошо началась. И я должен доиграть
ее до конца. - Даже если ты погибнешь? - Я или Моранден.
   - Или вы оба. - Вадин отпустил его. - И что я  спорю  с  тобой?  Сама
Имин не смогла бы убедить тебя. Ты всегда все  делал  по-своему.  Давай.
Убивай себя. Будешь себе спокойно лежать мертвым и не увидишь, что будет
дальше.
   Это больно кольнуло Мирейна, но укол был недостаточно силен.
   - Если такова воля бога, то пусть так и будет. Но я  сделаю  все  что
смогу, чтобы предупредить это. Ты доволен? Ничего другого не оставалось.
Мирейн не согласится.

***

   Парадный зал барона Устарена отличался пышным убранством. Его  рыцари
обедали на белом дереве, капитаны - на  бронзе,  а  сам  он  и  наиболее
знатные гости пользовались тарелками и кубками из чеканного серебра.
   Здесь, как и в  любом  другом  месте  Окраин,  женщины  не  разделяли
трапезу с мужчинами, но дворянам  прислуживали  девушки  с  потупленными
взглядами, одетые  в  скромные  платья  с  покрывалами.  "Нескольких,  -
подумал Вадин, -  можно  было  бы  назвать  хорошенькими".  Та,  которая
сновала вокруг Мирейна, безусловно  была  смазливой  -  ласковые  черные
глаза и гибкое тело, вот только она оказалась даже выше Вадина, так  что
рядом  с  Мирейном  выглядела  просто  великаншей.   Вадин   ненавязчиво
попытался заглянуть под ее покрывало, чтобы узнать, так ли прекрасно  ее
лицо, как глаза.
   Мирейн тоже разглядывал ее с  настойчивостью,  которая  уже  начинала
граничить с оскорблением. Но  все  же  он  не  переступил  эту  границу.
Устарей положил тяжелую руку на его плечо и осклабился.
   - Дочь моей сестры, - сказал он, кивая головой в сторону  девушки.  -
Нравится?
   Мирейн подбирал ответные слова с явной осторожностью.
   - Она очень красива и  хорошо  мне  прислуживает.  Она  делает  честь
вашему дому.
   - Не сделает ли она честь вашему дому, принц Я нона?
   Девушка застыла, словно  загнанная  охотниками  лань.  Страх  ее  был
вполне осязаем. Его почувствовали и барон, и Моранден, который  смотрел,
слушал и не  произносил  ни  слова,  и  Мирейн.  Мирейн  сильнее  других
чувствовал этот страх, смешанный с зачарованностью и странно-беспомощным
и пронзительным сожалением.
   - Я слишком молод, - ответил Мирейн, - чтобы думать о подобных вещах.
Устарей рассмеялся, издав радостный рев.  -  Слишком  молод  для  этого,
принц? Может быть, ростом  ты  и  напоминаеш